Квадратная пуля

Великий город Ревашоль. На что он был похож? На небо. Вихри облаков, невыносимое сияние солнца и болезненные удары градин. Прихотливый ветер, который то нежно поглаживал твое лицо, твое эго, то насмешливо лип к штанине газетой из лужи. Дата на газете — завтрашняя. Два неба, два кривых зеркала глядели друг на друга который век. И который век эту переменчивость пытались предсказать, изобретая все более точные инструменты. Барометры, метеозонды, атмосферные спутники… Детективов. Их тоже изобрели. Они изобрели самих себя. Собирали извилины из законов, вживляли рефлексы, вкручивали оценочные методы в хрусталики глаз. Оттачивали себя до тех пор, пока не становились похожими на иглу фонографа — чуткую и хрупкую. Чем тоньше игла, тем больше колебаний улавливает, тем яснее слышна музыка города, его голос. Тем проще сломать. Гарри Дюбуа, детектив отдела С по расследованию особо тяжких преступлений, со своей заточкой немного перестарался. Одно дело слышать на соседней улице выстрелы и понимать, что тебе бы стоило там поприсутствовать. Хотя бы потому что ты член Ревашольской Гражданской Милиции и обязан надавать по рукам за стрельбу в общественном месте. Но другое дело — смотреть на книжные полки в кабинете капитана участка и читать по ним чужую жизнь с лету. Верхняя полка — уход за лошадями. Захватанные, но пыльные. Знает наизусть. Оставлены на всякий случай. Там же — подарочные издания с патриотической тематикой, их вручают на официальных мероприятиях, посвященных защите правопорядка. Поставлены аккуратно, с демонстративным уважением к тем, кто раздаривает симпатичную макулатуру, но отчего-то Гарри понимал — не открывали ни разу. Следующая пара полок — кодексы и законы. Международные, локальные специализированные. Выпуски «Юридического вестника» с сорок пятого года. Совсем старые, со студенческих времен, тома с жизнеописаниями Светочей, по большей частью Франко-Негро. Тут же затесалась пара политических изданий. Нейтральных, конечно же. По таким удобно изучать современные политические течения, не пачкаясь в подозрениях и насмешках. Такие все раскрашивают в белое, черное и полосочку различной частоты. Строго по предписаниям Коалиции. И нижние полки. Самая толковая часть. Криминалистика. Баллистика. Судебная медицина. И… секундочку, это что, томик Дика Маллена? Гарри склонился чуть ближе, наклоняя голову. И впрямь: «Дик Маллен и судный день». Одна из последних книг, если не последняя — нет, он не следил за серией, просто ловил иногда взглядом заголовки. И поставлена так непримечательно, ближе к концу полки, на уровне ботинок. Как раз, чтобы можно было ухватить, перегнувшись через стол. Раскрыть и расслабиться за глупейшими похождениями недодетектива в идеальном мире, где улики подогнаны одна под другую, а пропавшие без вести чудесным образом находятся. Живыми. Ладно, все имеют право на маленькие слабости. Даже такой кремень, как их капитан. С книжными полками все ясно, а что на столе? Нет, там ничего не поменялось с момента, как они с напарником вошли в кабинет и уселись на стулья в ожидании капитана. Зеленая лампа, органайзер для канцтоваров, бумаг… Еще тонкая папочка, листа на три. На обложке ровное, но почти исчезающее местами из-за слабого нажатия «ГДБ41210119:30». Первая часть зачеркнута, да прямо с душой, аж картон продавлен, и той же яростной рукой: «ЖГВ». Эти инициалы зачеркнуты легким прочерком. Дело без хозяина, ждущее своей судьбы. Его дело. Открыть бы, пролистать, вспомнить, что случилось двадцать первого января… Но нет. Все, что произошло раньше середины марта, до сих пор являлось абсолютной тайной. Алкогольная — или энтропонетическая? — амнезия сожрала большую часть воспоминаний, отрыгнув отрывки знаний и рефлексов. Ухитрившись каким-то чудом раскрыть дело, посреди которого он очнулся буквально без штанов и собственного имени в голове, Гарри пришлось начинать с чистого листа. Формально звание лейтенанта — дважды ефрейтора у него никто не отнимал, но вот к серьезным делам и близко не подпускали… вплоть до настоящего момента? Плавный изгиб наружной стены. Мягкая морось в окно, карта Джемрока на стене, шкаф с книгами и пустое кресло. Гарри уставился в потолок. Штукатурка облупилась, зато обнажила старую роспись. Резвящиеся в саду девушки собирали шелковые коконы. Кабинет капитана — кабинет директора шелкопрядильной фабрики, — когда-то был по-настоящему роскошен. Миловидное лицо с затертым левым глазом взирало на Гарри со снисходительной улыбкой, будто бы говоря «Все будет хорошо». Да, ангельское лицо, у тебя все будет хорошо. Твоя судьба уже решена, в отличие от нашей. Как для бывшего офицера 57-го участка, чей профессионализм следовало подтвердить, так и для него самого, вплоть до марта катившегося по устойчивой наклонной. Утопленная мотокарета, разваленный «чутким» руководством отдел и образцовое пьянство. И это так, по верхам. В какие-то моменты все висело на волоске. И текущий момент являлся одним из таких. Волнение можно было черпать ложкой. Ожидание тянулось, нервы натягивались. Хватит потолка. Гарри уставился в окно, следя за каплями. В их поведении крылась закономерность. Если достаточно долго за ними наблюдать, то можно составить уравнение кривизны стекла, вычислить скорость ветра, погоду на завтра… — Еще минут пятнадцать, и я стану метеорологом. Вздох. Шелест страниц. — Не волнуйтесь, — вторил ангельскому лицу голос по правую