+++
Чувствую, как яркое солнце светит мне прямо в глаза, заставляя проснуться, и пытаюсь перевернуться на другой бок, но моё тело сильно затекло, долго находясь в одном положении, ведь я уснула… на полу. Вымученно простонав, ложусь на спину и наконец разлепляю веки, часто моргая, чтобы привыкнуть к свету. В висках неприятно пульсирует, а во рту так сухо, что тянет хорошо прокашляться. Это всё признаки похмелья, ведь я вчера сильно налегала на шампанское, а после, вероятнее всего, ещё умудрилась понизить градус. И это привело меня к тому, что я спала на полу, даже не добравшись до кровати, возле которой прилегла вздремнуть. Протерев глаза руками, поднимаюсь на ноги и оглядываю гостевую спальню: мои туфли валяются у входа, на кресле в углу спит какой-то парень, тихо похрапывая, а на двуспальной кровати уснули две девушки и посередине мужик в белом смокинге — мне ничего не осталось, как лечь спать на пол. Запускаю пальцы в растрёпанные волосы, но мне не удаётся их зачесать назад, потому что пряди слиплись из-за ведра лака, который пришлось вылить мне на голову, лишь бы закрепить причёску на весь день. Атласная ткань платья неприятно липнет к телу — наверное, вчера я что-то разлила на себя, — и от меня пахнет так, словно я была не на свадьбе брата, а копала колхозное поле, соревнуясь в игре «Кто больше гектаров перекопает столовой ложкой?». Замечаю над туалетным столиком маленькое круглое зеркало и, еле перебирая ноги, семеню к нему, несколько раз зевая, чтобы взбодриться. Взглянув на своё отражение, закрываю рот ладонью, чтобы не вскрикнуть от увиденного ужаса, и принимаюсь усердно вытирать пальцами потёкшую тушь на щеках, параллельно ища на столике салфетки, чтобы стереть размазанную красную помаду (какой леший вынудил меня выбрать этот цвет?). В итоге я делаю только хуже, потому что моё лицо выглядит так, будто я пила пять дней подряд, а после меня трижды изнасиловали на заднем дворе в кустах. Бросив дурацкую затею, вновь оглядываю комнату, нахожу рядом с кроватью потрёпанный букет невесты, который случайно вчера оказался у меня в руках, и закатываю глаза, ведь мои попытки перепить дедушку Оливера начались именно из-за злосчастных роз. Тяжело вздохнув, подбираю свои туфли и покидаю комнату, стараясь не нарушить сон мирно спящих гостей (честно, я вижу их впервые). В коридоре стоит полная тишина, даже из соседних помещений не доносятся звуки и голоса, поэтому я на носочках крадусь к лестнице, как настоящий ниндзя, чтобы спуститься на первый этаж и добраться до ванной, где я смогу принять бодрящий душ. Спустившись, преодолеваю небольшой холл, что украшен цветами и воздушными шариками, большинство из которых сдулись или лопнули, и нахожу в коридоре нужную дверь, запираясь в ванной и вылезая из ужасно тесного платья. Оказавшись в одном нижнем белье, осознаю, насколько ленивой и пьяной я была вчера, что не сняла лифчик, а теперь чувствую невероятное облегчение, когда от него избавляюсь. Когда откручиваю вентили, струи прохладной воды попадают на лицо, и я блаженно протираю глаза, избавляясь от следов вчерашнего макияжа. Душ меня очень бодрит, и я чувствую себя свежей и помолодевшей, когда выхожу из кабинки. Кроме убитого платья и кружевного нижнего белья, из одежды у меня ничего нет, поэтому я обматываю себя белым махровым полотенцем и решаю быстрее добраться до своей комнаты, чтобы переодеться в чистые вещи. От водных процедур меня отвлекает осторожный стук в дверь, и я прижимаю руки к груди, будто незваный гость стянет с меня полотенце, чтобы узреть красные следы от лямок бюстгальтера с пушапом. — Да? — Габби, это ты? — узнаю голос Одри и успокаиваюсь, потому что ей будет интереснее смотреть на моего голого братца, чем на меня. Какая мерзость. — Слава богу, я тебя нашла. — Что случилось? — я прислоняюсь ухом к деревянной поверхности и прислушиваюсь. — Мне срочно нужна твоя помощь, так что скорее выходи. — Понимаешь, Одри, — усмехнувшись, оттягиваю край полотенца, — я сейчас не могу, давай позже. — Габриела, не капризничай, — представляю, что новая жена Луи топает ногой, — я без тебя не справлюсь. — А что случилось, что ты выгоняешь меня из ванной в голом виде? Одри некоторое время молчит, и я начинаю думать, что она случайно во время брачной ночи убила моего брата, а теперь ей нужна помощь, чтобы спрятать труп. Если об этом узнают и напишут в газетах, то заголовки будут очень интересные: «Голая девушка пыталась закопать родного брата после его свадьбы». — Я потеряла кольцо, — виновато признаётся девушка, и мне даже кажется, что она сейчас расплачется. — Я проснулась, а его уже не было, потом вспомнила, что снимала его вчера, когда участвовала в дебильном конкурсе. Я уверена, что оно под навесом, где стоит стол. — Так попроси своего мужа, чтобы он тебе помог, — всплёскиваю руками, говоря очевидные вещи. — Зачем же ты тогда за него вышла? — Луи не должен об этом знать, да и он спит ещё. Тяжело вздохнув, потираю уголки глаз и запрокидываю голову назад, прислонившись спиной к двери. Кажется, это утро будет самым худшим в моей жизни. — Габби, пожалуйста, — умоляет