•••
Вскоре знатные вельможи покинули дворец. Кто-то уезжал раздосадованным, кто-то — удовлетворенным, а некоторые были просто счастливы, что война обойдет их дома стороной. Но герцог Стеарид уезжать явно не собирался. Он как ни в чем не бывало слонялся среди придворных, то и дело поглядывая в самый мрачный угол тронного зала: там, в стороне от союзников, стоял Миран Фроаде. Герцог мог понять причину такой отчужденности — ведь король не внял голосу своего советника. Эстабульский мятеж... Что, если это Фроаде намеренно раздул пламя восстания? Эту теорию Стеарида подтверждало удивительное спокойствие юного короля. Выходит, полковник ждал возможности разобраться с бунтовщиками... не без выгоды для самого себя. Герцог подумал, что Миран Фроаде — этот безжалостный манипулятор — очень опасен. Он расчетлив, умен, готов идти к своей цели по головам — рискни сказать слово против! Нет, нажить такого врага не захочется никому. Стеарид, минуя толпу, с дружелюбной улыбкой приблизился к молодому полковнику. Зачем биться, если можно объединиться? Тем более что сейчас Фроаде прислушается. «Его Величество отказал ему, а это прекрасный шанс переманить Фроаде на нашу сторону...» — подумал герцог. — Полковник? Фроаде обернулся. — Вы, герцог. Позвольте еще раз извиниться за мое грубое... С самой доброжелательной миной Стеарид поднял руку: — Нет-нет, не стоит. Вы всего лишь дали понять, что волнуетесь за судьбу империи. Я многое слышал о вас. Полагаю, что ваш отец — лорд Фроаде — может гордиться вами. — Ваша похвала — это огромная честь для меня, — произнес Фроаде с прежним выражением. Герцог прекрасно знал, какие чувства Фроаде питает к своему отцу — то была нежная привязанность мальчика-сироты к знатному благодетелю, хотя тот и взял приемыша ради военной службы. Поговаривали, что Миран Фроаде готов на все, чтобы завоевать отцовское одобрение. — Вам, должно быть, известно, — произнес Стеарид, — что мы с маркизом связаны крепкими узами дружбы. Такие же добрые отношения я всегда хотел поддерживать с вами. — О, я знаю. Признаться, герцог, я и сам этого желаю. — Вот как! Тем лучше. Мы, верно, поняли друг друга — и значит, с вами можно говорить начистоту, — герцог упорно прощупывал собеседника. — Я вижу в вас себя, полковник. — Мы явно очень похожи, герцог. Он угадал. «Противник идет мне навстречу... Ошибки быть не может...» — и Стеарид довольно улыбнулся. — Вот-вот. А король — я уверен, что с ним вас ничего не роднит... Похоже, его слова заставили Фроаде глубоко задуматься; он опустил взгляд и произнес: — Все так. Жаль, он не послушал моего совета. Но это лишь мое собственное мнение... Его Величество не ищет очевидной выгоды; по правде говоря, это приводит меня в растерянность. Его слова определили все. «Теперь он мой», — мелькнуло у герцога. То был истинный сын Карла Фроаде, хоть и не родной по крови. И он без колебаний примкнет к Стеариду, если посулить ему нечто весьма заманчивое: Фроаде кого угодно продаст, лишь бы остаться в выигрыше. — Вот как вы полагаете, — радостно сказал Стеарид. — Повторюсь: это только мое мнение. — И что же? Кому вы на самом деле симпатизируете? — Что вы имеете в виду? — Фроаде наклонил голову. Но Стеарид улыбнулся: — Да будет вам. Есть мы, а есть молодой король... На чьей стороне вы? — ...Боюсь, я не совсем понимаю. — А вы весьма осторожны, — усмехнулся герцог, — и очень умны. Хотите, чтобы я обещал вам солидный куш — что ж, извольте: для вас я ничего не пожалею. Люди ваших талантов довольно редки; со временем вы могли бы стать моей правой рукой... Он все говорил и говорил — на удивление искренне. Герцога окружали знатные алчные идиоты, не желавшие смотреть в будущее; но ему нужен был человек проницательный, которому можно довериться... И этот человек — прямо перед ним. Но неожиданно Фроаде заметил: — До чего же вы туго соображаете. И это роднит вас с другими дворянами. — Что... что вы такое... — герцог осекся, глядя на исказившееся лицо полковника. Алый рот, слегка приоткрывшись, стал похож на кровавый росчерк на темном полотне. — Как я уже говорил — неужели не