Квадратная пуля

В общении с Бюро пролетела вся дорога. Им попалась старательная и шустрая девочка — точно практикантка, обычные работники работали нехотя, сплевывая ответы сквозь зубы. Даже не допустила ошибок в цифрах и восторгалась, что в первый раз попала на звонок от офицеров РГМ. Напоследок пожелала им удачи. Если бы только такие милые работницы попадались на каждом звонке! Виллалобос — район-гетто. Там плотными группами обживались мескийцы, сбежавшие из-под фашистского гнета родины или просто искавшие лучшей жизни. Они славились тесными семейными связями, гортанным акцентом и жгуче-острой красотой, которая так пригождалась проституткам обоих полов на пути к миражу счастья и богатства. В этот район полицейские старались ездить только в светлое время суток. Что там, даже местные предпочитали не высовываться по ночам. Но и днем было небезопасно. Не так давно там погиб детектив с их участка, бывший напарник Жюдит. Этот старательный, но глуповатый новичок имел глупость вязать одну из «голов» местного криминального синдиката на глазах у банды. Это была последняя глупость в его жизни. Дороги в Виллалобосе оставляли желать лучшего. Местные ремонтировали их, засыпая ямы строительным мусором. Водоотведение было естественным — проще говоря, по улицам где попало текли грязные ручьи. От превращения в непроходимое болото район спасало только расположение на холме. Дом, к которому они направлялись, мало отличался от прочих. Конструкция малой этажности, несколько коробок из кирпичей и жести, нагроможденных одна на другую. Наружная проводка. Такие лачуги лепились одна к другой, отличаясь только цветом, и частые пожары выкашивали их кварталами, а на месте пепелищ скоро вырастали новые уродцы. Перед тем, как выйти из мотокареты, Гарри огляделся. Движение скорее инстинктивное, нежели сознательное. Подозрительные сборища? Зеваки у калиток? Кто-нибудь смотрит из окон? Последнего хватало — такие мотокареты в Виллалобос заезжали редко, — но людей не было. Белесые ручьи, глухие заборы и никого. Кицураги тоже был не в восторге от района. Он задержался, оглядывая улицу. — Чем быстрее осмотрим тело, тем лучше, — негромко произнес напарник. Было понятно, чего он опасался. Сейчас они зайдут, а через полчаса выйдут и найдут от «Кинемы» разве что кузов. И тот не весь. — Одна нога здесь, другая там, — бросил через плечо Гарри и побарабанил в ворота. — Есть кто? Откройте! Он слышал, что дома есть не просто кто-то — все. Вся семья готовилась к похоронам. У каждого имелась своя роль. Женщины — готовили. Старухи — обмывали, плакали. Девочки — украшали поминальный стол и готовили подарки для поминающих. Мужчины — сколачивали гроб и прилаживали костюм. Старики — кляли причину смерти на чем свет стоит. Мальчики — неохотно помогали всем остальным, но больше мешали. В каждой большой семье, особенно мескийской, похороны выглядели одинаково. — Муэрра, опять ты? Вечером приходи! — откликнулся скрипучий голос из-за ворот. — Вечером нажрешься, estúpido borracho. В нем открылся дар языков или кто-то уже называл его на мескийском «тупым алкашом»? Как бы ни хотелось первого, верилось во второе. — Я лейтенант — дважды ефрейтор Дюбуа, РГМ. Со мной напарник, лейтенант Кицураги. Нам необходимо осмотреть тело убитого, пожалуйста, откройте. Гарри не просто так ввернул звания. Полицейские могли опасаться Виллалобоса, но и Виллалобос опасался их. Особенно тех, кто дослужился до высокого чина. На их участке не было безобидных бумажных крыс. На их участке выживали только хищники. Неоткрытая дверь сегодня, а завтра ты провожаешь в тюрьму половину семьи. Здесь у всех было рыльце в пушку. Грохот замков. Дверь приоткрылась, скрипя петлями. Из-за нее выглянула низенькая старуха с прозрачными от старости волосами. В угольно-черных глазах читалась неприкрытая злость. — Розита, — кратко представилась она. — Он мертв. Что вам еще нужно? Конечно, она их пропустит, если чуть-чуть надавить. Но можно сделать и по-другому. Немного дольше, но безопаснее. — Господин Торо был известным общественным деятелем, и мы соболезнуем вашей утрате. Чем скорее мы найдем убийцу, тем скорее справедливость восторжествует. А чтобы найти убийцу, нам нужно осмотреть тело. Злобные угольки погасли. Старуха вздохнула. — Справедливость, значит, восторжествует? Estas lleno de mierda, poli, — хмыкнула она себе под нос. Презрение пополам с печалью. Внутренний лингвист развел руками. Но суть уловил по ключевому слову, звучащему практически одинаково во всех знакомых ему языках. Промахнулся с весперским штампом. Следовало сбавить градус пафоса. — Проходите, — старуха отступила от ворот, впуская их внутрь. Тесный внутренний дворик: разномастная, но чисто выметенная плитка. Отколовшиеся уголки подмазаны бетоном. Отштукатуренные стены и крохотный, любовно огороженный садик с кустами шиповника. У кустов сидел мальчик и механически обрывал листочки с ветки. Мысли у него явно витали где-то далеко. — Одну секундочку, — попросил Гарри и опустился на корточки в паре шагов от ребенка. — Эй, парень, ты как тут поживаешь? Мальчик испуганно уставился в ответ, выронив листочки. — Слышал мотокарету, да? Мы на ней приехали. Она большая, красивая. Можешь рядом поиграть? Но только ты должен играть рядом, и никто больше, — заговорщицки понизил голос детектив. — Если кто-нибудь подойдет — ты нам крикни, ладно? Мальчик заморгал и робко произнес: — Qué? — Подвинься, poli, — буркнула старуха. Она протараторила на мескийском и ткнула пальцем в сторону ворот. — Si! — кивнул ребенок и поднялся из кустов, отряхнув штаны. Но замялся и чуть застенчиво спросил: — Cómo se llama? Пока Гарри переводил беспомощный взгляд на Розиту, а та недовольно морщила нос, выручил Кицураги, наблюдавший со стороны. — «Купри Кинема». Ella se llama «Купри Кинема», — медленно, раздельно произнес он. Мальчик улыбнулся в ответ, кивнул и исчез за воротами. — Ты знаешь мескийский? — шепнул Гарри, пока Розита вела их дальше, к двери. — Немного. Дюбуа и сам знал мескийский на том уровне, который проникал в разговорную речь выходцев из района: ке, си, нада… Но вот целую фразу он бы не выдал. Любопытно. Надо бы потом