***
Линда давно не была на соревнованиях сына, но на этот чемпионат просто не могла не прийти. Она не видела Фрэнка почти месяц. Она соскучилась. Она хотела посмотреть на сына хотя бы так, издалека. Роберт под боком поддерживал, как мог: додумался взять с собой эти хитроумные приспособления – грелки для рук в виде звёздочек, и сэндвичи с арахисовым маслом. Сэндвичи Линда не ела, но знак заботы оценила, а вот грелки оказались очень кстати: по прошествии двух часов на одном месте без какого-либо движения начало подмерзать всё, что могло. Она проверяла надёжность упаковки букета лилий, когда диктор объявил: – На лёд приглашается Фрэнк Айеро. Линда зааплодировала, привстав с места, и повернулась к Роберту. Хотелось что-то сказать, но слов не нашлось. Роберту, впрочем, они и не были нужны: он кивнул, будто знал, что именно ему хотели сказать. Заиграла музыка. Эту композицию Фрэнк запомнит на всю жизнь. Сколько раз он её слышал? Уже и не сосчитать... На одной из тренировок он однажды подумал, что, наверное, «Wonderwall» больше никогда не будет трогать за живое. Такое бывает, когда много-много раз слушаешь композицию: каждая нота, каждое слово и интонация в голосе становятся настолько привычными, что сливаются в фоновый шум. Но вот он здесь, на Бриджстоун арене, катает произвольную программу, а сердце ёкает, как в первый раз. Он знает, что первый в программе флип и что на этот раз он точно получится, потому что над ним кропотливо работали весь сезон; помнит, что на риттбергер надо заходить обязательно с троек и желательно подгадать время, чтобы выезд попал в музыкальный акцент перед припевом. Всё это получается как-то само собой, как будто кто-то невидимый искусно дёргает за ниточки, а разум где-то далеко-далеко в потоке музыки и воспоминаний. Интересно вышло. Когда Фрэнк просил подобрать музыку, он рассчитывал, что так узнает нового тренера лучше, поймёт его. Так или иначе, каждый творец вкладывает в своё произведение частичку себя, и не было никаких сомнений в том, что Уэй не поступит иначе. До какого-то времени Фрэнк думал, что так оно и получилось: Джерард спрятал в произвольной программе то, что, как он тогда думал, никогда не осмелился бы сказать вслух, вложил одному ему понятный смысл, как он сам сказал однажды. А на самом деле всё оказалось глубже и прозаичнее: Джерард спрятал в программе не себя, а Фрэнка. Того, кем он станет, пройдя весь этот путь от небольшого катка с искусственным фикусом в Джерси до ледовой арены на Чемпионате США в тройке лучших фигуристов. Того, кто медленно и со скрежетом будет пересматривать свои взгляды и принципы, искать место в мире и новую, личную цель. Того, кто сможет впервые в жизни посмотреть на вещи не настолько категорично, насколько привык, и увидит не только чёрное с белым. Фрэнк обнял себя, задержавшись в финальной позе чуть дольше обычного, закрыл лицо руками и облегчённо рассмеялся, опьянённый эйфорией. Сквозь купол, которым его накрыло в процессе, прорвались овации и свист болельщиков с трибун. – Блистательный прокат от Фрэнка Айеро с чистейшим четверным риттбергером! Ощущение, будто он душу свою нам обнажил только что. Даже не хочется ничего комментировать. – А мне вот хотелось бы сказать, что Фрэнк Айеро выдал прокат своей жизни, но я, пожалуй, сдержусь. Уверена, у этого фигуриста ещё всё впереди. Джерард уже держал кофту и чехлы наготове, но первое, что сделал Фрэнк, сойдя со льда, – как-то тупо уткнулся ему в грудь и обнял. – Ты живой хоть? – спросил Джерард, приобняв его в ответ. Фрэнк что-то промычал, почувствовав, как на плечи лёг тёплый флис. Разом навалилось столько усталости, что хотелось только скорее вернуться в номер, но пришлось надевать чехлы и идти в «kiss & cry». По пути одна из цветочных девочек передала ему букет из лилий, которыми Фрэнк был заинтересован гораздо больше, чем оценками за произвольную. Пока он разглядывал лепестки, рядом с его именем появилась скромная единица. Джерард радостно хлопнул Фрэнка по плечу: как Энди ни откатает произвольную, Фрэнк всё равно будет в тройке призёров.***