Одри, настойчиво стуча костяшками по двери. — Выходи. — Я не могу, у меня нет никакой одежды и голова мокрая. — Возьми полотенце. Мне нужно найти кольцо раньше, чем проснётся Лу. Как только Томлинсон мог жениться на ней? Видимо, Одри так надоела выносом мозга по поводу свадьбы, что Луи ничего больше не оставалось. Нет, я люблю Одри, она классная, но не тогда, когда уговаривает меня нагишом искать кольцо на лужайке. — Габриела, выходи, или я выломаю дверь. — Я хочу на это посмотреть, как ты будешь бить своими маленькими ручонками. — Ты такая же вредная, как твой брат. — Мы оба тебя очень любим, — улыбаюсь, словно девушка может меня видеть. — Габби, открой дверь, — она начинает хныкать, — это будет быстро, у тебя глаз-алмаз, ты сразу же найдёшь кольцо, никто не увидит нас. — Одри, у меня есть только полотенце, чтобы прикрыть свой зад, мне нужно время, чтобы переодеться, — в ответ тишина, и я издаю стон. Знаю, что Одри ужасно упрямая и с ней невозможно спорить, поэтому заправляю уголок полотенца внутрь и, подобрав свои туфли, открываю дверь. — Ладно, идём. — Ты лучшая, — девушка радостно хлопает в ладоши, подпрыгивая на месте, и хватает меня за руку. — Давай скорее, пока рабочие не начали уборку. С утра пораньше Одри Янг (не могу привыкнуть называть её Томлинсон) выглядит потрясающе: каштановые волосы до плеч аккуратно уложены с ровным пробором посередине, белая рубашка заправлена в джинсовые шорты и расстёгнута на две верхние пуговицы, и на стройных ногах белые балетки. А рядом я: страшный уродец с опухшим лицом и ураганом на голове. — Вы с Луи подарите мне на Рождество собаку. — Но у твоей мамы аллергия на шерсть. — Собаку, Одри. — Ладно, я сообщу об этом Луи. Я пытаюсь на ходу застегнуть ремешок на щиколотке и удержать полотенце, когда девушка, сжав кулаки, воинственно направляется к площадке, где проходило всё веселье. Покинув особняк, чувствую себя максимально некомфортно, отчего сутулюсь и оглядываюсь по сторонам, лишь бы не встретить какого-нибудь извращенца. Миссис Томлинсон отодвигает полупрозрачную белую штору и заходит под навес, куда семеню и я, с трудом успевая за ней, потому что каблук предательски застревает в мягкой земле. Девушка принимается заглядывать под каждую скатерть, нагибаясь под стол, а я прохаживаюсь вдоль столиков, взглядом пробегаясь по траве, потому что в этом маленьком куске ткани я не могу даже присесть. В этом всём можно найти свои плюсы: у меня будет собака, о которой я мечтала ещё с семнадцати лет, когда увидела далматинца у своей одноклассницы и она сказала мне, что у меня никогда не будет домашнего питомца, потому что я полное ничтожество. С тех пор я хочу уделать её и доказать, что я могу быть самой лучшей хозяйкой. Да и таких приключений у меня ещё не было — будет что в старости рассказывать внукам Томлинсона. Я нахожу золотое колечко в траве возле импровизированной сцены, на которой вчера тамада объявлял конкурсы и родственники говорили свои поздравления новобрачным, и подбираю его, сдувая невидимые пылинки. — Есть! — я радостно выкрикиваю, поднимая украшение в воздух, и круто разворачиваюсь, отчего меня уносит в сторону. — У меня кольцо. — Габби, ты святая, — прижав ладонь к груди, Одри быстро идёт ко мне и крепко обнимает. — Тогда в угол гостиной повесь мою икону, — хлопаю ладонью по спине девушки и отдаю пропажу. — Никогда не теряй, или я скажу Луи подать на развод. — Ты как скажешь, — она усмехается и надевает колечко на безымянный палец. — Про собаку не забудь, — говорю ей в спину, когда жена брата удаляется, и замечаю на одном из столиков бутылку вина. Ну, мне же нужно похмелиться. Сначала вдыхаю виноградный запах, а затем пью из горла, хмурясь от кислого привкуса. Вытерев губы тыльной стороной ладони, ставлю бутылку обратно на стол и опираюсь на него руками, приводя мысли в порядок. — А ты, видимо, пьёшь ещё со вчерашнего дня. Замираю, уставившись в одну точку, и всё тело покрывается мерзкими мурашками. Я вроде бы узнаю этот хриплый тягучий голос, но от этого ещё страшнее поворачиваться. Я стою перед парнем в полотенце, на каблуках и с мокрыми волосами, не представляю, что может быть ужаснее. Я надеялась, что это отвратительное утро не может быть хуже. Набрав в лёгкие побольше воздуха, зажмуриваюсь и поворачиваюсь, надеясь, что у меня белая горячка и здесь никого нет, кроме меня. Открываю один глаз, затем второй и вижу высокого парня в белой футболке и чёрных скинни-джинсах (он тоже выглядит утром отлично). Гарри Стайлс. Меня очень заинтересовала его фамилия, когда я читала список гостей на свадьбу. Как позже выяснилось, он старый знакомый Луи, с которым он познакомился на вечеринке в честь Дня рождения нашей сестры Лотти, но я так и не поняла, как Гарри получил приглашение на свадьбу. Кроме фамилии, ничего интересно в нём не оказалось, в чём я убедилась, когда он пытался сказать нелепый тост, и хлопал ему (и то не в тему) только дедушка Оливер откуда-то сзади, потому что был подшофе. Парень изучает мой внешний вид, пробегаясь взглядом зелёных глаз по телу, и скрещивает руки на груди, а я цепляюсь за огромное