________________________________________
— Я понимаю, что прошло мало времени, — сказал ему Чжун Ли на пирсе. — Но, может, ты бы хотел отправиться со мной в экспедицию? Тарталья бросил на него недоверчивый взгляд, учитывая, что он был, в буквальном смысле, в середине посадки на следующий корабль, возвращающийся в Снежную. Чжун Ли, как и следовало ожидать от воплощения бога, который оставался неизменным в течение многих тысяч лет, выглядел именно так, как он помнил — длинные шелковистые волосы, собранные в безупречный хвост, все также одетый в тот самый сшитый на заказ сюртук, который он так любил. Выражение его лица было таким же безмятежным и непоколебимым. Как будто не прошло нескольких долгих недель с тех пор, как Тарталья ожидал их последней встречи у Северного банка. Сам того не осознавая, он оказался в постановке, в которой стал свидетелем заключительного акта грандиозного фарса, организованного бывшим Архонтом. И хотя в нем были все нужные элементы, которые Тарталья ценил в своих пьесах — гибель древнего бога, город в опасности, и невероятная дружба, возникшая между двумя незнакомцами, — финал оставил горький привкус во рту. Но Чжун Ли все равно был здесь и вел себя так, словно не понимал, что занавес уже опустился и что больше не было никакой необходимости в притворстве с брошенной пешкой Фатуи. Он продолжал идти, несмотря на не слишком приветливое молчание Тартальи. — Путешественник рассказывал, что он встретил редкую траву во время своего визита на Драконий Хребет. Снежный лотос, если быть точным. Легенда гласит, что он обладает почти чудодейственными целебными свойствами, но последняя запись о том, что кто-то сталкивался с ним, была датирована шестьюстами годами назад. К сожалению, он упустил свой шанс получить его из-за некоторых непредвиденных препятствий. Итак, я задумался… Голос Чжун Ли звучал спокойно, с обманчивой мягкостью, который грозил усыпить бдительность Тартальи — вернуться в мирные послеполуденные прогулки по рынкам, из которых он уходил бы с заметно легким сердцем (и, конечно, кошельком). Его голос всегда был притягивающим, полным харизмой, к которой, как предполагал Тарталья, он был невосприимчив. Но он ошибался. Даже сейчас какая-то его часть желала сдаться, вернуться в прежнее состояние неведения, которое позволяло ему так счастливо сосуществовать с таинственным Консультантом похоронного бюро, который, как ему казалось, начал ему нравиться. — Господин Чжун Ли, — перебил его Тарталья ради собственного душевного равновесия, которого уже стало не хватать. — Должен сказать, что с вашей стороны это крайне неподходящее время. Мой корабль должен отплыть в течение часа. Конечно, если вы не ожидали, что я бы бросил все свои более важные дела и отправился куда-то с вами? Несмотря на все усилия казаться невозмутимым, он не смог сдержать язвительности в своих словах. К его чести, у Чжун Ли хватило такта выглядеть, по крайней мере, слегка пристыженным своей дерзостью. — Нет, вовсе нет, — ответил он тихо и как-то приглушенно. Его золотистые глаза были опущены, словно не желая встречаться с его, Тартальи. — Но я все равно надеялся на это. Тарталья стиснул зубы, подавляя волну отвратительных эмоций, кипевших под его кожей. Недели разлуки притупили их, превратив раскаленные ножи во что-то похожее на наждачную бумагу. Но дать волю своим чувствам означало бы, что ему придется признать, почему он так беспокоился. — Во всяком случае, я уже собрал вещи, — сказал вместо этого Тарталья. — Какое совпадение, — ответил Чжун Ли. — Я тоже.________________________________________
