Красная Вдова

С Райнером они познакомились на сборах, перед распределением на границы. Ковальски тогда, с горя, нажрался так, что не помнил, как дошел до кровати, но оказалось, что и не дошел — его довел сосед по комнате, один из дюжины, спокойный такой, молчаливый здоровяк. На следующий день они еще пообщались за завтраком, где Ковальски поблагодарил его за дружескую помощь, а затем их раскидали по переформированным частям. — Как ты тут оказался? — опешил Ковальски. — Тот же вопрос и к тебе, — пожал плечами Райнер. — Чувак, я не знаю, как тебе объяснить… — Ты один? — прервал его Райнер, и дождавшись утвердительного ответа, кивнул в сторону: — Тогда идем. На открытых местах долго нельзя находиться. Мы живем выше по реке. — Мы? Ковальски покосился на аборигена. Тот, выпрямившись во весь свой немалый, как и у Райнера, рост, сложил руки на груди, сощурился и уставился на него с неодобрением. И как он мог перепутать его с Хироми? Хотя на задницу они были как две капли воды. — Я, Джулиан и семья. Еще Уродина. — Что за уродина? — Которая у тебя за спиной. Ковальски повернулся и подавил взвизг, воскликнув вместо этого: — Вот это уродина! — У нас теперь целый выводок, — подал голос абориген Райнера, продолжая неодобрительно изучать его. — Она ходила в Лес и принесла приплод. Восемь детенышей. Если ты сделаешь плохо, они тебя сожрут. — Я не собирался никому делать плохо, — ответил Ковальски, все еще впечатленный размерами и оскалом смирно сидящей помеси волка и гиены. — Я вообще не собирался к кому-то напрашиваться в гости. Я ищу своего… парня. Райнер поднял бровь: — Значит, мне тогда не показалось, что ты меня щупал, пока я тащил тебя в койку. А ты уверен, что он еще жив? Я удивлен, если честно, что ты прошел через Лес и остался цел. Идем за нами, расскажешь по пути. Джулиан, услышав, что Ковальски трогал Райнера, смотрел теперь еще недоброжелательней, из чего Ковальски сделал вывод, что Сольпуга в Лесу тоже времени не терял и протоптал тропинку между длинных ног, мелькающих впереди. Ковальски с Райнером шли следом, замыкала группу Уродина, шагавшая бесшумно и мягко, как будто не весила с цистерну. Выслушав красочное повествование о брошенном летчике, Райнер сказал: — И ты думал, что найдешь его? — Я его и так найду, — произнес Ковальски. — Скорее всего, он ушел к своим. Ты бы его точно не нашел сам, но если захочешь, Джулиан тебя проведет. Тот, не оборачиваясь, фыркнул, и Райнер добавил: — Проведет, не сомневайся. Я его попрошу. Он сейчас нервный, гормоны еще не успокоились. Как я понял, у них в организме в период, когда происходит зачатие, все меняется, и настроение скачет по минутам. Это надо пережить. Ковальски отвел глаза и почесал нос, не зная, как прокомментировать информацию о том, что идущий впереди мужик нервный, потому что беременный. — Мда,  — сказал он. — Сольпуга — мой человек, — сообщил на это Джулиан. — Да он уже понял, — хмыкнул Райнер, повернулся к Ковальски и добавил: — Нервный, говорю же. Не обращай внимания. Они добрались до большого открытого участка, окруженного высоким кустарником, на котором располагались несколько выложенных из камня очагов. Между деревьями в непосредственной близости к ним были натянуты гамаки. Когда Ковальски ступил к крайнему из них, к нему выбежали дети разных возрастов и выводок Уродины, который к нему быстро утратил интерес, потому что увидел мамку с молочными сиськами. — Сиськи, — произнес Ковальски, не зная, куда смотреть, потому что за детьми явились женщины. Сплошь голые, как и мужчины, с ярко выраженными половыми признаками. — Это мой друг! — громко произнес Райнер, поднимая руки над головой. — Он переночует у нас. Ковальски усадили у очага, вручили кусок зажаренного на огне мяса и какой-то очищенный от кожуры корнеплод, и только сейчас, откусывая от этого куска, он понял, как устал и проголодался. Первая волна любопытства местных схлынула, Райнер дождался, пока у костра почти никого не останется, и только тогда рассказал, как