руку. Не ангельский, хотя лично Гарри с этим мог бы поспорить. — Все будет хорошо. Ким Кицураги. Напарник. По совместительству — главная причина. Просто главная причина абсолютно всего, начиная с того, что Гарри оставили работать в РГМ, и заканчивая хрупким равновесием его сознания, крутящегося волчком вслед за всеми ощущениями мира. Описать уровень важности Кима в его жизни было решительно невозможно, потому что не придумали еще таких слов. Гарри покосился вбок. Напарник совершенно не волновался. Его мелкая обсессивно-компульсивная привычка барабанить пальцами или притопывать, постукивать ручкой не проявлялась. Маленький синий блокнот — «Мнемотехника А6» — был открыт на странице, где Кицураги отмечал состояние дел. За стеклами круглых очков абсолютное спокойствие, взгляд скользил по строкам. Он был уверен в своих словах и не пытался голословно успокоить. — Откуда знаешь? — С плохими новостями начальство не задерживается. Гарри моргнул. От сердца немного отлегло. В знак признательности он дернул уголками губ — бессознательно и бесполезно, ведь за пределами очков мир для Кима не существовал, — и снова уставился в окно. Так. Скорость ветра стабильная. Устойчивый вектор на юго-запад, со стороны холодного течения. Повышение давления. Облака не спадут, дождь сначала усилится, а потом прекратится. В течение двенадцати? Двадцати часов? Нет, вот эта капля определенно говорит о шестнадцати часах… Или во всем виновата кривизна стекла? Шаги по коридору. Крепкие каблуки. Едва слышное позвякивание шпор. — Ким! Готовность! Напарник уставился непонимающе, но, видимо, тоже услышал шаги и захлопнул блокнот, сунул во внутренний карман рыжей летной куртки. Ох уж эта куртка. Обманчивый объем и бесконечные карманы. Гарри еще успел в последний раз пригладить волосы — наверняка зря, потные ладони не прибавят лоска, — когда в кабинет вошел капитан 41-го участка, Птолемей Прайс. Несмотря на имя, которое больше подошло бы уроженцу Метео, Прайс был родом с Островалии. Нефтяно-черная кожа, ограниченная белизной рубашки, темная униформа РГМ и выверенные движения. Блестящие капли мороси на голой макушке и ворсе пальто. Он был из тех людей, которые одним своим присутствием выстраивают все твои волоски по струнке. Можно было не знать, чем именно он заслужил уважение и известность, хватало всего раз оказаться в прицеле внимательного, оценивающего взгляда из-за тонких стекол очков, и ты понимал, что с этим человеком не стоит шутить. — Доброго утра, офицеры. Короткое рукопожатие для каждого, и они усаживаются на места. — Я вызвал вас, чтобы сообщить лично, — опять этот взгляд, прямо в лицо. Одна непослушная прядь свисала прямо напротив левого глаза, но Гарри не решался смахнуть ее. Он едва решался дышать. — Об успешном окончании испытательного срока. Вы оба можете считать себя полноценными членами отдела С. И говорил об этом так спокойно и гладко, словно бы не решал ничьих судеб, а просто делал замечание о погоде. Не задалась она сегодня, как считаете? В отличие от результата испытательного срока. — Вы переходите в прямое подчинение к Жан-Герону. Он будет назначать ваши дела. И к слову о делах, — Прайс наконец-то опустил взгляд, и Гарри выдохнул. Черный палец дважды стукнул о папку на столе. — Гаррье, помните что-нибудь о вашем январском деле? Вы, кажется, называли его «Делом о квадратной пуле». Ни капли сарказма или иронии, но Дюбуа все равно ощутил легкий стыд, как мальчишка, пойманный за глупой шуточкой про многочлены в алгебраическом уравнении. Им не полагалось давать делам названия в титулярном стиле. Между собой, для упрощения коммуникации, но не чтобы о них узнавало начальство. — Восстановил только то… — пришлось кашлянуть, чтобы сипящий комок скатился глубже. Так-то лучше. — То, что осталось в журнале с заметками. Две жертвы. У обеих — огнестрельное ранение в лоб, квадратное. На второй жертве найдены следы галлюциногенного наркотика. Все. — Это единственное ваше дело, которое Жан-Герон не сумел закрыть. Оно, цитирую его слова, «совершенно безумное». Прайс снова взирал на него, пристально и уже не так сурово. В темных глазах блеснуло нечто теплое. — Мне известны ваши методы, Гаррье. Мне также известно, что вы решили отказаться от самых экстравагантных из них, — милейший эвфемизм для «наркотических трипов» и «алкогольных загулов». — Думаю, оставшихся хватит, чтобы вы все-таки закрыли это дело. Жан-Герон — профессионал, но здесь лучше подойдет ваш подход. Я верно оцениваю ситуацию, лейтенант Кицураги? Один из немногих офицеров, к кому Прайс обращался по фамилии — его напарник. Личный и ни в коем случае не гласный повод для гордости, что у него самый крутой очкарик во всем участке. Конечно, за исключением капитана. Тот не принадлежал никому, кроме самого себя. — Верно, сэр. «Безумным» делом нас не испугать, — напарник не растерялся от неожиданного обращения. Его голос звучал ровно и уверенно. — Отлично, — Прайс протянул им папку. Гарри перехватил ее. — Можете идти. Уже за дверью он позволил себе просиять. Ким как был, так и остался невозмутимым. Легко быть спокойным, когда у тебя безукоризненный послужной список. — Мы снова в деле! — кулак с зажатой папкой вверх. Едва слышный шепот — от капитана их отделяла всего одна дверь. — В деле, — подтвердил напарник, тоже вполголоса. — Пойдемте. Скорее всего, Викмар уже на месте. Винтовая лестница повела их вниз. Это был центральный стержень