***
— Да, я уже почти химик! — заявил Годжо, — Я даже знаю, как эта хрень называется. Обратный холодильник, во! Сёко поджала губы и продолжила копаться в ящике со стеклянными трубками, которые внутри имели интересную полость, похожую на сквозную цепочку шариков, и которые Годжо так любезно назвал правильно. Сёко выбирала нужный. Годжо смотрел на нее, чуть улыбаясь, наблюдал как оценивающее и сосредоточенное выражение скользит по ее расслабленному лицу. — Помочь чем-нибудь? Сёко кинула на него снисходительный взгляд и достала холодильник со шлифом, подходящим к колбе. — Не стоит, — произнесла она, крепя трубку холодильника в зажимы над столом, разбираясь с конструкцией шлангов, — Ты же помнишь, чем все закончилось в прошлый раз? Годжо хмыкнул. Сатору Годжо мог быть каким угодно особенным шаманом, но в ее лаборатории он устроил в прошлый раз потоп, когда перепутал шланг, подающий в обратный холодильник воду, и шланг уводящий ее из него. Просто, когда Сёко открыла кран и пустила воду, ее глаза быстро округлились и она крикнула с другого конца стола. — Почему у тебя в сливе нет шланга? Годжо!.. Вода прекрасненько пошла в холодильник, наполнила полость трубки и потекла на выход через отводящий шланг в… на стол, стремительно разливаясь по рабочему месту, затопляя бумаги, лабораторный журнал и приготовленные реактивы. Потому что шланг не был помещен в маленький слив, похожий на мини раковину. Годжо хмыкнул еще раз, и положил подбородок на руки, скрещенные на спинке стула. Он сидел задом наперед посреди лаборатории и не чувствовал уколов совести за прошлый раз. — Тогда я буду помогать тебе ментально, — довольно заявил он, и Иери с мягкой усмешкой подключила к обратному холодильнику воду. В сливе сразу же заурчало. Сёко придвинула еще один штатив с закрепленной на нем колбой и ловко вставила шлиф холодильника в ее горлышко. И, окончательно собрав установку, включила под круглым стеклянным дном переносную плиту. — Мигель доехал? — шепотом спросила она, повышая жар плиты на максимум, и Годжо хмыкнул за ее спиной. — Можешь говорить нормально, вокруг никого нет. Я слежу, — сказал он, и Сёко услышала привычные нотки беззаботности в его голосе. Это успокаивало, — Мигель доехал, все в порядке. — На границе проблем не было? — Нет, — отмахнулся Годжо, — У ребят проверенная схема. Все безопасно. Сёко кивнула и, проверив, что мутный темный раствор в колбе спокойно нагревается, присела на высокий деревянный табурет. — Он очень благодарил за деньги, — расплылся в широкой улыбке Годжо, и Иери невольно дернула уголками губ. Годжо походил на довольного ребенка, которого тщательно хвалили минут десять, а потом еще и леденец дали. — Он всегда благодарит, — с лукавством в глазах вскинула бровь Сёко, — А мы всегда рады помочь. — Ну, — Сатору задумчиво почесал шею, — можно у него в отместку заказывать гостинцы. Мало ли в Америке сувениров? — Мне ничего не надо, — резко отчеканила Сёко. Она вдруг порывисто подскочила на ноги и подлетела к постепенно закипающей колбе, едва не впечатываясь в стол. Движение у нее получилось слишком ломаным, слишком резким, для того, чтобы быть естественным, и показалось, что она просто поднялась, не зная зачем. Маленькие пузырьки кое-где уже скапливались и бежали на поверхность жидкости, но нужно было подождать еще. Сзади вздохнул Годжо. Сёко, даже не глядя, могла представить его лицо с подрагивающими губами и тяжелым изломом бровей, а про глаза и говорить было нечего. Он потому и начал носить повязку, а не очки — потому что