Тарталья никогда раньше не служил на Драконьем Хребте. Теперь он, наконец, понимал ауру страха, нависавшую над новобранцами, которым выпадала сомнительная честь осматривать печально известный горный хребет. Внешне он напоминал его дом — резкие ветры, впивающиеся в непокрытую кожу, неумолимые порывы ветра, бросающие в небо постоянный серый, белый снег, насколько могли видеть глаза, — но даже в Снежной не было такого лютого мороза. Мало того, что здесь было холодно, так еще и мрачно и пустынно. Пусто ото всех, кроме самых безрассудных авантюристов и самых отчаянных монстров. Несмотря на весь свой опыт борьбы с суровыми северными зимами и обильным количеством мехов, в которые он завернулся для поездки, Тарталья все еще чувствовал, что промерз до костей. Мороз пронизывал его тело так, как он даже не мог себе представить, высасывая его жизненные силы с каждым шагом. Подавляя дрожь, он думал, что такими темпами его яйца точно отморозятся. Даже Чжун Ли выглядел замерзшим. На его щеках и кончике носа появился румянец — достаточно слабый, но то, как он натягивал на себя более плотный плащ, выдавало его неприязнь к температуре. Его меховой капюшон был низко опущен в попытке защититься от ветра и снега, от пыли ледяных кристаллов, прилипших к его волосам и ресницам. Но это не помогало. Тарталья признавал, что он не раз бросал украдкой на него лишние взгляды. Конечно же, из чистого злорадства наблюдал за тем, что он был не таким идеальным, как обычно. Но какое бы сочувствие ни вызывала его трогательно жалкая внешность, это быстро исчезало, когда Тарталья вспоминал, что, если бы не странные просьбы Чжун Ли, никого из них не было бы здесь и никто не стал бы бороться со стихиями. (он, конечно, просто забыл, что мог бы с такой же легкостью отказать ему и уже быть на пути домой, в другую страну замерзшей тундры) Однако главное, что разжигало его недовольство это то, что с тех пор, как они прибыли сюда, они еще не обменялись более чем парой фраз. Часть его ожидала, что его будут потчевать импровизированными лекциями о богатой истории региона — старые легенды о драконах и проклятиях дошли до Снежной, а Тарталья всегда был в настроении для хорошей сказки. По крайней мере, это сделало бы адский холод более терпимым. Чжун Ли, который держался в нескольких шагах впереди, казалось, был не в настроении для беззаботных шуток. И, честно говоря, Тарталья тоже. Вместо этого они шли в тишине, и только хруст снега под сапогами сопровождал их подъем по склону. — Итак, — сказал Тарталья, изобразив одну из своих легких улыбок, прежде чем потерял всякую надежду на разговор. — Этот Снежный лотос. На что это вообще похоже? Стало бы намного проще, если я бы знал, что вы ищете. Чжун Ли был подозрительно молчалив, его обычно задумчивые мысли сменились чем-то более тяжелыми. Почти мрачными. — Ты знаком с языком цветов? — спросил он вместо этого. Это было странно, он явно уклонялся от того, что Тарталья считал простым ответом. Конечно, он знал достаточно для того, чтобы не вызвать дипломатическую катастрофу —например, послать иностранному садовнику букет оранжевых лилий —или проверять свою еду на наличие яда всякий раз, когда Скарамуш оставлял цветок аконита на подушке. Но более сложные нюансы были совершенно неважны для него. — Я бы не стал утверждать, что я эксперт. А что? — Как ты знаешь, — сказал Чжун Ли, — флориография имеет удивительную историю, насчитывающую тысячи лет. Это была и остается распространенной формой криптографической связи. Однако этот метод часто неточен и ненадежен, поскольку некоторые значения цветов могут варьироваться во времени и культурах. Иногда знаки привязанности истолковывались как презрение. Некоторые недоразумения приводили к междоусобицам, длившимся несколько поколений. Только после того, как в Фонтейне был опубликован первый всеобъемлющий словарь «Язык цветов»*, который— — Как бы это ни было интересно, — вмешался Тарталья, возможно, более грубо, чем требовалось, — какое это имеет отношение к нашей экспедиции? Выражение лица Чжун Ли всегда было непроницаемым — отделенным от царства смертных непостижимым количеством лет — но даже с первого взгляда он мог сказать, что что-то в его выражении закрылось. Тарталья напрягся, его внутренности похолодели, как сосульки, окружавшие их. Что-то похожее на сожаление подступило к его горлу, но к тому времени, как он подумал о том, чтобы извиниться, Чжун Ли снова начал двигаться. — Что правда, то правда, — сказал он, не вдаваясь в подробности.________________________________________
