Приручая бурю

Алентир поднял кружку, поставил её на стол и пошёл в пристройку… когда вернулся, Гай без слов перехватил его и припёр к стене, с силой удерживая за руки и прижимаясь, блокируя возможность вывернуться. Соскучился?.. — Всё заживает на мне, а на статую похож ты. Так и хочется немного испортить, — слова могли бы быть угрозой, но произнесены были мягко, очаровывающе — и Алентир рассмеялся, довольный и взбудораженный. Гай поймал в руку его член, ещё полувялый, погладил, потирая о свой, дал им коснуться и резко снова прижал к стене высвободившееся запястье Алентира. Завёл ему руки наверх, удерживая над головой — и продолжил теперь осторожно, нежно соприкасаться с ним и двигаться, медленно, как под гипнозом. Гаю явно нравилось — смотреть, как они выглядят рядом, как наливаются силой… в таком контакте не соврёшь. Один смуглее и немного длиннее, другой с более различимыми венами, чуть шире, полный наполовину человеческой, хм, крови... — Красивый ты, — внезапно безо всяких скачков вокруг признался Гай. — Чувствуешь, не чурбан. Так хочу тебя… Похвала, на которую Алентир всегда реагировал ровно, а иногда, бывало, и злился, сейчас — произнесённая так, произнесённая этим мером — обезоружила, выбила воздух из лёгких. Ты тоже — такой, что дыхание перехватывает... И я — хочу… видишь, насколько? — Тогда бери, — ответил он так же просто. Иногда правде не нужны пышные одежды. Важны были оба, мир не вертелся вокруг одного… пусть они и пришли каждый — из своих хрупких закулисий со стеклянными стенами и пыльными занавесами. Отпустив наконец Алентиру руки, Гай поцеловал его в шею — ещё два засоса в команду к первому — и прижал уже к себе животом теснее, погладил по пояснице, слегка прогибая в ней, и обеими руками начал разминать ягодицы, пока не пробираясь между… а когда наконец тронул — так, что Алентиру сразу захотелось больше, и он прогнулся совсем сильно, подставляясь под пальцы. Верно оценив это движение, Гай развернул его к себе спиной, принялся ласкать грудь и живот и покрывать поцелуями плечи и спину… он торопился, будто поцелуи сами по себе были той приправой, которую кладут лишь в десерты, и боялся пересластить — но когда стал спускаться вниз по позвоночнику, к пояснице, стало вполне понятно, чем это может кончиться. И что идеи относительно смазки у него самые, хм, “походные”. Совершив какое-то невероятное, почти запредельное волевое усилие, Алентир разомкнул губы и попросил, выворачиваясь: — Подожди… Постой… У меня кое-что нужное… в сумке. Давай схожу, а то потом не до этого будет. Гай, хоть и казался немного разочарованным, не удерживал — наоборот, пошёл за Алентиром следом и на заветный флакон, когда тот был торжественно извлечён на свет, взглянул с интересом. — Ммм, и от алхимика есть толк… когда ты успел? И что это вообще? — Когда заходил в Гильдию Магов. У них там и правда отличная лавка, и все рецепты сертифицированы — не самопал, которым с таким же успехом можешь не магику восстановить, а заработать понос на неделю... А это — "ароматическое масло" из лилландрильской сливы, отличная штука. Про то, что прежде пробовал и остался доволен, решил не добавлять: посторонних — пусть и так, полустёртыми воспоминаниями — звать не хотелось. — Лилландрильская слива, серьёзно? — хихикнул Гай и куснул его за мочку уха. — Буду знать, что ты запасливый… что ты веришь в себя… и что ты даэдров патриот… — Даже если бы ты меня отшил, когда-нибудь она бы всё равно пригодилась, — поддразнил его Алентир, глянув искоса и чуть отвернув лицо — пряча улыбку за рассыпавшимися по плечам волосами. — Пригодится сейчас, — Гай отобрал флакончик и медленно, в шутку сделал захват, заломив руку за спину. — Ты в плену. Будешь под пристальным наблюдением. Вон в той кровати. — Сдаюсь, керувал! Склоняюсь перед вашей волей. Гай повёл его к кровати, украдкой понюхал масло — и улыбнулся приятному запаху... Который стал ещё более приятным, когда оказался у Алентира на коже. Гай сперва решил закончить с его спиной — Алентир перекинул волосы через плечо; массаж вышел непродолжительным, но чувственным, и он не мешал себя расслабить, потому Гай спускался всё ниже, и в этот раз ничего не препятствовало ему скользить руками всюду, где хотелось. Было в таком массаже — с избытком масла, избытком интимности и бесстыдства — нечто совершенно несаммерсетское, скорее похожее на игры, принятые в