По клыкам

Яша хочет умереть. Нет, не по-джульетовски трагично. Все намного нуднее и менее романтично — Яше названивают родители, отчитывают по поводу и без, заводя настохеревшую шарманку про «что же ты делаешь со своей жизнью, сынок». Старая песня о самом главном их богатстве — покорности и сообразительности маленького Яшеньки, пускается снова и снова, как портачная пластинка в дедовском граммофоне. Яше бы сказать родителям, что и жизни-то уже нет — он уже с полгода как труп — да нельзя. Роза говорит, что пока родаки живые, нужно это ценить. — Я с бабкой своей, блин, даже попрощаться по-человечески, не смог, — говорит он как-то, слишком буднично для темы про умерших родственников. — Она до меня умерла. Одна. Яша своих хоронить пока не торопится. Но иногда — очень хочется. Чтобы отстали только. В конечном счете, не брать трубку четыре месяца после последнего скандала ему кажется блестящей идеей. Перебесятся и оставят его в покое. Шершняге-вампиру почти год, когда его объявляют в розыск. Как-то поздним утром под Розкиной подушкой начинает бжикать телефон, прямо Шершню в ухо. Сонный, он жмурится от режущего глаза света экрана и тыкается лицом Розе в грудь. Роза прочищает глотку. Бип. — Да, Артем Григор’ич. Блядь. — Шершанский у тебя? — доносится холодно из трубки и Яша вздрагивает. Хранитель. Худощавый, деловой как Эйфелева башня, и вечно от телефона не отлипающий. Вечно с кем-то там говорит или, может, наоборот. Яша помнит только его скучающий взгляд и скукоженный недовольством рот, когда Роза Яшу за руку регистрироваться привел. Новорожденный вампиреныш, все-таки. Процедура до закатывания глаз нудной и бюрократичной была: фотокарточка, подпись, клятва о Гиппократском «не навреди, не убей, не соси», которую Роза заставил вызубрить за двое суток, да действующий адрес проживания. Роза говорит, что раньше таких мер не было — при предудущем Стрельникове. Ни регистрации, ни подписей — ни шиша. Живи себе, передвигайся, не рви только никого в лоскуты, а в остальном — раздолье. Роза угукает в трубку. — Не убил еще никого? Хранитель Яше сразу не понравился. Он точно знает, что ничего ужасного не совершал в последнее время. Женщин и детей не трогал. Подвыпил только пару-тройку мужиков за гаражами и все. Но те живыми были. Он проверял. В трубке голос шестидесятилетнего старикана говорит, что тот в руках держит ориентировку на розыск некого Якова Осиповича Шершанского, которую он заметил на столбе у здания мэрии с утра. Говорит, угрозыск докладывает, что родители считают Яшу без вести пропавшим и что его тощая рыжая морда уже висит на каждом столбе и в каждом УВД региона. Роза напрягается. Глубоко и медленно вдыхает. Яша убирает с его спины руки, прижимая их к своей груди. Роза также медленно выдыхает. Хранитель называет время встречи — через полчаса, в его офисе. — Еду, — коротко говорит Роза. Бип. И тишина. Роза молчит и гулкий стук его сердца водой забивает Яше уши в тесном пространстве гроба. Яша молчит тоже. — Я жду, блин. — Че д-делать теперь, Роз? Роза чертыхается, откидывает крышку с черной обивкой рывком и выскакивает босыми ногами на холодный пол рядом с гробом. Не то, чтобы его это волновало. Гроб качается и Яша вместе с ним. Роза, как на зло, резко откидывает плотные шторы. Никто не обещал, что будучи вампиром, ты не сможешь ослепнуть от резкого утреннего света прямо в глаза. — Они же названивают тебе, нахрен, постоянно. Какого ляда, ты в розыске? — Д-достали они, — Шершень садится в гробу, почти обиженно тощие колени обнимая. Проблемы. Не опять, а задолбало уже. — И ты решил, нахрен, что? Роза переодевает дырявую домашнюю футболку на что-то такое же, но чистое и Яше даже говорить ничего не надо, Роза сам заполняет комнату монологом. Яша вылезает из гроба. Расправляет сильно помявшиеся во сне края футболки. Ему