очутился тут. — Погоди, так, получается, с остальным миром все окей? — Ковальски подавился и закашлялся. — Только мы пропали? А что тогда на месте, где были города? — Возможно, Лес. Возможно — ничего, пустая земля на сотни миль вокруг, и лучше, если так. Там, где упадет хоть единственное семечко Леса, разрастется весь Лес. — Мне надо над этим хорошенько подумать, — признался Ковальски. — У меня мозги скрипят. А ты что, так и останешься тут? В Лесу? — Он останется тут, — немедленно отозвался Джулиан, укладывая руку на колено Райнера. Тот усмехнулся, притянул его голову и чмокнул в макушку: — Я никуда и не собирался. Мне здесь действительно нравится. Конечно, некоторые вещи не заменить, но можно привыкнуть ко всему. К тому же, я научил их укреплять стены жилища, и нам даже удалось сделать водостоки и примитивную вентиляцию. Развесили гамаки. Заканчиваем выкладывать колодец и недавно доделали погреб. Теперь у нас есть запасы пищи, туда же складываем всю найденную в жилищах поблизости провизию и прочее. Я собрал контейнер медикаментов и средств первой необходимости — даже если кому-то откусят ногу, я могу быть уверен, что сумею сделать так, чтобы это было не смертельно. Кстати, я не единственный, кто решил тут остаться. Идем, познакомлю. Ковальски двинулся за Райнером, и тот привел его одному из гамаков, в котором лежал долговязый мужик в камуфляжной куртке на голое тело и заношенных трусах. Несмотря на то, что он оброс бородой по самые глаза и напялил дурацкую кепку, Ковальски его узнал: — Юстас?! Какого хрена? Какого, блядь, хрена? Я же видел, как тебя унесла птица! Юстас рывком сел и выпучил на него удивленные глазищи. Райнер похлопал его по плечу: — Все нормально, спи, — затем обратился к Ковальски, когда Юстас снова лег: — Тебя ничем не удивить! Вы знакомы? — Он был вторым пилотом, когда нас отправили на исследование местности. Но я думал, что он погиб! Его же пополам сложили! — Возможно, это было снаряжение. Тебя обмануло зрение. Его принесла река. Мы думали, что он мертв, но оказалось, что вполне жив, только перенес сильный стресс. Рассказал, что жил в гнезде с птицами, как ты их называешь, и те, вместо того, чтобы скормить птенцам, нашли ему другое применение. — Это как? — затормозил Ковальски, когда они отошли, и Джулиан, оскалившись, сложил ладони вместе, растопырил пальцы и радостно сообщил: — Вот такая дырка! — Фу, ну что за подробности, — поморщился Райнер, не обращая внимание на то, как вытягивается физиономия Ковальски. — Просто Джулиан помогал мне его осматривать. У самцов эбисов очень крупный член, но с естественной смазкой, это Юстаса и спасло. Не знаю, сколько дней он их там ублажал, но к моменту, когда он попал к нам, там уже было… В общем, без подробностей. Хотя, Юстас потом признался, что в некоторые моменты ему даже нравилось. — С ума сойти, — произнес Ковальски все еще заторможенно. — Он решил остаться с нами — в Лес он не хочет, само собой, и к людям уже тоже. Мы за ним присматриваем, он ходит с женщинами мыть детей на речку, выполняет простые бытовые задания и очень покладистый. — Еще бы. После такого. — Завтра Джулиан отведет тебя к соседям. Мы иногда встречаем семью Хироми выше по реке. — Откуда вы знаете, что это именно его семья? — Ты же сам сказал, что они в белых пятнах, — заметил Джулиан. — Это веснушки, — оскорбился Ковальски. — Тогда точно его, — сказал Райнер. — Спать будешь в гамаке. Кстати, вон в той стороне, за камнем, если отойти по тропе, есть отхожее место. Я их понемногу приучил пользоваться подобием уличного сортира. И ты, пожалуйста, не порть кусты. Устроившись в гамаке, который ему выделили рядом с детьми и собаками, Ковальски искренне жалел Юстаса, хоть тот и был всегда куском говна, но так же искренне радовался, что оказался не на его месте. И было неясно, что хуже: то, что Юстаса отодрала долбанутая гарпия, или то, что тому это понравилось. Но Юстас все равно от них сбежал, и значит, что остатки разума еще сохранились в его черепушке.