все, что он думал, высвечивалось крупным разборчивым текстом в глазах. Это Иери меняла невозмутимые маски, как хотела, а Годжо не умел скрываться никогда. Боль, удовольствие, наслаждение, ярость — он был таким искренним всегда и таким и оставался, и Сёко вдруг обожгло мыслью, как их еще не раскрыли? — с его-то честными глазами. Иери опустила голову, поджимая губы, и чуть оглянулась на Сатору через плечо. — Ну, может не сувенир. — А что? — Может фотографию? Его фотографию. Можно даже вместе со всеми, — тихо сказала Сёко, и Годжо замер. Ей повязка не мешала, чтобы смотреть на него. Сёко знала, что там за плотной тканью, полыхает такое отчаяние и тоска, какие застыли у нее в глазах тоже. Как в зеркало гляделись — но друг на друга. Сатору мотнул головой. — Фотография… нет. Нельзя, опасно. Если увидят… — Поэтому я и не прошу. В колбе уже закипело, и пора было готовить тару, чтобы перелить раствор, и руки Сёко тут же запорхали над столом, собирая все необходимое с сухим профессионализмом. …на фильтре подсыхал еще влажный черный порошок. Его было совсем чуть-чуть, всего несколько крупинок, которые выделялись на белом фильтре очень отчетливо. Годжо попробовал сунуть туда нос, но получил щелбан от Сёко и отскочил обратно на стул. — А чего ты, собственно, делаешь? — потерев затылок, поинтересовался Годжо, — Что это, черное? На землю похоже. Или на уголь. — Это проклятая энергия. — Чего? — вытаращился на нее Годжо, и Сёко закатила глаза, рассматривая песчинки на фильтре. — Проклятая энергия, — терпеливо повторила она, — Ну, в кристаллическом виде. Ты бы знал, сколько я билась, чтобы выделить ее в таком состоянии. Годжо чуть наклонил голову к плечу, всем своим видом показывая готовность слушать. Сёко нахмурилась и снова посмотрела на результат трудов. — Мне пришлось пропускать через спирт свою проклятую силу, чтобы эта штука, наконец, в нем растворилась и перекристаллизавалась нормально. Губы Годжо медленно расплылись в улыбке, и Иери поняла, что до него ничего не доходит. — Ну, чтобы получить чистое вещество, — все так же терпеливо объяснила Иери, и, кажется, понимание осветило его лицо. — Хорошо. А спирт? …или не осветило. — Что спирт? — нахмурилась Сёко, начиная подумывать о том, чтобы выгнать Годжо из лаборатории и продолжить работу. — Зачем использовать технику на спирте? — Чтобы пропитать его проклятой силой? Нет? — Сёко ткнула его пальцем в лоб, — Подобное растворяется в подобном! Ты так ведешь себя, как будто мы с тобой только вчера познакомились! Почему я должна объяснять тебе элементарные вещи? Годжо хохотнул и покосился на песчинки проклятой энергии, которые чуть подсохли, и уже поблескивали при свете ламп, как могла поблескивать стеклянная пыль, рассыпанная на полу. — Значит, у тебя теперь есть проклятый спирт. Забавно, — усмехнулся он, а потом хлопнул в ладоши, собираясь с мыслями, — Хорошо. А где ты взяла то, что ты растворила в спирте? — Экстрагировала хлороформом из образца проклятия, потом отогнала… — Уууу, — скорчил рожу Годжо, — сложные слова пошли. Твой хлороформ теперь тоже проклят? Что еще ты прокляла во имя науки? — Я сейчас тебя прокляну во имя науки, и во имя тишины в лаборатории. Он едва увернулся от тычка под ребра, расплылся в каверзной усмешке, и засуетился между лабораторными столами, пока Иери с нехорошим оскалом надвигалась на него. — Я всего лишь спросил, — наиграно тонко вскричал Годжо и поймал в руки набычившуюся Сёко. Они завозились, пытаясь, то ли защекотать друг друга, то ли затискать, то ли