Unwelcome

            Его никогда не существовало.             В смысле, сам он существовал, обладал разумом и сознанием; также, как и все люди, появился в результате эволюционного процесса. Общался с разными людьми на разных языках. Успел побывать чуть ли не в каждой второй стране.                    Знакомился с чужими культурами и даже примыкал к ним на неопределённое количество времени.             Свежие новости всегда им прочитаны; ситуация в той или иной стране, в мире — ему предельно ясна, он всегда в курсе событий.             Ему куда более предпочтительны газеты. Печатный вариант зачастую намного лучше электронного, насколько бы заурядно это всё ни звучало.                    Журналы, газеты, научно-популярная и художественная литература являлись основным средством хранения и передачи от поколения к поколению всех достижений науки и культуры.                    Да и, к тому же, роль печати велика для формирования социальных и нравственных идеалов человека, для усвоения им норм общественного поведения.                    И прочие “вырезать-встатить” из заумных статей особо просвещённых людей.             “Сейчас все в своих гаджетах, какой кошмар”.             Свежая газета с раннего утра, дымящаяся чашка двойного эспрессо и тлеющая сигарета. Своего рода романтика.             Мужчина делает глоток; юноша сидит напротив него и наблюдает за тем, как страницы газеты переворачиваются так часто и быстро, что можно уже привыкнуть к этому монотонному звуку, одному из немногих, что есть в отчасти заброшенной заправочной закусочной на отшибе.             Этого мужчины, сидящего напротив него, никогда не существовало.             Он столько раз менял себе имена и фамилии, столько раз переписывал свою историю с нуля, выстраивал буквально нового человека, что ни у кого ещё не возникало сомнений, что человек, представленный взору, — наглый лжец.             Мужчина был красив и статен, но, между тем, его лицо не отпечатывалось в памяти надолго, и, как правило, уже спустя неделю человек, обманутый им, выкидывал из памяти его образ.                    Дополнительным фактором служило и то, что он предпочитал классические костюмы и неизменную оранжевую рубашку, что смотрелась на нём и нелепо, и влито одновременно. Также нелепо и влито смотрелась шляпа из мягкого фетра, обвитая оранжевой лентой.             Так ходили многие красивые и статные мужчины. С сомнительным, но, тем не менее, чувством стиля.             Юноша подпирает щёку кулаком и переводит взгляд в грязное, заляпанное чёрти-чем — какими-то брызгами, дорожной пылью и жирными отпечатками пальцев, — панорамное окно. Стёкла, по всей видимости, не видели банальной смоченной тряпки ни один месяц, и это несколько удручало. Хотя он, юноша, никогда не был особо привередлив и никогда не беспокоился о чистоте и порядке: обычно всеми этими рутинными делами занималась мать, официально покинутая мужем, отправившимся “на заработки”. Официально домохозяйка.             Мысли о матери посещали его уже не так часто.             Естественно, сколько времени прошло с того момента, когда этот “несуществующий” мужчина заявился на порог их заурядного, как и другие по планировке в Японии, дома и приказным тоном наказал собирать минимум вещей, желательно первой необходимости, потому что с минуты на минуту могут объявиться плохие дядьки и снести ему голову.             От вопроса в духе “а вы, случаем, не один из этих плохих дядек?” юношу избавила возведённая и снятая с предохранителя беретта.             Мужчина сказал, что лучше избавиться от всех остальных вещей. Будто его, юноши, никогда и не проживало в этом доме. А ещё лучше — что он давно умер, и мать до сих пор горюет о своём единственном любимом сыночке, покинувшем этот мир.             Так юноша узнал, что является кандидатом на место босса достаточно крупной и влиятельной мафиозной итальянской семьи. Узнал, в принципе, что у него в роду по отцовской линии были итальянские корни. Больше ему ничего толком не рассказали. Пнули под задницу, чтобы он “реще двигался и садился в автомобиль”, завели мотор и повели вникуда.             На какое-то время им пришлось залечь на дно. Они почивали в месте, которое сложно назвать отелем, скорее хостелом, по договорённости с давним знакомым, как нельзя кстати стоящим за ресепшеном.             Никто не знал настоящего имени и фамилии несуществующего мужчины, но в преступном мире он был известен как Реборн.             Неуловимый киллер, выполняющий свою работу максимально тихо, быстро и отлаженно. На все сто процентов.             С ним сотрудничали многие, поручали не самые лёгкие задания и всегда оставались удовлетворёнными полученным результатом.             Реборн разговаривал коротко, ясно и по делу; не переносил отвлечённые разговоры “ни о чём”. Юноша сразу принял это к сведению, как и то, что неуместные, лишние, по мнению Реборна, вопросы будут просто-напросто проигнорированы.             Любопытство до добра не доводит, даже если оно пожирает тебя изнутри из-за представшей неизвестности.             Юноша смирился достаточно быстро; главное, что его мать была в безопасности, а друзей в школе у него никогда не было, только отвратительная, приевшаяся ещё с детства, кличка. “Неудачник”.             Успеваемость — также не на самом высоком уровне, скорее близилась к отметке самого низкого; из-за этого его недолюбливали преподаватели.             Терять было изначально нечего; не было того, к чему стоило привязываться, или того, за что хотелось бы цепляться.             — Я забрал твою визу, — говорит мужчина и допивает остатки эспрессо. С характерным звуком ставит чашку на блюдце и поднимает взгляд из-под полов шляпы, отбрасывающих на лицо тень. Выглядит это, на самом деле, не особо доброжелательно, больше жутко и пугающе.             — Куда мы направляемся? — осторожно спрашивает юноша, примерно догадываясь, куда они будут держать путь.             — На Сицилию, — и взгляд снова возвращается к страницам газеты. — Хочешь что-нибудь спрятать — прячь на самом видном месте. У тебя ещё есть время — и я этим воспользуюсь.             — Время для чего? — юноша, безусловно, успевает несколько раз пожалеть, что задаёт “неуместные” вопросы, но отступать уже поздно.             Мужчина немного хмурится; сидящий напротив понимает, что не дождётся ответа на заданный вопрос, но удивляется, когда Реборн всё же отрывается от газеты, закрывает её и сворачивает в несколько раз, кладя на стол. За окном — ни души, ни автомобиля.             Весьма странная безлюдность для заправки, пусть и находящейся на отшибе за десяток километров от ближайшего населённого пункта; кто-то явно должен был подъехать, ведь они сидели здесь ни один час. Вроде бы они приехали сюда в восьмом часу утра.             — Для тренировок, — наконец-то слышит юноша и отчего-то съёживается. Ему не особо нравится то, каким тоном это сказано. — Я сделаю из тебя достойного кандидата, Савада Тсунаёши.             Разворот свёрнутой газеты гласит:

“Савада Емитсу, мужчина тридцати восьми лет, по национальности японец, но, насколько известно, один из родителей имел итальянские корни, был задержан правоохранительными органами по подозрению в многочисленных убийствах и денежных махинациях, а также по подозрению в численности в достаточно крупной преступной организации. Следствие ведётся…”.