Маскарад для неудачника

      Вернуться с победой было приятно… Наверное.       Я, в отличие от остальных, чувствовал лишь усталость. Усталость от такой жизни.       В течение полутора месяцев я только и делал, что выполнял приказы. Лечь, встать, драться… Любое проявление собственной воли, не соответствующее приказу, всячески каралось. И каралось жестоко. Хотя, если подумать…       Если подумать, я знал, на что шел, когда принял решение выжить в той грязи, что не могла обойти меня стороной. С двенадцати лет, когда меня угораздило стащить у пьяного Емитсу выпавшую злопамятную зеленую флешку. Иногда неведение — благо.       Я уже знал, что такое компьютер благодаря общению с парочкой друзей-ботаников, и мог взломать какой-нибудь слабозащищенный сайт, используя распространенные на форумах компьютерщиков программы, так что подобрать пароль к флешке человека, гордо именующего себя компьютерным чайником, оказалось делом нескольких минут. На флешке оказались материалы по одному довольно странному проекту. Программе подготовки человека с особыми возможностями организма с курсом препаратов и психологической обработки.       Тогда это показалось мне интересным, пока я не дошел до списка с именами людей, подходящих для программы. У моего имени был коэффициент жестокости 87 из ста и сопротивляемость 56 из той же сотни. Номер четыре в списке после некоего Занзаса. Мне, как человеку с подобным сталкиваться не желающему, стало странно и интересно.       Ниже списка имен шел перечень препаратов и тренировок, которые следовало пройти, и список людей, на которых будет вестись кодирование. Хозяев. Только потом я узнал, кем именно были эти люди. Пятеро сильнейших мафиози Сицилии. И из Вонголы только один…       Даже с моим умишком, я дошел до того, чтобы скопировать данные и вернуть флешку. А после, старательно подсев на учебу и раздобыв некоторые книги в публичной городской библиотеке, я начал разбираться в том, чего не сумел понять. Стоит ли говорить, что узнанное мне не понравилось? Хотя, не понравилось — это мягкое слово. Я был в ужасе, особо от описания препаратов и побочек. И ведь расшифровать удалось только четверть данных.       За те два года, что отец отсутствовал по делам, мне удалось разобраться в том, что мне досталось, и это лишило меня выбора раз и навсегда. Представителя Вонголы собирались убрать, чтобы единолично управлять проектом. И в приоритете для участия в нем избрали троих: меня, Занзаса Скайрини и некоего Бьякурана Джессо. Меня собирались сделать машиной для убийства, Джессо подопытной свинкой для создания новых видов лекарств, а Занзаса превратить в фабрику по производству биологического материала, облученного кольцами Вонголы. Кроме того, в документах была ссылка на один из сайтов, используемых мафией, со списком паролей. Перейдя по адресу и зарегистрировавшись как Черный плащ (теперь спустя годы знающие поймут), я потихоньку стал узнавать, что такое мир мафии. Начавший открываться со всех сторон мир преступности мне не понравился. Совсем не понравился.       Свобода — эфемерное понятие, которое невозможно описать одними и теми же словами для каждого человека. Для меня свободой была возможность самому принимать решения и нести за них ответственность. А для этого я должен был выжить и остаться собой. Любой ценой. Даже если придется подставить этих двоих, а что-то мне подсказывало, что мы встретимся. Необходимо было взять себя в руки.       Я записался в дешевую секцию по самбо в тайне от всех, даже знакомых и мамы. Просто потому, что это было единственное место во всём городе, где меня приняли без документов и извещения родителей. А всё от того, что держали его не слишком чистые перед законом люди, отошедшие от дел. Попал я туда не сам — привел парень из параллельного класса, за деньги на еду в течение месяца. Выглядевший внешне как настоящий бандит, как ни странно, он оказался единственным, кто решился подойти и попытаться разговорить меня, переживающего крах привычного мира. Вид у меня видимо был настолько потерянный, что проняло даже его. Его звали Фудзивара Исаму — мой