маленьких частных хамамах Алик’ра. Острить о неожиданных навыках не хотелось — и сдерживать себя не хотелось тоже. Алентир, разомлевший, каждому удачному движению — то есть практически без остановок — поощрительно постанывал. Он вздрогнул, когда пальцы Гая, в очередной раз путешествуя вниз между его ягодиц, на движении вверх погладили вход; а потом один из них проник внутрь — и Алентир, охнув, предвкушающе облизнул губы. Гай готовил его не спеша — не забывая заботиться обо всем теле, добавляя масла, но в конечном счёте сосредоточился только на главном. И ничего не хотелось больше, чем перевернуться уже и видеть его лицо. Они оба умели делать это быстро и жёстко. Потому добираться до цели совершенно иначе заводило — как проверка на выносливость, импровизированная игра со сломанным сценарием и тем, как глубоко можно нырнуть в собственные чувства, как тоньше ощутить оттенки: пусть те самые слова и не произносились — а других было даже многовато, — именно это понималось и несказанным. Как и то, что Гай угадал его желание и позволил лечь на спину… развёл ему ноги, поцеловал возбуждённый член, потом снова занялся задницей, уже на два пальца, прижав запястьем мошонку — плавно и неглубоко трахая ими, вынуждая желать — требовать! — большего... Алентир закинул ноги ему на плечи, левую стопу сперва уперев в шею, под самой челюстью — словно бы пульс сосчитывая. Завладев вниманием Гая, поймав этот взгляд его, — жадный, голодный, янтарно-отчаянный… взгляд, от которого у Алентира всё плавилось изнутри… — он улыбнулся, чуть выгнув спину, и запрокинул голову. Волосы соскользнули за плечи, открывая шею — и все три метки на ней, — ключицы и грудь, поблескивающую от пота — тело мера, которого не назвать изнеженным или праздным, красивое, отлично сложенное, узкобёдрое и длинноногое тело — тело, которое Алентир воспринимал как данность... и которое не мог не любить — и не демонстрировать другому как достойное любви. На пару секунд он замер, давая хорошенько себя рассмотреть — всех заслуг даже калан записать за собой не мог: флотская служба многое переправила, взрезала наживую… — а потом вскинул бёдра, приглашая раскрыть себя сильнее, насаживаясь глубже, и Гай охотно пошёл навстречу. Он добавил третий палец, и здесь уже требовалось привыкнуть. Поначалу — тянуло, немного жгло, но боль отступила быстро: вытяжка из горноцвета, входящая в сертифицированный рецепт, пришлась очень кстати. — Что же ты, керум, мешкаешь? — позвал — прошептал — Алентир. — Я не хрустальный, честно. Очень даже живой. Вот, смотри... Он перенёс вес на левую руку, правой — коснулся своего члена, напоказ огладил его, заставляя блестеть, размазывая по пальцам предсемя... медленно, методично, от головки до основания и, обведя яйца — снова к головке, мимоходом жалея, что зря не взял с собой ни один из любимых перстней — вышло б ещё эффектнее. Он был хорош — полностью вставший, длинный, по саммерсетским канонам обрезанный член — в кольце из длинных, по саммерсетским канонам изящных пальцев, — а когда Гай, увлечённый спектаклем, ослабил бдительность, Алентир выпустил свой и перехватил его: тоже — твёрдый, налитый кровью, такой красивый… и направил в себя — а Гай, разумеется, подчинился. Алентир вздрогнул и втянул воздух сквозь зубы, но не отступил. Он чувствовал очень остро: вторжение, жар и — распирающее давление… Да, вот так… ещё!.. Алентир застонал, запрокинув голову, против своей воли сжимаясь внутри — стон вышел просящим, пусть тело всё ещё сопротивлялось, скорее всего потому, что слишком хотело, так бывает... Они хорошо подготовились, но терпеть пока было сложно, и даже масло не особенно помогало принять нормально: всё-таки член у Гая был намного крупнее, чем пальцы — и скучное благоразумие, призывавшее не торопиться, тщетно сражалось с жаждой. Гай отыгрывался — наверное, не только Алентиру в тот первый раз приходили мечты о том, чтобы быть жёстче — и, сперва мелко и неглубоко проверив, терпимо ли, твёрдо вошёл до конца, насадил на себя до самого лобка, и от этой, пусть желанной, но такой сильной заполненности стало не по себе, у Алентира даже слегка ушло возбуждение… Он охнул — и возмущённо, и жадно, — стараясь расслабиться и привыкнуть; Гай, не двигая бёдрами, заботливо ласкал его член, и живот, и задницу, а больше всего — ноги… длинные, стройные — по канонам — ноги, о которые тёрся щекой, целовал