пихнуть. А когда Сатору изловчился и довольно чмокнул Сёко в губы, она засмеялась, запрокидывая голову, потому это было действительно смешно, что проклятый спирт и проклятый хлороформ сейчас стоят вместе на полке и фонят проклятой энергией на всю лабораторию. Они замерли, обнявшись, и Сёко уткнулась ему в воротник, пропахший одеколоном. А потом каким-то образом их сцепленные позы, плавно перетекли в танцевальную позицию, и Годжо, приобняв Иери за талию и отведя ее руку, неспешно начал покачиваться без музыки. Спокойно. Почти уютно. «С ним всегда так, — подумала отвлеченно Сёко, переставляя ноги, — Крики, ссоры, а потом — бац — и он уже танцует с тобой вальс» — Хм, по поводу твоего открытия, Иери, — сказал вдруг Годжо, и Сёко выжидающе подняла глаза, — Я побуду немного Мей-Мей. Это принесет что-то? — Без понятия, — фыркнула она, плавно переступая в такт. — Ну, там, патент, грант, продать на черный рынок? Сёко усмехнулась и пожала плечами. — Не знаю. Если честно, я вообще не знаю, зачем я решила выделить проклятую энергию. Я просто подумала, а почему бы нет. Годжо уложил острый подбородок на темную макушку, Сёко прижалась к его груди щекой. Они еще кружились неторопливо по лаборатории, думая о чем-то своем, слушая, как журчит в сливе не отключенная вода. Словно маленький ручеек в лесу. Сёко встрепенулась, скидывая подбородок Годжо и иллюзорное состояние спокойствия, и побрела к столу, где оставила на фильтре вещество. — Оно должно уже высохнуть. Хочу изучить под микроскопом… Она посмотрела на фильтр и осеклась, поднимая брови. Подошедший Годжо посмотрел туда, куда был направлен ее растерянный взгляд, и понял в чем дело. Белоснежный фильтр, на котором даже малюсенькая песчинка выделялась так ярко и четко, что невозможно было ее пропустить — оказался пуст.***
То, что она вечером придет — было так естественно и логично, что Мегуми даже не удивился, когда чуть щелкнула опустившаяся ручка двери. Но голову он упрямо не повернул, продолжая валяться на кровати и бессмысленно смотреть в мангу, хотя на деле вместо фреймов и текста пытался отогнать тяжелые мысли. Он почувствовал, как Нобара замерла на пороге, а потом, тихо хмыкнув сама себе, зашла, мягко, но привычно-топорно ступая по ковру. Она нависла над ним, явно рассматривая, выжидая, но Фушигуро сдержался, чтобы не поднять на нее голову. Когда Кугисаки, пожав плечами, вдруг рывком выдернула из его рук книжку и прыгнула на его бедра, у Мегуми все внутри перевернулось, а из легких само собой выбило воздух; помчалось, разгоняясь, сердце, потому что, черт возьми, Нобара оседлала его бедра, триумфально скрещивая на груди руки и смотря с хитринкой, от которой вдруг замутилось в голове. — Совсем дурная? — ошалело выдавил из себя Мегуми, и взгляд у него сделался на грани испуга. Он уставился в уверенное лицо за объяснениями, а в голове резко сделалось пусто, хотя только что там растекалась обида и злость. Если таким образом Нобара хотела, чтобы он перестал ее игнорировать, то ее можно было поздравить, у нее получилось. Дайте этой дуре приз за самое неожиданное привлечение к себе внимания. — Ты все еще дуешься? — спросила она с бойким вызовом, и Мегуми не сразу сообразил, что она говорит. — И не начинал. — Ага, конечно. Бедра у нее оказались теплыми и мягкими — через пижамные штаны это чувствовалось слишком хорошо, и Мегуми заставил себя сосредоточиться и отдернуть руки, которые интуитивно потянулись придержать ее. Это видимо рефлекс, заложенный природой: если на тебя села красивая девушка, следует