Вопреки

      Новый Орлеан, США. Июнь, 2004.       Полутьма… чуть слышный треск поленьев в камине… причудливый танец теней на стене…       — Я соскучился…       Тихий, хриплый голос вызывает дрожь по всему телу… чужие руки скользят по спине… горячее, сбившееся дыхание… звук рвущейся ткани и дробный стук пуговиц по полу…       Едва различимый шепот и ощущение ослепительного, невозможного счастья…       — Том! Слышишь меня? Том, проснись! — незнакомый голос ворвался в сознание, разрушая иллюзию.       Глаза распахнулись сами собой, и он резко сел в кровати, обхватив руками голову.       — Эй, ты в порядке? — кто-то настороженно коснулся его плеча.       Девушка. Блондинка. Том с трудом помнил, как она оказалась в его постели, и даже не пытался вспомнить ее имя. Ах, да, вечеринка…       — Зачем ты меня разбудила? — с досадой процедил он, проводя ладонью по лицу.       В груди болезненно ныло, как и каждый раз после подобных снов.       — Вообще-то, ты меня первый разбудил! — фыркнула блондинка. — Ты так метался, будто тебе приснился кошмар… Слушай, а кто такой Гарри?       Небрежно произнесенное имя ударило по нервам, заставив вздрогнуть. Изнутри душной волной начала подниматься злость.       — Пошла вон.       — Что, прости?       — Вон отсюда! — рявкнул Том, глянув на девицу с такой яростью, что та чуть ли не кубарем скатилась с кровати.       — Хам, — обиженно буркнула она, спешно собирая разбросанные по полу вещи.       Минута… вторая… еще пара не слишком цензурных характеристик в его сторону, и наконец звук захлопнувшейся двери. Тишина.       Несколько секунд Том не двигался, глядя перед собой остановившимся взглядом в отчаянной попытке ухватить обрывки сна, но те, будто издеваясь, ускользали, оставляя лишь гулкую пустоту.       Дьявол.       Том коротко застонал и рухнул обратно на подушку. Он ненавидел эти сны. Ненавидел и одновременно желал их до дрожи, цеплялся за них, как за единственную ниточку, связывающую его с прошлым.       С тем прошлым, о котором он ничего не помнил.       Почти шесть лет прошло с того дня, когда он очнулся в одной из Нью-Йоркских больниц, не имея ни малейшего представления о том, кто он такой и что с ним случилось. Врачи, не слишком долго думая, поставили самый очевидный в таких случаях диагноз — ретроградная амнезия. Звучит красиво, а по сути, вся его жизнь до двадцати лет оказалась будто ластиком стерта.       Возраст был примерным, поскольку никаких документов или хоть чего-то, что помогло бы установить личность, при нем обнаружено не было. Непонятно было даже, что именно послужило причиной потери памяти. Ни травм, ни физических повреждений, ни признаков ограбления… Дежурная медсестра просто нашла его лежащим возле входа в больницу, без сознания, в странной, чуть старомодной одежде.       Дальше — бесконечная вереница врачей, полицейских и социальных служб, о которой даже вспоминать не хотелось.       Как итог — ему выдали документы на имя Тома Смита, гражданина Соединенных Штатов Америки, двадцати одного года от роду. Почему именно Том? Он сам толком не знал. Просто услышал, как один из полицейских называет этим именем своего напарника, и что-то внутри неуловимо кольнуло. Будто отголосок далекого сна.       Но и только.       Как Том ни мучился, сколько не ходил по врачам, психологам и экстрасенсам, как упорно ни пытался вспомнить хоть что-то, любую мелочь, ничего не получалось. В памяти упорно маячил чистый белый лист, а в груди с каждым днем разрасталась холодная, гулкая пустота.       А потом пришли сны. Странные, почти лишенные образов, построенные лишь на ощущениях и мимолетных вспышках, вроде ярких зеленых глаз или выгравированной на металле буквы «Т». Том понятия не имел, кто был тот человек из его снов, он даже не мог с уверенностью сказать, существовал ли тот на самом деле. Единственное, что ему удалось зафиксировать за эти годы — это те самые глаза с золотистыми крапинками у зрачков и имя — Гарри.       Блондинка из клуба была далеко не первой, кто упоминал его. Том знал, что неосознанно шепчет это имя во время своих странных снов. Но кто такой этот Гарри? Сколько ему лет? Что их связывало в прошлом? Реален ли он вообще или лишь плод его воображения? Все эти вопросы оставались без ответа.       Вот уже пять лет, десять месяцев и двенадцать дней.