В следующий раз Чжун Ли соизволил заговорить с ним, когда солнце начало опускаться за горизонт. — Нам надо отдохнуть ночью. Тарталья только кивнул в ответ, слишком привыкший и обиженный тишиной, чтобы нарушить ее. Они выбрали для лагеря небольшую поляну, спрятанную за прилично защищенной скалой. Обед состоял из пачки сухих пайков, который снова прошел в молчании. Мясо было слишком сухим, слишком соленым — и все же Чжун Ли упрямо съел его без жалоб. Впрочем, не то чтобы рядом был шеф-повар, которого он мог обучить. Тем не менее, это было далеко от их обычной изысканной трапезы, и Тарталья внезапно почувствовал, что его охватывает яростная тоска по тофу с солью и перцем Сян Лин и нефритовым мешочкам. (но не так сильно, как ему не хватает мягкого поддразнивания Чжун Ли, когда он ведет проигранную битву с лиюэньскими палочками) Впервые ему пришло в голову, насколько импульсивным было его решение. Согласился отправиться в погоню за дикими гусями в опасном, отдаленном месте только потому, что Чжун Ли надеялся, что он это сделает. Ему хотелось спрятать лицо в ладонях и закричать. Он уже мог быть на полпути к родине. Развалившись на борту роскошного люкса и съев виноград из рук, выбранной им Снежнянской красавицы или что-то еще легкомысленно развратное. Вот только выбор привел его сюда — он съежился, чтобы согреться на мерзлой земле, давясь кусочками вяленой свинины с таким количеством соли, что обжег язык, и застрял с компаньоном, который, казалось, совершенно не заинтересован в разговоре с ним. Внезапно Тарталья вскочил на ноги и стряхнул с одежды тонкий слой снега. — Я ложусь спать, — сказал он, не дожидаясь ответа Чжун Ли. Отыскав относительно ровный участок земли с подветренной стороны от импровизированного костра, он положил свой рюкзак и приступил к делу — расчистил снег с помощью Глаза Бога и разложил остальное снаряжение. К счастью, три месяца, проведенные в Бездне, и годы, потраченные на дипломатические инциденты за границей, снабдили его приличным набором навыков выживания. Несколько минут спустя Тарталья закончил вбивать последнюю палку и отступил немного назад, чтобы полюбоваться небольшой, но исправной тканевой палаткой, которая теперь стояла посреди поляны. Все это время Чжун Ли оставался там, где он оставил его, сидя у огня с маленькой керамической чашкой чая, небрежно сжатой в руках. Его взгляд был устремлен на снег перед ним, а сам он казался погруженным в свои мысли. Ни разу он не взглянул в его сторону. Тарталья подавил внезапный всплеск раздражения. — Разве вы не собираетесь поставить палатку? — спросил он. Чжун Ли медленно моргнул, словно пораженный столь неожиданным обращением. — В этом нет необходимости, — сказал он после долгой паузы. — Мое тело не нуждается в отдыхе, как нуждаетесь в этом вы. Я лучше подежурю. В его животе образовалась яма, давящая на него, как кусок свинца — или как золотое Сердце Бога, которое должно было принадлежать ему, зажатое между острыми ногтями пальцев этой женщины. Его беспокоило еще одно напоминание о непохожести Чжун Ли — осознание того, как мало у него шансов понять прихоти древнего бога. — Как пожелаете, — заключил Тарталья, возвращаясь в свое укрытие. Но образ Чжун Ли, сидящего под падающим снегом, остался в его сознании — свет костра, пляшущий в его золотых зрачках, то, как его пальцы в перчатках сжимали чашку. Каким маленьким он выглядел, будучи закутанным в плащ. Тарталья думал, что было бы легко проскользнуть в относительное тепло своей палатки и позволить брезенту упасть между ними. Оставить бывшего Архонта на милость стихий, как он и хотел. Как он и ожидал, его злобные мысли не приносили ему никакого утешения. Они только продолжали царапать его легкие, открывая еще один шрам в его растущей коллекции нанесенных самому себе ран. Его рука на мгновение застыла на пологе, вцепившись в плотную ткань, пока он не успокоил дыхание. Он обернулся, и его предательский взгляд тут же вернулся к Чжун Ли, притягиваемый к нему, как мотылек к пламени. — … давайте мне свою палатку, — потребовал он, неохотно предлагая перемирие так же, как бросил бы ему вызов. — Я установлю её. Недоумение Чжун Ли было ясно видно по тому, как расширились его глаза, и по неуверенности, написанной по линиям его плеч. Точно такой же взгляд был у него при первой их встрече — когда Тарталья импульсивно бросился спасать его от гнева продавца драгоценностей, которого