Через десять минут подиум был готов. Лёд освещали только прожекторы разных цветов. Играла торжественная музыка, перебиваемая отрывками из композиций для произвольной программы призёров. Все копошились. Энди за спиной что-то бормотал себе под нос. – Второе место, обладатель серебряной медали – Фрэнк Айеро. Фрэнк шагнул на лёд, помахал зрителям, ударился кулаками с Питером и Майклом и встал на своё место. – Чемпион США по фигурному катанию 2022 года Энди Питерсон из Клуба фигурного катания Колорадо-Спрингс! Энди поклонился на четыре стороны, оставаясь верным своей сдержанности и пожал руки призёрам. Фрэнку он едва заметно кивнул в знак особой благодарности. Первая большая победа, но останавливаться нельзя. Теперь он знает, что на что на самом деле способен, что это он и его способности привели его сюда. Он чемпион потому, что он Энди Питерсон. Не потому, что он ученик Аарона Тарковски. – Для вручения медалей приглашается исполняющая обязанности президента федерации фигурного катания Вивьен Ховард. Вивьен вышла с помощницей, у которой на подносе сверкали четыре медали. Каждого поблагодарила и похвалила, улыбнулась. Фрэнку не понравилось то, как она выцепила его взгляд, как будто заглянула в самую душу. Как будто знала то, о чём знать не должна была. Как будто видела насквозь все его мысли и дела. На плече Энди её рука задержалась чуть дольше положенного. – Для вручения цветов приглашается технический специалист.... Звук затвора фотоаппаратов. Галдёж и суета. Фрэнк поправил венок из мелких белых роз на голове, поудобнее взял в руку букет и показал в объектив камеры медаль. Улыбнулся. Вспышка. – Вопрос Энди Питерсону: в скором времени после чемпионата огласят состав сборной для участия в Олимпийских играх. Что вы будете делать, если попадёте в него? Связан ли ваш уход от предыдущего тренера, Аарона Тарковски, с тем, что он проходит соучастником по делу о коррупции? – Я надеюсь, что в скором эта проблема решится, и мне не придётся думать об этом в феврале. Причины ухода с делом не связаны. – Вопрос Фрэнку Айеро: что означал поцелуй перед разминкой? Есть ли шанс на повтор, возможно, даже за пределами соревновательного льда? – По залу, где проходила пресс-конференция, прошёл шум. Фрэнк усмехнулся, переглянувшись с ведущим конференции. – Это был привет Уильяму Ворми, моему главному фанату. Повтора не будет: не так интересно, когда об этом просят. – Господа, прошу воздержаться от личных и провокационных вопросов и учитывать возраст участников конференции, – сказал ведущий в микрофон. – Вопрос Энди Питерсону: как вы считаете, насколько честной была ваша победа сегодня? Прокат нельзя назвать идеальным, ведь было падение на четверном сальхове, в отличие от проката Фрэнка… – Я не оцениваю работу судей и технических специалистов, – перебил журналиста Энди. – Да, прокат не назвать идеальным, кое-какие элементы я мог исполнить лучше, и я знаю, над чем мне надо работать. – Это был очень грубый и нетактичный вопрос, – добавил Фрэнк. – Энди талантливый спортсмен, и для меня честь уступить первое место ему. – Вопрос всем спортсменам: на фоне продолжающегося расследования горизонт планирования тренировочного процесса особенно размыт, в состав сборной могут включить кого угодно. Каковы будут действия каждого из вас в случае, если вас всё-таки отправят в Пекин? Готовились ли вы как-то в течение сезона? Фрэнк заинтересованно слушал ответы, хотя они были общие и ничего конкретного в себе не несли. Это большая честь. Многие мечтают побывать на Олимпиаде. Постараюсь не подвести доверие федерации и доказать всему миру, что действия одного человека не отражают отношение всей индустрии... – Фрэнк? – Энди смотрел выжидающе, как будто ему и правда было интересно. Будто это он подговорил журналиста задать такой вопрос, потому что стеснялся спросить у Фрэнка лично. Фрэнк прочистил горло. – С самого начала я знал, что это не моя Олимпиада. Если меня всё же выберут, то снимусь с участия. Это было мое последнее соревнование в этом сезоне. Я вынужден сделать перерыв, чтобы обдумать многие вещи.***
Ещё никогда ожидание не было таким мучительным. Даже три недели назад, когда Джерард бесконечно обновлял ленту новостей в поиске хоть какой-то реакции на своё интервью, это не ощущалось чем-то настолько гнетущим. Тогда на кон было поставлено, без преувеличения, всё что он имел: репутация, связи, само участие Фрэнка в Национальных… А сейчас он всего лишь ждёт человека, с которым провёл бок о бок полгода и разделил много моментов: приятных, противоречивых, стыдных. И когда в холле отеля слышатся шаги, а в дверь номера стучат, сердце Джерарда уже готово разорваться от напряжения. – И когда ты собирался рассказать об этом? – спросил он, открыв дверь номера. На нём всё ещё был официальный костюм с галстуком, в котором он проходил весь день, а вид в целом оставлял желать лучшего. Едва ли эти два обстоятельства входили в топ-5 списка вещей, о которых переживал Джерард в тот