Бабочки в волосах

Она сидела за самой дальней партой, натянув рукава серой толстовки на тонкие запястья, руки сложила на столешнице и уместила на них голову. Дарья вновь не спала всю ночь, а руки утром отчаянно отказывались подняться и закрасить синяки под покрасневшими глазами. Выглядела она сейчас воистину жалко — исхудавшая с болезненно-бледной кожей, синяками под глазами и дрожащими руками. Блондинистые волосы, лишившись должного ухода, потеряли былое великолепие — поредели и больше не блестели, как раньше, были заплетены в неопрятный пучок, несколько прядей выбивались и падали на, вообще-то, довольно симпатичное лицо. Даша устало поднимает голову над партой, смотрит в небольшое окно, что открывало вид на улицу — весеннее солнышко светило ярко, освещая густые кроны дубов, росших на заднем дворе средней школы номер 1 (всего школы было две, первая для людей с обычным складом ума, а вторая для ребят с синдромом дауна), первые перелётные птицы заметно запоздали — до лета осталось всего лишь месяц с небольшим. Она совершенно не представляла на каком уроке находится, даже учебное расписание с трудом запомнила; в рюкзаке вместо учебников и тетрадей помятые банки из-под энергетиков, потрёпанный временем скетчбук (Каплан не помнила когда в последний раз в нем что-то рисовала, наверное, перед новым годом), огрызки карандашей в самом маленьком кармане, некоторые из них были сточены до того состояния, что едва обхватывались её маленькими и тонкими пальчиками. Она продолжает разглядывать скудный пейзаж, невольно представляя, как через два с половиной урока выйдет на улицу, под тёплые лучи солнца, зайдёт в местный круглосуточный магазинчик, купит винстон с черникой и баночку чёрного монстра; белый был слишком приторный, он бы скорее понравился красавице Насте Шпагиной, которая тоже была слишком приторной, что невероятно бесило Каплан (она вообще к сладкому относилась на уровне любителя энергетиков, не более того), но отрицать то, что Шпагина действительно до безумия красивая — было бесполезно. В ней было идеально всё — стройные ноги, длинные ухоженные волосы, миниатюрность, миловидное личико и, конечно же огромные глаза наполненные грустью (это Даше особенно нравилось — никакой фальши). Даша эту грусть видела всегда, каждый чёртов день, когда случайно цеплялась за Настю в коридоре или на уроках. Эту грусть скрыть невозможно, даже супер-яркими линзами, заказанными с алиэкспресса за смешную сумму. Даже Даша могла бы себе их позволить, но необходимости у неё не было. Она взглядом скользит по кабинету и наконец-то понимает, на каком именно уроке находится — биология, об этом говорили красочные плакаты на стенах, чучела каких-то животных в шкафу и длинная надпись на доске: «Решение задач на анализ превращения вещества и энергии в цепи питания, правило 10%», но судя по шуму в кабинете — задачи тут мало кто решал, разве что Люда, сидевшая перед Дашей, она души не чаяла в биологии; на каждом уроке орала, что станет ветеринаром, или биологом, или технологом пищевой промышленности... Да хоть физиком-ядерщиком, Дашу это волновало не более чем миграция слоном, или эмиграция? В биологии она не разбиралась, или это география? Ей это было не интересно. Так вот, решала задачи на анализ превращения вещества и энергии в цепи питания, правило 10% только Люда, остальные в кабинете занимались чем угодно, только не решением задач. Знаменитая на весь Нижнедеррийск Настя Шпагина созвала вокруг себя целую конвенцию самых-модных-и-стильных-школы-номер-один дабы решить какая же фирма помад держится лучше, а какая помада из единственного на весь Нижнедеррийск косметологического магазина не смоется после первого же глотка воды. Кто-то из сидящих рядом мальчишек неумело пошутил про минет. Сам пошутил, сам посмеялся, больше никто внимание на него не обратил. Возле учительского стола, помимо Софии Константиновны (самой учительницы биологии, а в придачу ещё и химии с географией) торчал Юлий Онешко (или как его звал дед-алкаш из