он так жестоко оскорбил. При виде этого выражения на его лице сердце его затрепетало в равной мере от ностальгии и сильного предчувствия чего-то плохого. — А, — сказал Чжун Ли после более долгой и многозначительной паузы. — Это очень мило с твоей стороны, но… То, что осталось от настроения Тартальи, тут же испортилось, когда его рвение помочь снова растоптали. Во рту у него появился металлический привкус, когда он попытался сдержать отвратительные чувства, которые грозили выплеснуться из него, как грязь. Однако острая, горькая улыбка прорезала его лицо. — Для того, кто так жаждал заполучить меня в эту экспедицию, у вас действительно странные способы показать это, господин Чжун Ли, — слова Тартальи были полны ядовитых колкостей, которые стремились разрубить этого бесчувственного бога до костей, разрезать его божественный сосуд, пока они оба не стали бы такими же пустыми. — Или вы вдруг решили, что вам не к лицу продолжать искать милостей у кого-то вроде меня? Чжун Ли не вздрогнул от внезапного проявления враждебности, но Тарталья этого и не ожидал. Чего он не ожидал, так это того, как его обычно безупречная осанка заметно сгорбилась под тяжестью усталости, не подобающей высокому и недостижимому божеству. — Это не входило в мои намерения, — сказал он тихо, настолько тихо, что Тарталья едва мог уловить его растущее возмущение. — Позволить тебе чувствовать себя таким недооцененным. Просто я не додумался взять её с собой. Ну, палатку. Несколько долгих секунд Тарталья чувствовал себя окаменевшим, его плоть превратилась в камень, как если бы сам Рекс Ляпис поразил его своими силами. Громкий шум ревел в его ушах, когда его чувства пришли в замешательство, жар, пульсирующий от его гнева, внезапно стал бесцельным. — Как вы могли забыть… — Тарталья оборвал себя, отчасти потому, что был слишком недоверчив, чтобы произнести хоть слово, а отчасти из-за смущения от того, как пронзительно прозвучал его голос. Вместо этого он промаршировал через поляну и рывком распахнул сумку Чжун Ли. В которой не было практически ничего, как и подозревал Тарталья. Он должен был знать, что если бог мора мог ежедневно забывать мору, то, конечно, он также забыл бы упаковать палатку. Кроме нескольких пайков, дополнительных постельных принадлежностей и маленького чайника — того самого, за который, как он помнил, выложил сотни тысяч моры, чтобы купить для Чжун Ли, — в нем не было почти ничего, что могло бы пригодиться в замерзшей пустоши. Чжун Ли смотрел на него несколько настороженно, и его лицо темнело еще больше. — Просто, — произнес он, задыхаясь от собственного раздражения до такой степени, что на глаза навернулись слезы. — Просто переспите со мной. Он сказал это быстрее, чем успел прогрузить его мозг, но что-либо менять было уже поздно. Удивление на лице Чжун Ли усилилось, как желание Тартальи броситься в одно из многочисленных замерзших озер Драконьего Хребта. Тарталья решил сохранить хладнокровие, вместо этого натянул напряженную улыбку, как будто он всегда хотел сказать именно это. Смущение на его щеках могло бы быть объяснено холодом, а краска стыда, вспыхнувшая на загривке, хорошо скрыта одеждой. — С моей стороны было бы неправильно подвергать вас воздействию холода, когда эта палатка вполне пригодна для нас обоих. И отсюда я вижу, как дрожат ваши пальцы. Чжун Ли долго не двигался, тупо глядя ему в глаза, словно пытаясь оценить его искренность. Наконец он опустил голову в знак согласия. — Но тогда я буду тебе мешать. Тарталье почудился румянец на чужих щеках.________________________________________