поинтересоваться, где Кицураги нахватался мескийского на элементарный уровень. В доме было примерно так же, как и во дворе — тесно, но чисто. Вместо дверей — прозрачные ширмы из бус. Как и ожидал Гарри, вся семья была занята делом. В углу коридора притулился старик, надставляющий рукава костюму под жидким светом из окна. В главном зале разворачивалась основная суета — женщины сновали вокруг длинного стола, заполняя его горами нехитрой снеди. Сытный запах заполнял весь дом. В другой комнате мужчины прилаживали обивку к гробу. С одним из мужчин их проводница столкнулась в коридоре, и детективы стали свидетелями короткого, но жаркого спора на мескийском. Мужчина пропустил их, окатив тяжелым взглядом напоследок. — Мы его уже омыли, — произнесла Розита, впуская их в небольшую комнату. — Одеть не успели. Осматривайте. В обычное время это была хозяйственная каморка — корзины с грязным бельем, бытовая химия, тазы и тряпки. На простыне прямо на полу лежал труп, накрытый еще одной простыней. Старуха отошла в угол и уставилась на них, почти не моргая. — Возможно, будет лучше, если вы подождете снаружи, — мягко произнес Кицураги, доставая блокнот и вынимая из него красный бланк. — Осмотр тела — не самое… — Чтобы вы ему порошок подкинули? — окрысилась Розита. — Нет уж! — Как скажете, как скажете, — умиротворяюще согласился Гарри, доставая из внутреннего кармана плотно свернутые одноразовые перчатки. — Вообще, нам очень пригодилась бы ваша помощь, Розита. Нужно больше информации об Антонио. Его возраст, полное имя. Расскажите о нем в целом. Может, у него были враги? Или кто-то хотел ему отомстить? — Я отвечу, — сдержанно кивнула старуха. — Ким, я его осмотрю. Гарри опустился на колени у тела. Еще одна негласная договоренность — с трупами, неважно, какой давности, по возможности разбирается Дюбуа. Только он в их тандеме был способен на время отринуть омерзение и воспринимать распадающееся тело как разновидность загадки, а не как печальный остаток чьей-то жизни. Конечно, желудок временами не соглашался с хозяином, а впечатлительная часть мозга мстила тошнотворными снами. Однако безмолвная благодарность напарника с лихвой перевешивала все это на умозрительных весах. Ассистент, регистрационный номер, имя — пока ручка чиркала по бумаге, а Розита откашливалась, готовясь говорить, Гарри откинул простыню. Обмытое, бледное и несомненно мертвое тело. Подвязанная челюсть. Пробитый череп, темно-красный цветок из высохшей плоти рядом с гортанью. Закрытые веки и расслабленная — пока что, — поза. Оставив напарнику вопросы к Розите — полное имя, дата рождения, возраст, одежда, — Гарри всмотрелся. Первое впечатление при знакомстве самое важное. Его новый знакомый разделял это мнение. Уже немолодой, он ухаживал за телом — лицом, ногтями, редеющими волосами. Аккуратная прическа с проседью. Гладко выбритое смуглое лицо привыкло как улыбаться, так и грозно хмуриться, об этом говорили узоры морщин. Благородные, тонкие черты и едва заметная, красившая своим присутствием горбинка носа. — …всем нравился. Любил помогать людям, — негромко рассказывала о покойном старуха. — Хотел, чтобы когда-нибудь все жили по-человечески, с электричеством и водой в домах. Не как сейчас, а каждый день! Как при вашем короле. Но кому сейчас нужны добрые дела? За них никто не платит. — Расскажите, чем именно занимался Антонио? Слишком беден, чтобы позволить здоровую пищу, а временами и пищу вовсе — почти полное отсутствие жира вкупе со слабой мускулатурой. Мужчина много ходил, так говорили его крепкие ноги и мозолистые пятки. — …а в последние месяцы решил связаться с этими malditos comunistas из профсоюза. Говорил, будущее за ними! Может, вчера как раз с ними и встречался. Я не знаю, он мало нам рассказывал о своих делах в последнее время. — У Антонио были враги? Окровавленные зубы, изъеденные не столько сигаретами, сколько дешевыми сладостями. Руки не привыкли к работе, зато знали много рукопожатий. И никогда не ведали брачных клятв, змеей смыкающихся на безымянном пальце и сердце. Белая тень мелькнула и исчезла на грани восприятия, царапнув болью. Она всегда была рядом, даже теперь. Единственным выходом было не тревожить ее, иначе она восставала из глубин памяти и повергала в ничто нежной улыбкой. Сложно полностью избавиться от чего-то, что ласкало и насиловало твой разум восемнадцать лет подряд. — …решил пойти на встречу в своем лучшем пальто, — тем временем вполголоса отвечала Розита на вопросы второго детектива, не отрывая взгляда от Дюбуа, рассматривающего тело. — Оно все в крови, вот… Старуха вынула из бельевой корзины смятый ком. Песчаного цвета шерстяная ткань, плотная и добротная, но не слишком броская. Такая производит приятное впечатление, даже будучи извалянной в грязи и пропитанной кровью. — Позвольте, — Кицураги отложил блокнот в сторону и осторожно принял пальто, развернул его, изучая следы крови. Тем временем Дюбуа впервые прикоснулся к мертвецу. Холодный, но не ледяной — тело остывает долго, а это тело перестало согревать себя не более шести-восьми часов назад. Разбитый при падении затылок, но не сильно. Помутневшие зрачки, окаймленные нитью радужки. Детские шрамы и стрии. Гладкая шея, чистый зев. Целое и работоспособное, пригодное к жизни тело. За исключением двух ран. Первым взгляд притягивал провал в черепе над взлетом брови. Отмытые от крови углы выпирающих костей, порванная кожа. Прикоснувшись к провалу, Гарри ощутил, как мягко двигаются под пальцем твердые кусочки. Череп был раздроблен, мозг — поврежден. Приглядевшись, детектив увидел остатки кровоподтеков в ушах и ноздрях. Сердце еще билось, когда разбивалась голова. — Нет, я не отдам его одежду! — отрезала Розита и выдернула из рук напарника грязные ботинки. — Она нам самим нужна. Хотите забрать — платите! — Боюсь, мы не можем этого сделать, — сдержанно ответил Ким. — В любом случае, большое спасибо за содействие. — De nada, — буркнула старуха, убирая одежду обратно в корзины. Перевернув страницу, Кицураги опустился на колени по другую сторону тела. — Как продвигается осмотр? — Тело чистое, явных повреждений только два. Его несколько раз ударили чем-то увесистым, с