количество чернильных рисунков на его предплечьях и могу отметить, что у него отличные бицепсы, отчего короткие рукава футболки готовы треснуть по швам. Не в моём вкусе — слишком смазливое лицо. — Что-то забыл здесь? — опираюсь поясницей на стол и строю такой вид, будто не я здесь без одежды, а он. — Решил пройтись по свежему воздуху, — Стайлс делает шаг вперёд. — В доме стоит жуткий запах перегара. А это случайно не ты вчера устроила драку по пьяни? Если так посмотреть, драка началась из-за меня, но я в ней не участвовала, скрываясь за сценой с бутылкой шампанского. — А это случайно не ты пытаешься тупо и неудачно меня подколоть? — деланно улыбаюсь и, схватив бутылку вина, выхожу из-под навеса. — Я хотя бы не алкоголик и не хожу по улице в чём мать родила. — Не трогай мою мать, — кидаю на него презирающий взгляд и прижимаю руки к телу, чтобы не дать полотенцу упасть. — Я живу в свободной стране, могу носить, что хочу. — Ты в Британии, — спрятав руки за спиной, он зачем-то идёт за мной. — Это не меняет дело, — развожу руками, держа бутылку за горлышко. — А вообще, меня подставили. — Раздели и всунули бутылку? Ему смешно, а я говорю правду. Моё утро просто не задалось. Стайлс уже меня бесит, портит и так ужасное настроение. Будто в доме больше нет гостей, которым можно надоедать глупыми вопросами и скучными шутками. — Не твоё дело, я вообще не должна перед тобой оправдываться. От злости и сильных эмоций, что кипят во мне, словно вода в чайнике, махровое полотенце неожиданно падает, и я успеваю прижать руки к груди, прикрывая перед, но голый зад остаётся незащищённым. — Твой стриптиз, Томлинсон, я не заказывал, — Гарри сдерживает смешок, отчего на щеке появляется ямочка. — Иди дальше дыши своим свежим воздухом, — пытаюсь отмахнуться рукой, прогоняя парня. — Здесь не на что смотреть. — Действительно не на что, — Стайлс прячет смех, откашливаясь в кулак, и проходит мимо меня, из-за чего мне приходится повернуться, чтобы он не увидел мой потрясающий зад. — И, Томлинсон, — он неожиданно разворачивается, привлекая моё внимание, — у тебя тушь на щеке осталась. Парень указывает на место под глазом, намекая на мой несмывшийся мейкап, и уходит, а я начинаю беззвучно хныкать, делая небольшой глоток из горла. Я стою посреди огромного двора и свечу голой задницей, как бенгальскими огнями на Новый год. Как же он, чёрт возьми, меня бесит.+++
Самое прекрасное, что может случиться со мной в этой непростой жизни, — это семейные ужины, которые так любит устраивать моя мама, но управляет всем папа. Что может быть лучше, чем собраться всем вместе за одним столом и проводить время как настоящая семья? Именно. Всё что угодно будет лучше, и я бы предпочла вечер с банкой шоколадного мороженого, которое завалялось у меня в морозилке, и шоу Джеймса Кордена. Дело в том, что этот ужин невозможно отменить или перенести, потому что Луи и Одри уезжают в Италию на медовый месяц, и мама сказала, что мы должны побыть в этот день вместе. Я люблю свою семью больше всего на свете, но не наши семейные посиделки; всегда зайдёт тема того, что мои старшие брат и сестра уже многого добились в этой жизни, а я за свои двадцать четыре года жизни не сделала ничего. Папа будет говорить, что я должна брать пример с Лотти, которая давно вышла замуж и нашла приличную работу, что приносит хорошую прибыль, на что я буду оправдываться и убеждать, что я не моя сестра и живу своей жизнью. Так было и будет всегда, а ещё сегодня утром случился не самый приятный инцидент, который обязательно кто-нибудь вспомнит. Но мы скрестим пальцы. Я до последнего не выхожу из своей комнаты этого загородного особняка, которая больше похожа на помещение в психбольнице: белые стены, маленькая кровать, стол, стул и шкаф, — чтобы как можно меньше проводить времени за столом, где будут родители Одри и муж Лотти. Разглядывая простую люстру на потолке, лежу в позе морской звезды, раскинув руки в стороны, и игнорирую то, что на мой телефон пришли два сообщения. Это пишет Луи, чтобы узнать, как я. Нормально всё. Когда часы показывают ровно семь, я встаю с кровати, поправляя волосы и толстовку, и выхожу из комнаты, вспоминая расположение помещений в особняке, чтобы не заблудиться среди огромного количества спален. Из столовой доносятся голоса, слышно, как ставят на стол посуду, и я задерживаюсь в проходе, набираясь сил и терпения на этот вечер. Одри и Лотти заправляют салаты, мама возится рядом с духовкой, Томлинсон показывает что-то в телефоне Адаму, мужу Шарлотты, папа и отец Одри сидят за столом и, как мне показалось, обсуждают что-то из области спорта. Меня замечает первой сестра, растягивая губы в широкой улыбке, и жестом подзывает к себе, я слушаюсь и, оттолкнувшись от дверного косяка, останавливаюсь рядом. — Мама любит, когда соли больше или пресное? — Что-то между, — тянусь к солонке и беру щепотку соли, — «соль — это белая смерть». — Точно, — усмехается Лотти, — я совсем забыла. Спасибо. Ответив сестре улыбкой, направляюсь к холодильнику, стараясь, чтобы меня не замечали, и заглядываю внутрь, проверяя, не осмелился ли кто