схватиться за талию; и далее по инструкции гормонов и тела. Инструкция свободная — возможны эксперименты — но следует регулярно повторять. Мегуми прерывисто вздохнул, чувствуя, как жарит щеки, и нелепо опустил руки на покрывало, не смея вообще ее касаться. Нобара окинула его взглядом и оскалилась, явно все понимая, а у Мегуми проскочила мысль, умеет ли она вообще стыдиться или краснеть. А еще, что у нее крупные зубы. Ровные квадратные передние, островатые клычки, один из которых чуть повернут, но совсем немного, едва заметно, и он сам-то увидел, потому что имеет дурацкую, совершенно не мужскую привычку педантично присматриваться к недочетам и изъянам. Хотя, если бы Кугисаки сама не ныла перед зеркалом, что у нее слишком крупные зубы, он бы и не заметил совсем, даже со своей педантичностью. Он посмотрел на Нобару и попробовал взять себя в руки. — Слезай. Мегуми чуть дернулся, подумывая ее скинуть, но любое движение было похоже на нечто другое, чем на попытку ее сдвинуть. — Не слезу. Ты еще дуешься. Как — знаешь — мелкий щекастый хомяк. Она наклонилась, чтобы ткнуть его пальцем в щеку, но Мегуми перехватил ее руки, гневно полыхая глазами. — А ты ведешь себя… — он запнулся, стушевавшись, и Нобара весело вздернула тонкую бровь. — Как? — Неприлично, — сквозь зубы прошипел Мегуми, но это нахалка засмеялась, вскидывая голову, и он против воли остановил взгляд на не сошедших узких синяках от хватки, — И сумасбродно. — А ты у нас за всех всегда в ответе, — неприятно скривила губы Нобара, — Всегда должен нас прикрывать, всегда защищать, вся опасность только тебе, не дай бог, мы с Итадори пострадаем, — она серьезно и зло посмотрела на него, сводя брови, и Мегуми отвернулся. — Не много ли на себя берешь? — Достаточно беру. Ты не понимаешь, — остервенело прошипел Мегуми, — Сукуна — древнее могущественное проклятие, а не хулиган из соседней школы, которому достаточно просто вмазать, чтобы отстал. А ты лезешь на рожон! — Мы действовали по плану. Мегуми рывком сел, едва не стукаясь с Нобарой носами. Кугисаки тихо вздохнула от того, что его перекошенное лицо оказалось прямо перед ее. Таким злым и несдержанным она его видела только этим утром и больше никогда, и от этого что-то сладко дрожало внутри в предвкушающем кураже. Они долго играли в гляделки, пока Мегуми тихо и вкрадчиво не процедил: — По плану? Я придумал план, и мне за него отвечать. Я втянул вас. Это мой прокол, понимаешь? Он вздохнул, прикрыв глаза, и коснулся ее кожи, провел пальцами по бледнеющим желтоватым синякам, окольцовывающим как ошейник, и Нобара поморщилась. — Это мой прокол, — повторил он, приобнимая ее за шею, чуть зарываясь кончиками пальцев в мягкие волосы на затылке, изламывая брови, видя перед глазами все те же движущиеся медленные картинки, в которых Сукуна с упоением душит Нобару. Мегуми сморгнул морок, и прижался лбом к ее лбу. — Когда ты начнешь нам доверять? — чувствуя, как его теплое дыхание доносится до ее губ, спросила Нобара. — Когда перестанете дурить, оба. И ты, и Итадори. — Как тебя в шаманы-то взяли, с такими загонами? — фыркнула Кугисаки, и Мегуми, почувствовал, как поползли по щекам мурашки. Он медленно выдохнул, подавляя внутреннюю дрожь, и обнял Нобару, проводя ладонями по теплой спине, зажмуриваясь, потому что в его голове Нобара падает изломанной куклой на пол, и глаза у нее красные от лопнувших сосудов. В его руках она живая, с лютыми синяками на шее, но живая — вздрогнула, когда Мегуми стиснул ее сильнее, отчаяннее, прерывисто вздохнула, когда