здания бывшей шелкопрядильной фабрики, в которой располагался их участок. Фабрика была приземистой — всего три надземных этажа, — идеально круглой и покрытой куполом, отчего со стороны она походила на божью коровку. Роль лапок играли массивные контрфорсы. Две трубы возвышались из купола. Кирпичи фабрики потемнели от времени и дождей. На небольшом плоском участке крыши полицейские оборудовали курилку, откуда открывался прекрасный вид на ночной Джемрок. Прекрасный исключительно в смысле, что при особо удачном стечении обстоятельств лучший стрелок участка, Маккой, мог предотвратить преступление на соседней улице, пристрелив злоумышленника. Больше ничего прекрасного не было. Всюду, куда ни глянь, теснились деревянно-кирпичные трущобы, увитые разбитыми дорогами. На юг: гладь неглубокого, замусоренного озера. Плавный подъем холма — подернутый престарелым флером район Гран-Курон. Север — дымка над океаном. Мертвый холм Язвы и Собачья долина, муравейник Виллалобоса на западе. Золотой мираж восточного Ревашоля за рекой. В общем, прекрасное место, чтобы покурить. На выбор всегда есть тлен, тараканья суета и несбыточные мечты. Любуйся, чем хочешь. Третий этаж, располагавшийся сразу под крышей, был самым холодным и сырым. Они приспособили это место под склад, но оставлять там что-то чувствительное к влажности означало попрощаться с вещью. Там же гнили остатки фабричного оборудования, которое выгребли с нижних этажей. Второй этаж — администрация. Кабинеты капитана, участкового врача, экономистки, лаборатория, архив — проще говоря, места, куда офицерам хотелось бы заглядывать как можно реже. Жизнь кипела на первом этаже. Половину от него занимал огромный зал, освобожденный от перегородок, он служил общим кабинетом для всех отделов. Столы, стулья, мигающие лампы и гуляющий под потолком со сквозняками сигаретный дым. Оставшуюся половину занимали каморки связного, вахтера — как правило, последняя пустовала. С краю притулились санузел, душевая. Самой уютной и часто посещаемой частью первого этажа являлась кухня. Подземный этаж приспособили под содержание задержанных и склад снаряжения. Низкие и тесные коридоры, зарешеченные и мелкие, крыса не пролезла бы, окошки не прибавляли очарования этой части участка. В закатанном в асфальт дворе теснилось несколько складских помещений — обитель их мотокарет: гаражи и ремонтная мастерская. 41-й участок. Дом. Семья. Самые ужасные и родные на свете. Они оба приехали достаточно поздно, чтобы дежурные патрульные уже сменились и выехали в город, но слишком рано, чтобы поздороваться с оперативниками. И в самый раз для обмена приветствиями с товарищами по отделу. Точнее, с одним товарищем, ожидающим напарницу. Склонился над рабочим столом, волосы влажно блестят. От кофе вздымается пар, рука летает по бумаге. С утра пораньше корпит над документами. Как тут не поделиться радостью? — Я вернулся, детка! — Гарри от души хлопнул по спине бывшего напарника. Тот дернулся. — Конец испытательному сроку! А теперь — отгрузи мне настоящих дел. Жан-Герон Викмар, нынешний начальник отдела С, невнятно выругался, рассматривая ушедшую за край поля кляксу. Втянул воздух сквозь зубы и процедил: — Мои поздравления… — Спасибо, не стоит. — …лейтенанту Кицураги. Ким не отреагировал. Этот жест предназначался не ему, хоть и выглядел таковым. Лучшей стратегией здесь было дождаться, когда обе стороны перейдут к делу. И как бы ему ни хотелось предотвратить обмен ударами — крепкий замок пальцев за спиной, взгляд поверх голов, — но это бы не получилось. Никогда не получалось. — Тебе могу сказать следующее, — Викмар одним движением порвал испорченный документ и смахнул со стола в корзину. — Безмерно счастлив, что ты снова с нами. Кислотный дождь в интонациях. Серо-льдистый взгляд, сколько Гарри помнил — менее трех месяцев, — всегда колючий. Но чуть заметное понижение голоса в конце фразы, «с нами» — он и впрямь рад, хотя бы самую малость. Может, и не малость, но успешно это скрывает. Точно не сказать. — Прайс передал тебе этот глушняк? — кивок в сторону папки в руках. — И сказал, что твои методы недостаточно безумны для расследования. Но ты же узнал хоть что-нибудь за пару месяцев? — Да. В отличие от некоторых, которые с января по март занимались хрен знает чем, — нечестная игра, ведь Гарри не помнил, чем именно он занимался. Если судить по отчетам, делами более насущными, чем два загадочных убийства. Но Викмар до сих пор мстил, порой неосознанно, человеку, который утопил его в депрессии своими выходками. Человеку, которым он когда-то восхищался. И теперь вгонял осколки этого восхищения в бывшего кумира. Гарри мог бы оправдаться, что он теперь другой человек, что в марте что-то изменилось. Но это было бы неправдой. Он ни капли не изменился. Его по-прежнему невыносимо тянуло на горький запах пива, посылать безумный мир к черту и лежать до тех пор, пока последний весенний дождь не покроет черное море тоски пестрым мусором. Вся разница была лишь ширмой, под которой скрывалась по-прежнему сломанная игла фонографа. Но и такой можно было работать. Так что он не обижался. Каждый укус — заслужен. Каждая капля яда — бодрит и напоминает, где он кончит, если даст себе расклеиться. — В папке все, что я нашел. И еще, — мужчина зашарил по столу. Держатели для бумаг, объемные папки, накренившаяся на соседний стол стопка. Ловко выудил бумаги. — Возьмите вот эти. Дело могло начаться