попробовать сливочный крем с верхушки торта, ведь так обычно делает Томлинсон. Я до сих пор не понимаю, почему мы не могли доесть свадебный торт, который был ещё свежим, ведь делали его вчера утром, но, по словам отца, некрасиво ставить десерт, который уже начали есть, на обеденный стол перед гостями. В итоге большую часть трёхэтажного красного бархата мы раздали гостям, а мне пришлось готовить что-то новенькое, на что хватило фантазии. Убедившись, что мой торт остался нетронутым, я сама кончиком пальца собираю верхний слой крема, где этого будет не видно, и первая пробую своё маленькое творение — всё как всегда идеально (думаю, только поэтому меня любят в семье). Закрываю холодильник и наконец решаюсь занять место за столом среди дорогих членов семьи, выбирая место подальше от отца, но ближе к маме, из-за чего в итоге сажусь напротив Адама, с краю. Большой обеденный стол застелен белоснежной скатертью, что ужасно режет глаза, рядом с каждой тарелкой лежат две вилки, нож и две ложки (снова эти отцовские заморочки), а под ними гора салфеток, будто здесь собрались сидеть дикари, которые не знают, как есть и не разбрасывать еду по столу. Сразу видно, что папа приложил максимум усилий, чтобы этот вечер был «идеальным», — он командовал, пока другие выполняли его поручения. — Габриела, где ты была? — слева от меня во главу стола садится мама с очень недовольным видом. — Ты должна была со всеми накрывать на стол, но тебя носило непонятно где. — Потому что папа так сказал? — вскидываю брови и скрещиваю руки на груди. — Между прочим, я готовила десерт, а он, мама, занял много времени. — Если отец что-то просит, — она слегка подаётся вперёд, опираясь на локти, — то это нужно сделать, ты же знаешь, милая. Борюсь с желанием закатить глаза так, чтобы они вернулись в прежнее положение, потому что это может стать причиной маминого недовольства, и она в наш разговор позовёт папу, чего я совсем не хочу. — Я пытался тебя предупредить, — на мои плечи опускаются ладони, и брат тихо шепчет мне на ухо. — Я хотел помочь. — Знаю, спасибо, Лу. — Пришла бы, и они б меньше тебя трогали. — Если бы я пришла, они бы нашли другую причину, чтобы отчитать меня, — выдавливаю счастливую улыбку, чтобы Томлинсон меньше за меня переживал, и пожимаю плечами. — Выходи поскорее замуж, и они от тебя отстанут, — Луи хлопает мне по спине и садится на своё место с противоположной стороны, рядом с женой. На моей стороне сидят родители Одри — мистер и миссис Янг — через одно место от меня, обычно его занимает мама Адама, но сегодня оно пустует. — Прошу всех сесть за стол, — отец опирается на спинку своего стула и оглядывает присутствующих, задерживаясь суровым взглядом на мне. — Шарлотта, доченька, займи своё место. Лотти, поставив на стол салат, садится рядом с мужем, и он тепло ей улыбается, что-то шепча на ухо. — Для наших семей это важный вечер, — начинает папа, закладывая за воротник рубашки край салфетки. — Надеюсь, все со мной согласны. — Естественно, мистер Томлинсон, — с широкой улыбкой поддерживает его мама Одри, — мы отправляем наших детей в медовый месяц, поэтому сегодняшний ужин стал замечательной идеей. Я больше чем уверена, что лишь наши родители могут согласиться с этим, ведь каждый из нас хотел бы сейчас находиться где угодно, только не здесь. Пусть Луи и Одри мы не увидим ближайший месяц, лучше было бы провести этот вечер спокойно в той компании, которая каждому по душе. Мне по душе мягкий плед, пачка шоколадного печенья и подписка на «Нетфликс» или со стаканом газировки гулять по вечерним улицам Лондона, слушая живую музыку. — Вы готовы отправиться в ваше путешествие по Италии? — мама обращается к Луи, накладывая себе соус для индейки. — Да, мам, — с набитым ртом бубнит брат, — хоть прямо сейчас можем выезжать. Сестра возится с порциями, раздавая всем хлеб и предлагая гарнир, Адам просит её сесть и не волноваться за других, потому что они в состоянии о себе позаботиться. Мне кусок в горло не лезет; положив на тарелку оливок, я катаю их туда-сюда вилкой, готовясь к самому худшему за этот вечер. — Обязательно делайте много фотографий и снимайте видео, — просит мистер Янг, еле справляясь с серебряным ножом. — Мы для этого подарили вам профессиональную камеру. — Хорошо, пап, все фото буду присылать в Ватсапе. — Обязательно снимите Колизей, — вставляет мама, касаясь салфеткой уголков губ, — я очень хочу посмотреть. — Конечно, мам, — саркастично улыбнувшись, Луи подпирает руками подбородок, — мы для тебя снимем документальный фильм нашего медового месяца. — Луи, твой сарказм ни к чему, — поправляет его папа, прочищая горло, и даже не поднимает взгляд с тарелки на сына. Закусив губу, я стараюсь не усмехнуться, потому что знаю, зачем Томлинсон шутит за столом, и чувствую его взгляд на себе, которым он как бы говорит: «Я пытаюсь отвлечь всё внимание на себя», поигрывая бровями, на что отвечаю ему благодарной улыбкой, слегка кивая. — Приедете отдохнувшими и загорелыми, — радостно представляет миссис Янг и нетерпеливо ёрзает на мягком стуле. — Наверное, вы уже так устали от нашего постоянного