он уткнулся лбом в ее плечо, не отпуская, стискивая зубы, потому что в его голове Нобара не дышит, не дышит, не дышит… …Она дышит, и Мегуми чувствовал, как сокращается ее грудная клетка и как ее выдох щекочет ему ухо. — Вот ведь… вот раскис, а, — Нобара фыркнула и одним рывком прижала его плечи к матрасу, нависая сверху, заглядывая в его расплывшиеся темные зрачки. Мегуми потребовалось так много, чтобы вытеснить, выгнать дурную картинку из глаз и посмотреть наконец-то на Нобару, живую, привычно скалящуюся, ерзающую на его бедрах; и так мало, всего долю секунды, чтобы понять, что у него стоит, накрепко, до боли — на лучшую подругу. Это осознание дало ему под дых. — Слезай живо, — страшным голосом выговорил он, и губы Нобары расползлись в коварную острую ухмылку, от вида которой предвкушающе заныло между ребрами. — Почему это? — она мастерски изобразила на лице непонимание, и качнулась, проезжаясь по члену так, что Мегуми зашипел и вцепился ей в талию, которая под широкими ладонями показалась тоненькой, — Мне кажется, тебе и так хорошо. Даже очень. Нобара склонилась над ним, и в глазах у нее шало плясали черти. Мегуми почувствовал дерзкие руки у себя на животе, которые очертили пресс и, задирая футболку, пошли выше к солнечному сплетению и грудной клетке. Фушигуро стиснул зубы, сдерживая порыв вцепиться Нобаре в волосы на затылке, наклоняя ниже, и впечатать ее губы в свои, раз она так хочет поиграться. — Что ты творишь? — выдохнул он, перехватывая ее руки раньше, чем они успели зацепить соски, — В соседней комнате Итадори, а ты творишь… — Так у тебя стоит, потому что я восседаю на тебе, или потому что там за стенкой Итадори? — вздернув бровь, с насмешкой проговорила Нобара, а потом вдруг неожиданно спросила, и ее вопрос показался ушатом ледяной воды, окатившим ни с того, ни с сего, — Хочешь, позовем его? Мегуми замер, вдруг так ярко, живо представляя — пару широких ладоней у Нобары на плечах, низкий стон, розовые волосы, перемешавшиеся с каштановыми, когда в его видении Юджи прислонился виском к ее щеке. Видение было настолько ошеломляющем, что жар волной поднялся откуда-то из глубины и затопил его, каждую клеточку, тут же скручиваясь тугой спиралью в животе и ударяя в пах. Нобара издала тихий смешок, и Мегуми, кое-как собрав себя по кусочкам, заставил себя говорить, едва ворочая языком. — Ты…что ты несешь? И вообще, мы не должны… — Если скажешь, что дело в тебе, я тебя ударю, — серьезно пообещала Нобара, продолжая тереться об него так, что у Мегуми на ее движения каждая мышца сладко поджималась, — И вообще, подключайся — почему я одна работаю? И если ты скажешь, что не подхожу тебе по принципам, то я тоже тебе вмажу, ясно? Драть он хотел ее принципы, и саму Нобару тоже. Мегуми бы засмеялся и закрыл лицо руками, от того, какая Нобара чуткая и романтичная, в кавычках, девушка, но ему было слишком хорошо, чтобы язвить. Вместо этого он усмехнулся хищно, с силой провел ладонями по крутым бедрам и сжал задницу, мягкую, но подкаченную, отчего Нобара вздохнула резче и потянула его футболку вверх. — Вот так, да. Сразу бы… Убери эту растянутую тряпку к чертям, пока я ее не порвала! В своем яростном нетерпении Нобара была великолепна. Мегуми нарочито медленно приподнялся, чтобы она, часто и загнано дыша, содрала с него футболку. Она сама подняла руки, чтобы он снял пижамную кофту, а потом провел с силой по ребрам и бокам. Кугисаки снова надавила ему на плечи, и Мегуми послушно лег, чувствуя, как мелко-мелко она трется об него