тремя способами. Первый — когда человек лично являлся в участок и заявлял о происшествии. Тогда дело начиналось с аккуратного, разлинованного листа с указанием всего и вся. Второй — если внешне ерундовый вызов, с которым разбирался отдел общественного порядка, патрульные, превращался в нечто фееричное, где без успокоительного и подкрепления не разобраться. В этом случае строки могли идти вкривь, вкось по блокнотному листу, а изобилие восклицательных знаков и кровавых пятен прощалось. И третий способ — телефонный вызов, который принимал дежурный связист. Здесь открывался портал в мир шифров и сокращений. Беглым взглядом Гарри определил, что два дела поступили через связиста — в данном случае Кейт. Угловатый почерк и придурочные сокращения из весперских сериалов. Третье же дело пришло к ним своими ногами, в лице нескольких людей. — У тебя на руках: убийство общественного деятеля, массовый расстрел и… — Пропажа собак? — нет, он не пытался скрыть скепсис в голосе. — Добро пожаловать в мир суперзвездных дел, Гарри! — Викмар тоже не поскупился на иронию. — Надеюсь, ты не обижен? — Ничуть. Люблю собак. Заступиться за них — дело чести. — Superbe, приступай, — Жан расположил перед собой чистый лист. Собирался переписать документ, который испортил в момент появления Дюбуа. Но помедлил и снова повернулся к ним. Добавил: — Лейтенант Кицураги, поздравляю с окончанием испытательного срока. Рад видеть вас в составе нашего отдела. Желаю удачи. Практически те же самые слова, но звучали они совсем по-другому. Сдержанное достоинство, искренняя сердечность. — Благодарю, лейтенант Викмар, — спокойный ответ, уважительный кивок. Ни единой эмоции кроме тех, которым позволено проявиться. — Приложу все усилия. Итого на руках четыре дела, как минимум три из которых требуют, тут и думать не надо, разъездов по всему Джемроку. Курс — на гаражи. Непромокаемый полицейский плащ черными крыльями окутал плечи. Чешуя асфальта блестела под ногами. Ветер шептал меж стенных щелей, свистнул в створках открывшихся ворот. Коснулся незабудочно-голубых обводов корпуса. «Купри Кинема» — мотокарета, вместе с которой Кицураги перевелся со старого участка на новый. Это компенсировало утопленную Дюбуа «Купри 40», и владелец поднялся на порядок выше в глазах новых коллег. Не только потому, что до этого у них не было ни одной спортивной, предназначенной для погонь мотокареты. Просто никто не мог даже представить репутацию, которая позволила бы забрать с собой вещь стоимостью в семи-восьмилетний заработок полицейского. Единственный, у кого могли иметься хоть какие-то догадки — Нерей Деметтри, отец связистки Алисы с 57-го участка, — лишь загадочно ухмылялся. На вопрос в лоб Ким отвечал общими фразами, суть которых сводилась к тому, что он польщен оценкой его добросовестности. Голос у «Кинемы» был впечатляющий. При пробуждении она издавала короткий инфернальный вой, который и мертвого бы поднял — Гарри это узнал на собственном опыте. Несмотря на завывания, «Кинема» ему нравилась. Вот только Кицураги, к сожалению — нет, к счастью! — никогда бы его за руль не пустил. Ну и пусть. На двух пассажирских сзади все равно было просторнее. Мотокарета выкатилась из гаража, шурша шинами, блестя колпаками на колесах. Это были не обычные колпаки — спиннеры. Они начинали вращаться вслед за колесами с некоторой задержкой, а после остановки еще какое-то время крутились, сверкая хромированными деталями. Выкуп этих колпаков обратно из ломбарда, куда Ким отдал их без надежды на возврат, лишь бы напарнику не пришлось ночевать на улице, и последующую их установку на «Кинему» Гарри внес в список маленьких личных побед. Для первого потребовалось совершить пару невозможных задержаний и получить премии, целиком спущенные на выкуп. Для второго — убедить Кицураги, что полицейская мотокарета не превысит допустимую отметку крутости после установки таких деталей. И теперь у их двойки была самая крутая мотокарета в участке. Это было просто диско. Захлопнув двери гаража, Гарри нырнул в уютное нутро «Кинемы», на пассажирские сиденья. Темная замша обивки, просторная кабина и фырчащий отопитель, усердно нагоняющий внутрь теплый воздух — мотокарета на корню убивала любое желание выходить в непогоду. — Давайте разбираться с делами, — Ким повернулся к нему с водительского сиденья. Очки у него запотели, капли мороси искрились на волосах и оранжевом нейлоне. — Буду благодарен, если обойдетесь на этот раз без замечаний в сторону связистки. — Зависит от ее грамотности, — буркнул детектив, вынимая листы из подмокшей под дождем папки. — Сразу скажу по моему «собачьему» делу — это не срочно. Первое сообщение месячной давности… Что, что такое? — Ничего, продолжайте. Ему не показалось. Кицураги, протирающий очки платком, издал странный звук. Кажется, сдавленное фырканье. Или проглоченный кашель? Нет, больше походило на… — Ким, над чем ты смеялся? Вздохнув, — хорошо, на этот раз подловили, — напарник надел очки обратно, и вместе с ними вернул все сто процентов своей невозмутимости. — Это не ваше «собачье» дело, детектив. — Короткая пауза, ровно чтобы осмыслить формулировку. — А наше. И в конкурсе на лучшее титулярное название первое место получает Дюбуа! С этого момента Гарри следил за языком, разбирая дела на листах. И ни одного комментария про связистку. Сам не лучше. Срочными выглядели дела об убийстве и расстреле. Убийство произошло этой ночью