внимания из-за этой свадьбы. — Что ты, мам? — Одри пытается справиться с ножкой индейки, орудуя вилкой. — Вы нам никогда не сможете надоесть. — Мы уже по вам скучаем, — соглашается с женой Луи и делает глоток красного вина из бокала. У меня появляется плохое предчувствие: ягодицы поджимаются, отчего сидеть на стуле становится неудобно. В моей памяти нет ни одного семейного ужина, который прошёл бы спокойно и без нервотрёпки, даже День благодарения всегда заканчивается не очень приятно, словно есть правило, что после простых слов «спасибо» нужно вспомнить все мои косяки. Я знаю, что сегодня тоже кто-нибудь найдёт, к чему придраться, об этом говорит повисшая тишина, которую каждый спихивает на увлечённость гарниром и выбором салата. Даже вздохнуть спокойно не могу, потому что страшно, что скажут, будто я неправильно дышу. — Габриела, что скажешь ты? Напрягаясь каждой мышцей тела и испуганно сжимая в руке вилку, поднимаю на отца встревоженный взгляд и давлю из себя самую естественную улыбку, но по тому, как щеку немного сводит, понимаю, что выходит у меня крайне хреново. Вскинув брови, отец выжидающе смотрит в ответ, проходя языком по внутренней стороне щеки, и поправляет салфетку, что вот-вот сорвётся с воротника его идеально выглаженной рубашки. А я говорила! — Луи и Одри и так знают, что я желаю им хорошего отпуска, — неуверенно сглатываю, бегая взглядом по блюдам на столе, — в остальном я поддерживаю вас. — Как обычно, — хмыкает папа, недовольно ведя подбородком, и вытирает о бумажное полотенце руки от сока индейки. — Габби уже всё нам сказала, — как всегда спасает меня брат, посылая мне улыбку и подмигивая. — Нам больше и не надо, ведь так, Одри? — Пару слов брату сказать не может, так ещё и оделась как на вписку за гаражами. Надо же, он выучил новое слово, но, к сожалению, употребляет его немного не в том контексте. К щекам приливает румянец из-за стыда, потому что, кроме семьи, за столом сидят родители Одри и Адам, отчего мне хочется включить джетпак и улететь на другой континент, подальше от этого дома, но так вышло, что на Амазоне подобное не продают. — Обычная белая толстовка, — смотрю на свою полупустую тарелку и пожимаю плечами. — Именно, само слово «толстовка» не должно звучать при выборе наряда на семейный ужин. Скомкав салфетку, папа ведёт плечами и поправляет рукава белоснежной рубашки с серебряными запонками, словно хочет обратить моё внимание на то, что он полтора часа готовился к этому вечеру и надел самую дорогую рубашку из его нескудного для мужчины гардероба. Иногда мне кажется, что в шкафу отца спрятана Нарния, потому что такое количество костюмов и рубашек невозможно спрятать там, если учесть, что маме тоже нужно где-то хранить свою одежду. — А мне нравится, — вставляет Лотти и искоса смотрит на папу, — где ты её купила? — Шарлотта, такое неуместно обсуждать за столом. — Луи, милый, — перебивает отца мама, а я зря надеялась, что она может вступиться за меня (впрочем, ничего нового), — вы же не забудете привезти нам сувениров? Можно что-нибудь оригинальное, без магнитов в этот раз. — Хочешь сказать, что вам не понравились магнитики, что мы привезли из Норвегии? — вспомнив свой медовый месяц, сестра с усмешкой откидывается на спинку стула и опускает ладонь на живот, поглаживая его. — Ой, а я была в восторге, — мама Одри хлопает ладонями, — всю жизнь мечтала там побывать. Очень плавно разговор уходит в сторону путешествий, мест, в которых каждый побывал; мама вспоминает медовый месяц, когда они с отцом случайно в номере отеля зачали Луи, из-за чего Томлинсон закатывает глаза и простит всех заткнуться. Это время становится для меня возможностью, чтобы облегчённо выдохнуть и спокойно поесть, пока остальные даже не замечают моего присутствия — честно говоря, я и пришла, чтобы набить желудок. Я пережила первую волну наездов на меня и прекрасно знаю, что это не конец: отец ещё ни разу не сказал о том, что я единственная холостячка в нашей семье, что для него настоящее табу. Он просто обязан сказать что-нибудь насчёт моей горячо любимой работы, моего образа жизни, а ещё припомнить мне положение Лотти и дальше по списку, потому что мне кажется, что папа перед каждым таким сбором выписывает себе в блокнот пункты, за которые можно меня отчитать. Может быть, я бы вела себя более уверенно, если бы здесь не было родителей Одри, но, пусть они и стали новыми членами семьи, я чувствую себя ужасно неловко, будто мы разбираем мой слитый в Интернет интим с учителем физики. В таком случае все наезды на меня были ли бы заслуженными. Мой физик был старше папы, это аморально. — Мои школьные годы проходили в небольшом фургоне, который мы купили у деда из Техаса, — мистер Янг, он же Говард, сложив руки на столе, с мечтательной улыбкой вспоминает свои восемнадцать. — Мы объездили Францию, Нидерланды, Германию, Австрию и Италию. Сынок, я уверен, это будет ваш лучший медовый месяц. Рим по-настоящему прекрасен, особенно когда с тобой любимая женщина. Он переглядывается с миссис Янг, и эта картина очень умиляет. — Спасибо, мистер Янг, — Томлинсон благодарно кивает, — мне