kids in the dark

Когда Андрей приходит в себя, у него закрыты глаза, но он точно знает, что будет, если их открыть. Он помнит. Каждый вдох даётся до ужаса тяжело, выдохи получаются чуть легче; он сцепляет руки в замок, смазывает большим пальцем липкую влагу с костяшки. Не смотрит. Вокруг полная тишина, как будто нет ничего, кроме его шумного дыхания и бешено бьющегося сердца, но он знает, что ещё есть Кира, что она где-то здесь, в нескольких шагах от него. Он помнит, что она была здесь, рядом, всё это время — даже после всего, что он сделал. — Андрей. Андрей. А вот и она. Где-то совсем рядом, немного слева от него. Она звучит осторожно, но не испуганно, и она никогда не узнает, насколько он ей за это благодарен. — Нам нужно идти. Всё снова как обычно, и сюда скоро придут. Его сердце пропускает удар. Всё снова как обычно? Он всё ещё не открывает глаза, он отказывается — но его хватает на то, чтобы прислушаться. И он выясняет, что если слушать достаточно внимательно, то обнаружится, что никакой тишины на самом деле нет, что он её придумал. Где-то там, в коридоре за стеной — звуки шагов и человеческие голоса, и всё это сливается в привычный монотонный шум. Так звучит университет — всегда, если из него вдруг не пропадают студенты. Если по коридорам не ползают склизкие тени, которые, оказывается, превращаются в людей, если бить их достаточно долго. Это слишком похоже на ебанутый сон, и можно бы распахнуть глаза, вытолкнуть себя из него, но Андрей чувствует, что кровь на его руках настоящая, что она никуда не денется. — Всё как обычно? — переспрашивает он; его голос хрипит, словно он долго кричал. Может, он и правда кричал, он не помнит. — М-хм, — Кира касается его плеча самыми кончиками пальцев — так легко, что он даже не дёргается. — Кроме нас никаких улик. Андрей чуть хмурится. Никаких улик? Если он ничего не путает, прямо перед ним сейчас должен лежать мёртвый человек. Но Кира звучит спокойно — как будто им не нужно срочно искать, где спрятать труп. Это в какой-то степени обнадёживает, и Андрей всё-таки открывает глаза. Оказывается, что она права: всё вокруг, или, вернее, та часть аудитории, которая видна ему из его положения сидя на полу, действительно выглядит как обычно — как раньше. Никаких трупов, никакой крови или чёрных ошмётков, которые летели от тени во все стороны, пока она ещё была тенью. Вся кровь и ошмётки — на нём, на его руках, наверняка ещё на лице, и от него скоро начнёт вонять, если ещё не воняет, но всё вокруг — чистое, обыденное, и Андрей точно помнит, что он буквально сломал вон ту парту, когда шарахнул по ней, промахнувшись мимо тени, но сейчас она в полном порядке. И складывается такое впечатление, что он сходит с ума, но здесь ещё Кира, и она тоже видит это всё, и ему бы точно не хватило фантазии придумать это с нуля — значит, это действительно было. Он медленно поворачивается, смотрит на неё. У неё по правой щеке размазана какая-то грязь, её волосы растрёпаны, но в целом она выглядит нормально; Андрей помнит, что до самого конца, пока его голова совершенно не отключилась, он следил за тем, чтобы с ней ничего не случилось. Оказывается, это работает где-то на уровне инстинктов; непонятно, правда, откуда такие инстинкты вообще взялись. Кира чуть улыбается, вопросительно вскидывает брови, словно спрашивая — нормально? Как будто не было ничего, как будто её единственная забота — как бы поскорее смыть эту грязь с щеки. Как будто она без проблем приняла всё произошедшее, просто смирилась — хотя, может, так оно и есть. Сколько у неё было времени на размышления, сколько он провёл в отрубе? Андрей нервно проводит ладонью по волосам, прислушивается — судя по всему, сейчас перерыв. Он не может выйти отсюда в перерыв — не в таком виде. — Тут пара через десять минут, — говорит Кира, и становится понятно, что ему всё-таки придётся. А потом она сбрасывает с плеч свою огромную толстовку — предлагает ему. Кажется, это первый раз, когда он рад, что