Спокойной ночи, Мадара.

— Кажется… он желал мне это каждую ночь, едва говорить научился. Мужчина смотрел куда-то в окно, не сводя глаз с медленно движущихся по идеально голубому небу облаков. Было около двух. Секундная стрелка часов на стене мухой ползла по циферблату. — Это интересно, Мадара. Но помнится мне… вы не не говорили, что у вас был младший брат. Я ведь просила рассказать о своей семье еще в начале сеанса. Кагуя покачала головой, будто бы разочарованная всплывшей неискренностью нового клиента, но Мадаре нечего было ей сказать. То были самые ранние воспоминания. По хорошему он и не должен был помнить события, происходившие с ним в столь глубоком детстве. Много ли людей вообще помнят себя в пять лет? Или шесть? Мадара давно не был способен отличить детские переживания от своих пугающих снов. Многие из них оказались стерты под влиянием травмы. — Я… очень плохо его помню. Настолько плохо — что не уверен, не приснился ли он мне. — пожал плечами он. — Только это и все. В остальное время я был один. — Может это был ваш воображаемый друг? — Я не помню. Кагуя задумчиво повертела ручкой в пальцах. Это был уже второй их сеанс, и Мадара до сих пор не мог понять нравится ли ему новый врач или нет. Кажется, Кагуя была не слишком опытной молодой практиканткой, едва начавшая самостоятельные приемы — потому много молчала, сильно опиралась на всевозможные тесты и порой задавала глупые вопросы. Должно быть такие как Мадара: разбитые с самого детства — были ей в новинку. Однако она ему нравилась. Трудно сказать чем. Неопытностью, отчасти. Искренностью. Молодые специалисты по опыту Мадары смотрели на своих пациентов более осмысленным взглядом, чем старички вроде Хирузена. — Помню общую картину. Но не могу сказать — правда это или я просто придумал что-то и поверил. — сказал мужчина. — Вы ведь знаете сами. В детстве выдумка и реальность почти не отделимы друг от друга. Их грани становятся четкими намного позже. Кагуя слабо кивнула ему. Кажется, она в принципе не любила выражать согласие словами. — Вы помните как он желал вам спокойной ночи, когда вы были совсем ребенком. Это время ассоциируется у вас с чем-то хорошим? — Ну… — Мадара замялся. «Тогда мама еще была жива.» Хаширама позвал его выпить с ним кофе сразу, как они закончили раскладывать бумажки в подсобке. Это была одна из самых скучных работ в офисе, однако к моменту как бухгалтерский отдел заканчивал с квартальными отчетами, их становилось чертовски много. Чтобы сделать все к четырем пришлось вытащить из отдела и его брата Тобираму, дабы втроем на скорую руку расфасовать все документы по датам. И хотя Мадара не горел желанием просидеть добрые полчаса с ним за одним столом — пришлось согласится хотя бы из чувства благодарности. — Как тебе вчерашний сеанс? — спросил его Хаширама между делом, помешивая свой кофе деревянной палочкой. Мадара поморщился, заметив на себе заинтересованный взгляд Тобирамы. Ах, ну да. Откуда ему было знать, что Учиха куда-то там ходит? Они почти не общаются. — Сильно молодая для меня. — коротко ответил мужчина, разглядывая свое мрачное отражение в черном чае. Хаширама усмехнулся. — Разве Хирузен для тебя не был слишком старым? Ты уж определись, приятель. — Все познается в сравнении. Ты и представить себе не можешь как неловко жаловаться на хреновое детство девчонке годящейся мне в младшие сестры. — Ну не преувеличивай! Она всего на пару лет младше. Мадара прикрыл глаза, вслушиваясь в чужой довольный смех. Делиться с Хаширамой подобным всегда было не самой лучшей идеей, но порой ему требовался взгляд со стороны. Сам Мадара уже едва ли понимал, был ли на верном пути или нет. Понимал ли что-то или наоборот путался в травмирующих воспоминаниях снова и снова. Терапия длилась почти три года: и каждые несколько месяцев он либо менял врачей, либо рвал любые планы на лечение. Не получалось идти вперед. Тобирама вдруг посмотрел на него слегка удивленно, будто бы наконец переварил все сказанное за столом. — Ты ходишь к психиатру? У тебя какие-то проблемы с… — спросил он глухо. Мадара не ответил, а вот Хаширама в свою очередь возмущенно ударил брата в плечо. — Говоришь как старикан, Тобирама. Между прочим это я Мадаре посоветовал, когда сам отходил почти год. Что? Ну что ты так смотришь? В этом нет ничего странного — сейчас нормальные люди не боятся обращаться за