их, зубами дразнил косточку на щиколотке... Алентир распахнул глаза — он не заметил, когда зажмурился. Боль была тянущей, острой — но куда острей оказалось то новое, пьянящее, ни с чем не сравнимое ощущение — того, как Гай раскрывает и наполняет его: всё, целиком, не оставляя места и для единственной лишней мысли — зато словно бы проходясь по самым нервам… Гай вышел, добавив ещё масла, втолкнулся снова на три четверти, начав медленно и мелко двигаться, и боль стала уходить, уступая место удовольствию, тем сильней нараставшему, чем больше он позволял себе свободы, чем смелее двигался и глубже скользил. Поймать нужный ритм было делом времени, и уже скоро Алентир расслабился, начал вовсю подмахивать. Гай — оценил, усилил напор; лилландрильская слива делала своё дело, и он уже ощущался не как даэдрический штырь из Хладной Гавани, а так, как хотелось... О, Алентир отлично помнил всё то, что получал в этот момент, помнил в мельчайших подробностях — тяжёлый, горячий на языке член полукровки, немного короче, но шире, чем его собственный; помнил рисунок вен и головку, блестящую от слюны и смазки, помнил, каков он на вкус… а теперь запоминал, как он входит на всю длину, врываясь, как таран в ворота. Которые, в общем-то, и не запирали на самом деле… Но энтузиазм кружил голову; от взятого на пределе выносливости разгона у Алентира сперва совсем осел, а потом снова окреп и собственный член, которому тоже хотелось уделить внимание... Руки у Гая оказались заняты, потому что он держал разведённые ноги Алентира за лодыжки, пробуя найти идеальную позицию, и как раз этого всё равно было — отчаянно мало. Хотелось — совсем бесстыже… но все равно на спине; Алентир уперся в его талию ступнями, максимально разводя колени и побуждая подхватить себя под задницу, качнул бёдрами, насаживаясь глубже — Гаю пришлось держать его почти на весу, но Алентир не ошибся, сделав ставку на силу. Да, вот так… Было просто чудно — и потому, что все движения приходились по нужным точкам, и потому что вынуждало Алентира подставиться ещё сильнее; лёгкие отголоски боли лишь обостряли удовольствие, гнали вперёд, как и все их прекрасные звуки: и хриплые вздохи, и стоном срывающиеся имена, и ритмичные влажные шлепки. Хотелось — глубже, резче, хотелось каждый контакт пережить как можно полнее — тем более что поддрачивать Алентиру не давали, всякий раз снимая руку… Это требовало некоторой эквилибристики и сбивало с ритма, и в очередной раз Гай просто наклонился и за неё укусил — не очень больно, но давая понять свои условия. Ему не хотелось, чтобы всё быстро кончилось. Никому не хотелось… Гай не нежничал, но и в грубость — ту, которая желается и прощается только на самом краю, если, конечно, вы не пришли в портовую каморку за пятиминутной забавой — не срывался. Шёл где-то по самой грани — и смотрел… хватит ли у Алентира характера — выдержки?.. — пройти так же. Алентир едва держался; сжал ноги у Гая на пояснице, заставляя его себя поправить, подсунуть под задницу подушку… Тот поставил его лопатками в простыни и навалился, какое-то время одновременно трахая его и подставляя под член свой кулак, но потом упёрся обеими руками в матрас и снова продолжил без этого, чередуя мелкие и быстрые движения с длинными, медленными, радуя каждым горячим дюймом. Порывало отдаться ощущениям — и ему — полностью, опустить веки, отключиться, поплыть — но Алентир и здесь был слишком жаден. Гай, не забывая двигаться, смотрел на него как на диковинку, как на статую, с которой внезапно осыпался мрамор, и из разрушенной оболочки вышел живой и полный энергии мер… который ещё и развёл перед ним такие чудесные ноги. Разве можно было упустить это — когда смотрят — так? И Алентир не желал терять ни секунды... ни тени чувства, ни выражения — ни единой, даже самой мелкой детали! Хотелось дышать чаще, двигаться навстречу… и смотреть. Не только всем телом чувствовать мощные, заполняющие толчки, но и видеть эти глаза, потемневшие, янтарные, казавшиеся ещё ярче из-за почти человеческой светлой склеры — и то, как подрагивают густые серебряные ресницы — и упрямый, отчаянный взгляд, прожигающий насквозь. Гай не прятал его, не отводил глаз... можно скрыть и такой огонь, когда знаешь, как, но он обещал больше — если не побояться... Вот оно, вот! Гай и правда — не прятался теперь, хотя кто так делает перед вчерашним незнакомцем? Кто хочет