она носит этот ебанутый оверсайз. — Надень капюшон, — советует она после того, как он одним резким движением застёгивает молнию. Значит, его лицо сейчас тоже не в лучшем виде. Андрей делает как сказано, а потом наугад ведёт пальцами по щеке — находит длинную тонкую царапину, которая сразу, как по команде, начинает болеть. Дерьмо. — Ладно, пошли отсюда, — выдыхает он, отрывая руку от лица. Остаточная паника ещё плещется внутри, и хочется задать Кире очень много вопросов, но сначала нужно добраться до общаги. — Я решила позвонить, — говорит Кира и сразу улыбается, ничего не может с собой поделать. Она знает, что на той стороне Максим тоже улыбается — хотя, может, ей просто хочется, чтобы так было. Так, на самом деле, гораздо проще — не видя его. Можно придумать себе что угодно, чтобы было приятнее, и не нужно беспокоиться о том, что происходит с её собственным лицом. — Я понял, — тихо хмыкает он; у него на фоне что-то шуршит. Кира почему-то решает, что это обёртка от шоколадки — представляет, как он сидит на кухне с этой своей любимой огромной кружкой, аккуратно отламывает по квадратику от своей "Милки". Но она даже так липнет к пальцам, потому что он не держит шоколад в холодильнике, и потом он будет облизывать их по одному, как полный идиот, но в итоге всё равно пойдёт мыть руки — Кира видела это всё слишком много раз. — Да, знаешь, мне кажется, так удобнее. — Да, мне тоже. Ну и... значит, ты всё ещё в шоке? Это непривычно — говорить о чувствах, об эмоциях. Говорить открыто, говорить с ним, и почему-то кажется, что это может превратиться в традицию, к которой Кира совершенно не готова. Но в тот раз ей это было нужно, и он позвонил, а сейчас это нужно ему, и она решила, что так будет правильно. Поддержка и все дела — кажется, друзья работают именно так. Если их можно назвать друзьями. — Конечно, я в шоке, — она практически видит, как он разводит руками — нет, взмахивает одной рукой, потому что во второй держит телефон. Как чуть не сбивает со стола свою кружку. — Типа, я был в шоке, когда только узнал об этом, а сегодня их было несколько штук, и Андрей буквально сошёл с ума, так что да, это мне в новинку. Я не знаю, как тебе не было страшно. — Мне было страшно, — Кира чуть улыбается, думает — вот она, минутка честности. Спасибо, что хотя бы по телефону, вживую было бы слишком сложно — хотя даже так что-то сжимается в животе, словно кто-то сгребает в кулак все её внутренности. Признавать свои слабости всегда было сложно, даже если эти слабости — самые естественные, на которые вообще все имеют право. — Но у нас особо не было других вариантов. — Не было похоже, что ты боялась. Да, вот оно, пожалуйста. Улыбка становится шире, Кира широким движением зачёсывает волосы назад. Можно гордиться собой — тем, что у неё получается производить правильное впечатление. В конце концов, теперь это официально её специализация. — Я просто держала себя в руках. — Хорошо, это будет быстро, — Андрей поудобнее перехватывает в руке биту, фокусируется на двери перед ними. Даже не смотрит на Киру, когда она подходит к нему, как будто это что-то простое и привычное — а она делает это только во второй раз. Её брови чуть нахмурены, но это всё — если бы Максим не говорил с ней, если бы не знал, что она чувствует, решил бы, что ей плевать. Он считает это полным безумием, его бесит просто стоять и смотреть, но она сказала — нормально. Она сказала — а какие у тебя есть варианты? У Максима нет вариантов, и ему, честно говоря, не хочется умирать. А кому хочется? Пара хлёстких ударов, и у Андрея словно что-то включается внутри — Максим видит, как напрягаются его плечи. Кира назвала это режимом берсерка, и это было бы смешно, если бы не было так стрёмно. Максиму не очень нравится то, что он не понимает — особенно если это что-то опасное. Здесь он в последнее время вообще ничего не понимает, а в том, что Андрей со своей новообретённой силой чертовски опасен, у него сомнений не возникает. Но