одногодка, со специфической репутацией и непривычной внешностью. Именно он и его слова, а потом помощь стали толчком, который дал мне направление. И я до сих пор считаю, что сумма денег на школьные обеды — это слишком малая цена за моё знакомство с теми людьми. Благо, в то время я копил на покупку дорогих наушников и этих денег тогда хватило. Ведь это знакомство, которое продолжилось после — весьма помогло нам обоим. За небольшую помощь едой, мелкими свободными деньгами и моими навыками чуять неприятности — я получал от Фудзивары свежие слухи в среде не слишком мирных граждан Намимори и за его ближайшими границами. Этого хватало, как и того, что я пришёл в ту самую секцию, приведённый лично Исаму — что-то для окружающих это сказало. Настолько, что в этой части района меня с тех пор не трогали — словно я был своим. По крайней мере то самое чувство неприятностей при пересечении границы района — затихало.       Карманных денег, выдаваемых мамой и сэкономленных с покупок для дома по скидкам, за которыми пришлось следить и бегать на квартал дальше, хватало на оплату восьми занятий в месяц. Там не было привычных мне прилизанных и чистеньких детей из благополучных районов — там были молодые звери, скалящие зубы друг на друга, но не нападающие — такова была политика владельца секции. Если его ученики дрались друг с другом за пределами зала — путь в самбо для них перекрывался. А всё по одной простой причине — здесь учили защищаться, без оглядки на закон.       Меня не трогали первые два месяца, пока я падал от усталости и заплетался о собственные ноги — неуклюжесть как раз начала прогрессировать из-за периода роста. А потом, когда я наконец смог самостоятельно и правильно повторить полный разминочный комплекс, меня допустили до старших ребят и самих полноценных тренировок. Было больно и обидно, только вот о самбо я узнал в интернете, как и о его движении в Японии и многое из этого было ложным. А потому, разоблачение очередных слухов, заканчивалось новыми синяками полученными от мальчишек и тренеров, которых было двое. Не родное для Японии, самбо продвигалось редкими мастерами, фактически воспитывающими своих подопечных пришедших с улиц и воспитанных по её законам. Из тех, кто умудрялся не потерять себя в разборках на улицах, многие после уходили либо в серьезный криминал, как наиболее приспособленные или в армию, в спец.подразделения. При всех особенностях жизни якудза и армии, эти люди оказывались максимально живущими по полученному в секции воспитанию, не устраивая чернуху и держа под контролем людей рядом с собой, поддерживая порядок там, где жили и работали. И так как здесь таковых было примерно поровну, что для района было очень знаковым показателем, а потому, юных воспитанников потерявших берега не трогала даже полиция, отправляя разбираться тренера, чьего гнева боялись все воспитанники. Было за что. Хотя моё чувство опасности затихало максимально именно под крышей зала. Изо дня в день.       Старший тренер и владелец секции, Сакамото Йошизуне, заметив, как я выкладываюсь на тренировках, спустя шесть месяцев занятий вызвал меня на разговор. Расспросил о матери — узнал уже, что я живу без отца, о школе и друзьях. И в итоге, о причинах выбрать именно его секцию. И в итоге, после молчания, я рассказал ему полуправду, что хочу выжить, чтобы конкуренты отца не убили меня и мать, потому как отец весьма вляпался.       Не знаю, поверил ли он мне, но с того дня я начал заниматься по индивидуальной программе. Этот самый Йошизуне был якудза, чей клан оказался расформирован в междоусобной войне за территорию пятнадцать лет назад. Но лидер оказался достаточно благородным и честным, выбив ценой своей жизни свободу своим подчинённым и запретил им мстить. В итоге многие кланы приобрели себе сильных подчинённых, а некоторые отошли от дел, занявшись мирной деятельностью, на грани. Мой учитель оказался из таких. Он оказался хорошим человеком, хоть и был невероятно суров. Сенсей, как стал я его называть после семи месяцев упорных выбиваний из меня страхов и глупостей, начал учить меня всему, что знал, когда понял, что я даже раны обрабатываю сам, не желая попасться на глаза матери. А знал он много.       