и, если повезло, дождь еще не успел смыть следы. Расстрел же случился на днях, и следовало опросить свидетелей, пока произошедшее не выветрилось у них из памяти. «Глухое» дело, которое вручил Прайс, никуда не торопилось — последняя жертва была в феврале. Равно как и собаки. Сколько бы их не пропало, в приоритете всегда человеческие жертвы. Так что «Кинема» покатила на северо-восток, к устью реки Эсперанс — туда, где прошлой ночью оборвалась жизнь некого Антонио Торо, общественного деятеля. Шорох колес, гудение двигателя и новостное радио, которое изредка переключалось, при наличии сигнала, на полицейскую волну. Торсон и Честер прибыли. Викмар и Мино — отбыли. Уильямс и Фишер разруливали эпических масштабов столкновение на шоссе 8/81. Все занимались делом. Гарри честно пытался изучить материал Жана по старому делу. Но тряска не способствовала внимательному изучению заметок, состоящих из летучего почерка с наклоном влево и неясных заметок на полях. Так что весьма скоро, сдавшись, он отложил папку. Листы с новыми делами — в журнал. Город за окнами. Его город. Ноги знали закоулки и выбоины на дорогах. В пальцах отдавались фантомные ощущения дверных ручек: скользкий металл, отполированное ладонями дерево и хрустящий пластик. При взгляде на одно из зданий — добротный кирпичный фундамент, косые стены и провалившаяся крыша, — заболело плечо. Однозначно, вышибал дверь, пустой, черный проем — результат его действий. Но что там было? Дом остался позади, и воспоминания скрыло пеленой дождя. Работа в патруле сильно помогла. Коллеги без особого удивления приняли, что он забыл все улицы и ориентировался в городе как зверь, спинным мозгом. Однако никакое чутье не помогло бы ему понять, как ехать, когда умоляющий о помощи голос повторял название улицы. Так что с патрулем он заново вспоминал город. До того, как Ким перевелся в участок, он работал то с одной двойкой отдела А, то с другой. Тиллбрук и Моллинс — компания постарше, терпеливее, но в упор отказывались признавать такие зыбкие вещи как предчувствие, интуиция и чутье. Уильямс с Фишером — легкие на подъем, однако трещали между собой про какие-то новинки, в которых Гарри не смыслил ровно ничего. С ними он ощущал себя слишком старым. Изредка — снова присоединялся к Викмару, обычно когда его новая напарница, Жюдит Мино, была вынуждена отвлечься на свои семейные дела. Но это нельзя было назвать полноценным напарничеством. Сложно работать с человеком, от которого столько раз получал удар в спину, неважно, будь этот человек хоть трижды гениален в своем деле. К концу апреля он перестал мотаться между сменами, так как нежданно-негаданно заполучил постоянного напарника в лице Кицураги. Это помогло. Неописуемо помогло. Но только не в плане работы, поскольку из патрулей его никто не выпустил. К настоящему моменту мозг Гарри испытывал серьезный авитаминоз в области детективных дел. Возвращение к полноценной работе вызывало у него состояние тихой — уже тихой, — эйфории. Примерно как небольшая доза кокаина. Но без кокаина. И без побочных эффектов. Без побочных же? Мозг, к которому он обратился с этим вопросом, покопался в извилинах и выдал жалкую горстку фактов. Нет, от естественной радости не бывает передозировки. И абстинентного синдрома — чувства, что весь мир тебя обманул, потерял краски и навалился на голову в попытке ее раздавить. Чем она может быть опасна? Неизвестно. В последние пару месяцев от радости не было ничего плохого. До этого? Прости, хозяин, но у меня нет информации о радости в последние лет десять. Раньше? Устарела. Придется ограничиться недавними эпизодами. Пора было обратиться к профессионалу. — Эй, Ким? — Да, детектив. — Я все еще рад возвращению в отдел С. — Я вижу. Точно, боковые зеркала. Дают частичный обзор салона и беззастенчиво показывают довольную ухмылку, которая не сползала с лица с момента выхода из кабинета Прайса. Жутковатое, наверное, зрелище. — Это не помешает в работе? Или, наоборот, поможет сосредоточиться и все такое? Ким уже привык к подобным вопросам — нелепым на первый взгляд. Но легкий ступор, который они у него вызывали, до сих пор никуда и не делся. Гарри заметил в зеркале, как дернулась одна из бровей. Но он и все, абсолютно все не зря считали Кима профессионалом. Преодолев краткий миг замешательства, напарник потратил считанные секунды, чтобы собрать в своей голове все, что касалось вопроса, и выдать четко сформулированный ответ: — Не помешает. Главное — не теряйте сосредоточенности. «Радуйся на здоровье, Ким одобрил», — разрешил Гарри нервной системе. Та не обратила внимания. Мельтешения мыслей мало что для нее значили. Попробовали бы они запретить. — На вашем месте я бы подумал о другом, — это уже после паузы. Сначала обдумал, стоит ли говорить. — Вы человек впечатлительный. А отдел С славится пагубным влиянием на психику. И кошмары, которые снились после аварии при суммарной скорости столкновения свыше ста километров в час или особо ярких случаев семейного насилия, не сравнятся с тем, что можно увидеть, расследуя особо тяжкие преступления. — Не стоит насчет этого беспокоиться, Ким… Или стоит? Нет, не стоит, он может доверять своим мыслям. Нет, вообще-то, не может. Многоголосые обманщики. Живучее тело? Эта сучка только и ждет удара в диафрагму или мозгов, стекающих по стенке, чтобы порадовать бессоницей. Он переломан, свинчен по кускам и счистил все остатки алкоголя, защищавшего от