только обуться и он готов. — Р-роз, че делать? — снова спрашивает он. Проблем с ментами ему вообще не хочется. Проблем с Розой и Хранителем — тем более. — Просил тебя, блин, не встревать никуда, — Роза прыгает на одной ноге, переодеваясь в свои «приличные», без дыр по колено, джинсы. В горле свербит кислотой, а в груди бухнет что-то от незаслуженных нападок. — Ты просил, не убивать н-никого. Яша знает, что за такие слова ему прилетит. Ему и прилетает. Розиной расческой. Шершень даже не пытается ее ловить. — Еще бы ты замочил кого, нахрен, колдырь ты конченный! Ментуры нам только для хорошей жизни не хватало. Роза метеором несется обуваться в прихожку. Яша за ним. — Может, я это, — в кармане его зимней куртки, которую стоило бы уже куда-нибудь убрать, нащупывается забытая там древняя симкарта, — позвоню им, блин, и скажу, что все нормально? Пускай, блин, заяву заберут. Еще бы телефон зарядить. Они проспали трое суток после недели Яшиной музыкальной мании, когда руки стирались в кровь от бешеной долбежки по барабанам, голова гудела от какофонии звуков и в груди ныло так сладко. Пульсировало в ритм Розиных песен. Яша любит такие моменты, когда пар из ушей и пот ручьем по спине. Яша любит видеть Розу взбудораженным и растрепанным после особо забористого соло. Острый угол симкарты вгрызается под ноготь. — К Хранителю сначала, — бросает Роза и выходит из квартиры. На улице ранний апрель. Уже тепло. Деревья расцветают — рядом с подъездом пахнет сладостью распускающейся яблони. Роза сдирает с её ободранного дворовыми детьми ствола чёрно-белую бумажку. Ориентировка. В их желтую копейку Шершень влетает быстрее пули, горбясь и закрывая лицо от немногих прохожих отросшими рыжими волосами. В мэрии их ждут. Молоденькая секретарша открывает несущемся по красной дорожке Розе дверь. Шершень за ним — прямо по пятам. — Утречко доброе, — громко здоровается Роза с отвернутым к окну креслом. В кресле — Хранитель. Снова кого-то слушает в своем фешенебельном телефоне. Он, неглядя, подзывает Розу рукой, переваливается в кресле на другой подлокотник. Кресло крутится и на Розе останавливается серьезный безэмоциональный взгляд Стрельникова А. Г., как написано на табличке в приемной. Роза оборачивается, зыркая сквозь очки на Яшу, и проходит вдоль узкого длинного кабинета, к узкому длинному столу, чтобы пожать узкую длинную руку Хранителя. Хранитель руки его не жмет. Никогда не жал. Розу это не расстраивает. Хранитель коротко кивает прощаниям по ту сторону трубки и опускает ее перед собой на стол. Короткий сигнал сброшенного звонка звучит для Яши как сирена перед началом марафона. — Листовками уже весь город завешан, — Хранитель откидывается в свое большое кожаное кресло. В нем он, худощавый, но высокий старик, молодости времен Розиного обращения, кажется каким-то до комичности пафосным и по-бандитски суровым. Отец у него криминальным авторитетом был в 80х, до того, как вернуться на семейный путь Хранительства вампирских договоров. Роза рассказывал. — Ну так, вы там, блин, звоночек в ведомства известные сделайте, пусть их снимут пойдут, а то нам такой пиар не нужен. Мы люди мирные. Стрельников только насмешливо фыркает. — Розыск по области идет, Роза. Ориентировка пришла вчера. Перед Розой опускается один в один бумажка с яблони у подъезда. Пропал такой-то и такой-то: фото, рост, вес, возраст и все остальные параметры Яшиной жизни. Даже как-то не по себе себя же видеть на таких листовках. — Я… п-позвонить могу, — подает впервые голос Яша. Взгляд Хранителя острой бабочкой впивается куда-то между глаз. Смотрит, оценивает, режет на голо. Под таким взглядом старый Яша бы уже весь со стенкой слился и отсвечивать перестал. Ну, тот Яша, что человечком еще год назад по притонам ангельскую пыль и шприцы с остатками дозы собирал. Слишком этот взгляд