***

Неудивительно, что у них такие длинные ноги — думалось Ковальски. Все время куда-то ходят и ходят, с места на место. Джулиан, конечно, выглядел в разы симпатичнее многих своих сородичей,  — Ковальски за несколько утренних часов научился их различать и определять степень симпатичности — но Хироми как-то был ближе к сердцу. И не только к нему. Тот же Джулиан был слишком высок, чтобы поцеловать его, Ковальски пришлось бы встать на носочки, Райнеру в этом плане было куда удобнее. Хироми был мельче, чуть более пропорционален — пальцы у него точно были не такие удлиненные и задница круглее. Это точно. — Сейчас выходим с нашей территории, — сказал ему Джулиан. — Ты закрываешь свой рот и молчишь, пока мы не дойдем до холма. — Это я понял, — ответил Ковальски. — Только сначала объясни, что за холм. Джулиан глянул на него со снисхождением: — Это такая большая куча земли. Ковальски вздохнул: — Это я тоже понял. Я имею в виду, почему мы идем именно к нему. — Тогда выражайся правильнее. Мы идем к холму потому, что у него живет семья твоего Хироми. Он ушел к ним. Потому что любой, кто носит в себе детеныша, должен жить в семье или рядом с ней, иначе детеныш умрет от голода, когда родится. — Может, нет еще детеныша. Повернувшись, Джулиан на мгновение приостановился. Уродина, составлявшая ему компанию, тоже встала, как по команде. — Ты засовывал в него свой отросток? — спросил он. — Было дело, — ответил Ковальски. — Не один раз. — Значит, детеныш уже есть. Почему я должен объяснять тебе такие простые вещи? Джулиан отвернулся прежде, чем Ковальски состроил гримасу. В пути у него было много времени подумать, как так вышло, что мир стал другим и непривычным, и почему он вляпался в историю с беременным мужиком и как это объяснять теперь Нольдману и товарищам. Все было зыбкое, неуверенное, пугающее, и в конце концов он просто отмахнулся от этих мыслей, как от мух. Что-нибудь он обязательно придумает. Только бы уговорить Хироми уйти с ним. Подходя к широкой, вытоптанной давно тропе, Джулиан сунул в рот пальцы и громко свистнул. — Чтобы знали, что мы тут, — сказал он. Дальнейшее Ковальски запомнил плохо, потому что переволновался — как только вышли к кострам, вокруг образовалась толпа из визжащих и ощупывающих его аборигенов, а потом он резко очнулся, потому что увидел Хироми. Непривычно грустного, точно вот-вот расплачется. — Я за тобой! — сообщил Ковальски, пробираясь к нему сквозь руки и сиськи. При любом другом раскладе он бы только об этом и мечтал, но сейчас ему было нужно другое. — Не нужно было приходить, — ответил Хироми, косясь на хмурого мужика, который мог быть, судя по настрою, только его родителем. — Очень зря. — Давай отойдем и поговорим? — Это тот человек? — произнес хмурый, тоже с белыми веснушками, и Ковальски разулыбался: — Не переживайте, папаша, я с добрыми намерениями! Хироми он, оставляя позади шум и смех, — детям понравилась Уродина — потащил подальше, к оврагу, за которым начиналась возвышенность. Там, где росла густая, по колено, шелковистая трава, он прижал странно-послушное, расслабленное тело Хироми к себе и дал волю языку и рукам. Хироми расплавило так же, как тогда, в комнате, он схватился за плечи Ковальски и повис на нем. — Я не пойду с тобой! — заявил он. — Я должен быть тут, всегда тут! Я не собирался возвращаться, но теперь должен! — Ты можешь… — Нет! — прямо перед Ковальски был затуманенный, но вполне осознанный взгляд и потемневшие от поцелуя губы. — Я никуда отсюда не уйду. Я не смогу жить в твоем мире, я там чужой. — А я тут чужой! Хироми молчал и дышал часто-часто, хрипло. — Ладно, — Ковальски отпустил его, но только затем, чтобы плюхнуться в траву и потянуть его следом. — Перестань, — попросил Хироми, но вышло это жалко, потому что Ковальски, решив, что совать грязные пальцы будет не гигиенично, сунул в него язык. Для этого пришлось усадить его себе на лицо. Видимо, тот промежуток времени, отведенный природой для зачатия, пока не завершился, потому что Ковальски с удовлетворенным мычанием скользил губами по еще набухшей, гладкой и увлажнившейся от его активных ласк плоти. Возбуждение было заметно по члену выше, который Ковальски пока не трогал, по повышенной влажности, по пальцам Хироми, вцепившимся в его волосы и громким вздохам. — Не пойду с тобой! — произнес Хироми охрипшим голосом, и Ковальски понял, что уговаривает недостаточно убедительно, собирая языком стекающую по бедру смазку и переходя к члену. Хироми заскулил. Ковальски приложил все знания о глубоком отсосе и медленной дрочке ртом, чтобы ему наверняка понравилось, и ему определенно понравилось, потому что кончал он, выгибаясь на траве и всхлипывая. — Я еще слизней принес. Идешь со мной? — нависая над ним, выдохнул Ковальски. — Нет! — Блядь! Вернулись они вместе, но Хироми сразу ушел к огню и сидел там, пока Ковальски беседовал с Джулианом. — Иди один, — сказал он. — Я остаюсь тут. Джулиан улыбнулся хищно, как если бы он был кроликом из жаровни: — Я так и думал, что ты не уйдешь. Если что, ты знаешь, как дойти до нас. Приходи жаловаться. — Думаешь, я буду жаловаться? Джулиан кивнул на хмурого веснушчатого мужика, стоящего у Хироми и что-то втолковывающего ему: — Будешь. Посмотри, какой сердитый. Попрощавшись со всеми, он окликнул Уродину и ушел, а Ковальски, игнорируя любопытные взгляды и смешки, приблизился к Хироми и сел на бревно рядом. — Да вы не смотрите так, папаша, — произнес он, вытряхивая рюкзак, из которого вместе с вещами посыпались консервные банки и шоколадные батончики в фольге. — Я вам принес выкуп за сына. Он, конечно, стоит больше, но это все, что у меня есть. Я теперь с вами буду жить. Хмурый мужик от возмущения поперхнулся: — Человек хочет жить с нами? — Ну, кое-кто же отказался только что от нормальной кровати, душа и туалетной бумаги. Придется и мне. Хироми неуверенно улыбался, смотря на него — еще не верил, что Ковальски говорит всерьез. А вот Ковальски себе верил — пожалуй, первый раз в жизни.