You’re going to die in your best friend’s arms. And you play along because it’s funny, because it’s written down, you’ve memorized it, it’s all you know. I say the phrases that keep it all going, and everybody plays along. Imagine: someone’s pulling a gun, and you’re jumping into the middle of it. You didn’t think you’d feel this way. _________________________ Ты умрёшь в объятиях твоего лучшего друга. И вы не прекращаете играть, потому что это забавно, потому что так записано, ты запомнил это, это всё, что ты знаешь. Я говорю слова, позволяющие этому происходить, и каждый продолжает игру. Представь: кто-то достаёт пистолет, а ты выпрыгиваешь навстречу. Ты не мог подумать, что будешь чувствовать себя так. Richard Siken, «Crush»
Мир распался на отдельные части, не переставая вращаться, когда Лайт упал на землю; сверкающий чёрный металл исчез из поля зрения, уступив место белой ткани, окрашенному серому бетону тротуара и, наконец, темнеющему пространству вечернего неба. Пока он лежал, оглушающий звук, вероятно, ещё одного выстрела сменился скоплением беспорядочно мигающих красно-синих огней полицейских сирен над головой, и он пришёл к мысли, что, возможно, явиться лично, чтобы арестовать Хигути, было плохой идеей. Сплетение сверкающих звёзд перекрылось вначале густой копной чёрных волос, а затем чёрными глазами, отчётливо видимыми на бледном лице, искажённом нескрываемым беспокойством. Губы Эл беззвучно шевелились, глаза были широко распахнуты от каких-то не свойственных ему прежде эмоций — удивление? шок? волнение? Лайт не мог определить это, не сейчас, — и только после того, как некоторое время Лайт концентрировался на движении его губ, он понял, что Эл ему говорил. — …очень героически с твоей стороны, Лайт-кун. Ты меня слышишь? Лайт догадался, что Эл ждал какого-то подтверждения. — Да, — ответил он, только немного неискренне. Лайт смутно распознал ощущение давления на спину. Это сопровождалось острой болью в груди, которая в данный момент не имела для него никакого значения. — Где Хигути? — спросил Лайт, решив не откладывая разобраться с этим вопросом. Теперь Эл смотрел куда-то в сторону через плечо. У него было не так много времени, чтобы оценить ситуацию, — похоже, по причине того, что Лайт повалил его на землю. — Я полагаю, он был схвачен, — Эл всматривался в толпу полицейских. Протянув руку, Эл предложил Лайту помочь подняться, и Лайт принял это предложение. Однако именно тогда, когда он сел, резкая боль пронзила его грудь, заставляя практически задохнуться; переждав её вспышку, он всё ещё не мог отдышаться. Глаза Эл расширились от удивления, когда Лайт прижал руку к своей груди, надавливая, но никак не уменьшая разгоревшейся боли. — С тобой всё в порядке? — Эл нахмурился. Лайт выглядел очень ослабленным. — Я не знаю, — прохрипел он, ощущая сильное жжение в спине, распространяющееся на грудь и горло. Как будто наступил сезон гриппа, целыми днями вынуждающий людей приходить на работу больными, теряя половину зарплаты и чувствуя себя совершенно ужасно; казалось, что что-то в его лёгких не позволяло ему полноценно дышать. — Возможно, нам следует кого-то позвать, — успел предположить Эл в тот самый момент, когда Лайт закашлял. Тонкая вязь алых брызг осела на лице и рубашке Эл, на его чистой белой рубашке, освещаемой красным, затем синим, а затем снова красным светом полицейских огней, на рубашке, которую он сбрасывал, если только её касалась хотя бы тень загрязнения. Его рот приоткрылся в ошеломлении, приняв форму широкой «о», что смотрелось бы комично, если бы не тот факт, что кровь Лайта только что оказалась на нём. В этот момент они замерли на несколько ударов сердца, не отрываясь смотря друг на друга, а затем Эл начал двигаться. Он потянулся вперёд, обняв Лайта, похлопав его по спине, обтянутой глубоким чёрным