пока эти штуки за дверью опаснее — приходится выбирать меньшее из двух зол. Это меньшее зло распахивает дверь и бросается на тень, что зависла сразу за нею — вместе с этой тенью валится на пол. Им некогда ждать и смотреть, что будет дальше: план в том, чтобы как можно быстрее добраться до выхода, потому что в этот раз теней слишком много — они ещё спят, прилипшие к стенам, и стоит поторопиться, пока они не решили проснуться. Максим не теряет времени — одним большим шагом сводит к нулю отделяющее его от Киры расстояние и цепляет её за руку, вместе с ней бросается прочь из кабинета. Она торопливо бормочет что-то о том, что справится и сама, но её в любом случае никто не собирается слушать. Диман пойдёт следом, он должен проследить, чтобы Андрей, в случае чего, успел свалить. Если он вообще захочет свалить, а не продолжит махаться с тенями, пока они не накроют его многослойным чёрным одеялом. Во время обсуждения Максим почти высказал это своё опасение вслух — успел сказать где-то два слова, прежде чем Кира болезненно пихнула его под ребро. Он считал, что этот вопрос стоит обсудить, но также считал, что она знает, что делает — и, как это бывало и раньше, второе перевесило первое. В том, что доверие к ней выкручено на сто процентов, нет ничего нового, ничего удивительного — но странно, что оно распространяется не только на вопросы учёбы и всякое такое, но и на построение тактики борьбы с какими-то ебанутыми потусторонними тварями. То ли у неё здорово получается уверенное лицо, то ли что, но это работает именно так. Он просто верит ей, и всё. И поэтому всё идёт по её плану: Андрей атакует, Диман его прикрывает, а они, как два неудачника, которые ещё не поняли, как работают их способности (а есть ли они вообще?), просто бегут. На самом деле, Максиму хочется как-то по-скоростному разобраться, в чём прикол его предприимчивости — дурацкое, кстати, слово, разве им ещё кто-то пользуется? В то же время он надеется, что Кира ещё долго не найдёт свою способность: он понимает, что ей не нравится чувствовать себя беспомощной, но он не хочет, чтобы она лезла в самое пекло. Позади раздаётся характерный треск — это Диман принял удар одной из теней на свой щит. Максим понимает, что ему не нравится его черта — он вообще не думает, что это справедливо. Диман — гораздо больше, чем просто слабохарактерность, и это должно быть чертовски обидно, даже если способность у него реально полезная. Максиму, в принципе, плевать — пусть называют как угодно, ему бы просто пожить подольше. Но вопреки своей предприимчивости, ему не удаётся придумать вообще ничего — остаётся только бежать. Тащить за собой Киру, у которой выносливость на нуле — но она старается, он слышит её частое дыхание. Кажется, что квадрат темноты, в который уже в третий раз заключает университет с ними внутри, каждый раз одинаковый, и скоро они выучат все пути отступления — главное, чтобы тени не научились блокировать все выходы. Каждый следующий раз их заметно больше, чем в предыдущий, и Максиму это, честно, не нравится. Ему вообще ничего из этого не нравится, и он меньше всего понимает, почему их жизнь превращается в какой-то сериал от Нетфликс. Им повезло, что они (ладно, не они, снова Кира) нашли ту девчонку и она организовала им хоть какой-то ликбез, но от этого стало не сильно легче — они всё ещё окружены какой-то потусторонней хуйнёй, и никто не знает, ни откуда она взялась, ни как сделать так, чтобы она исчезла и главным беспокойством в его жизни снова стала курсовая. Чтобы всё вернулось на круги своя. Кира сказала, что оно уже вряд ли вернётся, но тогда легче просто лечь и умереть — он не вывезет долго в таком режиме. Он, честно говоря, уже не вывозит, но тут под вопросом не только его жизнь, но и жизни остальных, поэтому просто лечь и умереть пока не получается — мешает чувство ответственности. Даже если пользы от него пока по минимуму — разве что не даёт Кире остановиться, заставляет её бежать, тянет за