острыми углами… узким, — Дюбуа указал на следы на черепе. — Не молоток, скорее рукоять молотка. Или нечто подобное. — Вроде рукоятки огнестрельного оружия, — Кицураги указал кончиком ручки на шею покойника. Эта рана не так сильно притягивала взгляд. Она походила на крохотный бутон, изящный, с поникшими алыми лепестками и загустевшим бурым нектаром. Пулевое отверстие с рваными краями. — Определенно, вроде огнестрельного оружия, — Гарри потрогал кожу вокруг. Нагнулся и принюхался. Дешевое мыло на золе, алкоголь. Но не только. Он нагнулся еще ближе и практически уткнулся носом в холодную кожу. Втянул воздух. Услышал едва различимый женский возглас — скорее ошеломление, нежели отвращение. Да, вот они, легчайшие кисло-сосновые нотки. Почти затерялись на фоне стойкого одеколона. — Его очень хорошо отмыли, — поднялся обратно, — но чуть-чуть порохом все-таки пахнет. И «Кедром №3». Краткий взгляд из-под очков. Скрылся под бесстрастной маской раньше, чем был расшифрован. — В общем, это выстрел с близкой дистанции. На расстоянии вытянутой руки. — Уточним на экспертизе, — немного рытья в бездонных карманах, и вот уже одноразовая ватная палочка, тщательно пройдясь по краю раны, исчезает в пакетике для улик. — Добавляю запрос на поиск следа оружейной смазки и пороха. — Что же насчет отверстия… Не сквозное. И гигантское. — Сорок пятый калибр, — уточнил Кицураги. — Таким обычно пробивают насквозь, даже со средней дистанции. А здесь пуля едва вошла в плоть… Вы точно почувствовали запах пороха? Или: «Вы уверены, что это был выстрел с небольшого расстояния?» — Не веришь — понюхай сам. — Я доверяю вашему чутью, — сдержанно отказался напарник. — Значит, стрелок пожадничал с порохом. Достаточно, чтобы почувствовать след, но слишком мало, чтобы отверстие стало сквозным. Проверять не собирается. Вряд ли из-за брезгливости — тело даже завонять не успело, его обмыли. Могло ли быть, что у Кицураги попросту слабый нюх? Эту мысль стоило обдумать, но прямо сейчас Гарри отодвинул ее в сторону. Он углядел кое-что многократно более интересное. — Ким, мне кажется, или у нас тут квадратная форма раны? Мягкие ткани, загустевшая кровь делали определение формы более затруднительным, чем обычно. Но Кицураги, сощурившись, кивнул. — Определенно. Короткий прилив радости. Радость наркомана, нашедшего забытую нычку, радость детектива, в чьем деле появилась еще одна зацепка. Увы, вместе с трупом, но зацепка же! — Третий труп в нашем деле? — Пока рано связывать эти дела. Я добавлю запрос на след наркотика. — Третий? — подала голос Розита. Она была бледной, но стойко продолжала наблюдать за их действиями. — Извините, это закрытая информация, — отозвался Кицураги. — Проверим, осталась ли пуля на этот раз… — раздвинув пальцами отверстие, Гарри задумался. Проще всего это было сделать каким-нибудь длинным металлическим предметом. Сунуть, повертеть, отметить глубину раны, исследовать конец раневого канала. Прикинул — есть у него какие-нибудь инструменты под рукой? У Кима? — Не смотрите на мою ручку, детектив, — тихий, категорический отказ. — Если бы у меня было что-то, я бы уже предложил. Может, хватит наружного осмотра? — Нет, так можно упустить что-нибудь… Розита, у вас случайно не найдется поблизости шпильки для волос? Шила? Сверла? Чего-то тонкого и длинного? — на отрицательное покачивание головой Дюбуа предупредил: — Тогда вам лучше отвернуться. Простите, но я собираюсь засунуть в рану палец. Позеленев и пробормотав что-то под нос, старуха сощурилась, готовая сомкнуть веки в любое мгновение, но взгляда не отвела. Отверстие диаметром в примерно в сантиметр — в самый раз для указательного пальца. Мягкая, но тугая плоть, плотный, податливый ком свернувшейся крови. Главное — сосредоточиться целиком на ощущении в пальце и не думать, что похожими движениями ты выковыривал шоколадную пасту из баночки вчера на ужин. — Раневой канал ровный… Нет, погоди. Пуля пробила трахею. Столкнулась с боковым отростком позвонка и застряла. Тут полость, но нет выходного отверстия. — Она там? Мясо, кость, обрывки сосудов, но не металл. — Нет, — влажное хлюпанье, палец изъят. Тонкая нить, протянувшаяся к пулевому отверстию, повисла и оборвалась. Вязкие бурые капли, вырвавшиеся следом, сползли по шее и капнули на пол. — Вынули. Поэтому края отверстия порваны изнутри. Шорох стержня по бумаге. — Добавлю пару деталей по одежде, — напарник не отрывался от блокнота. — По утверждению родственников, жертва избежала мародерства, все предметы одежды на месте. В основном испачкана с задней стороны. Он лежал там пару часов, все пропиталось насквозь. Однако спереди, со стороны раны есть кровь. — Следов борьбы, синяков нет. Не защищался, — Гарри приподнял холодную руку и еще раз присмотрелся. — Костяшки чистые, пара ногтей сломана, под ними грязь… Гравийная крошка, как и на месте преступления. Скорее всего, скреб пальцами в момент агонии. — Сначала был выстрел. Потом его добили рукоятью пистолета по голове, — вынес вердикт напарник. — Думаю, на этом можно закончить осмотр. Закончить? Ни за что, как же торжественная раскладка по нотам! — Нет, подожди, по порядку. Сначала — выстрел в шею. С близкого расстояния, внезапно. От импульса и, возможно, неожиданности он упал, ударился головой. Потерял сознание. Алкоголь в крови тоже помог. В принципе, этого было достаточно, он бы и так скончался от кровопотери или захлебнулся кровью. Было нечто жуткое и притягательное в этом занятии. В разгадывании чужой смерти. Картинка стояла перед глазами как живая, затмевая реальность. И каждая деталь находила себе место, звала рассказать, объяснить, покрасоваться. — Детектив, давайте займемся реконструкцией в другое… — Но преступник решил довести дело до конца и пробил череп. Ударил несколько раз, чтобы точно повредить мозг. Затем, убедившись, что жертва отсюда не уйдет, вынул пулю. Не пальцами, скорее всего, пинцетом или магнитом. В общем, у нас смерть от черепно-мозговой травмы в сочетании с интенсивной кровопотерей… Рассуждая вслух, он смотрел в лицо покойного. Красивое и спокойное, разве что болезненно несимметричное из-за вмятины. Мертвое, и с каждым часом медленно