пиджаком; когда он поднёс руку к глазам, он отшатнулся, вглядываясь в окрасивший её красный цвет. — В тебя стреляли? — неверяще спросил Эл, словно у Лайта нашёлся бы ответ на этот вопрос. Лайт почувствовал металлический привкус во рту, предположительно от крови, но Эл и не ждал ответа; Лайта бесцеремонно переложили на бок, прежде чем у него появилась возможность сопротивляться. Давление, оказываемое перпендикулярно наклону его спины, предполагало, что Эл касался его ранения. Далее всё развивалось очень быстро: Лайта окружила полиция, и его взгляд сфокусировался на лице отца, когда тот появился рядом. Он говорил с Эл о чём-то касательно Хигути, но Лайт не мог расслышать больше этих обрывков. Он забыл, что его отец находился здесь, наблюдая, как ему удалось принять на себя выстрел, и теперь он будет стоять в стороне и смотреть, как Лайт истекает кровью. Если он умрёт здесь, кто позаботится о Саю? Это была ужасная, предательская мысль, потому что его отец стоял прямо над ним, — Лайт хотел верить, что отец станет для неё тем, кем он не стал для него, но вспышка внезапной обиды пронзила его грудь, и он осознал, что всё будет так же, как в случае с его матерью, а его сестра останется одна, и отец потратит свою жизнь на то, чтобы впустую пожертвовать всем. Лайт различил голос Эл где-то вдали, но не слышал слов из-за внезапного шума в ушах. Это было его сердцебиение или его дыхание? Он сконцентрировался на процессе вдоха, почувствовав практически неспособность его совершить, и попытался не закричать. Голос Эл был подобен воде над ним: далёкий, искажённый и неразборчивый, даже если Лайт пытался вслушиваться в него. Его отец тоже упал на колени, но говорил по телефону, а не с ним. Он выдохнул, не издавая ни звука. Последняя связная мысль Лайта заключалась в том, что вот он умрёт на асфальте, оставив Саю одну, и никто никогда не поверит, что он не был массовым убийцей, единолично уничтожившим неисчислимое множество людей, когда на самом деле всё, что он когда-либо делал, — только тратил свою жизнь, без энтузиазма изучая экономику, потому что это было болезненно, ужасающе скучно, и он просто хотел жить в стабильности, вместо того чтобы заниматься тем, что он когда-то любил. Это было неподходящее время для такого осознания, когда он должен был вот-вот умереть, но он был спасён от этого кризиса погружением куда-то в своё бессознательное. Последнее, что он увидел, — лицо Эл, охваченное чем-то вроде паники.___________________
Когда он проснулся, он распознал вокруг себя считывание монитором сердцебиения и постоянный, устойчивый звуковой сигнал, который просто напомнил ему, что на самом деле он жив. Монотонный сигнал — и тот факт, что здесь было холодно. Приоткрыв глаза, Лайт определил, что лежит на больничной койке, а всё окружающее пространство тускло освещено из коридора снаружи, но в остальном затемнено на ночь. Лайт поёрзал, но несильная боль в боку заставила снова застыть. Он посмотрел вниз: трубка исчезала под его одеялом, где можно было почувствовать некоторое количество повязок, обёрнутых вокруг его груди. Другая сторона трубки была соединена с небольшим устройством на полу, в котором находилось несколько стеклянных трубок, наполненных красной жидкостью. Оно гудело достаточно громко, чтобы его можно было услышать. Движение справа привлекло внимание Лайта к фигуре, свернувшейся в кресле рядом с его кроватью. Эл по-своему отдыхал рядом с ним, сидя боком и перебросив ноги через подлокотник. Он смотрел в планшет у себя на коленях, но, когда Лайт передвинулся, в ту же секунду поднял на него глаза и сел, опустив одну ногу на пол. — Лайт-кун, — проговорил он. — Мы проснулись на этот раз? Насколько бы Лайт ни чувствовал всё как в тумане, он был почти уверен, что это первый и единственный раз, когда он пришёл в сознание. — Что? — коротко переспросил