Пленник

Pink Floyd — Hey you

      Когда твой мир сужается до одного лишь слова — выжить, твой мозг начинает выдавать такие фокусы, о существовании которых ты раньше даже не догадывался. Ты начинаешь цепляться за жизнь, за любую возможность продлить свои часы на земле, что в обычное время ты бы даже не поверил, что можешь так себя вести. Поэтому я гордо делаю шаг вперед, хотя изнутри меня трясет, как желе, и говорю, смотря на Салли: — Да. Я готов.       Сделать все, лишь бы выбраться из этого подвала. Оказаться поближе к Ричи — потому что вдвоем не так страшно, и я все же вижу в его лице союзника. Салли одобрительно улыбается. — А ты сговорчивый. — Просто не смог отказаться от хорошего предложения, — говорю я, и надеюсь, что звучу хотя бы немного искренне. — Повернись, — командует Салли, и я послушно поворачиваюсь к ней спиной, — тебе точно шестнадцать? — Да, мэм. — Не называй меня так, если не хочешь, чтобы я позвала сюда своего мужа, — улыбка тут же сходит с ее лица, но она все равно кивает и жестом руки показывает мне повернуться обратно, — если я все правильно поняла, тебя интересует мой сын? Я понимаю, что она имеет в виду и качаю головой. Ради своей же безопасности. — Не в том смысле, в котором Вы могли бы подумать. — А в каком смысле я могла бы подумать? — она склоняет голову к плечу, и каждая моя реплика — хождение по минному полю. Не то слово — и я вознесусь на воздух. Я сглатываю и продолжаю врать, как делал это тысячу раз по отношению к собственным родителям. — Мы даже не подружились с ним. Он просто приходил ко мне и приносил еду. — Но тебя интересуют мальчики, ведь так? — она упирает руку в бок, и я лихорадочно думаю, что сказать. Сказать правду? Соврать? А если она решит это как-то проверить? Мысли крутятся в голове, и я выбираю самый, как мне кажется, безобидный вариант. — Возможно, но не Ваш сын. — Не считаешь его красивым?       Она топит меня, как злой преподаватель на экзамене. Я решаю бить ее же оружием. — А Вы хотите, чтобы я считал красивым его, а не Вас?       Неприкрытая, грубая, вульгарная лесть, но она ей подходит, и поэтому Салли остается довольной. Я быстро, едва заметно, вытираю пот со лба рукавом, потому что от нервов меня можно хоть выжимать. Она отходит от меня на пару шагов. — Ты девственник? — Да, — и я почти не вру. С женщинами у меня уж точно ничего не было. Не скажу, что хотелось — точнее, никогда не хотелось, и даже будь я натуралом, вряд ли Салли стала бы моей мечтой, даже если бы я смог представить, что меня привлекают взрослые женщины, — абсолютно. — Мне не составит труда проверить это. Ты ведь в курсе, кем работал Ричи?       Я поджимаю губы. Пытаюсь понять заранее, куда она клонит, но ее лицо остается спокойным, и только тонкие брови слегка приподнимаются. — Не в подробностях, — уклончиво отвечаю я. Хочу, чтобы этот допрос закончился как можно скорее. — И ты же понимаешь, что если ты сделаешь что-то не то, что-то, что мне не понравится, — она указывает на меня пальцем, — ты не останешься здесь? — Прекрасно понимаю. — И не будешь пытаться сбежать? — Ни в коем случае, — я сам даже удивляюсь тому, как спокойно звучит мой голос. Я начинаю верить в то, что говорю, и надеюсь, что она поверит мне тоже. — Тогда вытяни руки. — Зачем? — Лишние вопросы здесь тоже ни к чему, милый, — Салли расстегивает куртку и достаёт из внутреннего кармана наручники, — я за безопасность. Если ты понимаешь, о чем я.       Нет ничего более унизительно, как выставлять вперед руки и слышать лязг застегивающихся наручников, но пока это наименьшее из всех моих бед. Салли застегивает их и слегка подталкивает меня в спину. Я иду к лестнице.       Мы молча выходим из подвала, и мне остается только молиться и верить в то, что меня ведут не на расстрел, а в ее комнату. И где Ричи? Где ребенок, которого они похитили? Краем глаза я стараюсь рассмотреть всю обстановку дома еще раз, в мельчайших деталях запомнить расположение комнат, и понять, как можно быстрее отсюда добраться до входной двери. Видимо, я слишком активно крутил головой, и Салли это заметила. Она слегка пихнула меня в спину. — Даже не думай сбежать. Умрешь быстрее, чем кончил во время своей первой мастурбации.       