отцовский — острый, резкий, бескомпромиссный. Слишком Яша его ненавидит, чтобы бояться. Тем более теперь, когда Роза рядом, а Хранителя они порвать за секунду могут и все, что останавливает Яшу — как раз, Роза рядом и тонкая леска клятвы, связывающая бантиком веснушчатые запястья. — Сказать м-могу, что живой, типа и все, блин, такое. — Потарахтят с маман, — кивает в его сторону Роза, поддерживая, — съездит к ней. Может, — оглядывается мельком через плечо, — надают там по кочерыжке его рыжей и закрыто дело, ю ноу? Ехать домой, к истеричной матери и бетононепробиваемому отцу? Лучше в канаве тапочки горкой сложить. Яша не хочет ничего. Решения, обсуждения, скандалы — это все не про него. Он хочет просто - быть. С Розой. В их квартире. И чтобы за кровью далеко не ходить. Барабанить еще и на рейвы выбираться. — В гроб бы его, по-хорошему, — буднично отвечает блюститель покоя человеческого. Роза смеется, будто это шутка какая-то. Яша думает, что ему это слышится, а не Хранитель только что его укокошить предложил. Даже дух перехватывает в глотке и неповоротливые рыжие мысли в голове начинают бегать, подстегиваемые внезапным приливом паники. — Решай проблему, Роза. Мне танцы с угрозыском не нужны. С твоими отпрысками проблем всегда было больше всего. Резкое молчание звонко отбивает эхо Розиного смеха в самый дальний угол. Роза кулаки сжимает. Яшина рука сама тянется к его локтю. — Этот — нормальный. — Ты и про остальных так говорил. Яша кожей чувствует, как Роза злится — закипает с нуля до сотни в секунду. Напрягает желваки, раздувает ноздри. — Я все сделаю, — говорит что-то слишком низкое розиным голосом. Он разворачивается на пятках и уходит из холодного кабинета Стрельникова А. Г. — Бог в помощь, — слышится за спиной. Яшина ладонь сталью запаяна в Розиной хватке.

***

Люди ойкают и цокают. Роза, пятерней толкая тяжелую дверь мэрии, вываливает их с Шершнем на улицу. Чертыхается, бубнежом проклиная Хранителя последними словами дяди Бори из подвала, шагает прямиком к припаркованной копейке. — Блядюшник, херов, сука. Ради Розиных взвинченных нервов они ехали в эту залупень. Яша срывает со столба рядом с машиной свою чучеловатую фотографию с прилагающимся к ней описанием своей же пропажи. В кармане ей надежнее. Роза стоит у своей малышки, запрокинув голову к полуденному солнцу. Дышит глубоко. Ему, в принципе, и не надо, но, для успокоения, свежий воздух — самое то. Только затягивается Роза так, будто хочет вытянуть из него весь дзен и спокойствие мира. — Р-роз, а может, ты их, блин, просто з-загипнотизируешь? — наминая из ориентировки теннисный мяч в кармане, Яша встает рядом. — Кого? — Н-ну, Хранителя, типа… чтобы помог, — у Розы за очками глаза закрыты. Становится внезапно интересно, какими будут зеленые радужки под прямым солнечным цветом. Красивые, наверное. — И р-родаков моих еще? Роза кивает. — Ты до следующей мысли сам дотелепаешь или подсказать? Блядь. — Нельзя на Хранителе дар пользовать. Запрещено, блин. Непрекасаемые они. Надзорщики, блядь, наши, — говорит, разводя руками он, будто сам уже не рад всем этим вампирско-людским договорам. «А мы — стая крыс, от которых они и рады бы избавиться» повисает между строк, где-то в том же дзеновом воздухе. Роза лезет в карман косухи. — На, блин, — его телефон на ладони небо синее отражает. — Симку взял? К родакам твоим, нахрен, поедем — звони. Рука в кармане рефлекторно сжимает мячик ориентировки. Картина Репина. «Пиздец». — Да, б-блин, щас, — прикинуться юродивым у Яши выходило всегда на отлично. Завешиваться отрастающими волосами, неловко шарить по карманам, поднимать виноватые глазищи, пока ищешь в голове выход из особо тяжкого тупика. "В гроб бы его, по-хорошему".  Выход, как некстати, находится до гениальности шумно и быстро. Под колесами мимо проезжающего камаза.