Проблема была в том, что Тарталья понял только несколько минут спустя, что его палатка предназначена для одного. Холод проклятых гор пытался просочиться сквозь брезент, но толстых мехов, которые он разложил, было более чем достаточно, чтобы сдержать его. Чжун Ли тоже внес свой вклад, сняв плащ и накинув его на них для дополнительного тепла. Плащ был невероятно тонкой работы — такой, какой настоящий искатель приключений не решился бы взять с собой в столь опасную экспедицию, — с текстурой, похожей на тончайший шелк, отделанный коричневым мехом с золотым наконечником, который оставался совершенно теплым и мягким на ощупь, несмотря на сильный холод. Тарталья предполагал, что он, должно быть, принадлежал какому-то редкому, величественному существу. Он думал, было ли это обидно быть низведенным до дорогого одеяла, или, возможно, это было бы честью для возможности согреть постель бывшего Гео Архонта. Но на самом деле он зациклился на плаще только для того, чтобы отвлечься от его владельца. Чжун Ли спал, отвернувшись от него и аккуратно свернувшись на боку. Он словно совсем не смутился, оказавшись в такой тесноте. Достаточно близко, чтобы чувствовать тепло, исходящее от его тела, настолько сильное, что он почти забыл, что только кусок брезента отделял их от суровой вечной зимы. Его дыхание сбилось в груди — как будто маленькое трепещущее насекомое, пойманное в клетку из его костей, отчаянно билось о стены, пытаясь вырваться. Воротник мантии Чжун Ли распустился, соскользнув вниз ровно настолько, чтобы обнажить узкую полоску бледного нефритового плеча, контрастирующую с темными прядями его распущенных волос, — и это будило в нем дикое желание обхватить их пальцами и дернуть. Такое же желание могло возникнуть у ребенка, чтобы нарушить тишину чистого озера или оставить свой след на равнине, покрытой свежевыпавшим снегом. Вот так, без стены своей обычной безукоризненной внешности, невозмутимый бог камня и контрактов выглядел… нежным. Смертным, подумал Тарталья. Тарталья неловко заерзал под простынями — жар был почти невыносимым, прилипал к коже с удушающей настойчивостью, мысли оказывались в полном беспорядке. Говорят, что сердце холодеет вместе с телом, но, возможно, верно и обратное. Что-то в том, что он был прижатым к объекту своего негодования, затрудняло чувство обиды. Особенно когда Чжун Ли шевелился, зарываясь глубже в простыни со слабым, сонным стоном. Именно тогда новое откровение обрушилось на него с силой Митачурла. Что Чжун Ли был близко, достаточно близко, чтобы он мог дотронуться. Достаточно близко, чтобы он мог провести пальцами по волосам. Провести языком по гладкой поверхности шеи. Проникнуть во впадину его груди, чтобы он мог ощутить форму своего сердца. Его собственный пульс начал ускоряться, адреналин растекся по венам, как будто он убил целое войско врагов, хотя он лежал совершенно неподвижно. Он все больше и больше ощущал нежный аромат, исходящий от тела Чжун Ли — слабые нотки шелковицы, смешанные с богатым земным мускусом, который медленно сводил его с ума. Тарталья, Одиннадцатый из Предвестников Ее Величества, повсеместно рассматривался как стихийное бедствие в человеческом теле — нечто, что могло быть направлено только на их врагов, но не подавлялось. Сдержанность никогда не была его сильной стороной, как бы долго он не оттачивал свое мастерство. Вот почему он, наконец, протянул руку, преодолевая барьер, продиктованный этикетом и приличиями, чтобы обвить пальцами мягкую прядь волос Чжун Ли. В то же время запретный трепет вспыхнул в его груди, искра той же эйфории, которую он испытывал, когда стоял над Экзувией с триумфом в венах. Его рука, которая так твердо держала оружие или лук, дрожала, когда он поднес её к лицу, удивляясь его текстуре на своей щеке — как он почти светился в свете костра, как золото или комета, проносящаяся по небу— — … Чайльд? Внезапно Тарталья погрузился в ледяную воду, и замерзшая земля ушла у него из-под ног. Он отшатнулся, вздрагивая, словно его наэлектризовала собственная иллюзия. — Чжун Ли! — воскликнул он с обличающей тревогой. — Ахаха, я вас разбудил? Чжун Ли сдвинулся, медленно поворачиваясь, пока они не оказались лицом друг к другу. Выражение его лица было спокойным, с едва заметным следом сонливости в полуприкрытых глазах, и снова Тарталья онемел от его неземной красоты. Какое-то время они молчали. Чжун Ли, по-видимому, все еще стряхивал последние остатки сна, в то время как Тарталья торопливо перебирал сотни оправданий. Какова бы ни была причина, они оба продолжали смотреть друг на друга, лежа на боку и пристально глядя друг на друга, пока двусмысленное молчание растягивалось. Безвыходная ситуация нарушилась, когда Чжун Ли нахмурился. Его ресницы опустились ниже, обмахивая золото