помните? — мой дорогой король слишком добр к своим врагам. Он не желает смерти глупым дворянам. Я бы на его месте от вас и следа не оставил, да только он, увы, обладает большим смирением. Придется мне самому избавить его от высокородных вредителей... Ведь ради Его Величества я готов на все. В те минуты от Фроаде исходила такая угроза, что даже герцога с его глухой интуицией проняло. Он хочет меня убить?! — у Стеарида будто отнялись ноги, паралич сковал все его тело. — Что вы... что вы... Фроаде молча улыбнулся, но в ушах Стеарида так и стоял дьявольский смех. Не шевельнуться. Не закричать. Не сбежать. Иначе с ним все будет кончено... Стеарид понял, что до смешного жестоко ошибся, и теперь страшно жалел об этом. Да, он ошибся, ведь Миран Фроаде — не человек. Это холодный голос принадлежал сатане, дьяволу во плоти. — Вы сказали, что ничего не пожалеете, — спокойно произнес Фроаде. — Но дать мне желаемого вы не в силах. Сможет только мой господин Сион Астал. Он — истинный король, которому суждено создать мир моей мечты — мир, где выживает сильнейший. И я буду счастлив только тогда, когда он станет владыкой всего Менолиса. Стеарида эти слова потрясли: «Владыка Менолиса... Этот... человек... Я не понимаю... Неужели он хочет, чтобы войной накрыло весь континент?..» — Теперь и я спрошу: на чьей же вы стороне? Вы вольны остаться владыкой серого закулисья — и так же вольны примкнуть к моему королю... Ради вашего же блага советую вам принять решение быстро, до начала эстабульских репрессий... — вдруг Фроаде холодно и бесчувственно ухмыльнулся, но эта ухмылка была лишена противоестественности. С герцога спало оцепенение, власть над телом к нему вернулась, однако холодный пот тут же прошиб до костей, и от невыносимой слабости Стеарид едва не упал на колени. Видя это, Фроаде сказал: — Прошу простить мне недопустимую вольность. Я ценю ваше предложение, но.... Позвольте откланяться. Он вернулся к союзникам короля; Стеарид провожал его изумленным взглядом, только теперь понимая, что угодил в вражескую западню. Видно, полковник не просто так отделился от королевской свиты... Герцог думал над тем, что сказал Фроаде: «Ради моего же блага... До начала эстабульских репрессий... Но что это значит? Кажется, здесь есть над чем поломать голову...»•••
Старый замок, грязный и запустелый — он совсем не походил на роландский королевский дворец. Единственным его преимуществом были внушительные размеры, но все же он не был настолько большим, чтобы оправдывать свое название. Древний Город... Блокпост, один из многих построенных в эпоху первой войны Эстабула и Роланда. Принцесса разрушенного королевства, единственная наследница Эстабула, находилась в одной из комнат Древнего Города. Принцессу звали Ноа Эн. — Какие вести о моем отце? — звонко спросила она, поднимая голову, и синие волосы колыхнулись в такт. Синева была и в ее глазах. Сильные были глаза, слишком сильный взгляд — для семнадцатилетней барышни. Завораживающая внешность досталась Ноа от матери, первой красавицы Эстабула, но суровое выражение принадлежало ей самой. Ее народ в отчаянном положении, а она — последний потомок правящей эстабульской династии, так что ей пришлось вступить в большую политику. Да, Ноа Эн — всего лишь женщина, но ей все-таки суждено стать королевой. Ближайший советник принцессы не медлил с ответом: — Ваш отец нынче — роландский дворянин и живет в тылу у наших врагов. Но он поддержит нас, если будет возможность. — Салавелл, — улыбнулась Ноа, — ты пытаешься... лгать мне? Человек по имени Салавелл только пожал плечами. Ему, одному из самых знатных вельмож, что ей были известны, талантливейшему выпускнику Королевского колледжа, отпрыску знаменитого рода Сейлов, было около двадцати пяти лет. И он был наставником Ноа во всех вопросах, касающихся правления, и она доверяла ему как себе самой. Тогда Ноа спросила: — Как по-твоему, что происходит сейчас? — Мое мнение — что ваш отец, наш король, променял королевство на положение и защиту в Роланде. Простите, если звучит слишком прямолинейно, но, полагаю, нам нет нужды просить его