Сакамото-сенсей учил меня драться и это стало отправной точкой в наших с ним дальнейших отношениях, которые стали первым ростком уважения от остальных учеников. Всё же, били меня на их глазах — сложно завидовать человеку, который после тренировки добирается до душа почти на четвереньках. Даже помогли несколько раз дойти, пока сенсей не сообщил, что это тоже часть тренировки. После — помощников не было, как и врагов. А вот соперники — появились и с ними пришлось часто вставать в пару. Был бит ещё сильнее, что забавно — начал восстанавливаться гораздо быстрее, когда к самбо добавились традиционные медитативные техники. Почувствовать внутреннее равновесие получилось одновременно с несколькими новичками — удары бамбуковой палкой оказались прекрасным стимулом для всех нас.       Следом, через полтора года занятий, когда в качестве оплаты за дополнительную тренировку в неделю я стал убирать зал после тренировок — учитель посвятил меня в совершенно другую сторону жизни темной стороны японских улиц. Меня стали учить ремеслу врача, если это можно было так назвать. Якудза не обращались в больницы, чтобы не дать полиции зацепок по поводу очередных разборок. Они лечились дома. Йошизуне научил меня оказывать помощь исходя из подручных средств и препаратов, правильно рассчитывая пропорции, зашивать раны, выхаживать больных и самое главное — драться.       Обманывать, учиться на своих ошибках, читать людей и правильно рисковать — он научил и этому. Но самое приятное в его науке было то, что он учил не только выживать, но и жить. От него я научился готовить так, как не могла научить меня мягкая и добрая мама, параллельно составляя простые, как линейка, но действенные яды. Именно Йошизуне дал мне науку шить и плести, что потом не раз пригодилось мне в жизни, когда приходилось сбегать из плена, делая прочную удавку из ниток и волос.       Сакамото дал мне то, чего у меня не было никогда в жизни — уверенность в своих силах и способность находить выход из безвыходных положений. Сенсей подарил мне такой запас знаний, которые не каждый профессиональный выживальщик получает. А его постоянные посетители — оставили меня резко повзрослевшим. Ты не можешь остаться прежним, когда под твоими руками истекает кровью человек, который вчера учил тебя правильно падать. Когда человек который мило тебе улыбался, застывает холодной бездушной куклой от твоей ошибки. Окончательно свою невинную юность я оставил на пороге подпольной больницы для якудза в четырнадцать лет.       Учитель был со мной рядом, поддерживая и передавая свои знания, уже не считаясь с моим мнением. Он отвечал на все тем, что мне эта наука может спасти жизнь. Фактически, занял место отца рядом, делая то, что родной отец передать не смог.       А потом, за две недели до моего шестнадцатилетия, он умер — отказало сердце, подточенное ранами и возрастом. Учителю было почти пятьдесят шесть. И я не смог даже проводить его в последний путь - меня за глотку держал Реборн, не покидавший город ни на сутки. Он умер на руках брата, который презирал меня за моё отсутствие. И он был прав - я оказался слишком слаб, не сумев даже проводить в последний путь человека заменившего мне отца. Смог только помянуть его сакадзуки с саке, попрощавшись перед семейным алтарём в секции, созданным учениками. Побитый бывшими соучениками, не простившими мне отсутствие, переживший тогда первое покушение и разбитый морально тем, что не успел. Я долго стоял на коленях перед алтарём и молча плакал, прося прощения за свои неудачи и то, что всё равно полезу в криминал несмотря на то, что старик сказал, что мне там будет сложно. Будет. И быть может, когда придёт время умирать - он встретит меня как достойного ученика. Но тогда мне было больно и я считал это чувство заслуженным.       