сам поступить так же? Есть две жизни: та, которую видят все, и та, которую не покажешь вовсе; и в той, второй, находишь другого только на ощупь... Волосы у Гая совсем растрепались: справа длинные серебряные пряди липли ко влажной от пота шее, слева — пушились и чуть вились на обожженных концах. Взгляд Алентира ни на чём не мог задержаться, метался с каждым толчком: рельефные мышцы плеч, поблескивающие от пота — сильная челюсть, тяжёлые коловианские скулы, змеящиийся по левой вниз, к подбородку, шрам — и губы, губы… какие же это были невероятные губы!.. Улыбка на них, неожиданно изменившая всё лицо, зажегшая внутренним светом — такая… радостная, чистая — и низкий, протяжный стон стали последней каплей. Алентир взвился вперёд, впился Гаю в губы, присваивая — его улыбку, его стоны, всё то, что он захочет отдать; развёл ноги шире, с силой упёрся пятками в поясницу, лишая Гая возможности отстраниться, — так резко, что от неожиданной боли тот зашипел, останавливаясь... — и окончательно сорвался. Пару мгновений он неловко жалел, что у Гая вся спина будет в синяках — потом вспомнил, что они заживут почти сразу, — а следом забыл обо всём снова — потому что Гай, словно подстёгнутый шпорой, подхватил эти даэдровы длинные ноги под колени... начал меняться лицом, двигаться рвано и мелко, увеличившийся, готовый разрядиться уже вот-вот — и нараставшее внутри собственное острое, дикое тепло наконец стало огнём, светом, прошло по позвоночнику вверх, дало кончить не совсем членом, от самого нутра, каждой клеточкой вспыхивая, и, когда Гай перехватил его в единственно возможный момент, — невыносимо ярко завершить всё снаружи ему в руку… Застигнутый врасплох, Гай излился тоже, не успев — не имея возможности — вынуть: Алентир сжался вокруг его члена, чувствуя, как тот пульсирует, как наполняет его горячим, обильным… Ловя последние отголоски, он лишь притянул сильней, отказываясь отпустить, и Гаю ничего не оставалось, кроме как подчиниться снова. Нет уж, керум, тебя не отпустят так просто!.. Гай какое-то время ещё держал его, потом, дав разогнуться, выскользнул и лёг рядом, сперва шумно выдохнув, потом потянувшись волной… Алентир повернулся на бок, прильнул и приобнял, сладко зажмурившись. Он уткнулся Гаю в плечо, дыша глубоко и ровно. Между ног было скользко, внутри всё ныло, но… Алентир, измотанный и растраханный, растёкшийся по постели, как вориплазма, был полно и безоговорочно счастлив. Этот момент хотелось… длить, смаковать, перекатывая на языке: как Финастер научил альтмеров дольше жить, используя более медленные шаги, так и здесь — пить маленькими глотками. Алентир не помнил, когда ему в последний раз было так хорошо, и не хотел вспоминать: посторонних — пусть и так, для нелестных сравнений — звать показалось кощунством. И спустя… скамп его знает, сколько, три минуты или три тысячи лет — всё едино… они с Гаем всё же немного пришли в себя. — Я не перегнул? — спросил тот, но поняв по ответу, что Алентир слегка путается в междометиях, предпочёл взять ответ непосредственно с его губ. Требовалось остыть и возможно даже повторить омовения — Лилландрилом и сексом пахло всё вокруг, наверное, даже трава снаружи. А ещё нужно было… что-то сказать — и перестать друг до друга дотрагиваться? — Всё, я сейчас слоад, в моём теле нет ни единой кости, — пожаловался Алентир; предпринимать что-то в этом направлении он пока не собирался. Ему хорошо было и так — рядом с Гаем, положив голову на его плечо и перекинув ему через грудь руку. — Знаешь… — глубокомысленно протянул тот, водя себе по животу пальцами. — Я сейчас понял одну вещь... без которой мы с тобой дальше вряд ли протянем долго. — Удиви меня. — Спорю, что ты готов съесть рифтенского мамонта. Если не целиком, то половину точно. С жутким жирным соусом, в который норды кладут ягоды. И выпить все руссафельдские погреба. Потому что я — точно. Не требовалось труда понять, что он пытается немного разрядить обстановку — хотя безнадёжно остывшего и всеми забытого зайца Алентиру всё-таки стало жалко. — А ещё, будь добр, избавь меня наконец от этих… от этого вот, — Гай недовольно тряхнул головой. — Ужасно мешалось. — А я предлагал с этого начать! — Будем считать, что ты меня убедил. — Договорились. Только сначала мы всё-таки поедим. Ведь ещё там, на острове… Помнишь, я обещал угостить тебя ужином? Пришло время платить по счетам, керум.