распадающееся, переваривающее само себя. И как же здорово, что они успели вовремя и зафиксировали все прежде, чем смерть возьмет свое навсегда. Это было маленькой победой. Вот только ручка почему-то больше не шуршала. Ким, всегда фиксирующий все до последней запятой, перестал писать? Неужели недоволен этим великолепным изложением? Гарри поднял глаза. Поджатые губы и сдвинутые брови — растерянность и горечь. Блокнот был закрыт. Спустя короткий период замешательства озарение накатило плавной и оглушающей волной. Переведя взгляд, Дюбуа увидел ту, о чьем присутствии совершенно забыл. Благородные черты и нос с едва заметной горбинкой, совсем как у покойного. Ярко горящие, влажные глаза. — Надеюсь, убийц ты ищешь с таким же рвением, loco, — выдохнула мать покойного. Псих, она назвала его психом. Права. — Закончил? — Розита, простите… Я не хотел, — начал было он, поднимаясь, но запнулся. Вообще-то, хотел. Еще как хотел. Только забыл, что не всем подобные откровения любопытны и приятны. Не у всех есть переключатель в режим азартного коронера. Что тут вообще можно было сказать, как извиниться? Как смотреть ей в глаза, не желая провалиться на месте? — Убирайтесь отсюда, — ее голос дрожал. Про то, чтобы забрать тело на следственную экспертизу, Гарри даже заикаться не стал. Духу не хватило. Да и сомнительно, что им отдали бы обмытое, готовое к погребению тело. Они вышли тем же путем, что и пришли, на этот раз без провожатой. Мальчишка сидел у одного из колес «Кинемы» и завороженно крутил блестящие детали пальцем. Ким привлек его внимание негромким окликом и сунул в ладонь мелкую монету. Просиявший ребенок исчез за воротами. И да, «Кинема» была совершенно целой. Они сели. Двигатель пронзительно загудел. Колеса застучали по дороге. — Детектив… — Знаю, я мудак, — осознание этого ползало в груди колючей змеей и передавливало трахею, мешало дышать. Все еще радуешься, что вернулся, да? Ну так радуйся молча. Не зови порадоваться тому, как точно ты восстановил картину событий, человека, которому теперь эта картина будет сниться в кошмарный снах. Мог же понять, кто он ей, мог! Хотя бы по тому, сколько нежности и горечи было в скрипучем голосе, рассказывавшем о покойном. — Вы не мудак. Вы специалист, и занимались своей работой… — Одно другому не мешает. Не надо ничего говорить, ладно? — вдвойне болезненной была догнавшая мысль, что Ким видел этот провал по эмпатии и мог перенести произошедшее на возможное происшествие, к примеру, с собой… Ох, он не хотел додумывать эту мысль. — Вы максимально точно описали произошедшее и полностью восстановили картину событий, — Ким слегка повысил голос. Частично, чтобы перебить гудение мотокареты. Частично, чтобы его самого не могли перебить. Опять. — Увлеклись процессом и забыли о гражданском лице, которое не привыкло к подобному и настояло на присутствии. Ваша реакция нормальна. Такое иногда случается, и это не означает, что вы мудак. К тому же, вы извинились. Это были правильные слова правильного человека, и они предлагали вернуться в реальность, где люди временами ошибаются, но не становятся от этого неправильными. Не ломаются ошибка за ошибкой, постепенно превращаясь в грязь. — Детектив, вы меня услышали? — Услышал. На самом деле все просто. Никому не нужен скулящий болван. И если ему помогут вот такие добрые слова — отлично, они будут произнесены. Он позволит себе принять этот самообман и считать, что все делал правильно. — И поняли? — Понял. Нет, на самом деле все не так. Будь Киму все равно, его голос был бы ровным и холодным, как блестящая гладь лобового стекла. Будь так, в его голосе не было бы этой настойчивости. Почти злости на то, что детектив считает себя мудаком. Гарри не был уверен, какая из версий истинная, но малодушно выбрал в качестве личной правды вторую. Мгновенно легче от разговора не стало. Он не озарился изнутри благим божественным светом и не избавился от угрызений совести. Но с каждой секундой, с каждым домом, исчезавшим позади, ком в горле становился чуточку меньше, а боль за грудиной стихала. — Вы прослушали биографию жертвы? — спустя небольшой промежуток времени осведомился напарник. — Да, прослушал. В смысле, пропустил. — Тогда я перескажу. Пока он изучал труп, Кицураги собрал достаточно много информации о прошлом покойного. Немногим младше их самих, Антонио был первым, кто родился в переселившейся из Меска семье Торо. Активный и общительный, скорее смекалистый, чем умный. Его страстная душа отвергала несправедливость их существования: трудолюбивые родители и старшие братья живут в нищете, коренные ревашольцы — в бедности, в то время как восточный берег купается в роскоши за их счет. Но как это исправить? Антонио предпочел привлечение внимания к проблеме. Он был тем голосом, который громче всех возмущался унизительным существованием в Виллалобосе и Джемроке в целом. Он осознал, что работать необходимо в обе стороны. Город не решится давать беднякам свет, пока те не готовы за него платить. Бедняки не станут отдавать свои гроши, пока не увидят результат. Заколдованный круг. Торо мирил стороны баррикад, перебиваясь случайными заработками и любительскими журналистскими заметками. В биографии Антонио имелось несколько ярких эпизодов. Подростком он активно участвовал в гражданских протестах. Студентом — поддерживал забастовку преподавателей из-за низкой зарплаты. Был одним из активистов Народного Котла, просветителем и популяризатором идеи. Участвовал в совете самоуправления района. Именно благодаря его усилиям в Виллалобос начали проводить электричество, хоть и на весьма строгих условиях. Одним из последних его успешных проектов была попытка наладить движение общественного транспорта в районе. Теперь по паре главных улиц ходили старенькие автобусы. Враги? Конечно, он громче всех кричал о проблемах в районе, но при этом понимал, что нельзя прыгать выше головы, потому и дожил до среднего возраста. Антонио решал проблемы на том уровне, который был ему доступен. И, парадоксально, кругом оставался хорошим парнем! Местные банды его не трогали, ведь благодаря ему в их домах появлялся свет. Коалиции было откровенно плевать на какого-то мигранта. В глазах