момент. Фрэнк стоял на пороге, странно улыбаясь. Руки были спрятаны за спиной, а волосы всё ещё были слегка влажные после душа. – Сегодня, – ответил Фрэнк, проходя в номер. Это тут же навеяло воспоминания о том, как он точно так же появился на пороге номера Джерарда в Лас-Вегасе, не до конца уверенный в себе и своих силах, потерянный, в поисках понимания и хоть какой-то стабильности. Дверь со щелчком закрылась. – Этот чемпионат стал для меня праздником, не хотелось его ничем омрачать. Не хотел расстраивать тебя раньше времени, ты бы смотрел на всё по-другому. Конечно, Джерард смотрел бы на всё по-другому! Он бы просто-напросто не смог бы присутствовать ни на короткой, ни на произвольной программе. Поменялся бы местами с Александром, который сопровождал Лиззи и несколько юниорок на их пути. Но дело было не только в перерыве, как выразился Фрэнк. Его слова были чем-то более личным, задевали настолько глубоко, что сложно было даже представить. Джерарду было очевидно, что это окончательный разрыв. Он терпел официозность и субординацию на тренировках, хранил надежду все три недели с Нового Года, но идиотом не был: категоричный и принципиальный Фрэнк ни за что не сможет проглотить обиду и продолжить отношения, как ни в чём не бывало. Пресс-конференция подвела черту. Точка. На этом заканчивается их история. – Значит, отплатил мне той же монетой, – усмехнулся Джерард и потупил взгляд в пол. Фрэнк нахмурился: – О чём это ты? – Я не сказал тебе о федерации, ты мне – о своём уходе. Выходит, мы квиты? – Неожиданно для Уэя Фрэнк улыбнулся. – Джи, – сказал он непривычно нежно. Этого обращения Джерард уже и не ожидал услышать. Затаив дыхание, он поднял взгляд на Фрэнка. – Ты был прав. Мне действительно было лучше не знать. Ни о чём в своей жизни я не сожалел так сильно, как сожалею о том, что мне пришлось столкнуться с правдой лицом к лицу. Мой перерыв не связан с тобой. Он связан с фигурным катанием. – Не пытайся подсластить пилюлю, Фрэнк, – прошептал Джерард. Фрэнк подошёл к незаправленной кровати и бросил на неё такую же коробочку, какую сам получил в новогоднюю ночь. – Это что? Ты возвращаешь мне браслет? – Просто посмотри, – ответил Фрэнк. – Фрэнк, – выдохнул Джерард, – я ничего не понимаю. – Это мой подарок в качестве извинения за то, что не сказал о своём решении раньше. Я обошёл несколько магазинов, чтобы найти такой же, как у меня. – Джерард нахмурился и раскрыл чёрный футляр, в котором – Фрэнк не соврал – лежал точно такой же браслет. А вот браслет Фрэнка поблёскивал на свету, болтаясь на запястье. – Эти три недели я жил один и кое-что понял. Первое, – Фрэнк загнул палец, – я ненавижу Линду и совершенно точно больше не смогу жить с ней под одной крышей. Второе – какое-то время мне придётся пожить у отца в Нью-Йорке, пока вопрос с моим самостоятельным проживанием не решится окончательно. Стефания обещала помочь. И третье, – Фрэнк выдохнул, – я чертовски сильно скучал по тебе. – Как же твоя просьба дать тебе немного времени? – спросил Джерард. Фрэнк мотнул головой и, достав браслет, помог Джерарду его надеть. – Мне всё ещё нужно время. Я не вполне доверяю тренеру Уэю. Он тип закрытый и недоступный. Может, в следующем сезоне я с ним ещё и поговорю, но вот Джи Уэй, – Фрэнк взял Джерарда за руку и переплёл их пальцы, – это совсем другой разговор. – Так, значит, я больше не твой тренер, – прошептал Джерард, сглотнув. Фрэнк прикрыл глаза и хрипло рассмеялся. – Иди сюда, – сказал он, потянув Джерарда за галстук, и тот подался, наконец-то целуя: нежно и самозабвенно, как целуют впервые после долгой разлуки. Как целовали бы в последний раз в жизни. Оба знали, что впереди ждёт ещё тысяча таких поцелуев, сотни ночей, проведённых в объятиях друг друга, но именно эта имела значение здесь и сейчас.***
В номере царил хаос и беспорядок. Кружки из-под кофе на прикроватной тумбочке, ручка и раскрытый ежедневник на полу, бейджик с аккредитацией, кое-какая одежда и окончательно сползшее с кровати одеяло. Простыни пахли парфюмом и совсем немного – так, как пахнет у Джерарда дома в его синей комнате. Фрэнк перевернулся на спину и потянулся. Мышцы отозвались сладкой болью. Слева, уткнувшись в подушку, мирно сопел Джерард. Родинки рассыпались по спине гармоничным созвездием. В ногах спуталась простынь. Фрэнк провёл пальцами от кончиков волос Джерарда вдоль позвоночника до ямочек на пояснице и повернулся к окну. Затянутое тучами небо у нижней линии горизонта окрашивалось в золотой. – Новый рассвет. Новый день. Новая жизнь...