Сравнение мне не нравится, но оно очень красноречивое, и я не решаю ей перечить. Все, что я сейчас хочу — это выжить и выбраться отсюда с минимальными потерями. Я сам не ожидал от себя такой устойчивости в мыслях и действиях, но, возможно, осознание всего того, что со мной случилось, придет позже, а пока меня защищает моя психика. Я киваю, тихо извиняясь. Надо быть тихим и любезным. И играть по ее правилам.       Мы идем дальше по коридору, и я в который раз поражаюсь тому, насколько этот дом огромен. Если сейчас Салли приведет меня в свою комнату и заставит заняться с ней сексом, не уверен, что я смогу это сделать. Это, конечно, тоже будет насилием, хотя и в минимальной степени, но я все равно не смогу ничего сделать, просто потому что девушки меня никогда не привлекали. И что тогда? Если ей не понравится, она меня убьет? Отправит обратно в подвал? Что я буду тогда делать? Что вообще нужно делать в такой ситуации, если ты гей, и попал в плен к женщине? Ответов на эти вопросы у меня не было. — Стой тут, — говорит Салли, и я замираю прямо посередине коридора напротив двери в комнату. Она открывает ее и кивком головы показывает мне, чтобы я зашел. Комната кажется обычной; кровать, шкаф, туалетный столик. Ничего выдающегося, как минимум, нет клетки или чего похлеще, и я рад уже и этому. — Твой дружок пока побудет в другой комнате, за то, что плохо вел себя, пока нас не было. А ты пока останешься тут. Я вернусь через несколько минут.       Салли выходит, оставляя меня в комнате в наручниках. Сердце отчаянно колотится. Я боюсь за Ричи. Где он? Что с ним сделали? Я осматриваюсь в комнате, но не нахожу ничего подозрительного, но я себе уже не доверяю. Прохожусь по ковру, вытянув перед собой затекшие руки. Наручники Салли не сняла, и я в ужасе представляю картину, что она так и оставит меня в этих кандалах даже в сам процесс.       Я нервно сглатываю, стараюсь подумать о чем-то приятном, чтобы немного возбудиться, но ничего не происходит. Страх сильнее, и я боюсь даже прикоснуться к этой женщине. Это, конечно, явно лучше, чем если бы насильственные действия стал совершать какой-то мужчина (не Ричи),       но и это тоже меня очень сильно пугает. Я начинаю ходить из угла в угол, и сердце стучит так громко, что я уже не могу обращать внимание на что-то другое, помимо его бешеного стука.       Я понятия не имею, как заниматься сексом с женщиной.       Липкая тошнота начинает подкатывать к горлу. Возможно, окажись на моем месте кто-либо другой, какой-нибудь другой парень, ему бы это было даже в радость. Но не для меня.       Чьи-то фантазии стали моим кошмаром.       Я вздрагиваю, когда слышу, что тихо открывается дверь и оборачиваюсь, готовый встретиться с Салли один на один. Но я тут же облегченно выдыхаю. На пороге стоит Ричи. — Господи, это ты, — но он тут же прижимает палец к губам и головой кивает на дверь. Я вижу у него на щеке синяк от удара, но в целом, он выглядит нормально. Он показывает мне знаками не шуметь, и я на цыпочках подхожу к нему. — Что такое? — одними губами спрашиваю я, и Ричи понижает голос до такого шепота, что мне почти приходится читать у него по губам. — Она вернется через пять минут, но сейчас она ушла в ванную. Отец в гараже. Входная дверь открыта. — Откуда ты? Как?.. — Если ты готов сбежать, надо сделать это сейчас, — говорит Ричи, и у меня вся жизнь проносится перед глазами. — Но если она… — Четыре минуты, — говорит Ричи, и я испуганно поднимаю вверх руки. Ричи смотрит на наручники, кусает губу, — это можно решить. Нам надо выбраться из дома. — Они погонятся тут же. — Ты хочешь переспать с ней, а потом оказаться застреленным? — шепот Ричи оглушает меня, и я дергаюсь, — не будь дураком, Эдди. Это бы долго не продлилось. Исход был бы другой. — Но как?.. — Ты мне доверяешь? — Ричи снова оглядывается, на шее начинает биться жилка, — у нас мало времени. Там внизу, возле дома, стоит моя машина. Мы сможем уехать. Но надо решиться. — А ребенок? — тихо спрашиваю я. Неужели я стану почти свидетелем того, как оборвется еще одна жизнь? Ричи смотрит на меня, сводит брови к переносице. — У нас нет другого выхода. — Но… — Эдди? С кем ты там разговариваешь?       