Учитель умер, оставив на моё имя счет в банке с круглой суммой и трогательное письмо, в котором назвал меня сыном, которого у него никогда не было. К письму прилагалось завещание с документами на маленький домик на Окинаве и просьба позаботиться о Кирихару Юуноске, одном из учеников. Сирота, сбежавший из приюта от побоев, осевший в секции и работающий в ночную смену в магазинчике за углом. Делавший все, чтобы его не выгнали и учили хоть чему-то. Будучи старше меня на целый год, он выглядел младше, а золотистые волосы длиной до плеч как раз и были причиной, из-за которой его часто били свои и чужие. Полукровка в неблагополучном районе был хорошей мишенью.       Характер у паренька был удивительный. Усидчивость и жизнелюбие перемежались вспышками дикой трудоспособности, а изредка, когда он выходил из себя — крушил что попадется под руку или начинал разминаться. Выглядело это достаточно колоритно и подарило ему сильные руки и ноги. Однако, в обычной жизни его было очень сложно вывести из себя, но те, кто выводил, потом очень долго жалели, проводя до полугода в больнице. Я с ним сдружился на почве уважения к учителю и поиска смысла жизни. Который мы едва не потеряли, оставшись одни перед этим миром. Второй тренер — Сакамото Йодзивара не в счёт. Приемный младший брат сенсея нас не воспринимал как личностей — ему были ближе коренные японцы, а полукровки так похожие на тех, кто когда-то стал причиной краха его клана — нет. А после смерти брата, так вообще перестал считать меня частью учеников секции. Не отобрал наследство брата исполняя его волю, но нас видеть в зале как своих учеников более не желал. Никогда.       После смерти учителя и скромных похорон, что организовали силами всех его знакомых, мне с трудом и на расстоянии из-за проклятого Реборна, удалось привести в порядок Кирихару, дав ему цель в жизни. Мы дали друг другу обещание, что будем друг за друга даже тогда, когда против нас будет весь мир. И что-то внутри меня тогда заворочалось, подтверждая правильность решения.       Тогда же я, пользуясь остатками авторитета как ученика Йошизуне, вырывая редкие часы свободы от присмотра репетитора, смог в уплату долга жизни одного из спасенных мной за время обучения якудза выбить для Юуноске документы для обучения в школе на дистанционном обучении. И договориться с одним из должников учителя, чтобы он смог эту дистанционку устроить, благо упорства у Кирихары было выше крыши и просьбы он выполнял до конца. Сказали учиться — пошёл учиться. Благо денег от подработок и моих небольших взносов хватало на учебники и методички — Юу умудрился за полгода железно прописаться в десятке лучших учеников средней Намимори, даже не посещая оную кроме как на экзамены и для сдачи и работ.       К тому же новые документы получились просто загляденье — все-таки долг жизни, как и долг чести, среди якудза это сильная штука. Кирихару Юуноске стал усыновленным Такана Юуноске, почти восемнадцатилетним искателем приключений с Окинавы. Пришлось прибавить в документах год, чтобы было больше возможностей для обустройства в жизни. По этим документам удалось найти работу получше в торговом районе, в магазинчике, торгующем домашней лапшой. С денег, оставшихся от оплаты за секцию, от которых Йошизуне брал только половину, удалось снять жильё рядом с магазинчиком и оплатить его на полгода вперед.       А потом вспыхнул энтузиазмом, иначе не скажешь, Реборн. В очередной раз за эти семь месяцев.       Тренировки, на самом деле бывшие форменным издевательством, хотя выносливость благодаря им мне повысить удалось, как и моральную толстокожесть. Всё же, после того, как половина города видела тебя в одних семейных трусах — сложно этого не сделать. Но над остальными, особенно Хаято, он издевался капитально. Наверняка потому, что увязавшуюся хвостом «свиту» не обязательно было сохранить подле меня. Все-таки они не входили в список, который мне удалось обновить благодаря паролям из данных с зеленой флешки. Покушения продолжались, как и то, что Реборн гордо именовал подготовкой к жизни Босса, что было на самом деле дрессировкой двуногой собаки в моем лице.       