простых людей он был либо безобидным болтуном, либо героем. Однако вчера его горящее сердце остановилось. Кому он мог перейти дорогу, профсоюзу? Да те были бы только счастливы видеть в своих рядах искусного переговорщика. Противникам профсоюза? У тех имелись проблемы покрупнее, они не разменивались на устранение мелкой сошки. Бандам? Среди них он почитался за блаженного. Странный, но полезный. Никаких очевидных врагов. Ограбление выглядело сомнительным. Мужчина был беден, и самая ценная вещь, которая присутствовала при нем на момент убийства — качественное пальто, — осталась на месте. Да и грабитель обычно не добивается смерти жертвы, не пытается достать пулю… Безо всяких сомнений, это было убийство. — Я надеюсь, что мы найдем какие-либо подсказки в информации о других жертвах, — подытожил Ким. — И к слову о других жертвах. Необходимо ознакомиться с делом подробнее, чтобы с уверенностью утверждать о связи. — Ты прав. Я уже пытался почитать дело, но у Жана не почерк, а ильдамаратская вязь. В «Кинеме» это не разобрать. — Тогда очень кстати, что мы приехали. — Куда? — очнувшись, Гарри выглянул за окно. Они давно уже покинули Виллалобос, и мотокарета петляла по шахматке мелких улиц центрального Джемрока. Они были далеко от всех мест, где Ким обычно предпочитал проводить обеденное время: кухни участка, оранийской забегаловки с потрясающей сдобой, мясной лавки и тихой столовой с сафрскими ароматами. Нет, мотокарета как раз подкатывала к вывеске на первом этаже жилого здания, гласящей «Пицца — убицца!». Первое слово — аккуратный шрифт и легкая игривость выцветшего красного оттенка. Второе слово — на прикрученной поверх фанере, намалевано радужными буквами. Успело облупиться. «Кинема» остановилась, мягкий гул сошел на нет. Ким щелкнул ремнем безопасности и хлопнул себя по карманам, проверяя наличие бумажника. Гарри же молча взирал на вывеску. Его чувство прекрасного сошлось в битве с чувством голода, приобретшим монструозные масштабы. Голод победил, однако противник не сдался без ремарки: — Здесь произошло преступление. — Что, простите? — Кицураги уже находился снаружи. — Кто-то надругался над вывеской, — детектив подобрал папку и ухватился за стойку кузова, выбираясь наружу, — грамматически, — хлопнул дверью, вытер ладонь о штанину. Смутное чувство дежавю. Уже говорил это с тем же смешанным чувством восхищения и оторопи при взгляде на нахальное «цца». И предвкушением привкуса базилика и мягкого сыра. — А что с ней не… — Кицураги прищурился на надпись. — О. В этом кратком звуке явственно читались осуждение и смущение. Осуждение — кричащее название и намеренная безграмотность. Смущение — он знал только адрес. Приехал по чьему-то совету. Кто у них в участке обожал идиотские названия? Он сам, но Гарри до сих пор находился в процессе восстановления в памяти всех своих любимых забегаловок. Честер с Маком, которые коллекционировали такие местечки, соревнуясь с Дюбуа. И Ким был в курсе этого глупого соревнования. Они шагали по расплывшемуся от воды газону, отделявшему дорогу и жилой дом. Соскучившаяся по давлению земля смаковала подошвы. Простенькая загадка — откуда у Кима адрес? — складывалась в голове. Два плюс два. Еще плюс два. И вот уже признательность согревала его под плащом. — Хорошее место. Уступаю тебе завтрашний выбор места для обеда. — Прошу без сарказма, — холодно отозвался напарник, внимательно смотря под ноги и стараясь наступать на узловатые корни. Сарказма? Гарри подвис на секунду, а затем сообразил, как его фраза звучала со стороны, без связи с рассуждениями. Вот Ким приезжает к пиццерии с идиотским названием, а детектив потешается над этим, жалеет его и дает еще один шанс выбрать что-нибудь нормальное. — Это не… Тебе же наша легендарная двойка рассказала об этом месте, да? И что оно мне нравилось. Кицураги оступился мимо корня, и ботинок увяз в чавкнувшей луже. — Никто мне ничего не рассказывал, — недовольство, но не вопросом, а обстоятельством. К носку ботинка прилип прошлогодний лист. Или не лист. Лучше не вглядываться, пока не можешь снять. Ему не рассказывали, это правда. А теневая сторона правды — услышал краем уха, но запомнил. Запомнил достаточно хорошо, чтобы попробовать поднять этим местом ему настроение. Значит, у напарника в голове есть полочка, аккуратно подписанная «Дюбуа», на которую он складывает всякое такое и выуживает при случае. Приятно! Они вышли на тротуар. Ким сразу же стал тщательно обтирать обувь об остатки бортика. Дюбуа опустил взгляд на свои туфли и поднял обратно. Надо было не на чужую спину смотреть и улыбаться, а себе под ноги. Количество грязи на туфлях приближалось к отметке «безнадежно». Ладно, в первый раз, что ли? Имелось занятие поважнее — напарник до сих пор хмурился. — Ладно, тогда я расскажу. Мне точно нравилось это место. Здесь перебарщивают с базиликом, но вот сыр хорош. А хозяина зовут… — рвавшееся изнутри имя резво скакнуло на язык: — Паоло Льячини! Предпочитает, чтобы звали просто Паоло. С такой фамилией понятно, так и хочется вызвать санэпидку… Еще есть симпатичная официантка, она вечно приносит холодный кофе… А столик в дальнем углу самый классный, там… Что же там… Гарри потер виски. Мутный водоворот воспоминаний прояснялся, но из него сложно было выудить что-то конкретное. Одно цеплялось за другое. Вездесущий привкус базилика. Под ногами качалась стремянка, снег бил в лицо, голосил Паоло. Вот он сидел с Жаном, тот возмущался найденным в пицце длинным рыжим волосом. Темненькая официантка зло щурилась в ответ. А Честер, сидящий за соседним столиком, бессовестно ржал. Какой дебил написал это «цца»? — Давайте зайдем, — Ким уже покончил с обтиранием ботинок. Тон больше не напряженный — понял, что над ним не смеялись, не жалели, а искренне поблагодарили за выбор. — Поверю вам на слово и не стану заказывать кофе. Время было чуть послеобеденное. Десяток столиков, высокие спинки облупленных диванчиков и прибитые к полу стулья. Заведению около двух-трех лет, судя по степени выцветания обивки. Занято только три места: группа мальчишек, флиртующая парочка и одинокая пожилая женщина с мрачным лицом. Угловой столик свободен. Меню — на вывеске