он. — Ты проснулся? — повторил Эл. — Ты периодически приходил в себя и снова и снова задавал одни и те же вопросы. Для прояснения: нет, у меня под рукой нет дополнительных одеял. В тебя выстрелил Хигути после того, как мы загнали его в угол. Да, о нём позаботились. — В меня… что? Подожди, что это значит? — Лайту не понравилось, как прозвучала последняя фраза, и не только потому, что, когда Эл начинал говорить неопределённо, это обычно означало, что он кружил вокруг чего-то, что, как он знал, Лайту бы не понравилось. — Лайт-кун выглядит замёрзшим, — Эл уклонился от ответа, объяснив своё первое утверждение вместо того, о котором, как они оба знали, спрашивал Лайт, тем самым подтверждая его догадку. — Я подозреваю, что это из-за анестетиков. — Рюга, — Лайт нахмурился. Эл вздохнул, более или менее быстро прекратив играть в непонимание. — К сожалению, после того, как в Лайта-куна выстрелили, один из полицейских не подчинился приказу и начал стрелять в Хигути. Полагаю, он не привык носить огнестрельное оружие в Японии. Хигути умер до того, как мы успели его допросить. Ну конечно. Было ожидаемо, что Эл беспокоился об утрате человеческой жизни меньше, чем о том, что у него не было достаточно времени, чтобы найти зацепку. Но это также означало, что… — Вы нашли орудие убийства? Эл покачал головой. — Я дал указание Ватари собрать вещи Хигути и дождаться моего возвращения, чтобы провести полное расследование. Я хотел сопровождать Лайта-куна в больницу, но я также хочу оставаться тем, кто вычислит это оружие. Было бы лучше, если бы это не стало достоянием общественности. Но оружие ещё не было определено. То, что Эл предпочёл отправиться с ним, а не без промедления узнать, как действует Кира, не имело абсолютно никакого смысла. — Что? — спросил Эл, заставив Лайта вздрогнуть. Лайт не осознавал, что замешательство отразилось на его лице. — Просто я не понимаю, почему ты не захотел остаться там, — объяснил Лайт. — Я имею в виду, мы поймали Киру. Я не понимаю даже того, зачем ты здесь. Выражение лица Эл непонятным образом переменилось. Вместо ответа он задал собственный вопрос — это была привычка, которая действовала Лайту на нервы в течение последнего месяца (по сути, на протяжении всего времени их знакомства). — Почему ты почувствовал необходимость броситься навстречу пуле? Тебе было бы хорошо оставаться там, где ты был. Фактически это устранило бы для тебя значительную угрозу. Я имею в виду, если Лайт-кун — это Кира, — уточнил он. — Ты серьёзно? — Лайта охватило раздражение. Очевидно, даже после всего случившегося Эл будет стоять на своём. — Ты мой друг, как бы ты ни верил в обратное, и я не смог бы просто стоять и смотреть, как тебя расстреляют. Я не Кира и не убийца. Не обращая внимания на вспышку Лайта, Эл откинулся на спинку кресла, рассматривая его с безмолвным интересом. Когда он ответил, его тон звучал успокаивающе: — Конечно. Я должен принести свои извинения, Лайт-кун. Я не собираюсь утверждать, что мне не понравилось то, что ты для меня сделал; я понимаю, что без твоего вмешательства я лежал бы на больничной койке вместо тебя. Я благодарю тебя за это. — Не стоит благодарности, — проговорил Лайт в ответ, успокоившись после сказанных слов. — Ты бы сделал то же самое для меня. Выражение лица Эл словно предполагало, что слова Лайта могли не совсем соответствовать правде. Тем не менее он продолжил: — Я прошу прощения также за то, что подверг тебя риску. Это было крайне безответственно с моей стороны, и я позабочусь о том, чтобы ни тебе, ни твоей семье не пришлось ничего оплачивать. — В этом нет необходимости, Рюга, — возразил Лайт, садясь чуть дальше. — У нас есть страховка. Тебе не нужно ни за что платить. — Я не позволю, чтобы в тебя выстрелили из-за меня, а потом предоставили счёт. Я уже согласовал детали с больницей. Чувства