помощью. — высказался он. — А ты еще зачем туда ходил? — озадаченно спросил его брат. — Ну… знаешь. Отец у нас был далеко не подарок. Как и Мадары… да, Мадара? И снова ему не ответили. Тобирама вздохнул, нехотя отпив слегка остывший кофе и посмотрел на Учиху с мрачным пониманием в красных глазах. — Ты не можешь забыть его, да? — тихо спросил он, и Мадара едва заметно вздрогнул, на жалкое мгновение решив, что Сенджу заговорил о его… брате? Однако мужчина продолжил. — Знаешь. Вопреки тому, что я недолюбливал тебя, я был рад, когда ты стал жить в приемной семье. Кто угодно был лучше твоего папаши. Но Мадара только пожал плечами. Стало ли ему лучше после того, как он попал к чужим людям, собравшим в своем крохотном доме еще кучу никому не нужных детей ради денежных подачек от социальных служб? Они ведь не любили его, не давали даже то, что изредка давал Таджима. Мадара пробыл скромным и тихим гостем в их доме недолгие четыре года и уехал, как только ему исполнилось восемнадцать. Слабое утешение. Порой Мадара думал, что предпочел бы остаться со своим отцом. Между ними была хоть какая-то связь. Сумасшедшая эмоциональная зависимость, чертовы качели из ненависти и обожания, но даже подобное было лучше равнодушия. Мадара закрыл глаза на пару мгновений, чтобы снова пропустить через себя не самые приятные воспоминания. Те в которых он еще был ребенком наедине с нестабильным родителем и… не совсем наедине. Рядом был брат. И Мадара утешал его, вытирая рукавом черной кофты слезы. Не плачь, Изуна. Все будет хорошо. Да. Вот он рядом с ним. Прячется под столом, прижимаясь к старшему. Изуна. С торчащими волосами, милым детским личиком и большими черными глазами. Его брат. Изуна. — Хаширама. — вдруг окликнул мужчина болтающего с братом друга. Тот удивленно уставился на Учиху с немым вопросом в глазах. — Ты помнишь себя в шесть лет? Или семь-восемь например? Сенджу задумался, почесав подбородок большим пальцем. Тобирама подозрительно уставился на них обоих, но Мадара проигнорировал его взгляд. — Ну… немного. Помню, мы с тобой познакомились примерно в этом возрасте. Кажется у реки. Камешки еще кидали. — сказал Хаширама. — Потом мы это постоянно проворачивали втихую от родителей. Ха… Да, помню как наши отцы однажды пришли и едва морды друг другу не набили! Мы еще долго после этого не виделись. Мадара кивнул. Да. Это он хорошо помнил. — Я тоже там был. — добавил вдруг Тобирама. — Собственно… я ваши тайные похождения и сдал. — А точно. Ты же маленький предатель. — рассмеялся Хаширама, похлопав его по спине. — И хватило же наглости прийти с папой на реку нас по домам разгонять. — А больше никого там не было? — Мадара медленно сморгнул наступающее наваждение. Сенджу недоуменно переглянулись. — Нет, Мадара. Только наши отцы и мы. Кто еще там мог быть? — спросил младший из них. — Это ведь речка на краю леса. — добавил Хаширама. — Туда никто не ходил больше. Мадара нехотя кивнул. Странно. А ведь он помнил, что Изуна в тот день увязался за отцом. Мадара четко рисовал в своей голове это воспоминание: то как его брат стоял рядом с Таджимой, недовольно глядя на Тобираму, вставшего напротив. Все логично. Мадара и Хаширама. Тобирама и Изуна. Он должен был быть там. Мадара даже помнил, что он говорил. — Мой брат куда круче твоего! — Заткнись, Учиха! — Сам заткнись. Мадара попросил Тобираму остаться ненадолго, когда обеденный перерыв кончился. Отвел его поближе к пустующим столикам, чтобы их не было слышно и спросил: — Ты ведь помнишь, что постоянно ссорился с ним? Точнее… вы сразу невзлюбили друг друга. Помнишь? Но Сенджу лишь удивленно нахмурился. — Ты о ком, Учиха? О Таджиме? — Об Изуне. — ответил Мадара нетерпеливо. — Ну же. Вспомни. Вы все никак не могли поладить. Даже когда на ничейном дворе встречались — обязательно перебрасывались оскорблениями. — Мадара… о ком таком ты говоришь? Я в жизни не знал никакого Изуны. — Брось. — раздраженно проговорили ему в ответ. — Это у меня с памятью беда или у тебя? Это мой брат младший. Изуна. Сенджу вдруг закрыл рот, хотя секундой ранее хотел что-то сказать. Уставился на Мадару как на сумасшедшего и тихо произнес: — Брат? — прошептал он. — Мадара, я… знаю тебя не так хорошо как Хаширама, но… если уж я и могу быть в чем-то уверенным, так это в том, что у тебя никогда не было братьев. — Я… — короткое сомнение. — Нет. Ты точно должен