его глаз… и его взгляд безошибочно пал на длинные пряди волос, которые Тарталья все еще крепко сжимал в кулаке. Небольшая часть Тартальи всегда задавалась вопросом, несмотря на заявления Чжун Ли об обратном, действительно ли бывший Архонт планировал совершить божественное возмездие на него за то, что он выпустил древнего Ужаса Бури на свой ничего не подозревающий народ. Теперь он почти был уверен, что пришло время его суда. Со смесью трепета и возбуждения Тарталья заранее готовился к схватке — возможно, копье между ребер или метеорит в лицо — за святотатственное преступление-посягательство на божественное тело Рекса Ляписа. Вместо удара была гладкая нежная ладонь, прижавшаяся к его щеке. — Чайльд, — произнес Чжун Ли. Его голос был смущающим и мягким, с примесью чего-то, что он мог бы принять за нерешительность. Медленными, неторопливыми движениями он придвигался все ближе и ближе, давая ему достаточно времени, чтобы уклониться. Он двигался, пока их лица не оказались всего в нескольких дюймах друг от друга, пока он не был в состоянии сосчитать каждую из этих длинных, пушистых ресниц, пока белые клубы их дыхания не смешались вместе. Пока не было преодолено даже это последнее расстояние. Тарталья даже не мог себе представить, насколько разрушительной была эта атака — легкое прикосновение нежных, как лепестки, губ к его собственным, как мимолетное прикосновение крыльев бабочки, — настолько слабо, что он едва сумел вообразить это. Но это подействовало на него так неожиданно, как если бы его сердце пронзили гарпуном. — … Чжун Ли… что?.. — болезненно хрипнул Тарталья, его руки в бесполезном дрожании сжались вокруг пустоты. Настала очередь Чжун Ли смущенно отшатнуться, унося с собой тепло, которое Тарталья отчаянно хотел поймать. Нехарактерная для него нерешительность вернулась, та же неприятная атмосфера, что висела между ними, как саван. Только на этот раз Чжун Ли не отступил в тревожное молчание, а вместо этого устремил взгляд на руку Тартальи. Ту, что до сих пор держала его волосы. — Ты же хотел, чтобы мы переспали, нет? Это, в сочетании с вопрошающе наклоненной головой и надеждой в янтарных глазах Чжун Ли, наносит смертельный удар, от которого, как думал Тарталья, он никогда не оправится. Он издал звук, похожий на последний предсмертный визг ласки моры, и он бы упал от шока, если бы уже не лежал на земле. Казалось, что прорвало плотину, а его осажденный разум немедленно вызвал множество мрачных образов, которые подобно стрелам вонзились в его чувства. (Чжун Ли задыхался, Чжун Ли распластался под ним, еще более растрепанный, чем он уже был, золотые глаза словно расплавились от желания, мягкие губы блестели, когда они произносили слоги его имени, Чжун Ли умолял—) — Если только, — сказал Чжун Ли, сомнение медленно покидало его при явном желании на лице Тартальи. Его губы тут же изогнулись в легкой, но понимающей улыбке, — я неправильно истолковал твои слова? Эта красивая, сводящая с ума улыбка заставила Тарталью вернуться в движение, и он бросился вперед, как одержимый. Он целовал его так, словно тонул, отчаянно пытаясь наполнить легкие запахом Чжун Ли, опустошая его рот — челюсть, шею — со всем грубым инстинктом и без всякой утонченности. Он целовал его с тем апофеозом многих недель невысказанных слов, предательства и вины, надежды и тоски, разрушительных чувств, которые оставались гноиться в нем, как открытая рана. Его пальцы двигались так, словно жили своей жизнью, извиваясь и царапаясь, впиваясь в его длинные, гладкие локоны, удерживая его на месте, чтобы бывший Архонт снова не выскользнул из его хватки. К тому моменту, когда Тарталья отстранился от Чжун Ли, он уже задыхался, переоценив свою способность задерживать дыхание. Точно так же, как в его бреду, Чжун Ли лежал под ним, его губы были искусанными и мокрыми, его идеальные волосы, наконец, растрепались от его иступленной хватки. Его одежда также была в полном беспорядке, играючи раскрывшись в тонкой ткани и оставленной лужицей вокруг его локтей, давая ему ясный взгляд на слабые красные отметины, украшающие его когда-то безупречную кожу. В отличие от него дыхание Чжун Ли было все еще раздражающе