над стойкой, нарисовано вручную. Аппетитные запахи и тепло окутали вошедших. Хозяин находился за стойкой. Этот пышущий жизнью толстячок подпевал в унисон негромко играющему радио — «Ревашольская волна», все весенние хиты. От добродушного взгляда, вспыхнувшего радостью, Гарри ощутил странный прилив умиротворения. Словно это была долгожданная встреча с добрым другом. Ощущение сбивало с толку своей редкостью. Мало кто до сих пор остался с ним в хороших отношениях. — Гарри, так рад тебя видеть! — воскликнул Паоло. Звуки выкатывались из него как мелкая дробь из патрона — округлые, звонкие, быстрые. — Давненько же ты не заходил. Тебе как обычно, а? — Да, как обычно… — растерявшись, Гарри отбил вопрос стандартной фразой. Вклиниться бы, спросить, что включает в себя это самое «как обычно», но внимание собеседника уже переключилось. — А вам? Я Паоло, хозяин заведения. Из кухни позади стойки выглянула темноволосая девушка — та самая официантка, — и встала рядом с хозяином, держа блокнот с карандашом наготове. Она мельком взглянула на Дюбуа и одарила дежурной улыбкой для постоянного посетителя. Отстраненность и легкое презрение — никаких симпатий, и он сам в этом виноват. Разгадка холодного кофе. — Лейтенант Кицураги. Мне, пожалуй… — напарник окинул меню быстрым взглядом, не задержавшись ни на чем. — Сырную пиццу. И черный чай. — Будет, — кивнул Паоло. — Присаживайтесь. Элиза, ты все слышала, — девушка скрылась на кухне. — О, и Гарри! Твои художественные умения пришлись очень кстати. Не снимай на этот раз, ладно? Не снимать на этот раз? Художественные умения? Видимо, непонимание слишком явно отразилось на лице, и хозяин издал тихий смешок. — Ах, ты не помнишь? Не удивляюсь. Как на ногах только стоял, — в темных глазах лучилась искренняя приязнь. — И залез ведь… Снег, бьющий в лицо. Запах свежей краски. Гвозди, впивающиеся в фанеру. Озарение сложилось в разгадку. — Это я испортил вывеску? — Модернизировал, — поправил Паоло. Чуждое его речи слово, совершенно точно — цитата. Его, полицейского умника, цитата. — Дважды. Что?! — Оба раза прибивал, — Паоло пощелкал пальцем по шее. «Навеселе». Ну конечно, как же еще? — Все боялся, что свалишься. Полез бы держать, но куда мне! Он снова залился смехом, приподняв руки и демонстрируя жестом, что с его весом — точно никуда. Полуобернулся к Кицураги, рассказывая дальше: — Это была просто умора! Как трезвым пришел, ругался, какой идиот так пишет, все расспрашивал про приметы вандала. Отодрал. А вечером вернулся заново вешать. Вот Элиза-то смеялась… Но в этот раз не снимай, ладно? Очень помогает известности заведения. По вечерам от посетителей отбоя нет. Гарри решительно нечего было сказать. Он только сумел выдавить из себя подобие ухмылки. Да, Паоло, было очень весело. Нет, я ничего не буду снимать. Обещаю. — Я буду на кухню, помогу Элизе. Звоночек тут, если что, зовите — хлопнул он по стойке и скрылся на кухне. Мурлыканье парочки за столиком. Возгласы со стороны мальчишек. Мягкий стон радио. Пыль, танцующая в воздухе. Поскрипывание нейлона — Кицураги глянул искоса. — Преступление раскрыто, детектив, — сдержанная усмешка в голосе. — Выписывайте штраф, лейтенант, — невнятная помесь пассивной агрессии и обреченности. Он до сих пор помнил лицо напарника, когда тот столкнулся со следами великой пьянки в Мартинезе во время их первого совместного расследования. Разнесенный в пух и прах номер — Ким попросту не знал, куда смотреть, чтобы сохранять невозмутимое лицо, ведь буквально каждый предмет подкидывал новый повод остолбеневать и вопрошать «да как это вообще получилось?». И вот такие всплывающие время от времени «веселые истории» совершенно его не веселили. Каждый раз рождался иррациональный — нет, обоснованный логически, — страх, что Ким пресытится трагикомедийным шапито и махнет обратно в родной 57-й участок. Есть же предел, когда происходящее перестает быть забавным. Или черта, после которой история становится просто историей. Однажды он научится смеяться над такими случаями вместе с напарником. Но все еще не сегодня. — Хорошо, что вы не свалились оттуда. Остальное уже не важно. Вы про тот угловой столик говорили? Он свободен. С двух сторон — дешевая пластиковая обшивка стены. Темный и не слишком уютный угол. Конечно, он будет свободен. По старой памяти Гарри занял место у стены — на твердой скамье, протянувшейся к соседним столикам. Стул, на котором расположился Ким, был явно удобнее. Почему ему так приспичило сесть на скамью? И вообще, почему ему нравился этот столик? Темный, зажатый. Может, потому что отсюда видно всю пиццерию? — Давайте пробежимся по материалам лейтенанта Викмара, пока есть возможность. — Хорошая идея, — сделать что угодно, лишь бы отвлечься. Гарри открыл папку и прищурился на первую строку. — Так, это еще мои заметки… Отчет по осмотру первых двух жертв. Заметки Жана… — заглянул на следующую страницу. — Хм… — Ильдамаратская вязь. Вы говорили. — Я с ним работал. Должен же я хоть что-то понять… Нет, не должен. Пляшущий наклон букв, каждая строка оканчивается печальным водопадом заметок на полях, а чего только стоят яростно заштрихованные ошибки. — Восьмое… марта. Осмотр… Нет, опрос… Освидетельствование?.. Первая же строка мрачно уставилась в ответ, рассказывая об авторе кривыми, летучими линиями. Жан был безумно уставшим, когда на него свалились все эти чужие дела. Он только что взял на себя руководство отделом, остатком отдела, а раскрываемость сократилась вдвое, потому что лучший детектив не мог вспомнить даже название улицы, на которой располагался участок. Строки за двадцатое марта. Напряжение, обрыв фраз, пропущенные точки. Думал совсем не о деле, о чем-то тревожился, очень сильно. О чем? Все о том же, о привычном. Это ведь на следующий день Жан взял бывшего напарника с собой и проверял — думал, не видит? — не дрожат ли пальцы, не воняет ли перегаром. И успокоился на отрицательном ответе — гладкий, но краткий отчет за последнее число марта. Следовало остановиться, прекратить читать меж строк. Читать сами строки. Прочитать хотя бы первую. Вслух. Но вместо этого в голове вертелась мысль, что, будь он строкой в этом отчете, его