помнить Изуну. — Слушай... Может это препараты на тебя так влияют? У них же побочек вагон и маленькая тележка. Не удивительно, что тебя иногда глючит. — Сенджу, хватит притворяться! — вспылил Мадара. — Просто вспомни. Мы с Хаширамой играли в салки. Изуна попросился к нам. Потом ты пришел еще, потому что никто не хотел с тобой играть, кроме брата. Помнишь? — Помню все, кроме этого Изуны. — Нам было по восемь. — продолжил Учиха. — Ты был в дурацкой синей майке. — Дурацкой?! — Изуна сказал тебе это и ты полез к нему драться. — Учиха, там не было никакого Изуны. Мы играли втроем. И лез ко мне драться как раз ты. Мадара тряхнул головой, с трудом поборов желание дать Сенджу подзатыльник. Или же себе от того, что не понимал, были ли эти воспоминания правдой. Их теперь больше, чем вчера. Мадара будто бы что-то откапывал в собственном разуме. Не то, чтобы он жаловался на амнезию, раньше его память была ясна даже на травматические события, оттого он и вынужден был лечить наиболее тяжелые раны. Затем некоторые вещи, словно по защитному механизму психики, стали забываться. Но сейчас… она будто бы помешалась с чем-то иным, отчего тяжело было отличить реальность от выдумки. Была ли она вообще реальностью? Само наше существование - не что иное, как концепция. — Я не понимаю. Это все... казалось таким реальным. — Мадара провел ладонью по лбу. Холодный. — Твой... брат? Воспоминания о нем? — спросил его Сенджу осторожно. — Давно у тебя так? — Совсем недавно. Вчера или позавчера. Или месяц назад. Может два. Хах... иронично, да? Не могу толком вспомнить, когда я впервые... ну. Заметил его существование. Знаешь. Там. Тобирама напряженно наблюдал за ним, согнув голову к плечу. Его красные глаза в тусклом свете казались серовато-розовыми. — Ладно... Ты явно устал. Выгорел на работе быть может. Да еще и сидишь не на самых легких препаратах. И тебе и вспоминается то, чего никогда не было. — он постарался сказать это спокойным тоном. — Вот и все. Все объяснение. У тебя нет повода так загоняться, слышишь? У меня тоже такое бывает. Может что-то присниться, а потом я вдруг возьму и решу, будто бы это не сон, а далекое воспоминание. Понимаешь? Тебе нужно отдохнуть, Мадара. Хотя бы на денек взять отгул и привести голову в порядок. Мадара слушал его через раз, нехотя кивая головой, пока в мыслях снова и снова всплывал образ брата. Раньше его было куда меньше. Этого образа всмысле. Мадара попытался найти грань в которой воспоминания с Изуной прерываются и нашел ее между детскими воспоминаниями и теми, что были у него о подростковых годах. Да. Здесь Изуны нет. Он действительно один. Отдан в приемную семью уже как пару лет после смерти отца. Сидит в бедно обставленной комнате, зная, что обрел ее лишь на короткое время, до тех пор пока не станет совершеннолетним и уедет, дабы в нее заселелили еще одного никому не нужного ребенка. Зная, что не может привязаться ни к ней, ни к новой семье. Чуть позже — Мадара знакомится с Мито. Влюбляется впервые и соперничает за ее внимание с Хаширамой, чтобы потом… нет. Изуны нет и здесь. Он существует куда раньше, если можно вообще сказать об этом так. В детстве и больше нигде. Может он и правда только воображаемый? Это бы и правда сошло за хорошее обьяснение, но почему-то Учиха чувствовал себя огорченным. Может ему действительно хотелось верить в то, что у него все еще есть родные. — Ладно. Ты прав. — наконец ответил ему Мадара, прикрыв глаза. — Возьму отгул на день или два. Отдохну. Последние недели были чертовски выматывающие. — Могу себе представить. — холодно кивнул ему Тобирама, сдержанно хлопнув по плечу. — Не болей. Нам будет сложно найти тебе замену. Эти слова почему-то развеселили. К позднему вечеру он вернулся домой. Разложил пакеты из магазина и поставил вариться макароны. Аппетита не было, но пустой желудок нужно было заполнить хоть чем-то кроме дешевого кофе. Мадара помешал бурлящую воду, вспомнив о словах Тобирамы. Да. Отгул. Нужно написать сообщение Хирузену. Прикинуться больным и остаться дома хотя бы на день. Но если подумать. Что он будет делать? Пролежит весь день в кровати, таращась в телефон как обычно он делает в выходные? Это избавит его от странных воспоминаний? Или Мадаре придется снова менять таблетки на что-то, что не вызовет такие сильные сбои в голове? Телефон на столе завибрировал. Мадара взглянул на