ровным, и единственным доказательством того, что на него вообще повлияли поцелуи Тартальи, был румянец на его щеках, довольный изгиб губ и ответная твердость, прижимающаяся к его собственной бушующей эрекции. Но, как всегда, именно глаза Чжун Ли завораживали его, более искренние, чем он когда-либо видел, и наполненные безошибочной любовью. — Господин Чжун Ли, — пробормотал Тарталья с внезапной вспышкой застенчивости, когда его лицо покрылось багровым цветом, как его маска, от резкого осознания того, что под его бедрами находился тот, кого он так сильно желал — Рекс Ляпис. Древнее божество, жившее тысячи лет, убившее бесчисленное множество богов, создавшее одну из величайших империй в истории человечества и, вероятно, забывшее больше, чем Тарталья мог когда-либо знать. Но для Тартальи, еретика, воспитанного учением Бездны и окрашенного в красный цвет завоевания, он был заинтересован только в том, как сделать его своим. Он хотел, чтобы Чжун Ли смотрел на него с тем же восхищением, которым тот смотрел на свои драгоценные вещи. Он хотел слушать его рассказы до тех пор, пока солнце не обратилось бы в прах и звезды не упали с неба — приковать его к себе цепью, вырезать на его коже неизгладимую метку, брать его до бесчувствия перед испуганными глазами его поклонников— Он мог не знать, что ожидало его завтра, но он точно знал, что хотел это все: Чжун Ли, Рекса Ляписа, Моракса, да чего угодно, так, как никогда не хотел никого другого. Он мог получить его любым способом. Я думаю, что мог бы полюбить тебя, пронеслось в голове Тартальи. — Я собираюсь трахнуть тебя, — выпалил он вместо этого. Конечно, у него никогда не будет возможности сделать это, так как прямо сейчас он умирал от унижения, особенно когда Чжун Ли тихо фыркнул, а потом громко засмеялся. На этот раз он поддался желанию спрятать лицо в ладонях и застонать, кончики его ушей заалели так, что могли осветить небо. — Возможно, твой, эм, сексуальный вопрос не помешало бы немного уточнить, — попытался утешить его Чжун Ли, но это не возымело большого эффекта из-за того, что у него выступили слезы от смеха. — Но твоя непредвзятая прямота и искренность освежает как всегда. Тарталья обессилено и бесцеремонно опустился на эту прекрасную мощную грудь Чжун Ли и зарылся лицом в изгиб его шеи, как капризный ребенок, которым он и являлся. — Господин Чжун Ли, — с загадочным тоном сказал он. — Для того, кто считается Богом контрактов, вы действительно несправедливы. Я страдал от вашего неожиданного предательства в течение последних нескольких недель, и в довершение всего вы еще и игнорировали меня весь день. Интересно, как вы собираетесь загладить свою вину передо мной? — Ах, да, — задумчиво бормотнул Чжун Ли, и его тонкие брови сошлись в хмурой гримасе, которую Тарталья всегда находил милой, так как это была та самая гримаса, которую он часто носил, обдумывая особенно трудную покупку. — Ты прав в том, что я проявил небрежность по отношению к твоим чувствам. Я воспользовался непропорционально большим преимуществом твоей доброй воли, а также изрядной долей твоей моры. Однако… — Однако? — Очень жаль, но я, кажется, оставил свою мору дома, — ответил Чжун Ли со всей серьезностью мира, если бы не плещущийся в его глазах намек на озорство. — У меня не было бы другого выбора, кроме как предложить свое тело в качестве выкупа. — В таком случае, — сказал Тарталья, прильнув к его губам с голодным предвкушением, — я буду использовать его, пока не буду удовлетворен.________________________________________
В Драконьем Хребте начался новый день, свежий снег отражал ослепительные лучи солнца. Горный хребет был таким же пустым, как и всегда, и к тому же его скудные обитатели дали некоему недавно образованному плато широкое, страшное пристанище. Тарталья удовлетворенно дышал, притягивая своего спутника поближе, чтобы согреться. Они свернулись вместе на том, что осталось от плаща Чжун Ли, единственного, что уцелело после их ночного буйства. Палатка, которую он с таким трудом поставил две недели назад, давно развалилась, ее составляющие части разлетелись на все четыре стороны. Но сложная золотая конструкция, которую Чжун Ли сонно вылепил