***

      Годрикова Лощина, Англия. Июнь, 2004.       Боль. Непроходящая, выматывающая… Поначалу невыносимо-острая, а со временем притупившаяся, но никуда не исчезнувшая… Затаившаяся глубоко внутри, вплавившаяся в каждую клетку, не отпускающая ни на секунду…       Боль с глубокими серыми глазами, иногда светлыми, почти прозрачными, а порой наливающимися грозовой теменью… С угольно-черными, чуть вьющимися волосами, тонкими упрямыми губами и высокими скулами… С низким, хрипловатым голосом и горячим дыханием, обжигающим кожу…       Боль с таким простым, но до дрожи родным и любимым именем…       — Гарри! — звонкий девичий голос бесцеремонно ворвался в медитативную тишину маленькой гостиной, прежде прерываемую лишь глухим стуком мячика об стенку.       — Меня нет дома, — ленивый голос прозвучал слегка хрипло от долгого молчания.       — Ну да, конечно! — дверь распахнулась, и на пороге появилась нарушительница спокойствия собственной лохматой персоной. — Гарри Поттер, мне нужно с тобой серьезно поговорить!       — Я занят, — мячик в очередной раз врезался в стену и, упруго спружинив, вернулся в ладонь.       — Чем? — лучистые карие глаза с заметным сарказмом оглядели представшую им картину. — Лежишь на диване и портишь обои?       — Ага, — он слегка сощурился, целясь в скользящий по стене солнечный зайчик.       С порога раздался тяжелый вздох.       — Я так и знала! — Гермиона Грейнджер, бывшая однокурсница и по совместительству лучшая подруга, решительно протопала к окну и отдернула занавески.       — А-а-а! — Поттер страдальчески зажмурился от яркого света. — Ты что творишь, террористка! — короткий взмах рукой, и шторы вернулись на законное место.       Однако, ненадолго.       — Спасаю друга от печальной участи быть заживо погребенным в этом склепе! — упрямства Гермионе было не занимать, а потому спустя миг комнату снова залило солнечным светом.       — Герм, отстань, — он смирился со сменой освещения и продолжил свою увлекательную игру. — У меня выходной.       — Да у тебя уже два года один сплошной выходной! — она забавно округлила глаза. — Ты вообще помнишь, когда последний раз на улицу выходил?       — Помню. Вчера. Как и всегда по понедельникам.       — Сегодня пятница!       — Правда? — искренне удивился Поттер.       — Кошмар, — констатировала Гермиона, сдув со лба непослушную прядь волос. — Ну вот что, друг мой, это уже перебор! Ты должен немедленно взять себя в руки и прекратить изображать амебу!       — Кому должен?       — Да хотя бы людям! Ты вообще видел, сколько у тебя почты скопилось? — она метнулась в прихожую и вернулась с внушительной стопкой конвертов в руке. — Вот, пожалуйста! Смотри, сколько народа нуждается в тебе!       — Зато я в них не нуждаюсь.       Гермиона на мгновение замолчала, а затем шумно выдохнула и села в кресло.       — Так, Гарри, это не серьезно. Ты ведь столько времени и сил потратил на обучение, из библиотек месяцами не вылезал, с иностранными мастерами занимался, стал одним из лучших специалистов по снятию проклятий, и ради чего все это? Чтобы теперь валяться на диване, игнорируя все заказы?       — Не все. Интересные я беру.       — Хочешь сказать, здесь нет ни одного интересного? — сощурилась Гермиона, махнув стопкой писем. — Вот, смотри, например, Мэри Аддерли из Шеффилда, проклятые часы с кукушкой, вместо того, чтобы куковать, она рассказывает нецензурные анекдоты…       Поттер даже головы не повернул.       — Это фигня, фигню не лечим.       — Ну, хорошо, а вот, мистер Доггерти из Уилтшира, его фамильный особняк был проклят малефиком на бесконечное гниение…       — Это хана, хана не лечится.       — Гарри!       — Что?       — Ты ведь даже попытаться не хочешь! Вот, возьми и избавь беднягу Уилла Хэмиша от проклятия на родовом гобелене, который все время меняет местами членов семьи!       — Ску-учно.       — О, ну разумеется! А валяться здесь и медленно деградировать — очень весело! Нет, я, конечно, понимаю, тебе на жизнь зарабатывать не надо, можешь хоть до старости на диване пролежать, но… Гарри, тебе всего двадцать четыре, а ты живешь так, будто поставил на себе крест! Никуда не ходишь, ни с кем не общаешься, ничем не интересуешься… Так нельзя!       