Северная корона

Год. Ровно год прошёл с тех пор, как стали воспоминанием наставления рассудительного Сагра, проказы рыжего Локи и это странное, такое далёкое и такое теперь уже родное слово, которым её называл Улль - валькирия. Может быть, в ней и живёт боевой дух, но какая же из неё дочь Одина? Никакая она не богиня. Лив подтянула рукава свитера, поплотнее запахиваясь в него. Зима всегда была её любимым временем года, и на душе никогда раньше не было такого холода. Холода, пронизывающего изнутри. Даже тогда, в Долине Павших она так не ощущала его ледяного дыхания. Словно какой-то осколок того мира въелся к ней под кожу и медленно, равнодушно мстит ей за то, что она не богиня, а дерзнула связаться с бессмертными. Ветер давно оборвал листву с деревьев, но до будущей весны девушка почти не заботилась об их судьбе. Это всё какая-то игра в смерть с хорошим исходом. Жаль, но людям она недоступна. Они умеют только угасать. Там, в середине парка, не сразу разглядишь светлый ствол на снегу, но, однажды заметив, непременно будешь оглядываться на него ещё и ещё раз. В этой какой-то по-оперному бутафорской драме солировала берёза, заламывая к небу тонкие, гибкие руки-ветви. С прошлого года на одной из них трепыхалось полночно-синее кашне. Тогда Лив чуть не сломала позвоночник, пока лазила на трёхметровое дерево, чтоб романтично перехватить ветку шейным платком. Ванадис. Как мягкая, чарующая женственность переплеталась в ней с почти мужской решимостью, не смог бы ответить ни один смертный. Никто, познавший её гнев, не избегнул бы вновь плена её ласковой, переливчатой речи, как и умудрённый Сагр не сумел бы забыть спор её золотых волос с солнцем. Ни один смертный не может быть достоин богини. Обняв озябшими руками стакан с чаем, Лив бесцельно брела по парку, и хруст снега вторил её задумчивой грусти. В ночном свете чёрные волны выкатывались на белый песок, растекаясь по нему белыми гребнями, а самые упорные ложились так далеко, что порой касались рассыпанных по песку золотых волос, похожих на полноводную реку, в которую впадает другая – цвета майских каштанов. – Так вот зачем ты покинула Бьерканар... – шёпот Лив мягко коснулся щеки Ванадис и заиграл на ней нежным румянцем. – Скажи, что мне это не снится, правда? Россыпь звёзд на небе, напоминающая созвездие Северной короны, так же безмятежно отразилась в глазах Ванадис, но её тонкие пальцы пробежали по груди валькирии и успокоенно замерли под сердцем. Рядом с ней не хотелось никуда бежать, хвататься за оружие, вспоминать о дикой охоте... Эталон женственности. С ней – только нежиться вот так на белоснежном песке и время от времени смеяться над этими странными и смешными существами – мужчинами. Подумаешь, даже если им столько веков. И ещё подразнивать, нарочно занося палец над её амулетом, который она трогательно защищает ладонью и так забавно сердится, чуть хмуря соболиные брови. Ванадис. В твоём мире, должно быть, нет такого слова, но ты же актриса, Ванадис. Ты всегда играешь. Как неудачно разрушилась твоя иллюзия с Дэгрун, правда? А если бы нет – ты так же посмеялась бы и над нами. И тогда, у Снэра ты играла, и потом, и... всё это время, когда ты гладила мне пальцы и целовала мои губы, называя своей валькирией. Ты с самого начала знала, что это всё обречено и у нас нет и не будет никакого будущего. Ты знала, что я смертная, не чета вам, что я состарюсь раньше, чем в Мидгарде взойдёт солнце, а над тобой так и будут проноситься столетия – вечно молодой и прекрасной. За что ты не сказала мне сразу? За что играла? За что ты не доверяешь мне? Тонкие прекрасные ветви содрогнулись от сильного ветра, и дерево жалобно скрипнуло, словно услышав немой упрёк. Почему рядом с ней на неё всегда находит эта романтическая дурь? Лив обхватила белый ствол и прижалась к нему щекой. Ты не сможешь вечно играть, Ванадис. Я всё равно дождусь тебя. Никуда ты не денешься, весной ты опять зазеленеешь, дева-берёза. А я буду поблизости – и только попробуй выйти из неё, не сказав мне!