через одежду, и это все походило на какую-то подростковую нелепую, но горячащую возню, чем на настоящий петтинг. В их душной, горячей вакханалии, распахнувшаяся дверь была сродни катастрофе, а прозвучавший задорный голос — еще хуже. — Годжо собирает всех на ночную тренировку! Ой… Супер-мега-деликатный Юджи, у которого хватило деликатности не спрашивать, что происходит между ним и Нобарой, но у которого не достало совсем немного этой гребаной деликатности, чтобы ворваться к ним без стука, зная, что они ночуют в одной комнате… — Реб-я-т… От того как низко и хрипло он тягуче выдавил последнее слово, Мегуми пробрало от затылка до паха так, что помутнело в глазах, и в этот же момент Нобара, не сумевшая остановиться на пол движении, толкнулась бедрами, проезжаясь по члену, выбивая из его горла беспомощный гортанный звук, который невозможно было проглотить. Нобара, смотря на Юджи широко распахнутыми глазами, с расплывшимся по радужке зрачком, шумно втянула воздух носом, и Мегуми пропал, вцепляясь ей в бедра до побеления пальцев, вжимая ее промежностью себе в пах, распахивая рот, смотря, смотря на Итадори. У Юджи краснело лицо. Целиком от кончиков волос до ушей и шеи, и по коже красные пятна перетекали из более светлого на лбу в более яркий на щеках. И Мегуми вдруг захотелось схватить его за волосы и уткнуть носом в стык между их с Нобарой телами, чтобы он слился с ними в одной точке соприкосновения всех троих и ощутил, как их трясет просто от того, что он невовремя-вовремя открыл к ним дверь. Чем думала Нобара, было неизвестно. Потому что она снова проскользила бедрами, а Мегуми выжгло изнутри жаром глаз Юджи, жаром ее бесстыдного движения, жаром той напряженной сладкой грани, на которой они все вдруг остановились. Мегуми кончал до шума в ушах, запрокинув голову, стискивая зубы до боли, чтобы не издать никаких звуков, которые рвались наружу сплошным потоком. Сквозь пелену до него донесся грохот испуганно захлопнувшейся двери, и Мегуми разжал зубы, позволяя вырваться гортанному сытому стону, и замер, вдруг замечая, что все это время сжимал ноги Нобары, соскальзывая руками то на задницу, то выше на талию. Она дрожала над ним, часто дыша и облизывая губы, упираясь ладонями в грудь. Когда она подняла голову, Мегуми поразило то уязвимое, искаженное, будто от боли лицо: изломанные тонкие брови, распахнутые подрагивающие губы. Он чувствовал, как она продолжала вжиматься в пах и мучительно дышала, тяжело, вязко, так, что хотелось выпить ее дыхание. Не выдержав, Нобара нырнула рукой себе за пояс пижамных штанов, и Мегуми, наблюдая, стиснул ее талию сильнее, с оттяжкой провел по бокам так, что она прикрыла глаза и выстонала, что-то неразборчивое. У него едва не встал снова. Но удовольствие Нобары показалось важнее. Мегуми, зачем-то мимолетно кинув взгляд на закрытую дверь, подлез руками ей под бюстгальтер и сжал грудь. Мягкая, небольшая, она идеально легла в ладони, и Кугисаки выгнулась, дернулась, тонко простонав, натянулась как струна, двигая внизу рукой быстрее, добирая удовольствие и с громким выдохом, перешедшим в стон, и опустилась ему на грудь. Мегуми приобнял ее за плечи. Ее тяжелое восстанавливающееся дыхание теплом коснулось его шеи. Им потребовалось еще пара минут, чтобы прийти в себя, собраться и выйти на тренировку, в ночную прохладу. И носясь в темноте по полигону вместе с второкурсниками под четкие команды Годжо, Мегуми специально следил, чтобы заметить это — едва уловимое: Юджи старался на них с Нобарой лишний раз не смотреть.