бы заштриховали в клочки. — Позволите? Сдавшись, Гарри отдал папку. Напарник взялся за нее, держа на расстоянии вытянутой руки, изучил первый отчет — еще авторства Дюбуа. Сощурился, моргая чуть чаще обычного. Перелистнул. Листнул обратно, сравнивая. — Я пишу понятнее, — полу-вопрос, полу-защита. — Конечно, — рассеянно отозвался Ким. «Вообще-то, нет», — говорили зрачки, пробегающие строки авторства Жана с куда большей резвостью. Вздохнув, Гарри подпер ладонью подбородок и, за неимением лучших объектов для изучения, уставился на напарника. Глаза — живые, внимательные. Кожа — как матовый сатин. Время прошло царапинами по лбу и носогубным складкам. Непослушный вихор топорщился надо лбом — его не брал даже воск. Виски отросли, пока не сильно, но через несколько дней будет уже заметно. — Тебе пора к парикмахеру. — М-гм, — пропустил мимо ушей, вчитываясь. Сосредоточился так, что согласится абсолютно с чем угодно, лишь бы это было произнесено обыденным тоном. Гарри удержался от соблазна титаническим усилием воли. Дразнить Кима, сосредоточившегося на деле, было все равно что дергать дракона за хвост. Один взгляд, и твои останки поместятся в совочек. Спустя минуту напарник заговорил, переводя мешанину линий на понятный язык. Первой жертвой в деле была одинокая женщина. Квадратное отверстие во лбу, пуля отсутствует. По состоянию подмерзшего тела, объеденного крысами за несколько недель, уже сложно было сказать что-то еще. Хельга Тенстром — имя они узнали из горстки документов в секретере. Свидетели? Она жила в полуразвалившемся бараке. Если там кто-то и жил, то отсутствовал в день, когда детективы забрали тело. О покойной сообщили подростки, шарившиеся по заброшенным домам. С них нечего было спрашивать. Жан смог собрать немного информации о Хельге. Среднее образование получено в Земске, переехала в Ревашоль сразу после окончания колледжа. И все. Она жила словно призрак, почти не оставив документированных следов. Ни мужа, ни детей, ни официальной работы, а на секретере — ни одной фотографии, только полулегальная литература левого толка. Судя по вырванным страницам, на растопку. Вторая жертва — ее противоположность. Валери Морел, порядочная семейная женщина, физик-теоретик. Каждый шаг документирован, и последний не стал исключением. Ее нашли случайные прохожие поздним вечером недалеко от дома, тоже с квадратной дырой от сорок четвертого калибра во лбу, без пули. Вокруг раны — следы наркотика, словно бы кто-то трогал лоб покойной перемазанными в нем пальцами. Никаких следов борьбы, только звук выстрела. Но в этот вечер по всему городу запускали фейерверки в честь праздника, и никто не обратил внимание на еще один, пусть и слишком громкий, хлопок. Серый от горя муж твердил, что Валери убили за долги бандиты. Бюджет их семьи едва тянул пропитание трех детей, а Валери, на свою беду, горела желанием защитить диссертацию. Ее исследования требовали денег и времени. Какие исследования? Их названия прочитать затруднился даже Ким. Придется заново искать в научных журналах. Последние пометки касались орудия убийства — спросить Робертса из отдела В, как будет время. И наркотика — участковые химики обещали поднять справочники. Закончив, Кицураги закрыл папку и поднял взгляд. — Выглядит, — помедлил, подбирая слово, — непросто. — Согласен. На первый взгляд связи вообще никакой. Разве что способ убийства. Может, еще возраст? И финансовое состояние. Хельга была буквально нищей, Антонио и Валери — бедные. — Мы ничего не знаем про Хельгу, — возразил Кицураги. — То, что ее тело нашли в том здании, не значит, что она жила там постоянно. — Да, ты прав. Надо бы еще раз пройтись по всем… Официантка возникла на краю зрения и приблизилась, перебив его цоканьем низких каблуков, опустила тарелку и кружку перед Кимом, едва успевшим выдернуть папку из-под тарелки. — Сырная пицца и чай, сэр, — подчеркнуто вежливый тон. И удалилась. Напарник проводил ее настороженным взглядом. — Она мне не рада. — Ты тут ни при чем, это я ей чем-то не угодил, — поправил Гарри, с тоской уставившись на аппетитные сырные шарики на пицце. От одного зрелища рот наполнялся слюной, а от запаха хотелось забыть обо всех товарищеских — и не только, — чувствах и стащить кусочек. — Не помню, чем, но даже гадать не хочется. Тем временем Ким готовился к обеду. Выдернул из держателя салфетку и постелил на колени. Снял перчатки, положил рядом на столик, взялся за приборы. Да, он собирался есть в забегаловке как в элитном ресторане, ножом и вилкой. Будь на его месте, к примеру, Жан или какой-нибудь желторотый Фишер, они бы получили достойную порцию острот на этот счет. Дружеских, само собой, с правом отплатить той же монетой, когда морковка из шаурмы повиснет на баках. Но тут был случай особый. У этого случая были пальцы. Совершенно прекрасные, самые прекрасные пальцы — куда приятнее было отвлечься на них, нежели удивляться манерам. Скульптурная пластика сухожилий. Тонкие проводки вен. Четкая размеренность движений напоминала работающий двигатель… Нет, двигатель слишком грубый и массивный. Здесь было нечто более изящное — механизм пистолета. Слаженная работа пружин, винтов и задвижек, точных и блестящих. Смертельно опасных, когда предохранитель снят. Однако это был не просто механизм. Он был живым. Синяк на левой кисти — попало на вчерашнем задержании. Содрана кожа на костяшках правой — это еще с того дня, когда у «Кинемы» начало тарахтеть при переключении передач, заживает. А вот это еще что? Свежее. Неглубокое. — Хорошо, что ты ловил кошку в перчатках. — Да, очень, — рассеянно подтвердил Кицураги, подцепляя вилкой еще один кусочек. Замер на секунду, в глазах промелькнул немой вопрос. Но затем усмехнулся и продолжил есть. Напарник восхищался этими способностями. При том, что и сам неплохо считывал мир. Но сверхчувствительность, сверхточность, — сверхболь, — которой обладал Гарри, доходила порой до мистической ясности, перескакивала через несколько логических ступеней, чтобы выдать, казалось бы, совершенно необоснованную идею. Которая позже оказывалась единственной верной. Это называли безумием, гениальностью, случайностью, но только Ким этим по-настоящему