уже не терпится отправиться в Италию. Луи протягивает под столом руку и накрывает ладонь Одри, что покоится на её колене, но мне не нужно видеть, чтобы знать, что они переплели пальцы. — Теперь надо Габби отдать замуж, — вдруг вставляет мама Одри, Джули, отчего внутри меня всё холодеет. Оживляясь, мама начинает сиять, как салют на Дне независимости, словно всю мою жизнь мечтает об этом, а я начинаю мысленно креститься и пытаться телепортироваться отсюда куда-нибудь, например, к себе домой. — Габриела у нас словила букет невесты, — она опускает ладонь на моё предплечье и мягко улыбается, — это знак. — Мама, — стараюсь показать такую же улыбку в ответ, — из-за какого-то букета жених просто так не появится. — Всякое может быть, Габби, — миссис Янг выглядывает из-за плеча мужа, чтобы встретить мой дикий взгляд, — вдруг он уже есть, а этот букет станет для него причиной, чтобы сделать первый шаг. — Габбс, в таком случае беги от этого мужика, — шепчет брат, но слышат все, отчего младшая половина смеётся. — Луи, что ты такое говоришь? — мама хмурит брови, а затем переводит тёплый взгляд на меня. — Есть примета: если словить букет на свадьбе, а потом не выйти замуж, то можно навсегда остаться одной. — Это бредни сумасшедшего, — Говард вытирает салфеткой губы, — счастье не зависит от букета, тем более Габриела у вас такая замечательная девушка. — Все замечательные девушки бегают голые по двору перед гостями? И на этих словах отца я успешно заканчиваю своё существование. Вжимаясь в спинку стула, поджимаю голову к плечам и смотрю по очереди на Одри и Луи, потому что они единственные, кто знал об утреннем инциденте с полотенцем. Оба поклялись, что ничего не расскажут, но по виноватым голубым глазам Томлинсона понимаю, что он не удержал язык за зубами. Брат, словив мой уничтожающий взгляд, поднимает ладони, как бы извиняясь, и прижимает к груди, шепча тихое: «Прости», что я читаю по его губам. Над столом снова повисает неловкая тишина и опять из-за меня. Напряглись в комнате абсолютно все: кто-то от предвкушения, кто-то от недовольства, кто-то от сильного удивления, и я — готова в любой момент покинуть своё тело. — Такое учудить могла только Лотти, — спасая ситуацию, Адам обнимает рукой жену за талию и целует в висок, отчего они оба усмехаются. — У меня так гормоны скачут, что я и не на такое способна. Оллфорды не знают, что было утром, потому что о своём незабываемом приключении я успела рассказать только новобрачным, которые нагло растрепали страшный секрет родителям, но при этом Лотти как лучшая старшая сестра перетягивает одеяло на себя. Папа с самого начала был недоволен моим отсутствием, затем моим внешним видом, поэтому у него настроение ругать меня, что бы я сейчас ни сделала. Я не пытаюсь исправить ситуацию, потому что это будет бессмысленно. — Ничего не скажешь в своё оправдание? — отец опускает вилку на тарелку, вскидывая брови, и поднимает на меня такой взгляд серых глазах, что сердце уходит в пятки. — Но тебе ведь всё равно на то, что ты ужасно опозорилась и опозорила свою семью. — Ну с кем не бывает? — даже не смотрю на него, словно виноватый щенок, которого ругают за насранную кучку под кроватью. — Я же не специально. — Так всегда, потому что ты не следишь за собой. Никакой серьёзности, — папа осуждающе качает головой. — Шарлотта не позволяет себе непристойное поведение, она и замуж вышла, и хорошо устроилась на работе, а теперь ждёт малыша. А ты, Габриела? Только с голой задницей и можешь бегать. — Во-первых, — выставляя указательный палец, прочищаю горло, — в этой ситуации нет ничего такого, что ты себе напредставлял. Во-вторых, я не моя сестра и не считаю смыслом жизни удачный выход замуж — это всего лишь приятный бонус, но я очень рада за Лоттс. — В кого ты такая легкомысленная? Взрослые люди ведут себя серьёзно и здраво смотрят на жизнь, а ты в свои двадцать четыре ведёшь себя как ребёнок. — И что? — мой страх испаряется, и на его месте появляется злость. — Может, мне нравится, я всем довольна, папа, и мне очень жаль, что ты не одобряешь это. Я напрасно жду, что на мою сторону встанет мама, но это так же нецелесообразно, как ждать, что на твой День рождения приедет Киану Ривз и споёт «Happy Birthday to You». Она всегда молча поддерживает папу, словно так и я меньше на неё буду обижаться за её несправедливый выбор. — Ты ещё не обжигалась, милая, — строго и холодно говорит отец, — твои взгляды сильно поменяются, когда жизнь подставит тебе подножку, а ты её даже не заметишь, потому что в очередной раз будешь витать в облаках. — Уже ставила и не раз, — взмахиваю руками и от раздражения подпрыгиваю на стуле, — тебе просто очень сложно принять, что я не хочу быть такой, какой ты меня видишь. И, если я в двадцать четыре не нашла себе жениха, это не значит, что я неудачница. — Габби, никто не считает тебя неудачницей, — сестра пытается меня успокоить, но я уже на взводе, поэтому меня не остановить, — знаешь, я всегда завидовала тебе и твоему образу жизни. — Не стоит завидовать безответственности. Габриела, у тебя нет цели в жизни, и даже если бы у