вокруг них, выполняла потрясающую работу по защите от холода. Он более чем заслужил право наслаждаться объятиями после секса, учитывая, как усердно он старался всю ночь. Достаточно сильно, что они, скорее всего, нашумев, разбудили проклятого дракона, погребенного под руинами. Он не мог не улыбаться этой легкомысленной школьной влюбленностью, когда собственнически водил рукой по многочисленным отметинам, которые он лично пообещал себе оставить на прекрасной коже Чжун Ли, покрывая почти каждый дюйм яркими цветами красного и фиолетового. — Значит, все это было частью твоего легендарного плана? — пробурчал он в его затылок, ухмыляясь, когда Чжун Ли отталкивал блуждающие руки от своих тщательно прокушенных сосков. Каждый укус, который он, возможно, чувствовал, когда Чайльд взял его во второй раз, испарился в самодовольное удовлетворение ко второму или третьему разу, когда он накачал стонущего бывшего Гео Архонта своей спермой. — Во-первых, там не было никакой редкой травы, не так ли? — Снежный лотос, — ответил Чжун Ли после достаточно долгой паузы, заставившей Тарталью подумать, что он правда заснул, — действительно чрезвычайно редкий и ценный цветок, и растет он только в самых холодных и отдаленных районах. Он может быть использован для выведения токсинов из крови и обладает украшающими свойствами. — О? — дразнился Тарталья, тут же хватаясь за последнюю часть фразы. — Тогда, может быть, мы продолжим наши поиски после того, как отдохнем? Хотя, должен сказать, что я не могу себе представить, чтобы кто-то с твоей потрясающей внешностью нуждался в его эффектах. Чжун Ли издал смешок и томно повернулся в его объятиях, пока их лбы не прикоснулись, соединяя их ноги вместе, и добавил: — Его значение во флориографии различно в разных культурах. В некоторых случаях цветок лотоса может символизировать просветление и новые начинания. В других… отчуждённую любовь. Тарталья моргнул, когда до него дошел смысл сказанного, нежный жар скопился у него в животе и поднялся к щекам. Он ошибся, предположив, что Чжун Ли нечем его удивить. — Итак, — он надеялся, что это не прозвучит так же растерянно, как он чувствовал себя. — Это значит, что ты… — … да, боюсь, я уже не такой смелый, как раньше, особенно когда дело доходит до любовных дел, — досадливо сказал Чжун Ли, как будто это не он только что скакал на гигантском чертовом члене наследия Тартальи до головокружительного оргазма несколько минут назад. Если Тарталья раньше не был уверен, то теперь знал, что Чжун Ли стал его смертью. — Я не был уверен, что мои авансы будут приняты, учитывая обстоятельства нашей последней встречи. Я надеялся, что мы придем к этой горе, чтобы найти… перемирие. — Ну, — сказал Тарталья, обнимая Чжун Ли за талию и подтягивая его к себе на колени. — Не знаю, как ты, а я бы сказал, что нам не помешало бы еще три раунда примирения. Он улыбнулся, и впервые ему показалось, что улыбка может быть до ушей, особенно когда он поймал ответную улыбку Чжун Ли на своих губах. — Три так три, — согласился Чжун Ли.________________________________________
Extra — Нуууу, господин. Насколько я был хорош? — Если тебе нужна моя объективная обратная связь, то, то, чего тебе не хватало в технике, ты наверняка восполнял с энтузиазмом. — … я, конечно, был бы гораздо более оскорблен, если бы не увидел, как ты вздрогнул, когда пытался встать. — Чайльд!________________________________________
Extra 2 — Как жаль, что твой плащ пострадал, — заметил Тарталья, когда они возвращались в Ли Юэ, на этот раз сцепив пальцы. — Не волнуйся, — сказал Чжун Ли с улыбкой. — Он был сделан из материалов, которые у меня валялись. Тем не менее, Тарталья решил взять на себя ответственность — это действительно было красивое одеяние. Если бы он знал, что было бы с ним прошлой ночью, то провел бы больше времени, любуясь им. Но было что-то знакомое в этом теплом золотисто-коричневом мехе и его мягкой шелковистой текстуре… Тарталья остановился как вкопанный, отчего Чжун Ли чуть не споткнулся, глядя на него удивленно. — Господин Чжун Ли, — сказал он, будучи в глубоком почтении и ужасе, — пожалуйста, скажи мне, что ты не сдирал кожу с Экзувии, чтобы сделать плащ!