От страха у меня перехватывает горло. Ричи инстинктивно прижимает руку к лицу, к синяку, забегает в комнату и закрывается за дверью. Я остаюсь стоять на пороге, и готов потерять сознание от страха. В комнату заходит Салли. Она оглядывается по сторонам. — Ты меня за дуру держишь? Я слышала, что ты с кем-то говорил. — Сам с собой, — вру я, и страх еще сильнее своими пальцами берет меня за яйца. Я в первые в жизни понимаю, что значит эта фраза, — я ждал Вас. Тут никого нет. — Ах ты мелкий, дрянной…       Но договорить она не успевает. Все происходит в одну секунду, как кадры из кинопленки. Секунда — и она достаёт пистолет из-под полы куртки, но не чтобы выстрелить, а чтобы меня ударить, и я даже не могу представить, насколько это было бы больно. Вторая секунда — я даже не успеваю зажмуриться или закрыться. Третья секунда — Ричи ударяет локтем по двери, захлопывая её, и через мгновение обрушивает на голову Салли вазу, которую я даже не заметил в углу. Женщина вскрикивает и теряет сознание. — Ричи…       Под головой у нее начинает расползаться пятно крови. Я смотрю на Ричи, а он опускает вазу с отколотым куском, и та падает на пол, разлетаясь на несколько больших кусков. — Теперь ты мне веришь?       Сердце подпрыгивает во рту, и не удержавшись, я блюю прямо на ковер, отвернувшись, чтобы не попало на Салли. Она распласталась рядом с разбитой вазой, и большая лужа крови ореолом окружает ее голову. — Нам надо сваливать. Теперь уж точно. — Но… — я прижимаю ко рту пальцы, чувствую во рту привкус блевоты, хотя желудок пустой со вчерашнего дня. Ричи подлетает ко мне. — Отец внизу. У нас есть немного времени. — Я… — Теперь мы больше не можем тут оставаться. Я не хочу, — Ричи берет меня за руку, — чтобы с тобой произошло то же самое, что и когда-то со мной. — Ага, — тупо киваю я, и от осознания, что мне нужно будет переступить через Салли, меня всего трясет. Но я делаю это, вцепившись в руку Ричи. Наручники мешают, и Ричи чертыхается. На секунду он наклоняется над телом женщины, видимо, в попытке найти в кармане ключ от наручников, но тут же отстаняется и морщится. Я соглашаюсь с ним. Наручники пока — наименьшее из бед.       Мы молча выходим из комнаты и тихо спускаемся вниз по лестнице. В доме ни звука. Мы проходим всеми коридорами, лестницами, и Ричи помогает мне спуститься, потому что с руками перед собой координация у меня нарушается. Уверен, что руки у нас с Ричи трясутся у обоих.       Мы оказываемся у входной двери, и Ричи, не медля, открывает ее. Как только я вдыхаю свежий воздух, голова у меня начинает кружиться, и я почти теряю сознание. Мне все кажется, что вот-вот я услышу выстрелы, отец Ричи побежит за нами, стреляя на ходу, и мы умрем, вот так, продолжая держаться за руки.       Но ничего не происходит. — Не дыши глубоко. Осторожно, — говорит Ричи, и продолжает меня придерживать. Я не был на улице почти полгода. Ноги подкашиваются, и я бы упал, если бы не он. Ричи осторожно помогает мне обойти дом. Я замечаю машину. Ту самую, в которую сел, и после чего началась моя новая жизнь. Легкие болят от непривычно свежего воздуха. На улице светло, светит солнце. Солнце.       Ричи помогает мне сесть в машину, но у меня даже нет сил сказать ему «спасибо». Я валюсь на заднее сиденье, и Ричи тут же садится за руль. Я не хочу думать о том, что он, возможно, совершил убийство. Я не хочу думать ни о чем. Я просто тянусь обеими руками к окну и пытаюсь открыть его. Ричи кивает мне, и начинает заводить машину. — Только дыши, Эдди. Ты был прав еще давно — пора отсюда сматываться.       Я ничего не говорю, и просто зажимаю руки между колен, не в силах посмотреть на дверь дома, боясь, что вот сейчас, вот через секунду, оттуда выбежит Дэвид, и заметит, что мы сбежали. Но в доме тишина. Только слышно, как Ричи заводит машину, и наконец, она трогается с места.       Я понятия не имею, где я нахожусь. Какой это штат или город, и как далеко я нахожусь от родного дома. Мне все равно, убил ли Ричи эту чокнутую женщину, которая хотела меня изнасиловать. Мне абсолютно все равно на это. Я слышу, как свистят шины по асфальту, и я вдруг понимаю, что я на свободе.       Наконец-то на свободе.