собой. Учитывая то, что только она может, хотя бы чисто теоретически, придумать, как всё это решить, он, ладно, он делает что-то полезное. Он не понимает, на самом деле, почему ей не выдали какую-нибудь "сообразительность" или даже "гениальность" — этого в ней явно больше, чем... Максим не знает, есть ли у теней мозги, но кое-что они точно соображают — эта, например, буквально сидела в засаде; он замечает её, только когда она вылетает на них из-под лестницы. Машинально — дёрнуть Киру в сторону, чтобы её не зацепило, и в итоге, конечно, цепляет его; тёмное щупальце рассекает рубашку, оставляя неглубокий порез. И это блядски больно, он помнит с прошлого раза — пока не промоешь рану, она будет гореть огнём, и ты не сможешь думать вообще ни о чём другом. Сейчас Максим, правда, думает — думает о том, что нужно если не сбежать, то хотя бы задержать тень, чтобы сбежала Кира. Он не знает, откуда у него в голове взялась эта мысль, и потом, когда он будет вспоминать этот момент, то искренне испугается её, но сейчас это кажется чем-то естественным, и Максим слепо толкает Киру куда-то туда, к выходу, закрывает её вытянутой рукой, смотрит в чёрный немигающий глаз тени, зависший где-то на уровне его груди, судорожно вспоминая устройство ближайших коридоров, по которым можно попытаться от неё убежать, а потом— А потом Кира подныривает под его руку и сама бросается на эту тень. Он не успевает даже понять, что происходит — только слышит отвратительный влажный звук, а потом видит, как тень идёт нервной рябью, словно поверхность пруда, в который бросили камень. И только потом, уже после того как Кира снова находит его руку и дёргает его в сторону выхода, после того, как Максим бросается за ней, он оборачивается и понимает, что из глаза слепо мечущейся тени торчит что-то слишком похожее на небольшой складной ножик. Внимательно рассматривать некогда, он и так только чудом не вписывается в стеклянную дверь. — Откуда он у тебя? — спрашивает он, когда они уже оказываются на безопасной территории — вглядываются в тёмные окна здания университета, пытаясь отыскать в них друзей. — Взяла у Андрея, — она пожимает плечами и хитро улыбается, словно речь идёт о какой-то невинной шалости, а не о том, что она только что сделала. — Правда, он не в курсе. — Не думаю, что он расстроится. — Справедливо. Но, думаю, я куплю ему новый. На всякий случай. — Значит, бояться нужно не только теней, но и людей? — Кира скрещивает руки на груди, наклоняется немного вперёд, внимательно глядя на гадалку. Включила это своё серьёзное лицо. В такие моменты она кажется совсем другим человеком. — Не нужно ничего бояться, — спокойно отвечает та, и Максим невольно хмурится, потому что это не смешно. — Но нужно быть готовыми ко всему. В том числе к тому, что кто-то захочет убить вас, чтобы стать сильнее. У меня нет подтверждений тому, что это действительно работает, но есть люди, которые в это верят. Что если ты используешь свою яркую сторону для чего-то подобного, связанная с ней способность усиливается. Не советую проверять это. После смерти тень превращается в человека, которого поглотила, но его там давно нет. Настоящее убийство...оно меняет человека. Ты просто сдаёшь дьяволу свою душу. — Нас уже кто-то сдал дьяволу, — хмуро проговаривает Кира. Она на секунду оборачивается на тёмную дверь; Максим невольно повторяет за ней, он одновременно хочет и не хочет знать, что происходит на улице, где Андрей с Диманом остались вдвоём. Вернее, знать он, наверное, хочет, но участвовать в их драме — точно нет. — Судя по тому, что здесь происходит. А что касается яркой стороны...