тебя был жених, то эта проблема осталась бы. Как ты можешь добиться успеха, если ты ко всему относишься так несерьёзно? Для тебя даже семейный ужин стал забавным развлечением. — Что?! — подскакиваю со своего места, будто ошпаренная. — Развлечением? Я пришла сюда, чтобы увидеться с любимым братом и его потрясающей женой, потому что они уезжают, но никак не для того, чтобы поогрызаться с тобой, папа. Но, если я в очередной раз стала для тебя разочарованием, так и скажи. Шумно отодвигаю стул, царапая ножками паркет, и быстро обхожу родителей Одри, но тут же останавливаюсь. — Мистер и миссис Янг, простите, что испортила ужин, — прижимая ладонь к груди, посылаю им виноватую улыбку. — Луи, Одри, — кидаю на ребят взгляд, на что они понимающе кивают. — Ничего, Габбс… — Джули хочет ещё что-то сказать, но запинается и прикладывает ладонь к груди, отворачиваясь обратно к столу. Ни на кого не хочу смотреть, поэтому, махнув на всех рукой, быстро выхожу из столовой и случайно хлопаю дверью, отчего виновато поджимаю губы и свожу брови — так, потом мне влетит и за это. Облегчённо выдыхая, опираюсь спиной на стену рядом с дверным проёмом и запускаю пальцы в распущенные волосы, чтобы немного их взъерошить для спокойствия. Честно говоря, я даже рада, что смогла так рано уйти с семейного ужина, чего хотела ещё до самого начала; возможно, где-то в глубине души меня очень злит сложившаяся ситуация и я ещё готова разнести что-нибудь поблизости, но я настолько привыкла к отцовскому недовольству мной и моей жизнью, что всё перекрывает обычное безразличие. Этот ужин не первый и не он последний. Забавно то, что на следующий день никто из родителей не вспомнит о нашей ссоре и они будут делать вид, что ничего не было и меня никто не обидел. Словно я должна сама сделать для себя выводы и исправиться в нужную им сторону (нужную папе сторону). Понимаю, что мои коленки всё ещё дрожат, видимо, дрожали ещё за столом, но это потому, что я вовсе не смелая в спорах с отцом и в большинстве случаев побаиваюсь его, из-за чего моё тело выдаёт такие трюки — благо, голос не срывался. На время прикрывая веки и зажимая пальцами переносицу, издаю нервный смешок, и на губах появляется странная улыбка из-за убожества произошедшего. А плевать я на всё хотела. Сейчас уеду домой, в свою родную квартиру, где я со спокойной душой могу смотреть телевизор до глубокой ночи, развалившись на диване в старой футболке и трусах, а в руках будет плитка шоколада, и я буду себя убеждать, что живу жизнью, о которой могла только мечтать, пока на экране мелькают лица надоедливых селебрити. Я уже бегу в комнату за своими вещами. — Габби, — за спиной слышу голос брата и, замерев в шаге в сторону лестницы, разворачиваюсь. — Прости, что так вышло. Опять. — Всё в порядке, Лу, — отмахиваюсь, потому что действительно меня это не цепляет, — тебе не за что извиняться. — И всё же есть за что, — он потирает ладони между собой и виновато напрягает челюсть, — из-за нас с Одри родители узнали об этом инциденте, хотя никто из нас даже этого не видел. — А там и не на что смотреть. Пусть папа выпустит гнев, ему же больше не на кого ругаться в нашей семье. Усмехаясь, Луи качает головой, будто не хочет соглашаться с моими словами. — Мне очень нравится твой прикид, Габбс, — Томлинсон окидывает меня оценивающим взглядом, — это лучшее, что можно было надеть на ужин. Я давлю улыбку, как у Чеширского кота, ведь от Луи слышать такие слова приятнее всего, отчего даже тепло разливается по телу, словно я слышу комплимент от самого Пьера Кардена. Брат разводит руками, как бы привлекая внимание к его одежде, выбранной на этот вечер, и я с усмешкой опускаю глаза вниз, пробегаясь взглядом по своей белой толстовке и светлым джинсам. Луи одет точно так же, и это меня ничуть не удивляет, но радует так, будто мы близнецы, которых родители одели одинаково. Но я скажу одно, что брату эта толстовка идёт больше. — Отец даже не кинул словечко в сторону твоих джинсов, — без толики обиды говорю я, — а меня раскритиковал по полной. — Милая, пожалуйста, — Луи расставляет руки для объятий, — никогда не обращай на это внимание. — Ещё чего, — фыркаю и тут же оказываюсь прижатой к широкой мужской груди, утопая в облаке его парфюма. — Папина любовь к скучным офисным костюмам никогда не убьёт во мне страсть к спортивкам и огромным майкам. — Ты в курсе, что ты копируешь меня? — опустив подбородок на мою макушку, брат гладит ладонью по спине и едва заметно покачивается со стороны в сторону. — Ты похожа на мой клон. — А может, это ты плагиатишь всё, что я делаю? — Серьёзно? — я чувствую, что Томлинсон сейчас от возмущения поднял брови. — Ты до сих пор воруешь мою одежду, Габбс. — Ты преувеличиваешь, я всего лишь одалживаю, — чуть отстраняясь, поднимаю на Луи взгляд. — Ладно, ты мой старший брат, а мне надо кому-то подражать. Он мягко смеётся, отчего самой хочется улыбаться, и я даже забываю, что случилось только что в комнате за дверью, потому что плохое настроение уходит само собой. — Поедешь домой? — Это лучшее место на всём белом свете, — пожимая плечами, отхожу на шаг