унижения и облегчения в сознании Лайта сошлись в короткой схватке за доминирование. Необходимость Эл платить за его пребывание здесь противоречила его принципам, но… что, если он был серьёзно ранен? Если ему нужно было больше операций? Что у него уже было выявлено? — Смогу ли я продолжить работать над этим делом? — резко спросил Лайт. Клочковатые брови Эл исчезли под его чёлкой. — Я бы поставил в приоритет исцеление, прежде чем возвращаться к вопросу расследования. Я полагаю, Лайт-кун проведёт здесь, в стационаре, по крайней мере ещё несколько дней. Твой врач расскажет тебе подробности, но ты перенёс… — кажется, Эл обратился к воспоминаниям: его голос стал механическим, когда он начал перечислять: — Пневмогемоторакс, который повредил твоё лёгкое, что привело к гипоксии и гемоптизису, — в ответ на пустой взгляд, который Лайт устремил к нему, далее он объяснил: — Тебе не хватало кислорода, и ты кашлял кровью. Врачи хирургическим путём вылечили повреждение лёгкого и вставили дренажную трубку, чтобы слить кровь из грудной полости и снизить давление. Эл снова забрался в кресло, запрыгнув. — Тебе повезло, что ты жив, Лайт-кун. Я бы сосредоточился на осознании этого факта. — Я помог поймать его, — только Лайт вновь заговорил о Хигути. — Я хочу знать, как он это делал. И я хочу обелить своё имя. Эл молча рассматривал Лайта несколько мгновений: его широко открытые глаза походили на прожекторы, когда он словно сканировал лицо напротив. Выражения Эл было трудно распознавать: они всегда были ненадёжными и призванными раскрывать как можно меньше информации о его состоянии или мыслях, но Лайт определил, что конкретно это возникало на его лице, когда он что-либо переосмысливал, будь то информация о деле или его личные предубеждения. Затем Эл улыбнулся. — Лайт-кун прав, — заключил он. — Было бы несправедливо отказать ему в этом. Ты сможешь вернуться после того, как тебя выпишет врач. От сильной усталости Лайт упал назад, на койку. — Спасибо, Рюга, — вздохнул он. — Итак, теперь я собираюсь связаться с твоим отцом. Я отправил Ягами-сана домой, чтобы он сообщил твоей сестре, что ты был ранен во время операции по захвату; он может предоставить тебе подробности того, что он сказал ей по возвращении. Умиротворение, которое пришло с уступкой Эл его просьбе, было разрушено напоминанием об отце. Лайт забыл чувство, которое охватило его, истекающего кровью на тротуаре, — ту глубокую горечь, которая поглотила его при воспоминании о его детстве, — и теперь, когда он всё вспомнил, его пронзило чувство вины. Ещё хуже было то, что Лайт думал, что давняя обида на отца исчезла во время расследования дела Киры, когда Лайт и сам узнал, что значит вкладывать всё, что он имел, в свой долг. Это чувство не покидало его наряду с разочарованием, которое сопровождало каждый момент его бодрствования, поскольку его невиновность продолжала подвергаться сомнению. Лайт не должен был обвинять отца в том, что тот ставил работу выше своей семьи. В конце концов, он никогда не давал клятвы заботиться о двух детях в одиночку; его долгом всегда было прежде всего исполнение закона. Теперь Лайт это понимал. И всё же он всё ещё был расстроен, всё ещё злился на своего отца в то мгновение, которое могло стать для него последним; это был эгоизм, и Лайт боялся снова вернуться к нему. Кажется, Эл заметил его нерешительность. Когда он откинулся назад в кресле, на его лице появилась нехарактерная мягкость. — Я могу подождать до утра, чтобы предупредить Ягами-сана, если Лайт-кун пожелает, — предложил он. Облегчение разлилось в груди Лайта целебным бальзамом. Он выдохнул, не осознавая, что задержал дыхание. — Спасибо, — повторил он. — Я бы хотел этого. Эл кивнул, вновь направив взгляд к голубому свечению планшета, когда Лайт разместился на подушках и закрыл глаза. Вскоре он крепко уснул.