Хрясь! В очередной раз пойманный мячик с треском взорвался прямо в ладони, и в гостиной на несколько мгновений стало очень тихо. А затем Поттер неуловимо-стремительным движением сел на диване и поднял на Гермиону мрачный, не предвещающий ничего хорошего взгляд.       — Нельзя, — медленно повторил он, буквально пригвоздив ее этим взглядом к месту. — А как можно, Герм? Ты ведь такая умная, ну скажи мне! Скажи, как жить дальше, если у меня внутри выжженная пустыня? Как мне общаться с людьми, которые понятия не имеют, что такое пять лет существовать с незаживающей, постоянно кровоточащей раной?       — Гарри, — растерянно выдохнула Гермиона, почти физически ощущая исходящие от него волны боли и бессильной ярости, — но ты ведь… То есть, я думала… я думала, тебе стало легче…       — Легче? — каким-то жутким шепотом переспросил он. — Ты думаешь, это возможно?       — Но ты говорил…       — Да, я говорил! — он неожиданно резко вскочил на ноги и отошел к окну, запустив пальцы в волосы. — Я сказал, что мне лучше, чтобы вы наконец отстали от меня и оставили в покое! Ты хоть помнишь, что вы с Сириусом устроили тогда? Ни на минуту меня одного не оставляли, боялись, что я что-нибудь с собой сделаю! А я хотел остаться один!       — Но мы ведь только хотели помочь…       — Я знаю. И я благодарен вам за это. Но вы оба даже близко не можете представить себе, что это такое — потерять человека, который был тебе дороже жизни. С которым вы были одним целым. Гермиона, у меня тогда из груди будто вырвали сердце, разделили пополам и половину забрали, а вторую вставили обратно и сказали: живи дальше! Но разорванное сердце уже не может биться, понимаешь? Оно не может чувствовать, любить, желать чего-то, к чему-то стремиться… Все, что оно может, это болеть! Каждый день, каждую чертову минуту!..       — Гарри! — Гермиона, не выдержав, сорвалась с места и, подбежав к нему, крепко обняла. В ее глазах стояли слезы. — Гарри, я… Ты прав, наверное, я не могу до конца понять, что ты чувствуешь, но… Ты должен справиться с этим, понимаешь? Должен заставить себя пережить эту боль и отпустить ее, иначе ты просто погибнешь! Неужели ты думаешь, Том хотел бы этого? Он ведь любил тебя, я знаю! Ему было бы больно видеть, как ты мучаешься…       — Хватит, — Гарри бережно, но решительно схватил ее за плечи и отстранил от себя. — Я не хочу больше об этом говорить.       — Но…       — Герм, — он твердо посмотрел ей в глаза, — ты знаешь, я тебя люблю. Ты мой лучший друг. И я правда ценю твою заботу, но о… — он на миг замер на вдохе, а затем с усилием продолжил: — о Томе мы больше говорить не будем. Забудь все, что я тут наболтал, ладно? И, ради Мерлина, не говори ничего Сириусу, иначе он примчится сюда и снова начнет изображать из себя наседку, а этого я точно не переживу!       Он выразительно закатил глаза, и Гермиона невольно улыбнулась сквозь слезы.       — Ладно, не скажу, — она шмыгнула носом и наспех вытерла глаза. — Но ты должен пообещать мне, что возьмешь хотя бы один заказ из тех, что в той стопке! — она указала на кресло, где оставила письма. — Серьезно, Гарри, тебе просто необходимо отвлечься! Съезди куда-нибудь, развейся, иначе ты просто с ума сойдешь, сидя в четырех стенах! Обещаешь?       Поттер тяжело вздохнул.       — Ты же не отстанешь, да?       — И не надейся!       — Ладно, обещаю.       — Вот и чудненько! — обрадовалась Гермиона, тут же вернув себе деловой настрой. — Кстати, ты помнишь, что у Чжоу послезавтра день рождения?       — О, нет! Нет-нет-нет! На это я не подписывался!       — Гарри, ну не будь эгоистом, ты же знаешь, как она к тебе относится!       — Вот именно поэтому ноги моей там не будет!       — Но это ведь день рождения!       — Прекрасно, мои поздравления, купи ей от меня подарок, — Поттер, ухватив пачку писем, снова благополучно плюхнулся на диван.       Гермиона закатила глаза.       — Ты невыносим!       — Не надо меня никуда выносить, мне и тут неплохо.       Поворчав еще немного для вида, но так ничего и не добившись, Гермиона все же ушла, напоследок чмокнув непутевого друга в макушку. А Поттер, проводив ее взглядом, углубился в изучение корреспонденции.       Раз уж дал обещание, теперь должен выполнить. Пальцы неосознанно коснулись висевшего на шее небольшого медальона с выгравированной на нем буквой «Т». Он вообще уже очень давно только так и живет. Из чувства долга.       Вот уже пять лет, десять месяцев и двенадцать дней.