назад. — Будешь смотреть телешоу и есть шоколадное мороженое? — Нет, — хмыкая, скрещиваю руки на груди и отвожу взгляд в сторону, — есть масса других дел. — Я знаю тебя как облупленную, Габби, поэтому включай в восемь «Шоу Грэма Нортана». — О, — щёлкаю пальцами, — отличная идея, но иди в задницу, Лу, я не только просмотром тупых передач занимаюсь. — Ну конечно. Закатив глаза, иду спиной вперёд и выставляю средний палец, демонстрируя брату свой маникюр, сделанный к свадьбе. Луи пробегает пальцами по чёлке, усмехаясь и качая головой, и прячет руки в карманы джинсов. — Наверное, тебе лучше вернуться, — опустив ладонь на перила, поднимаюсь на одну ступеньку, — отец начнёт ворчать и ещё больше разозлится. — У меня иммунитет, потому что я женился, — он поднимает руку и показывает обручальное кольцо на безымянном пальце, как раз над татуировкой цифры восемь. — Он тебя любит, даже когда вы так ссоритесь. — Я знаю, Луи, — вздыхаю и встаю на вторую ступеньку. — Хорошо провести медовый месяц, свадьба была потрясающей. — Спасибо, Габриела. — Сувенир мне привезёшь. — Только поэтому я могу услышать от тебя добрые слова. — Что поделаешь, — развожу руками и хлопаю себя по бёдрам, — живёт всё-таки во мне эта маленькая меркантильная сволочь. Томлинсон снова издаёт смешок и опускает ладонь на ручку двери, собираясь вернуться в столовую. — Люблю тебя, Лу, отличного отпуска, — салютую ему двумя пальцами от виска и, крепко держась за перила, почти взлетаю на второй этаж, из-за чего у брата не остаётся возможности сказать слова на прощание. Быстро нахожу свою комнату, отдалённо напоминающую палату в больнице, и собираю оставшиеся вещи в дорожную сумку, небрежно запихивая всё в один карман. Окидывая небольшое светлое помещение быстрым взглядом, проверяю, что самое необходимое при мне — телефон и ключи от квартиры — и оставляю эту комнату, плотно закрывая за собой дверь, будто мой врач наконец разрешил мне выписываться. Закинув шлейку сумки на плечо, заказываю через приложение такси и, спускаясь снова на первый этаж, обращаю внимание на закрытую дверь столовой, где ещё проходит семейный ужин. На всякий случай пишу сообщения Лотти и Одри о том, что я в отличном настроении, потому что очень хотела как можно скорее уйти из-за стола, и желаю им того же, а затем направляюсь к выходу, распахивая массивные деревянные двери. Мне приходится замереть на пороге, встречая у подножия крыльца широкую спину в чёрном бомбере с белыми рукавами. Я бы могла подумать, что мне просто показалось, но осанка и длинные вьющиеся волосы не дают мне ошибиться в том, что передо мной стоит Гарри. Оглядываю двор, оценивая свои шансы на побег и остаться незамеченной, и делаю очень осторожный шаг вперёд, но дверь за спиной предательски громко захлопывается. Отрываясь от телефона, парень оборачивается и, увидев и, конечно же, узнав меня, вскидывает брови. Я закатываю глаза то ли при виде его, то ли от собственной неуклюжести и скрещиваю руки на груди, будучи выше Стайлса из-за трёх ступенек крыльца. — Ты одетая, — он прячет телефон в задний карман чёрных джинсов и беззастенчиво пробегается по мне взглядом. — Ты тоже, — чуть щурю глаза, показывая своё недовольство началом этого разговора, — как это необычно, правда? — После нашей утренней встречи это кажется необычным, — Гарри давит ухмылку, а у меня появляется желание ткнуть ему в глаз. — Без одежды действительно было лучше. — Спасибо за мнение, я же его спрашивала, — наигранно благодарно киваю и преодолеваю последние ступеньки, оказываясь рядом с парнем. — Что ты вообще здесь делаешь? Гости давно уехали, праздник закончился, сейчас проходят исключительно семейные посиделки. — Считай, что я член семьи. — И без твоего члена тут обойдутся, — хватаясь за шлейку сумки, с недовольством смотрю на Стайлса уже снизу вверх. — А если серьёзно? — Я живу в свободной стране или как ты там говорила? — Гарри усмехается, запуская пятерню в волосы. — Могу находиться, где хочу. Фыркая, отворачиваю голову и смотрю на дорогу, делая вид, что высматриваю машину, которая вот-вот должна приехать. — Забудь, что сегодня случилось, — напрягая челюсть, смотрю под ноги, — и не пытайся вспомнить. — Такое забудешь, — опуская руки в карманы бомбера, Стайлс сверкает зелёными глазами, в которых отражается свет уличных фонарей, — ты устроила целое представление. — А говорил, что там смотреть не на что. — Да, теперь ты долго будешь сниться мне в кошмарах. — К моему счастью, — развожу руками, пятясь спиной к выходу со двора, — я не буду оплачивать тебе психотерапевта. — Знаешь, клин клином вышибают, — Гарри, пожав плечами, делает пару шагов в мою сторону, — так, может, повторишь? Я наигранно улыбаюсь и, разворачиваясь к воротам, показываю ему средний палец, держа его до тех пор, пока не выхожу на улицу. Смешок Стайлса слышен отчётливо, но он уже не идёт за мной, оставаясь возле дома. В подходящий момент на дороге появляется машина с указанными номерами, и я взмахиваю рукой, чтобы водитель остановился рядом. Если серьёзно верить словам мамы, то лучше уж остаться одной, чем найти себе вот такого жениха.