Это ведь работает и в обратную сторону, да? — В обратную сторону? — переспрашивает Максим. Ему уже начинает казаться, что эта девчонка где-то ошиблась: предприимчивость у него прямо сейчас на нуле, как и сообразительность, и всё остальное. Зато у Киры этого добра хоть отбавляй — только и делает, что раскидывается умными мыслями и задаёт умные вопросы. Как будто она узнала обо всём этом на пару недель раньше, просто не подаёт виду. И если тогда, по телефону, он точно слышал, как дрожал её голос, то сейчас, когда он смотрит на неё, такую серьёзную и собранную, ему начинает казаться, что там, на другой стороне провода, просто был кто-то другой. — Если не пользоваться своей главной чертой характера, то она перестаёт быть главной, так? — Логично, — выдыхает Максим. Он скользит взглядом по профилю Киры — понимает, что не может даже предположить, что она на самом деле почувствовала, когда объявили её диагноз — её самую яркую черту. Было ли ей обидно, неприятно? А потом всё-таки отвлекается, включает голову — наконец понимает, о чём идёт речь. Она ищет хорошие новости для Димана. Очень мило с её стороны — даже если сейчас он вряд ли в состоянии воспринимать хорошие новости. — Ты умеешь стрелять? Максим кивает, довольно улыбается, явно гордый собой — Кира улыбается в ответ и где-то фоном думает о том, что, оказывается, много чего не знает о нём. У неё есть какой-то образ, на пятьдесят процентов придуманный, и новые, настоящие подробности в него совершенно не вписываются. Он крутит пистолет на пальце, вскидывает брови, словно спрашивая — что, не ожидала? И да, она действительно не ожидала. Если бы Киру предложили назвать хобби Максима, о котором она не в курсе, она бы в первую очередь предположила, что он вернулся к компьютерным играм, а потом назвала бы какую-нибудь ерунду вроде готовки или фитнеса. Потому что, ну, посмотрите на него — фитнес ему отлично подходит. Но стрельба, на самом деле, тоже. Пистолет красиво смотрится в его жилистых руках, и они здесь явно не ради подобной эстетики, но она слабый человек, ничего не поделаешь. Но совесть тоже надо иметь, поэтому Кира всё-таки отрывает взгляд от его рук, ловит его взгляд — ищет там что-то, хотя сама не знает, что именно. — Мы с Машей пару месяцев ходили на курсы, а потом ей надоело, — хмыкает он. Кире не нравится, когда он упоминает Машу, но об этом никто никогда не узнает. Ладно, Андрей, наверное, догадывается, но он не считается. — Думаю, мне стоит вернуться к тренировкам. "И достать боевое оружие", — думает Кира, допивая свою фанту — теперь банку из-под неё можно использовать в качестве мишени. Она не знает, как тени относятся к пневматике, но прекрасно помнит их разговор с гадалкой — разговор о том, что для них представляют опасность не только тени. И хотя ей бы не хотелось, чтобы Максиму однажды пришлось стрелять по людям, было бы полезно перестраховаться. Другое дело, что она не знает, как озвучить эту мысль, чтобы её восприняли нормально — поэтому пока не озвучивает. О некоторых вещах не стоит говорить вот так вот сразу, лучше позволить им настояться; через какое-то время Максим и сам об этом задумается, а навести справки она может самостоятельно. — И насколько хорошо ты стреляешь? — интересуется она. В конце концов, полезно узнавать такие вещи, прежде чем давать человеку в руки что-то реально опасное. — Достаточно хорошо. Точно лучше тебя. Максим выглядит очень гордым, поэтому Кира решает не комментировать это заявление. В конце концов, кто угодно стреляет лучше неё. Потом они расставляют банки — ту из-под фанты и ещё парочку, что нашлись у Максима в машине. Оказывается достаточно сложно устроить их на ветках деревьев, даже с помощью её резинок для волос, чтобы они не падали от малейшего дуновения ветра, но через какое-то время они справляются. Максим расстреливает почти весь запас пуль, а Кира честно всё записывает и рассчитывает точность — и, справедливости ради, он реально неплохо стреляет. В процессе она успевает немного замерзнуть, но, во всяком случае, время проходит весело. Уже на обратном пути она думает о том, что нужно сконцентрироваться на положительных сторонах. В мирное время они бы точно не выехали в лес вот так вот, вдвоём. Другое дело, что в мирное время она бы не боялась оставаться одна в квартире — и пока это перевешивает.