Нажраться без удовольствия

Еще с тех пор как он был человеком и едва не умер от голода в тюрьме, с едой у Черновода вечно возникали какие-то проблемы: то ее не было, а есть хотелось, то наоборот. Иногда бывало и так, что еда вот она — только руку протяни, и голод властно заявлял о себе, а стоило начать есть — и кому бы помолиться, чтобы дал сил не выплюнуть. Вкус не тот. Не такой, как думалось, как мечталось, как помнилось по коротким годам благополучной жизни человека, которого звали Хэ Сюань. Черновод привык и не ждал от своих трапез многого — подвернулось, что жевать, и ладно. Он усердно работал челюстями и ни на что, включая вкус, не обращал внимания, ни на пирах в небесной столице под личиной Мин И или под любой из десятков других, ни в своем истинном облике в Призрачном городе или у себя на острове, ни в бесчисленном множестве других мест, куда таскал его — а вернее, опять Мин И — за собой Повелитель Ветров, который дня прожить не мог, не заскучав по своему "лучшему другу". Но с местью, конечно, все должно было быть иначе. Черновод так давно планировал ее, так тщательно готовил, что, в конце концов, она, как самое утонченное и изысканнейшее из блюд, которое только видел мир, должна была принести ему подлинное наслаждение. Торжество. Облегчение. Покой. Но снова что-то пошло не так. И, честно говоря, если бы Черновод дал себе труд подумать об этом раньше, то понял бы, что это просто обязано было случиться. Обязано. Варианты, которые предложит братьям Ши, когда они оба окажутся целиком и полностью в его власти, Хэ Сюань продумал во всех подробностях давно. Конечно, не сразу после смерти, тогда он был слишком слаб и безумен для этого, да и не знал всей правды. Но еще до горы Тонлу. До того, как стал одним из непревзойденных и получил прозвище Владыки Черных Вод. В ту пору воспоминания о его собственной человеческой жизни, о родных и о выпавших на их долю страданиях были очень свежи. Идеальным казалось заставить мерзавцев, для которых в погоне за своей выгодой семья Хэ не значила ничего, ополчиться друг против друга. Хэ Сюаню сладостно было представлять, как они бешено вцепятся друг другу в глотки, когда каждый захочет из двух плохих вариантов заполучить именно тот, который предполагает долю чуточку легче именно для него. В фантазиях молодого демона якобы Повелитель Ветров Ши Цинсюань — никчемный бесполезный трус, готовый на все лишь бы выжить и избежать страданий, — с радостью хватал тупой ржавый тесак и принимался им отпиливать голову Ши Уду, не обращая внимания на мольбы и проклятия. А Ши Уду, высокомерная мразь, возомнившая себя повелителем чужих судеб, чуть не спотыкался о свои ноги, бросаясь снова менять судьбу младшего брата. На этот раз не на жребий бога, а на презренный удел жалкого безумца. Все для того, чтобы сохранить собственную жизнь, хоть бы и среди смертных, и плевать, что станет с другим. Но тогда Хэ Сюаню еще не довелось познакомиться с братьями Ши. Повелитель Вод Уду, Повелитель Ветров Цинсюань — это были только имена, за которыми для него ничего не стояло. Мельком виденное перед самой смертью лицо небесного чиновника не в счет. А вот после Черновод под видом Повелителя Земли Мин И видел их обоих не то что сотни, а тысячи раз. Особенно, конечно, Ши Цинсюаня, который как-то прилип к нему практически с первого дня, когда "Мин-сюн" вознесся. Разумеется, Ши Цинсюань никогда не смог бы не только обезглавить брата, но и причинить ему хоть какую-нибудь боль. А Ши Уду не выбрал бы ничего, что предполагало вред для Ши Цинсюаня. Это было ясно, как день, из каждого их взаимодействия, которое Черноводу когда-либо выпало засвидетельствовать, из каждого слова бесконечных рассказов Ши Цинсюаня, в которых его брат был непременным героем. Их любовь и преданность друг другу поражали воображение и лично у Хэ Сюаня то и дело вызывали сильнейшие приступы тошноты. Это могло бы даже выдать его, если бы существовал хоть какой-то реальный шанс, что вечно ненасытного демона вдруг станет рвать. Но менять планы Черновод упорно не собирался. Говорил себе, что в самый последний момент, когда он как следует надавит и из них полезет их глубинная подлинная сущность, все пойдет именно так, как он всегда представлял. И вот теперь ему приходилось наблюдать, как в его собственной темнице лишенные сил, избитые и униженные, без надежды на спасение, они рыдали и орали друг на друга, пока каждый настаивал на варианте, который считал более благоприятным для второго. Не тот вкус. Совсем не тот. Черновод не мог больше это есть. Вернее, видеть. Конечно, видеть. И в ярости он отвесил Ши Уду здоровенного пинка. Тому, впрочем, уже и не надо было так много. Ши Уду отлетел далеко, ударился об пол и не поднялся, но лучше не стало. Очередной вопль Ши Цинсюаня был оглушителен: — Брат!!! — Закрой рот! Довольно показывать мне это тошнотворное представление о ваших братских чувствах, оно здесь никого не растрогает! — в ярости заорал в ответ Черновод. И это было правдой. Разумеется, было. Черновод вовсе не собирался жалеть ни одного из них. Он просто не мог больше это есть. Но не знал, что же теперь делать. Так что, пожалуй, ему следовало быть благодарным Ши Уду, за то, что тот именно в этот момент очнулся и слетел с катушек. После этого Черноводу было чем заняться: оторвать руки Ши Уду, чтобы он не задушил Ши Цинсюаня, оторвать голову Ши Уду, чтобы не слышать его торжествующих слов и безумного смеха. Тут его снова оглушили вопли Ши Цинсюаня — громче, отчаяннее, бессмысленнее прежних. А потом делать стало опять нечего, и Черновод стоял перед опустошенно затихшим Ши Цинсюанем с оторванной головой Ши Уду в руках. И не чувствовал ничего такого, что ожидал или хотел почувствовать. Похлебка его мести оказалась на вкус совсем не такой, как он ожидал. Причем это с ней случилось еще до того, как Ши Уду запустил в нее свои теперь уже оторванные руки. Но какой бы отвратительной ни стала еда, ее все равно можно было съесть. Просто заставить себя. Взять и нажраться безо всякого удовольствия. Так он и сделает, а потом заснет лет на тысячу.