Красная Вдова

По Лесу он шел второй день, ровно в обратном направлении, в каком добирался до базы, рассудив, что никуда, кроме как назад к своему обиталищу, Хироми уйти не мог. Ковальски не переживал, что его сожрут, — верил в свою неприкосновенность, недаром в детстве, когда он выпал с пятого этажа корпуса приюта, где располагались спальни, медсестра сказала ему: — Ни одной царапины. Быть тебе летчиком. Ковальски не помнил, именно тогда он решил им стать, или это случилось раньше, но потом ему неоднократно говорили, что он чертов везунчик. Или дурак, потому что Бог любит дураков. — Твой Аркан нулевой, — вспомнились слова одной из его пассий, которая любила раскладывать Таро. — Нулевой Аркан означает открытость и выбор. Только вопрошающему выпадает шанс, которым он может воспользоваться. Тому, кто ищет, дается выбор. Твой разум открыт для новых идей, незнакомое тебя не страшит. Ты легкомыслен — это твой бич и твой дар. С утверждением «Не страшит незнакомое» Ковальски бы сейчас поспорил. Да у него коленки раз десять за час слабели вместе со сфинктером — спасибо, что не до критичного — от гулких звуков, прокатывающихся в кронах и шебуршания в кустах. Однако самое главное он помнил: не шуметь самому, не бежать, если что-то идет тебе навстречу — дать ему пройти, совершая минимум движений. Или вообще их не совершая, если возможно. Хотя один раз Ковальски могли вполне себе реально сожрать перед тем, как он нашел подходящее для ночлега дерево и расчищал ход в корнях, чтобы пролезть под него. Что-то за его спиной громко, как лошадь, фыркнуло, и он, стоя на четвереньках с ножом, очень медленно развернулся и опустился на задницу, оказавшись прямо перед огромной тварью, похожей на буйвола, но с длинной шеей, как у жирафа и ветвистыми рогами как у оленя. У существа при столь устрашающей внешности к тому же не имелось глаз, но судя по широким и глубоким ноздрям, — пять пар на вытянутом носу — это не мешало ему ориентироваться в пространстве. Но именно это и помогло Ковальски, когда существо сделало шаг в его сторону и мотнуло головой к развешанным на ветке носкам с образовавшимися на пятках дырками. Вытянутая морда вдруг сморщилась, ноздри задрожали, шея откинулась назад, а само существо отпрыгнуло, как сайгак, и скрылось в чаще. — Святая Божья Матерь, Дева Мария, Святой Аллах и Будда, — протискиваясь в нору под корнями, бубнил Ковальски. — Господь Всемогущий! Носки он решил не снимать с ветки на ночь — мало ли, какой еще хитровымудренный нюхач может забрести. Без Хироми ночевать было — одно мучение. Он так привык к его присутствию, что теперь чувствовал себя неуютно постоянно, не только ночью. Он даже начал строить планы о том, как уговорит и без того толерантного священника повенчать их в ближайшей церкви. В Бога он не слишком верил, но ему нравилась сама традиция и сопутствующий антураж. Ковальски был уверен, что найдет Хироми, и потому не ограничивал себя в фантазиях: ни в швырянии букета в Нольдмана, ни о пьянке после этого, ни о брачной ночи, где планировал додать то, что не додал недавно. От невесты у Хироми кое-что имелось, а остальное было уже и не важно, хоть хвост, хоть рога, главное только, чтобы рядом. К заправке он подходить не стал, поскольку еда в рюкзаке еще имелась с запасом, а воду он почти и не истратил, двигаясь по течению обнаруженной небольшой речушки. Вода в ней была прозрачная до голубизны, ледяная, и Ковальски, даже не утрудившись обеззараживанием с помощью походных таблеток, напился и вымыл ноги. Если местные пили из нее и не передохли, значит и ему ничего не сделается. Впрочем, он все равно, как бы ни старался смотреть под ноги, наступил на что-то, показавшееся поначалу толстым стеблем. Вверх по ноге тут же скользнуло прохладное нечто, дернуло вниз, и Ковальски рухнул, как подстреленный. Он перевернулся на бок, уставившись на спутанные клубки из щупалец зеленоватого оттенка, которые покрывала толстая блестящая пленка, точно их щедро облили воском. На кончиках она вытягивалась в каплю и висела на нитке, словно сахарная — наверное, выступала в роли приманки для насекомых, поскольку землю под ними усыпали полуистлевшие крылья и надкрылки. Тут же, под щупальцами, сновали насекомые, которых Ковальски сравнил с бронзовками, но догадался, что это нечто вроде муравьев. — Ковальски это не нравится, — произнес он, доставая нож. — Очень не нравится. Еще больше не понравилось, когда лезвие не взяло толстую шкуру. От попытки вытащить ногу кольцо вокруг щиколотки сжалось еще сильнее, до боли, а следом до онемения в пальцах ног. Вспомнились животные, попавшие в капкан и отгрызавшие себе лапу. Ковальски не верилось, что это единственный возможный выход. Он приподнялся и осмотрел место вокруг себя, однако какого-либо слишком отличающегося от общей массы узла, подходящего под часть туловища, не нашлось. Только мясистые листья растений и «бронзовки», ползающие повсюду. Ковальски снова взялся за нож, но быстро пришел в отчаяние, поскольку опять ничего не вышло, сел и бездумно уставился на жуков. Они двигались друг за другом, двойной колонной, как муравьи. В месте, где нужно было перелезть через корягу, они проползали прямо под одним из щупалец, и Ковальски, наклонившись, смог разглядеть нижнюю его часть, более светлую и мягкую на вид. Он ткнул эту часть ножом — шупальце немедленно отдернулось и свернулось в кольцо, как ус папоротника. — Ага, — сказал Ковальски и принялся ковырять края щупа, обхватившего его ногу, кончиком ножа. Времени у него было — до вечера. То есть весь день. И он упорно, капая потом с кончика носа, поддевал зеленую хреновину ножом, пока не добрался до мягкой части и не вонзил в нее лезвие. Когда хреновина наконец отпустила его, Ковальски, отползая вместе с рюкзаком, молился Святому Аллаху и Будде, чтобы не задеть другие такие же. У ближайшего большого дерева он закатал штанину, осмотрел бордовые кровоподтеки, но в целом остался доволен, потому что к пальцам возвращалась чувствительность. Убедившись с помощью компаса и солнца, что не сбился с маршрута, двинулся дальше. И вроде бы шел так, как нужно, но знакомое место с жилой норой, как он называл обиталище Хироми, пока не появлялось. Мало того, он опять вышел к реке и завертел головой, рассматривая окрестности. Однако сердце его радостно забухало, когда впереди замаячила знакомая задница. Ковальски любил эффектные появления, потому подкрался со спины стоящего у воды Хироми и шлепнул его по упругому месту. То, что веснушек на упругом месте не имелось, он заметил раньше, чем рядом хохотнули: — Это ты зря сделал. Обернувшийся абориген зашипел на него по-кошачьи и клацнул зубами у лица, Ковальски отскочил назад, к сидящему на камнях мужику, которого он, ослепленный видом родной задницы, не увидел. Мужик  — вполне нормальный, человеческий, одетый — поднялся и протянул ему руку: — Где бы я тебя еще встретил, Ковальски?