мира. На оголенных нервах пляшут морось и чужие взгляды. Но все-таки было то, чему он мог доверять. — …потому что твое пагубное влияние куда сильнее. Заминка с ответом. — Рад это слышать, — нейтральные слова с одинаковой долей вероятности могли скрывать в себе иронию с недоверием и облегчение. Почти неслышная за шумом дороги мягкость интонации говорила о втором. Чистая правда. Ким Кицураги — начало координат. Константа, с которой он мог сверять весь мир и получать самый точный результат. Но что поразительно, он был не первым, кто это заметил. Первым это понял сам Ким. Что его так зацепило? Может, простое соперничество? Смотри, я действительно представитель легендарного 41-го участка, а не разваливающийся на ходу алкаш с суицидальными приступами! А может, безусловная поддержка, право на которую он потерял после всех ошибок. Второй шанс. Что бы ни лежало в основе, но одну вещь его на тот момент временный напарник понял точно. Он являлся последним, что удерживало Дюбуа на плаву. Последним, кто был готов встать между внутренними демонами и дробящимся на части сознанием. И к моменту, когда это осознал сам Гарри, уже ничего нельзя было поделать, их совместное расследование кончилось. Дюбуа успел только предложить присоединиться к ним, к 41-му участку — вечно в аду, вечно в центре событий. Будто бы такая перспектива приглянулась хоть кому-то. Суммарно двести шестнадцать дел: двенадцать в год, одно в месяц. Гарри был готов молиться на свою безумную работоспособность, потому что именно она, как думалось изначально, склонила напарника к переводу. Нельзя же позволить пропасть такому ценному активу РГМ, лучшему детективу участка. Да, у него явно проблемы с головой, но до тех пор, пока это помогает в расследованиях… Мотокарета подкатила к тротуару и остановилась. Очнувшись от мыслей, Гарри выглянул наружу. Рю-де-Мер, улочка, затерянная на северо-востоке Джемрока. Восточнее Мартинеза, севернее района отчуждения, южнее порта ля Дризьен. Место унизительно дешевых отелей, магазинчиков с портовой контрабандой и баров. Посетители одного из них последними видели жертву в живых. Полоса мороси между мотокаретой и дверью. Пустой зал, горстка людей за барной стойкой. Псевдо-роялистские мотивы на двери и внутри темного помещения. Надерганные из развалин детали, сочетающиеся между собой лишь одним — старостью. Панно с франко-негрийским рыцарем, вздувшиеся столешницы с остатками тонкой росписи и барная стойка из бочек, скрепленных металлическими полосами. Воняло кислятиной и сигаретным дымом. Возможно, гостей их города привлекала такая лоскутная архаика. Гарри же питал к роялистскому стилю смешанные чувства. Прямо сейчас — отвращение. От подобных мест внутри просыпались рефлекторная легкая тошнота и мутная жажда, которую он уже так долго в себе давил. — Я уже знаю, от чего скончался Антонио, — буркнул он, пока они пробирались через лабиринт столов к барной стойке. — От чего же? — Передозировка королевским наследием. Мужчина средних лет, апатично протирающий кружки — бармен. Еще трое за стойкой: лысый мужчина, седеющий и в куртке портового рабочего. Больше эти трое ничем не отличались: одинаковые одутловатые лица, тусклые глаза, многодневная щетина и отекшие пальцы. Он и сам сравнительно недавно мало чем от них отличался. — Ну наконец-то, — буркнул лысый, когда детективы приблизились к стойке. — Полиция. Нет, это было не оскорбление. Скорее облегчение и радость, что ожидание закончилось. — Она самая. Вы ожидали кого-то еще? — Давайте побыстрее, — резко отозвался мужчина в куртке. Он разглядывал вошедших исподлобья. — Всю ночь тут просидели. — Надеюсь, вас не сильно расстроила ночь в баре, — хмыкнул Гарри. Шелест сбоку — «Мнемотехника» вступила в дело. По негласной договоренности он занимался разговорами, Ким — их фиксацией и уточнениями. Так выходило лучше всего. — Вы, получается, свидетели? Назоветесь? — Жорж Тесьен, — рабочий. — Клемент Рацио, — представился лысый и ткнул локтем седого, который отчетливо дремал, пуская слюни на стойку. — Слышь, Хью. Назовись, а. Хью, я к тебе обращаюсь. Седой издал недовольный звук и пошевелил губами. Он не притворялся, это была блаженная обитель забытья. Гарри отчетливо видел, что проснуться было превыше его сил. Знакомое состояние. — Хью, значит. А фамилия? — Брат он мой. Хьюберт Рацио, — лысый досадливо вздохнул и перестал тревожить спящего. Извиняющеся улыбнулся полицейским. В заплывших, часто моргающих глазах читался страх. Он не хотел проблем. Ему совершенно не нравилось, что он оказался свидетелем. — Юксэ Имараа, — отчетливо, практически по буквам произнес бармен. Тягучий голос, ваасское имя. Редкий представитель северян в их городе. Пробей имя — чист как снег. И гордится этим. — Офицер Дюбуа, — кивнул им в ответ детектив. Не только вежливый жест, но и обязанность по протоколу. — И офицер Кицураги. Кто-нибудь из вас знал Антонио Торо? — Убитого? — уточнил лысый. — Вчера в первый раз видел. — Я слышал немного, — неохотно поделился рабочий. — Политик, болтун. Из тех, кто хочет, чтоб всем было хорошо. Проекты всякие предлагал. У нас таких как собак нерезаных, только брешут. А делом занимаемся мы! Мда, без сомнений. Точно профсоюзник. — А вы, Юксэ? — Обычный посетитель. Заказал пинту темного и сидел вон там, — кивок в сторону одного из углов. — Одет был неплохо. Общался с кем-то. — И с кем же? Поддерживать светский тон, легкость беседы, не