помощи. — Помощи я не прошу, — и Ноа кивнула, — с тех пор как не стало мамы, мы с отцом очень отдалились: он ушел с головой в работу... в его-то возрасте... Но мне кажется, людям больше пришлось бы по нраву, возглавь восстание он, а не женщина — его дочь. Салавелл склонил голову: — Ваше Высочество, я и представить не мог, что вас это беспокоит. Но знать и простой народ преклоняются перед вами. Вы уже поступаете, как настоящая королева, и люди выходят на улицы... — И все это — не более чем слухи, которые ты же и посеял? — она с горечью рассмеялась, но Салавелла это отнюдь не смутило. — Мне бы не удалось убедить людей в том, что они ждут именно вас, не будь это правдой. — Оставим же это. Ноа смеялась, но улыбка ее была очень усталой. Принцесса подумала, что им уже никогда не представится случая спокойно поговорить, и погрустнела. Салавелл, обнаружив это, мягко сказал: — Вы боитесь, Ваше Высочество? — Боюсь ли я? Безусловно, — едва взглянув на него, она прикрыла глаза, — я боюсь за всех нас. Я возглавлю этот мятеж, но что будет, если мы не победим? — Мы победим, — уверенно произнес он. — Мы не уступим Роланду, что так жестоко и беспощадно отнял у нас королевство... — Жестоко? Беспощадно? Но Роланд хорошо обошелся с эстабульским народом. Так нужно ли вообще сражаться? — Разумеется, мы должны вырвать Эстабул из лап Роланда... — На мой взгляд, Салавелл, — прервала его Ноа, — сейчас нужно думать не о стране. Существует Эстабул или нет — все одно, не играет роли. Важно то, что будет с людьми. Это и правда сделает их счастливыми? Что, если безрассудная вылазка обернется еще одним ненужным кровопролитием? — Она открыла глаза и снова взглянула на Салавелла: — Мне довольно будет знать, что мой народ живет счастливо. Разве не ты меня этому научил, Салавелл? Услышав это, советник ненадолго задумался. — Вы правы, моя госпожа. Но даже если и так — нам нужна эта война. Ноа не ответила. — Сейчас мы сильны, как и прежде, вот поэтому с нами Роланд любезен, а с эстабульцами — справедлив. Но как долго это будет продолжаться? Придет день — и мы склонимся перед Роландом, и станем его рабами. Наш народ будет жить в страхе, от былой справедливости ничего не останется. Королевства — как люди, а люди известны тем, что стремятся принизить себе подобных. Не будь знатных дворян — не было бы простолюдинов, а уж без тех — не было бы рабов. И как можно подвергать критике действия роландской знати, когда есть риск, что однажды мы ей уподобимся? Если нас действительно волнует судьба народа, нужно сражаться, пока есть возможность. Молча Ноа слушала, что говорит ей Салавелл, и все яснее понимала, что в ее руках — ключ к независимости Эстабула и всех, кто ее окружает. — Салавелл... Раз ты так говоришь — быть по сему. Прошлое повторяется... Именно я отдала приказ, который многим стоил жизни: солдатам, их семьям... — Но именно ради вас мы готовы ею пожертвовать. Она не хотела этого слышать, как не хотела и править: корона обяжет необходимостью вершить судьбы людей, жертвовать ими ради великой цели. Так учил ее Салавелл. Но... Ради жителей Эстабула Ноа Эн придется надеть корону. Она встала, и Салавелл распахнул перед ней дверь в комнату — медленно та отворилась. В комнате ее ждали военные и дворяне — ждали свою будущую королеву. Ноа взглянула поверх голов и увидела пламя войны, готовое сжечь дотла ее армию... — Поднимайте войска, — приказала она, — и скажите, что нам нужна их доблесть! Мы защитим народ! Мы сами вернем независимость Эстабулу! Есть здесь люди, которые верят мне и готовы идти за мной? В комнате раздались возгласы одобрения; Ноа опустила глаза, но тут же вскинула голову. Теперь сомнение в ее взгляде уступило место твердой решимости. Она стояла, пронзительно глядя перед собой, — прекрасное воплощение богини войны. Вот она вздохнула и... — Тогда я официально объявляю, что с сегодняшнего дня мы ведем войну с империей Роланд! И так началась война.•••
