Здравствуй

      — Bonjour, mademoiselle! Разрешите страннику заскочить к вам на огонек?       Совершенно внезапно к Малене ворвался рослый белый-белый француз. Все в нем буквально кричало белым: пепельные волосы (что почти равно белым), широкая белозубая улыбка, белые брюки и даже белый песок на высоких ботинках. Пришлось прищуриться, пытаясь привыкнуть к такой сильной атаке белым: после терракотовых и красных цветов, свойственных египетским пейзажам, любые светлые, не выжигающие глаза цвета бросались в глаза.       Каких только не бывает в жизни встреч!       — Пожалуйста, — она отступила на шаг, давая ему пройти. Сердце Малены сжалось: она его узнала. И она не могла поверить, что он зашел к ней. Вопрос, на который не был получен ясный ответ еще тогда, так и вертелся на языке, но его пришлось затолкать глубоко в глотку, задыхаясь им.       — Я не буду вам в тягость? — осведомился он игриво, с подчеркнуто ироничной манерностью. Такое поведение ему очень шло. — С моей стороны навязываться такой миленькой девушке было бы…       Сам понимал, какой абсурд несет. Конечно, Малена была ему рада. Она вся трепетала, забывая про дыхание.       Сам, очевидно, чувствовал то же самое: за нарочитой развязностью ему не удавалось скрыть волнения. Дрожащие руки, слишком громкий, прямо-таки истерический голос выдавали его с головой.       Малена его ждала, хотя даже по имени не знала.       — Не надо. Заходите, будьте как дома…       — Строго на одну ночь! — закончил тот, подняв указательный палец. От неловкого движения всем телом звякнули сережки. Обе. Малена, однако, отчетливо помнила, как положила точно такую же в прикроватную тумбочку. — Но даже на одну ночь — будем знакомы. Жан-Пьер Польнарефф. К вашим услугам, — и предпринял попытку отвесить нечто наподобие реверанса. Получилось так комично, что Малена невольно улыбнулась. Дрогнули уголки ее губ, тронутые такой обаятельной и неуклюжей искренностью.       — Малена. Приятно познакомиться.       Он протянул ей руку. Малена вложила свою ладонь в его, и она показалась им обоим страшно тонкой и золотисто-коричневой, сильно загоревшей, особенно на контрасте с белой, едва тронутой красным кожей явно иностранца — такую бледную кожу имеют только европейцы, и только их руки и лица чудом не опаляет знойное египетское солнце. Польнарефф поднес ее кисть к губам и аккуратно, насколько возможно неощутимо поцеловал ее. Губы его были едва теплыми и очень сухими.       …       …       …       …а другой рукой вынул из-за спины бутылку вина жестом фокусника и поставил ее на стол с громким стуком, будто утверждая ее наличие здесь. В изяществе Польнареффу отказать было трудно.       — Красное сухое. Французское, — похвастался он подарком.       Польнарефф отпустил ладонь Малене, и та смущенно прижала к ней пальцы другой, словно стремясь сохранить ощущения. Все-таки приятно. Очень приятно.       Мелочь, такая мелочь, это же всего лишь жест приветствия во Франции, в Германии. Это же такая мелочь…       Неслушающимися пальцами Малена поправила ворот платья. Стало душно.       — Пожалуй, открою окно. У меня страшно жарко. Тебе не холодно? — и ведь не смутила же ее накатившаяся на город ночь, ночь с его влажной прохладой, со свежим холодком в воздухе, с тусклыми фонарями и унылыми бликами на выстроившихся узко домах. Малена терялась в мыслях. Разрозненные слова не связывались в цельную мелодию, и она оставалась непонятной, хотя определенно мажорной.       — Ничуть, — стукнула пробка бутылки от вина, и в ней остался след, будто в нее воткнули нож и продавили его внутрь. Ножа, однако, в руках Польнарефф не держал. Как он это сделал?       Что это вообще за человек? Вокруг него происходило слишком много причудливого.       Малена встала на низкий подоконник, упиравшийся ей в колени. Окна в гостиной у нее были большие и чистые, как прозрачные, в старинной деревянной раме, несколько раз крашенной — настоящий раритет, хлипкий, но дышащий историей. Пришлось поставить ноги параллельно раме, чтобы удержаться. Форточка упиралась куда-то совсем высоко под потолок, и надо было встать на цыпочки.       — Так все же… вы сказали, что путешественник и… — Малена едва подбирала слова, боясь спугнуть радость неожиданной встречи. Польнарефф внимательно, но не пристально смотрел на нее. -…но я вас определенно где-то видела. Где это могло быть? И тот мальчик…       — Нет, вынужден настаивать. Я в своих словах уверен. Чисто логически — где же мы могли свидеться? — туманно ответил он, приставив кулак к щеке. Была ли то ирония, или осознанное замалчивание, или неподдельное недоумение — тяжело определить наверняка. — Но, — облачившись в серьезность, дополнил он, — я видел, как ты добра, тогда была, с тем пацаном, и мимо пройти не смог.       