спугнуть их и выудить все детали — слабый прилив адреналина. Легкая дрожь в пальцах. Он и впрямь наркоман, детектив-наркоман. И его лучшая дурь — преступления. — Все что помню — это был взрослый мужчина, и он заказал пол-пинты светлого. Ушел первым. Я его здесь впервые видел. Эх, если бы только можно было найти собеседника по количеству выпитого… — Хорошо. Что было дальше? — Он посидел еще немного, допил пиво и ушел в полтретьего. Эти трое, — кивок в сторону мужчин, — начали спорить. Я сказал им выяснять отношения на улице. Они вышли… На минуту от силы. Я успел налить один бокал, и вижу — вернулись. Потребовали позвонить вам и сообщить об убийстве. Что я и сделал. — Вы не стали проверять их слова? — Я не могу оставить бар. Меня оштрафуют, если кто-нибудь сообщит. Бар и впрямь был небольшим, и если имелся только один работник на смену — ни официантки, ни охранника, — то он не мог выходить из помещения. Хозяин бара вполне мог составить такие рабские условия договора. А этот Юксэ, кажется, очень не хотел расставаться с лицензией на работу. — Сочувствую, — вот и все, что мог сказать Гарри в ответ. Бармен стоически кивнул. — Жорж, что произошло? — Эти пидарасы считают, что мы распространяем наркотики в Джемроке, — с отчетливой злобой произнес мужчина. Решил, что спрашивают про причину спора. — Мы, профсоюз! — Именно так и считаю, — с достоинством кивнул Клемент. — Их всех стоит арестовать, офицеры. Можете начать с него. — Ах ты ж, — Жорж приподнялся со стула. — Господа, господа, давайте немного успокоимся… Ошибочный выбор интонации. Рабочий даже не обратил внимания, а Клемент лишь мимолетно глянул в сторону, продолжая буравить представителя профсоюза презрительным взглядом. Секунда-две: искра, пламя. — Пожалуйста, сядьте, — резкая, отрывистая фраза. Только Кицураги мог произнести это так, что в двух словах ощущались все последствия непослушания. — Рассказывайте, что вы увидели снаружи. Лысый опустил лицо. Рабочий выдохнул. Сел обратно. «Мы с тобой еще пообщаемся», — читалось в его взгляде, направленном на Рацио. — Мы отошли немного, — начал Клемент. — Ну, за угол, в переулок. А там смотрим — копошится кто-то. И человек лежит. — Я решил, грабят. Крикнул, — перебил рабочий. — А пацан, ну который там рядом сидел, копошился, дернулся и наутек. — Мы подошли, смотрим — а там… ужасное зрелище… — лысый поморщился. — В шее дыра, башка пробита, все в крови и мозгах, — заполнил его паузу Жорж, с явственным превосходством в голосе. «Тошнит, а, слабак?» — Короче, труп. Ну, эти два сосунка и побежали в бар. А я с ними не договорил, я и за ними. Ручка Кима металась по блокноту со сверхъестественной быстротой. Гарри наблюдал за свидетелями, барабаня пальцами по спинке барного стула. В его голове разворачивались сценарии. Но ему нужна была информация, намного больше информации. — Что за пацан? Опишите. — Он стоял над телом… ковырялся, — выдавил Клемент. — Да небось карманы чистил, — снисходительно фыркнул рабочий. — Нет… Он что-то делал с шеей. Я это точно помню. — А как он сам выглядел? — конечно, деталь про шею была крайне интересной, но описание возможного убийцы волновало больше. — Ну… пацан как пацан. Худой, мелкий подросток. Я б сказал, лет пятнадцать-восемнадцать на вид. Прыткий очень, дерганый. Я мало что увидел, темно было, — пожал плечами Жорж. — У него руки дрожали. — Вы видели его лицо? — Нет, — мотнул головой Клемент. — Он как услышал нас, так сразу сбежал. Даже оглядываться не стал. — Во что он был одет? — Ну, вроде как… пальто? Или куртка… — Клемент нахмурился, пытаясь вспомнить. — Точно что-то с капюшоном. — Все было грязное, не понять. Его словно в луже поваляли. — Он что-нибудь говорил? Может, крикнул напоследок? — Нет, ничего. Говорю же, сразу слинял, — нетерпеливо повторил рабочий. — Штаны… не помню, вроде обычные… — лысый все еще пытался выудить из памяти хоть что-нибудь, но только морщился. Гарри бросил короткий взгляд на напарника. Тот сосредоточенно разглядывал свидетелей. Заметил его взгляд и отрицательно качнул головой. Окей, про преступника они больше ничего не узнают. Если это и был преступник, а не обычный мародер. — Юксэ, ваши посетители вернулись одновременно? — Да. Чуть не снесли двери. Могли эти трое в пьяном угаре случайно убить человека, а потом, сговорившись, вернуться в бар и свалить вину на кого-то еще? Жертва ушла сильно раньше. И эти двое с радостью бы свалили вину друг на друга. Если, конечно, не сговорились заранее, а убитый не решил покурить перед уходом… И не отошел от назревающей драки. И попал буквально под первый же удар. Нет, слишком много условий. — Вы слышали перед этим что-нибудь странное? Выстрел или крики? — В баре очень шумно, детектив. Боюсь, вряд ли кто-то хоть что-нибудь слышал. И стреляют у нас… частенько. Особенно в последнее время. Никто бы не обратил внимания. Не им в упрек. Просто такова жизнь в портовом районе. — Кто смотрел за телом, когда его обнаружили? — Никто. Я попросил загородить проход в переулок. Жорж и еще пара посетителей опознали покойного, я стал искать телефон родственников… Тело забрали через пару часов. Ну твою ж мать! — Забрали тело? — уточнил Гарри, стараясь казаться спокойным. Это означало сохранять приподнятыми уголки губ и дышать ровно. И не сжимать кулаки — спинка стула издала жалобный треск. Они не только забрали тело, но еще и всем баром там шарахались и глазели на труп, пытаясь его