Посреди опустевшего роландского дворца, на троне сидел Сион — весь в странном оцепенении. Он смотрел в потолок, где таилось надежно привешенное украшение, которое больше никто не замечал: прекрасный крылатый ангел указывает мечом на демоническое создание. Сион смотрел не мигая. — Люди будут... гибнуть... — сказал он себе самому. Умрут очень многие, в этом нет сомнений. Начиналась война с Эстабулом, которой он всеми силами старался избежать. Он заплатил сполна, причинив боль Кифар и Райнеру, пережив Файлу, Тони, Тайла и многих других... И в итоге все было зря. — Фроаде. Это он во всем... Но тут Сион покачал головой: неправда, все совсем не так. Король позволил Фроаде начать войну, потому как знал, что она неизбежна, не правда ли? А посылая Клауса подавить мятеж в обход Фроаде, он просто успокаивал совесть. Конечно, все так и есть — это путь, избранный им самим. Но все же нельзя было доверить полковнику подавление мятежа: если есть шанс спасти хоть кого-нибудь — значит, нужно спасти. И это вовсе не было лицемерием, просто Клаус привык действовать так, а Фроаде — иначе. И оба нужны ему одинаково. — У меня тоже есть свои методы... Да, все верно... Но — новых смертей уже не предотвратить. Он сам приказал отправить людей на тот свет — не одного, не двоих... Он должен был сделать выбор. Какой частью пожертвовать, той или этой? Какая из них важнее? Армия во главе с Клаусом уже выдвинулась на подавление эстабульского мятежа. — Я должен... позволить Клаусу... убивать людей... — Сион зажмурился. Развязка уже близка. Но когда он снова открыл глаза, то невольно вскрикнул: украшение ожило! На потолке, рядом с ангелом и демоном, откуда ни возьмись появилась девушка... То есть девочка. Сион мог бы уже привыкнуть, но всякий раз она шокировала его своим появлением посреди дворца, битком набитого вооруженной стражей. Тут не то что ребенок — крыса и та не проскочит... Но эта крошка, прилипшая к потолку, не о стражниках беспокоилась, хотя на ее милом личике было тревожное выражение. — Слушай, слушай, Ирис давно была во-о-он за тем столбом, возле твоего стула, а потом перелезла на потолок и отсюда подглядывала... Братец Сион, ты плачешь? Правда плачешь? Красивые золотистые волосы, платье в кружавчиках, рюкзачок с двумя лямками — красивая и нарядная девочка вмиг засыпала короля вопросами. Сион помотал головой и кивком поклонился. — Признаться, смущен... Так значит, ты все это время сидела там, наблюдая, как я расстраиваюсь? — Ага! — девчонка кивнула. — Братец Сион, ты был такой смешной! Такое лицо я видела только в книжках, но ты и впрямь собирался заплакать? Я раньше не видела, как кто-то плачет! Потому что сестренка Феррис никогда не плачет, и мой брат Люсиль тоже не плачет, зато очень страшно улыбается! — сказав это, Ирис насупилась. А Сион рассмеялся. — Да уж, Люсиль может здорово напугать!.. Сказать по правде, Люсиль не столько пугал, сколько досаждал. Он был братом Феррис и Ирис, членом клана мечников, защитником королевской династии — знакомьтесь, глава Дома Эрис. Впрочем, «защитник» — не самое верное слово, если учитывать, что Люсиль мог в любой момент заменить короля, словно винтик в часовом механизме империи. Он защищал не Сиона, но Роланд. И если Люсилю Эрис покажется, что новый король ничем не лучше прежнего, то он просто убьет Сиона — и никто его не остановит. Он и есть истинный монстр. Младшие сестры Люсиля, Феррис и Ирис, вызывали одно восхищение. Однако, поскольку обе с раннего детства пропадали на тренировках в клане Эрис, им не хватало самых элементарных познаний. Ирис сказала, что никогда не видела слез, потому что в этой семье плакать не дозволялось, как бы ни было тяжело. Сестры даже не знали, что значит чувствовать — на то они и дочери Дома Эрис. Если верить словам Феррис, то до какого-то возраста она не подозревала, что там, за пределами поместья, живут и другие люди. Конечно, Ирис была не так безнадежна. И все-таки... Сион мягко взглянул на Ирис и поманил ее: — Ну-ка слезай оттуда, не порть потолок. — Эй! — девочка непонимающе нахмурилась. — Ты что, передумал плакать? Ирис так хотела посмотреть! А ты еще будешь плакать? — Тебя это обрадует? — Ага! Слезы снимают ст... стер... В общем, тебе станет легче, и сил