квартиры напротив — Юлий Саныч) — первый красавец в школе, а вместе с ним его разношерстная компания — Никита Гридин (все его назвали Кузьмой, потому что так круче), Руслан Тушенцов (что уже не первый год подбивает клинья к Юлику, это видели абсолютно все, кроме самого Юлика), а так же Даня Кашин (который в их город приехал сравнительно недавно, Даня был не самым умным человеком в школе, но быстро добился успеха у девочек благодаря своему образу бед-боя). Юлик достаёт из открытого террариума полу-дохлого ужа Аркадия, тот вяло ползает между пальцами парня, Онешко как-то странно улыбается, оглядывается по сторонам, замечает Андрея Ноилса (он был, пожалуй ещё тупее, чем Кашин, но Ноилс сумел выиграть генетическую лотерею и выкупал свой внешкой; цеплял не только девочек из компании Насти Шпагиной, но и мальчиков из 11 класса). — Эй, Андрей, — зовёт его Онешко, перекладывая Аркадия с руки на руку, Ноилс поворачивается и тут же пятится назад, испуганно смотря на пресмыкающиеся в руках Юлика. — Только попробуй подойти ко мне с этим, — он интонационо выделяет последнее слово, кивает на Аркадия, а после чувствует, как поясницей упирается о парту, за которой сидел Денис Шмальц (довольно интересная личность, но иногда Даше казалось, что у него просто напросто шизофрения, или что-то такое), Денис отодвигает свой учебник в сторону, чтобы Ноилс на него не сел, а после заинтересовано смотрит на ребят. — А чего нет? Он же миленький, — подуськивает Кашин, складывая руки на груди. — Страшный он, как черт, — недовольно произносит Андрей Ноилс, садясь на парту Дениса и обнимая себя за плечи. Кое-кто из компании Насти Шпагиной начинают заинтересовано поглядывать на шум, окруживший Софию Константиновну. — Страшно? — С лёгкой обеспокоенностью спрашивает Юлик, передавая змею Софии Константиновне, что уже не первую минуту пыталась забрать несчастного и замученного жизнью Аркадия из рук Онешко. — Да, блин, страшно. Даша вздыхает, вновь возвращая взгляд в окно, понимая, какое же у Андрея Ноилса искаженное понятия страха, ведь по истине страшно в одну затянувшуюся ночь обернуться с пониманием — что ты совершенно одна. Вокруг крутятся сотни, тысячи людей, но ты в этом месиве одна, и тебя никто не знает. Страшно кричать в пустоту. Страшно видеть безразличие в когда-то близких. Страшно не слышать не чей голос. Страшно тянуть руку в пустоту. Страшно поднимать голову. Страшно просто быть в этом. Быть, крутиться, тонуть и тут же подниматься на поверхность. Страшно не быть одинокой, нет. Страшно ощущать чувство потерянности, при этом теряя всех. Словно все в один момент решили... переключиться. Страшно смеяться со своей беспомощности, шагая по проезжей части, не оборачиваясь по сторонам. Страшно браться за ножи на кухне, внимательно взглядом ведя сначала по своим запястьям. Страшно смотреть на это все взглядом полного отчаяния и безразличия. Страшно сделать с собой что-то, пока ты сама не своя. Страшно жить, пока ты не нужна сам себе. А что уж говорить про... других? Жалко только, что Дарья судила людей лишь поверхностно, не знала, что Андрей Ноилс ловит по несколько панических атак в день, Руслана Тушенцова не щадя бьёт отчим, Настя Шпагина боится довериться людям (однажды доверилась — не прокатило), Юлий Онешко смотрит на собственное отражение и испытывает невероятное презрение к тому, что видит, Никита Гридин делает самые хитровыебаные коктейли (мешает водку с коньяком) лишь бы почувствовать хоть что-то, у одного Дани Кашина, пожалуй, всё хорошо. — Ладно, мальчики, через минуту звонок, собирайте вещи, — говорит София Константиновна, возвращая Аркадия на место, тот сразу прячется под одиноко лежащее на дне террариума бревно. — Люда, дорогая, раз уж ты закончила, не могла бы ты помочь мне снять плакаты. — Обожаю биологию, — воодушевленно произносит Люда, поднимаясь со своего места. Даша вздыхает, поднимается из-за стола и накидывает на плечо рюкзак — баночки звонко бьются друг о друга, стучат. Из кабинета она выходит последняя.