опознать. Блестяще. Настоящая следственная работа. — Не лежать же ему там, — Юксэ отвел взгляд. Кажется, он уловил нехорошие мысли, витавшие вокруг головы детектива. — Я дам вам их телефон. — Место преступления нельзя трогать, а убитых — забирать, пока не проведен осмотр. Это крайне важно для раскрытия дела. Он старался говорить мягко, как с дебилом-пятилеткой, но свидетели все равно подобрались, а бармен почти незаметно, неосознанно принял защитную позу — чуть склонил голову и выставил бокал перед собой. — Я не знал, запомню. За это предусмотрена ответственность? Единственное, о чем волнуется — собственная шкура. А о том, что у него под боком может орудовать неизвестный убийца, чьему нахождению он помешал — нет, пусть бегает. — Предусмотрен штраф, — правильно, сжимайся, бойся. Никогда не препятствуй правосудию. А теперь немного милосердия, чтобы ты знал РГМ только с хорошей стороны и всегда помогал следствию. — Но на первый раз обойдемся устным предупреждением. — Нам уже можно идти? — осведомился Жорж. — Да, расходитесь. Спасибо за сотрудничество, — Гарри взял из рук бармена листок с номером. — Пойдем, Ким, осмотримся. От свежего воздуха на улице значительно прояснилось в голове. — Они потерпеть не могли, пока мы осмотрим все? — яростно воскликнул Дюбуа, широкими шагами направляясь к углу здания. Там до сих пор стояла, подпирая друг друга, пара паллетов с расплывшейся надписью «Не ходи, труп». — Частично это и наша вина, — возразил Ким. — Если бы было достаточно патрульных, чтобы охранять место… — И если бы у местных была хоть какая-то совесть. Нет, надо завалиться всей толпой и… пожалуйста. Уничтожить все возможные следы. Переулок: две глухие кирпичные стены, виднеющийся напротив проем, выводящий на параллельную улицу. Гравий в ямах на асфальте. Обрывки бумажек и упаковок под стенами. Окурки и битое стекло. Идеальное место, чтобы разобраться с кем-нибудь по-тихому. Или даже по-громкому — кто угодно пройдет мимо, услышав крики или выстрелы. Осмотр ничего не дал. Грязь и мусор. Единственный след произошедшего — до сих пор розоватые лужи. Но и они медленно утекали дальше по переулку, в слив на соседней улице. Никаких «розочек» из бутылок или окровавленных кирпичей. Даже неясно было, в какой позе и где точно лежало тело. В попытке прояснить хоть что-нибудь они обошли ближайшие заведения. Часть давно пустовала. Другие еще не открылись. Редкие круглосуточники отговаривались так же, как Юксэ — у нас стреляют и кричат почти каждую ночь. Вчера? Возможно. Подросток в темной одежде? Возможно. За всеми не уследить. Разочарованные и промокшие под настойчивой моросью, они погрузились обратно в «Кинему». — Вперед, за телом! — скомандовал Гарри. — Вы знаете, куда ехать? — А то, — детектив уставился в листок с телефонным номером, который ему выдал бармен. Ничего сложного. Обычная координатная сетка, заложенная в цифры. — Так… Виллалобос. Калле Ассьерат. Или, погоди… Калле Ноче? Ладно, они все равно в пределах одного квартала. — Номер дома? — Так точно не скажу. Но мы знаем примерное направление. — Это все хорошо, но недостаточно. Свяжемся с родственниками и узнаем точное, — Ким потянулся к микрофону и утопил зеленую кнопку с надписью «Главная линия». Конечно, господин «я всегда прав и знаю, как будет лучше». А то, что время уже к обеду подкатывает, для тебя мало что значит, ты и так почти не ешь. Гарри вздохнул и подавил глупую досаду, исходящую из урчащего желудка. Через помехи пробился спокойный голос: — 41-й на связи, прием. — Доброе утро, Пидье, это Кицураги. 10-21 по следующему телефону и соедините, — не оглядываясь, Ким протянул открытую ладонь. Гарри передал листок с номером. — 005… 11… 685… добавочный 3. — 10-4, принял, ожидайте, — отозвался связист. Щелчок и шорох помех — режим ожидания. Жюль Пидье, щуплый старик, прокуривший каморку с радиощитком насквозь. Несмотря на невзрачную внешность — ангел-хранитель локального масштаба. Все вызовы и ответы четко, по делу. Кратко, спасибо тен-кодам. Большой любитель солийских цифровых головоломок, очень огорчился, когда Ким оказался категорически не в курсе, как их решать. Впрочем, Кицураги наверстал примерным использованием кодов. Он даже помнил их наизусть, чем не все офицеры в участке могли похвастаться. — Офицер, соединить не вышло, — спустя паузу ответил Пидье. — Повторяю, соединить не вышло. Прием. — 10-9? Повторите? Проблемы с линией? — Никак нет. Жильцы отказываются разговаривать с полицией. Прием. Голос у связиста был ровный, но слышалась в нем некая интонация, по которой Гарри понял — отказываются категорически и слова употребляют далеко не лестные. Чего еще ждать от Виллалобоса. — 10-4… — на такое и сказать было нечего. — Соедините с Бюро переписи населения. Дюбуа тихо застонал, хлопнув рукой по лицу и сжав виски пальцами. Только не с Бюро. Это будет надолго. Это будет вечность! Сначала потребуют номера удостоверений, сверят с базой, потом начнут искать номер в картотеке, проверят адреса и, конечно же, перепутают пару цифр на каждом из этапов… Двигатель мотокареты взвыл, заглушив ответ Пидье. Гарри выглянул из-под ладони. — Как раз доедем до Виллалобоса, — пояснил Ким, глядя на него через отражение в боковом зеркале. — И перехватим по дороге шаурму? — не веря в такое счастье, спросил Гарри. — Нет. Ладно, хорошего понемногу. У Кима была слишком хорошая память, чтобы пропустить очередь в выборе места для обеда.