прибавится... Мы с сестренкой читали об этом в книжке! — Стресс, ты хотела сказать? — к ее разочарованию, Сион был сама невинность. — Но знаешь, ты меня раскусила. Просто мужчины не любят, когда видят их слезы. Хорошенько это запомни. — Правда?! — Ирис страшно удивилась. — Правда не любят?! Значит, Ирис тебе помешала... — Вовсе нет! Я и не думал плакать. Но она его уже не слушала. Ее рука энергично махнула в сторону колоннады: — Тогда... тогда я буду там! Чтобы ты мог поплакать! Слишком быстро для своих десяти лет Ирис метнулась вниз, спряталась за одной из колонн, и теперь оттуда выглядывали только голубые глазищи. Сион вздохнул. Глазищи взволнованно заблестели. — Я, конечно, все понимаю, но слезы лить... чтобы я... — Меня видно? — спросила она вполголоса. — Что, не видно? Братец Сион, ты готов? Понимая, что выбора нет, Сион вперился в девочку. Он изо всех сил старался не моргать, пока слезы сами не выступили на глазах. — Ого! — восторженно взвизгнула Ирис. — Это было оно? Оно? Братец Сион заплакал! Так значит, мальчишки плачут, только когда одни! Нужно рассказать сестрице! Король вытер слезящиеся глаза и улыбнулся, глядя, как Ирис радостно скачет вокруг него. — Ладно, Ирис. Отчет Райнера с Феррис — он при тебе? — спросил он. — Да! Да, я привезла его! Вот. Она вынула из рюкзачка блокнотик и протянула Сиону. Он раскрыл блокнот на первой странице: да уж, младшая Эрис оставалась верна себе, защищая сведения оригинальным шифром в виде корявых рисунков. Король принялся спрашивать отдельно про каждый: — Вот этот слюнявый пес? — А, это дикий зверь! Очень страшный! Сестрица говорит, что если этот маньяк кого обслюнявит, то уж точно беременным сделает! — Это он может, — покивал Сион, даже не удивившись. — А прекрасный крылатый ангел, который держит пса на цепи — это, конечно же, Феррис? — Да! Это сестренка Феррис — ангел красоты, борец за добро, враг зла! Он просмотрел несколько страниц, на которых была изображена праведница, избивающая дикого зверя. — Ах~ Райнер совсем не изменился. Сразу видно — счастлив... — ухмыльнулся Сион, продолжая листать блокнот. Но на шестой странице его пальцы замерли: Сион совершенно не понимал, что здесь изображено. То был странный рисунок. Ирис недавно уже рисовала дом над морем, летящий к солнцу, — загадочный для короля сюжет. А здесь... — Ирис, а это что такое? — А? Где, где? Она бросила взгляд: Сион указывал на размалеванного гигантского ящера, который вырастал прямо из-под земли. Ангел и пес глядели на чудище с изумлением. — Ясно же! — сказала Ирис. — Это дикий зверь и сестренка в ужасе смотрят, как дракон выходит из-под земли! — Про собаку с ангелом я уже понял, — ответил Сион. — Но я говорю не о них, а о драконе. Помнишь, солнце и море и летающий дом — у всего было свое значение: солнце — это император Нельфы; море — его народ; домик — юный отзывчивый принц... А что означает дракон? — Ну... Кажется... дракон... — Ирис в сомнении склонила голову, — это просто дракон. Большущий. — Я имел в виду... — тут король осекся и задумчиво помолчал. — Хорошо, другой вопрос: это Райнер рассказал тебе о драконе? — Ага, он! Они... там... копали ямы и нашли такой странный ножик. Дикий зверь не знал, что с ним делать, швырнул ножик, и вдруг — дракон! Они не поняли, что случилось, плана у них тоже не было, вот поэтому просто взяли и убежали! Услышав это, Сион прищурился: — Это же... Реликвия... В его голосе прозвучали и радость, и горесть. — Я... значит, я... Ты злишься, потому что Ирис плохо работает? — тревожно спросила девочка. — Но ведь дикий зверь говорил, что я молодец... — Нет, Ирис, — Астал покачал головой, — ты справилась на "отлично". Ты действительно молодец. — Правда?! Ты думаешь, сестренка меня похвалит? — Конечно, похвалит, даже не сомневаюсь. — Ура-а-а! Ирис — гений!