экран и тут же раздраженно фыркнул, отвернувшись обратно к плите. У Мито день рождения. Хаширама успел поздравить ее самым первым, будто бы они были друзьями, а она не отличалась снисходительно-холодным отношением к бывшим одноклассникам. Придурок Сенджу. Совсем нет чувства достоинства. Мадара слегка уменьшил огонь под кастрюлей. Нехотя взглянул на телефон и таки заставил себя взять его в руки. Она по прежнему до отвращения красивая. Но куда более зрелая, чем в их школьные годы. Гульки из волос сменили длинные рыжие волосы, яркую косметику — черные тени и бронзовая помада. Даже одевается теперь по холодному строго. Кем она там работает? Хаширама, кажется, говорил, но Мадара уже не вспомнит. На своем праздничном фото она такая же, холодная и сдержанная, разве что приодетая в вечернее платье. А рядом с ней, ха… У их общего с Хаширамой разочарования даже платье в цвет волос своей подружки. Мадара пролистал ленту и обнаружил еще одну фотографию, уже с полноценной вечеринки. Приблизил ее только для того, чтобы в подробностях рассмотреть губы Токи, касающиеся припудренной щеки Мито. Что ж. Справедливости ради она действительно выглядит куда счастливее, чем на редких фотографиях, оставшихся после отношений с Учихой. Мадара решил набрать ей хоть какое-то поздравление, но нечто вроде стыда заставило откинуть эту идею. Ох, она будет рада этому от кого угодно, но явно не от него. — А лучше даже сказать… что возможность не вспоминать меня — уже охуенный подарок. — вдруг сказал Мадара сам себе и хрипло рассмеялся. Шутка и правда вышла забавная. Макароны сварились. Он взял в руки полотенце и, выключив газ, осторожно поднял кипящую кастрюлю за железные ручки. А ведь она выбрала его, а не Хашираму. Но какой в этом смысл? Какой смысл такого выбора, если годом позже Мито все равно поняла, что ее не влечет к мужчинам вообще? Мадара должен был чувствовать гордость, воюя за одну девчонку они с Хаширамой из лучших друзей стали почти врагами, но сейчас, глядя на всю ту заваруху из ничего, он не ощущал ничего кроме унижения. И не поймешь ведь, кого жаль сильнее — Хашираму, которому просто хотелось заиметь в девушках главную красавицу класса или же самого Мадару, ведь он и вовсе… — По уши влюбился? — хихикала над ним Мито, перед тем как привлечь в поцелуй. Кажется даже первый в его жизни. Совсем не невинный, долгий настолько, чтобы сжать в пальцах ее плечи и чувствовать аромат духов, таких дешевых и сладковато приторных — сейчас Мито не позволяет себе такую вульгарщину в запахах. А вот Учиху упивался бы им бесконечно, зарываясь лицом в ее волосы. Но это никому не нужно. — Тебе понравилось? — она спросила это даже заботливо. Может жалела отчего то? Может поэтому выбрала ранить именно Мадару, а не Хашираму? В маленьком городке все знали, что с ним случилось. Все знали как погиб его отец, и как именно он обращался с сыном перед смертью, быть может жалкое зрелище в его лице таки послужило для нее причиной ответить на чужие чувства? Черт его знает. Мадара не был неудачником. Не был уродом, но что-то в его поведении все равно выдавало в нем отчуждение от остальных, оттого Мито осталась первой и последней, кто вообще мог иметь с Учихой дело в столь личном плане. — Да. — неуверенно кивнул Мадара тогда, оглядываясь на зевак, переодически бросающих на них взгляды. Мито посмотрела ему в глаза и кивнула. Снова потянулась к чужим губам, взяв парня за руки, а где-то совсем рядом, неприлично близко стоял Изуна. Мадара дернулся, вырвавшись из собственных мыслей. Стоял и смотрел на то как Мито целует его брата. На его лице было… черт пойми что. Недовольство? Равнодушие? Раздражение? Тяжело понять, пусть воспоминание настолько четкое, что Мадара помнил даже его юношеское лицо — бледное, почти как бумага, с пухлыми губами, сжатыми в холодном негодовании, и глаза — черные, без бликов. Словно у покойника. — Как жаль. — сказал он тогда. Мадара в ужасе выронил кастрюлю из рук. Та грузно грохнулась на бок и из ее железного чрева вырвались горячие макароны, толстыми паутинками расползаясь по деревянному полу. Он вскрикнул, когда кипяток достиг его стоп, едва не упал, но все еще не был в силах остановить видение. Подрос. Изуна подрос. Покинул детские воспоминания и пошел дальше. Разве такое возможно? — Ты совсем один, Мадара. — сказал он, глядя на обнимающую брата Мито. — Совсем один…