Момент с подставным трупом и попыткой от него избавиться, я до сих пор вспоминаю с истерикой. Едва не провалившись в маскировке по всем фронтам, первое, что я начал делать определив исчезающий пульс у трупа — это реанимационный комплекс, выхватив у удивленного репетитора электрошокер, которым тот будил меня по утрам, шарахнув бедняге в грудь. Интуиция тогда заорала благим матом, но рефлексы были сильнее — я ведь на самом деле несколько раз спросонья едва не убил человека, пробравшегося в подпольную клинику Йошизуне, когда я спал там после работы. Что я могу сказать — бедный труп я откачал, а я потом в прострации сидел на диване в гостиной и пытался осознать, что едва не спалил всё, что только было можно. Реборн тогда долго и многозначительно молчал, а после отправил меня на пробежку, под дулом пистолета. Тогда я малодушно не возмутился на этот приказ, даже был благодарен — пробежка прочистила мозги и помогла успокоиться. Интуиция молчала, подтверждая что мне эта ситуация ничем не грозит, а потому я не волновался. Только продлил себе пробежку на один круг, чтобы пообщаться с Таканой.       С Юу удавалось говорить только по телефону и время от времени забегая после школы поесть рамена и другой лапши. В одиночестве, конечно, я не приходил ни разу, поэтому мы только и могли переглядываться да обмениваться придуманными нами самими знаками. Скучал я жутко, чего не скажешь о моем блондинистом друге — Юу потихоньку начинал закипать. Когда я последний раз забегал к нему, а было это как раз за день до инцидента с десятилетней базукой, Такана даже не посмотрел в мою сторону, правда уходя, я чувствовал на себе его взгляд, а интуиция била тревожный набат.       И вот сейчас, когда нас не было всего ничего, на деле мы все пережили слишком многое для осознания сейчас, мне лучше не показываться Юу на глаза. Когда-то давно, года три или четыре назад, Йошизуне как-то заметил. «Когда ты устаешь от жизненных испытаний, у тебя глаза старика и это слишком заметно окружающим, а ты как я помню, этого бы не хотел, верно? Выход всегда будет, вопрос только в какую позу жизнь вывернет тебя чтобы поиметь, но он будет всегда. Поэтому, не опускай руки, иначе эта пустота дойдет до самого сердца слишком рано, лишая тебя сил бороться.»       Юу, как человек с которым я общался чаще всех после учителя, моментально замечал мои любые изменения: будь то проблема или усталость — все отражалось на лице и теле. Движения становились менее плавными, шаг неровным, а у глаз появлялись, пока что микроскопические, морщинки. На самом деле изменения были очень маленькими, но тренированный взгляд друга мог заметить их даже по тому как я дышу или пользуюсь палочками. А сейчас я устал настолько, что сквозь движения пробивается предательская дрожь, а внутри все покрывается холодом усталой апатии и желания сдохнуть.       И Такана, знающий как тяжело укатать меня до подобного состояния, непременно заметит насколько мне сейчас плохо. Снова получить по ушам за наплевательское отношение к здоровью так не хочется… А встретиться нужно, через две недели Юу исполнится восемнадцать. И подарок я ему уже приготовил — перчатки переделанные из ткани оставшейся от костюма сделанного из нитей Леона. Мне все равно после битвы Колец сменили костюм, оставив предыдущий, рваным валяться в шкафу, так как ткань не брало ничего, даже пламя урагана. Благо следящий за мной хамелеон за недельную дозу небесного пламени помог переделать ткань и сделать две пары перчаток, мне и Юу. И даже не сдал меня хозяину, за что ему огромное спасибо — заряд пламени по первой просьбе этого существа малая плата за безопасность друга.       Мою задумчивость замечает Реборн, ведь я молчу уже десять минут, не отреагировав даже на Ламбо, снова стащившего мой завтрак. Плохо. Может начать подозревать. Но сил уже нет ни на что. Может, сделать вид, что сплю с открытыми глазами? У Реборна же прокатывает…       Мда… Последнее, что я вижу — это летящую к моему лицу гранату. Уклоняться не стал, да и интуиция твердит, что она из партии улучшенных Джаннини. И то, что мне эта передышка пойдёт на пользу. Поэтому меня прикрывающего глаза настигает благословенная тьма, удар и падение на пол от которого немеет плечо. И теплая тьма принимает меня в свои объятья.