Быть счастливым

      у зимнего неба цвет всегда благородного тёмно-синего цвета, идеально чистого, без проплешин, как если бы его рисовал искуснейший в тейвате художник самыми дорогими и качественными красками. итэр любит его головой, потому что красиво, но не душой, потому что тьма, создаваемая дымчатым кристальным куполом, — это то, чего он старательно избегает. и увы, когда он отводит взгляд, устремляя его вперёд на сложившего крестом руки адепта, видит всё то же тёмно-синее печальное небо.       пряди волос сяо изумрудные и яркие, но ночью, и уже вечером, чуть ли не чёрные. единственное неизменное — ядовитый янтарный цвет в кошачьих вытянутых глазах. и ядовиты они вовсе не из-за цвета, а из-за той тоски, которую итэр видит, случайно в них вглядевшись. «хватит плакать!» — кричит, кажется, но голос застревает в сжавшейся глотке. нет ни сил бороться с прочной стеной из неупокоенных душ в сердце адепта, ни смелости принять удар их с сяо последующего прямого зрительного контакта.       а что остаётся делать, когда мысли возгораются, сгорают, создают сильный жар в голове вместо того, чтобы быть сказанными? лицо итэра бледное, такое с самого прихода зимы, но с выступившими алыми сосудами под тонкой кожей щек. у него всего одна попытка достучаться до сердца одинокого защитника якса, только как её использовать с умом? если не слова, значит, прикосновения… это неправильно.       дело не в том, что сяо не чувствует прикосновения смертных. или же нет?       итэр откидывает голову, впервые надолго посмотрев в тёмное небо, печально усмехается, поднимает руку к глазам, смахивает выступившую влагу. ах, люмин, ты же где-то там? как найти человека, несколько лет успешно играющего в прятки?       если бы адепты исполняли желания, итэр встал бы на колени перед сяо, но едва ли прямо сейчас это что-то изменит. он, скорее, отдал бы свою душу на съедения злым духам ради мимолетного разговора с любимой сестрой, что казалось бы куда реальнее, чем всё остальное.       они встречаются взглядами, и сяо замирает, словно забыв, как дышать, а итэр только и может слабо и натянуто улыбнуться. несколько бездумно: для адепта не секрет, какие чувства могут одолевать смертного, у которого болезненно синие губы подрагивают в тонкой полоске и у которого контрастные раскрасневшиеся глаза.       — итэр, — твердо произносит, подходя ближе. — ты замерз, — наклонил голову набок, — пойдем в ваншу, согреешься.       отрывистый кивок, решительный шаг, но тело дальше не движется — вытянутая рука адепта останавливает. итэр не поднимает голову, спрятавшись за золотой длинной челкой, но чувствует теплую ладонь, накрывшую макушку. с нее падают накопленные за долгое бездействие снежинки и, кажется, они незаметно перемешиваются с его горячими слезами, плавящими тончайший слой снега на земле.