Точно — это часть образа. Однажды он обязательно все ей расскажет. Не бывает таких совпадений. Не бывает так, что без сильной привязанности странник возвращается туда, где уже побывал. Не может быть, чтобы тот мальчик и Польнарефф, похожие друг на друга, не приходились друг другу хотя бы братьями. А сон — или то, что было вместо него: иллюзия, галлюцинация, мистическое стечение обстоятельств или то, о чем простая смертная и помыслить не могла, иные высшие материи… к этому позже.       Обидно было только то, что Малена не знала, благодарить ли Польнареффа за ее спасение, или она покажется ему сумасшедшей. Но что-то подсказывало ей: надо, надо, не ошибешься.       Она впустила в помещение легкий сквозняк, ласково коснувшийся ее волос, и развернулась, чтобы спуститься. Неудачно дернулось плечо, и Малену повлекло на пол. Она едва успела испугаться (пульс, участившись, грохотал в ушах и в груди), как ее быстро подхватили на руки жестко, но надежно подхватив за бедра.       — Ты была бы поаккуратнее, — раздалось прямо у ее уха растерянное. И когда он только успел?       Та только пристыженно ойкнула.       — У тебя прядь выбилась! — едва сообразила Малена, заметив, что локон упал Польнареффу на лоб, портя всю прилизанную сложную прическу. Она приладила ее на место едва ощутимыми движениями; его волосы хорошо ложились, странно, что вообще выпали. Пряди несколько темнели ближе к концам от густого слоя лака. Их хозяин следил за движениями Малены с детским любопытством.       — Ни к чему такая забота, но я польщен! — активно закивал он.       Уже давно не надо было держать Малену на руках, она сориентировалась, но Польнарефф глупо сжимал ее в объятиях, не зная, что делать дальше, или не желая ее отпускать. Малена, как бы ее естество тому ни противилось, оперлась о его плечи и плавно соскользнула вниз. Ее босые узкие ноги встали сначала на цыпочки, затем на всю площадь стоп, принимая весь вес ее тела, органично и медленно. Ее изящные ноги смотрелись очень хрупкими в сравнении с его, крупными и в свободных драпирующихся брюках.       — С-спасибо, — поблагодарила она робко, поправляя лямку простого белого платья, тонкого, почти оставляющего ее обнаженной. Вообще, скрывает ли эта тряпица ее от взглядов посторонних? — Надеюсь, я не отдавила тебе все руки?       — Отдавила? — расхохотался Польнарефф громко. Его грудная клетка ходила ходуном. — Да ты легче не придумаешь!       Он вмиг подхватил ее снова на руки, так резко, что ноги ее подлетели, и закружил ко комнате, лишь чудом не задевая многочисленные тумбочки да комодики. Малене было так хорошо, она чувствовала себя невесомой, будто сотканной из освежающего вечернего пустынного воздуха, и рассмеялась заливисто и очень по-женски — этому чувству и Польнареффу тоже.       Боже, разве может быть человеку так хорошо с другим человеком? Куда делись эти месяцы, года, которые требуются сближению двух абсолютно разных личностей? Почему с первым встречным можно почувствовать себя так прекрасно, как ни с кем раньше не было?       Как же ей его не хватало.       — Ну? Убедил? — остановившись, спросил он, смотря на нее снизу вверх. Их лица смотрели прямо друг на друга, несмотря на положение.       Малена лишь кивнула в ответ, про себя крича «да! да! тысячу раз да! спасибо!».       Ее восхищал сам факт того, что он дышал, и стоял сейчас рядом с ней (хотя нет даже, не рядом, а вплотную, они чувствовали дыхание друг друга, их грудные клетки соприкасались), и так хорошо к ней относился, и держал ее на руках как невесту, как ту-самую, как самую-самую исключительную из всех девушек, и что он пришел к ней, в конце-то концов.       Господи, благослови этот момент! Исключительно ради него стоило жить, и переживать, и страдать.       Впервые за все года своей недолгой жизни Малена наконец вдохнула полной грудью, ее легкие заполнил свет, а сердце гнало по венам счастье.       Она положила руку Польнареффу на плечо. Тот стиснул ее тело сильнее. Его лицо было, как и у нее, обезображено радостью. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы разглядеть: чувства Малены взаимны настолько, насколько это возможно.       — Пожалуйста, — обратилась она, смотря прямо ему в глаза. Тот отвечал ей таким же прямым взглядом. — Оставайся на столько ночей, на сколько захочешь.       Он тоже ждал ее так долго.       И, надо же, дождался.       Ну, здравствуй, первая встречная. Я буду любить тебя вечно.       — Обязательно.       К вину они так и не прикоснулись: оба и без него оказались пьяны.