~ — она вновь прыгала от восторга. — Да уж... Реликвия... — улыбнулся Сион. — Артефакты действительно существуют. Но что эти двое творят... Напарники просто взяли и бездумно выбросили Реликвию — в голове не укладывается! С кривой улыбкой Сион перелистнул еще страничку: перед ним снова предстала ангел, размахивающая мечом, и... розовое мусорное ведро с торчащей из него женской головой. Вдвоем ведро и ангел гоняли измученного пса. Наконец, бедный пес... взорвался от смертельного укуса появившейся лисицы. Сион рассмеялся, сообразив, что умный лис всегда означает его самого. А девица в корзине для мусора — это... — Наконец-то нагнали... Ах-ха-ха! — обрадовался Сион. — Представляю, как Райнер бесится. — А это, а это, — зачастила Ирис в ответ на вопрос Сиона о ведре, — сестрица сказала, что ей жаль эту девочку: маньяк использовал ее и выкинул, словно мусор, поэтому я нарисовала ведро! И еще у нее голова забита грязными розовыми мыслишками! Тут Сион еще раз убедился, что каждая деталь в рисунках Ирис несет определенный смысл. — Ну, хорошо, Ирис. Ты, должно быть, устала с дороги, вот и отдохни немного. Чем тебя угостить? — Данго! — вскричала Ирис, едва дослушав. — Тогда сестренка точно меня похвалит! Сион улыбнулся и сразу почувствовал, как ловко девочке удалось отвлечь его от нелегких дум. Но в этот момент... — Ваше Величество! — в тронный зал вошел хорошо знакомый Сиону тридцатилетний мужчина, словно весь вытесанный из камня, но очень проворный. Он помогал Сиону во время роландской революции, как помогал теперь реформировать государство. Рахеля Миллера следовало бы назначить генерал-лейтенантом, да только сам он отказывался наотрез. «Я помогу тебе, но не ради карьеры, — сказал он однажды, — а ради страны, которой я все еще нужен». И после этого он оставался всего лишь майором — странный был человек. Его строгое, неулыбчивое лицо сегодня выглядело особенно мрачным. — Есть новые сведения, — произнес он глубоким басом, подавая Сиону бумаги. Король молча пробежал их глазами — в ту же секунду изменившись в лице. — Разве может... Это проверенная информация? Миллер кивнул: — Поступила прямиком от... него. Вы должны хорошо понимать, что означает его участие, верно? Вот теперь Сион действительно застонал, глядя в отчет: он не хотел верить в то, что там было написано. — Что там, что там? — подошла Ирис и тоже заглянула в отчет. — Что случилось? — Ирис, — перебил ее король, — что сейчас делают Райнер и Феррис? — А? Они... они говорили, что останутся в Нельфе, пока братец Сион им не ответит... И Сион кивнул.•••
А что же Райнер и Феррис? Они находились в нельфийском городе Ранкасе, сидели в одной из гостиниц и пировали. Чтобы наесться, им понадобилось за раз умять и завтрак, и даже обед; потом Райнер вдруг почувствовал себя таким уставшим, что от слабости рухнул на обеденный стол. — Вот скажи, если я только-только глаза продрал, но меня уже клонит в сон — это не потому, что в последнее время мы явно перерабатываем? — Перерабатываем? — был ответ. — Или мне мерещится, или я третий день беспрестанно слышу одно и то же. — Нет, не мерещится. Но где ты видела, чтобы я высыпался за все это время? О нет. Стоит только подумать — и я уже вырубаюсь. Кто б мне дал поспать лет этак сто... А то ведь возьму да помру... Услыхав, что ее напарник намерен свести счеты с жизнью, Феррис явно хотела что-то добавить. Но... — О нет. В три часа на покупку данго будут действовать специальные скидки. Нужно поторопиться. — Я тебе поражаюсь: все три дня только и разговоров, что о скидках на данго — и каждый раз мы боимся профукать шанс. — Да, в этом городе всегда ровно в три снижают цены на данго. Значит, я буду его покупать, и не каких-нибудь сто лет, а гораздо дольше; я состарюсь, умру, но ничто меня не удержит. — Да-а, это будет не жизнь, а сказка~ Ешь данго — и никаких проблем. Эх, вот было бы здорово, если б ответ Сиона до нас так и не дошел... За разговором они даже не вспоминали об артефактах или о драконе. — Ну, я пошла. — Захвати мне трехцветного. — Ладно. Тогда Феррис вышла на улицу, а Райнер лениво потянулся и вскоре уснул прямо в столовой, не думая, что этим он может доставить хозяйке гостиницы изрядное неудобство. То был мирный день, однако... зубчатые колесики начинали вращаться. Люди, народы, целые государства — все они затаили свои намерения, и отныне их судьбы сливались воедино.