любовался, безо всяких ярлыков. Одно дело в месяц и до десяти открытий за день, а в особо насыщенные дни — и сверх того. Сложно было поверить, что это безумие хоть кому-то может нравиться, но еще сложнее было усомниться в подтверждении, полученном прямым текстом. Дюбуа был готов генерировать эврики хоть тысячами, лишь бы его полярная звезда оставалась на месте, фиксировала все в синем блокноте и снисходительно улыбалась на «веселые» истории. Получалось не всегда. Как часом ранее, в Виллалобосе. Но прямо сейчас маленький анализ царапин на возвышении мизинца доставил Киму искреннее удовольствие. Элиза появилась столь же внезапно, как и в прошлый раз. — Всепицца и кофе, — она опустила перед клиентом кружку и тарелку. Пронзила тяжелым взглядом, ожидая чего-то. — Мне жаль, — само собой вырвалось у Гарри. — Я извиняюсь. Он не знал, за что извинялся, но чувствовал, что стоило. — Если б мне платили по сентиму за каждое твое извинение, — едва слышно процедила Элиза. — Добавь сверху десятку, и я буду в мужском, как закончишь. Она ушла, взметнув волной блестящих волос, оставив легкий шлейф дешевых духов — «Лилия», приторная и горькая одновременно, — и еще одну разгадку, почему же ему так нравилось это заведение. Доступной неприступной официанткой. От одной мысли брала приятная оторопь, которая, впрочем, быстро растворилась в нечитаемом взгляде человека напротив. Ким кашлянул. — Ни слова! — взмолился Дюбуа. — Я хотел спросить, что это. «Это». Складывалось ощущение, что принесенная пицца собрала на себе все топпинги на свете. Ананасы, курица, сыр, ветчина, оливки, помидоры, салями… Паоло, снова вышедший к прилавку, бодро улыбнулся и поднял большой палец в ответ на ошарашенный взгляд Гарри. Продолжил протирать тарелки, напевая под радио. Подозрительно вкусный запах влек обратно. — Это величайшая загадка во вселенной, Ким, — повернулся обратно детектив. — И у меня нет ответа, как чувство прекрасного, мое и Паоло, допустило такое. — День вопросов без ответов, — вздохнул напарник, взявшись за нож и вилку. — Ну, хоть пиццу попробуйте. — Если я умру, передай Жану, что я его любил. — Обязательно, — по тону как «не дождетесь». Вытянув кусок, Гарри осторожно его укусил. Захлестнуло. Шибануло об сырную доминанту. Прокатило по терке из ананасов, рассеяло пеной по мягкому базилику и воскресило горьковатым привкусом оливки. Еще один укус — и куриные рифы утопили на ветчинной волне, а помидорные рыбки игриво покусывали язык за вкусовые сосочки, скатываясь и ускользая в голодное нутро. Последний укус — хрустящая корочка выжгла в деснах память о каменной печи и колосящемся пшеничном поле под ярким солнцем. Он открыл глаза другим человеком. Тем, кто попробовал всепиццу. Поделиться хотя бы одним кусочком означало поделиться раем. Отдать частичку своего сердца, что не познала всепиццу, другому. Высшее проявление любви, доступное человеку. — Ким, попробуй. Нет, ты попробуй! — Хорошо, хорошо… — Ну, как оно? Как? — Неплохо. Ингредиенты на удивление хорошо сочетаются, — оценил Кицураги и вернулся к поеданию сырной банальности. Гарри замер, словно бы пронзенный мечом в спину. Ким не понял. Великая симфония не дошла до его понимания. А сырный океан растворился в Серости, так и не объяв вкусовое восприятие лейтенанта… Прежде, чем трагедия стала непоправимой, Кицураги задумчиво сощурился на всепиццу и спросил: — Поделитесь еще кусочком? Я отдам вам один свой. И стало так тепло и уютно на душе. Они насытились. Привычная послеобеденная, немного болезненная тяжесть в животе просила подождать, не идти никуда. Откинувшись на неудобную спинку скамьи, смывая божественный вкус холодным кофе, Гарри опустил руку. Та бессознательно ощупала край скамьи. Загнутый, холодный, металлический… С крохотным пакетиком, прилепленным скотчем так, что и не заметишь, если не знать, где нащупать. Вот почему ему так нравился уединенный столик в углу. Вот почему его потянуло на эту кошмарную скамью. Солнечное счастье, которое подарила ему всепицца, было сложно омрачить. Оно просто чуточку изменилось, пройдя сквозь призму находки, раздвоилось на пронзительное счастье и пронзительную грусть. Спрятать? Скрыть? Прилепить обратно? Нет уж. Незаметно прилепить не выйдет. Если же спрячет, то будет в разы хуже, если забудет — с него станется, — выбросить. Ладно уж, если тонуть, так с песней. — Ким, я понял, почему мне нравился этот столик. — Потому что с него отличный обзор помещения? — последний глоток чая, заинтересованный взгляд. Да, пусть это будет небольшой игрой, а не большим позором. — И это тоже, но не главное. Сюда редко садятся, никто не лезет руками под скамью. А угадаешь, что под скамьей? — Боюсь, что нет. Искорки веселья, зародившиеся было во взгляде, погасли. Он угадал. Хотел бы ошибиться. Но увы, эта лотерея оказалась беспроигрышной. В каждом квадратике поля — по истории. — Моя старая нычка, — Гарри жестом фокусника выложил пакетик на стол. — Избавишься от нее? Пожалуйста. Ким глубоко вздохнул, поправил очки и надел перчатки. — Минуту. Подобрал со стола пакетик, скрыл его в кулаке и ушел за дверь с надписью «WC». Гарри же отправился к стойке и, отсчитывая деньги, признался Паоло в готовности его канонизировать, прямо тут и сейчас, как проводника божественного вкуса в Островалии. А толстячок зарумянился и привычно отмахнулся, мол, что тут такого, просто маленький эксперимент, который его дорогой гость однажды решился попробовать. Заходите еще, есть и другие интересные идеи на пробу. Минута — как и было обещано. Никаких комментариев и осуждающих морщин, словно бы и не было ничего. Словно бы он не вычистил с дотошной тщательностью все минное поле: вывеску, предложение официантки, припрятанный порошок. Безмолвное предложение считать, что они просто пообедали, было принято со столь же безмолвной благодарностью. Выходя, Гарри ощутил взгляд на спине — Элиза. Темные, гладкие волосы, удивленный прищур. Глубоко и тщательно скрытая обида, задетая гордость — ты отвернулся от меня? Девять реалов чаевых, ровно столько, чтобы щедро восхвалить умения Паоло, но не добрать до приватной встречи, в чем бы она ни заключалась. Нет, он не хотел знать. Вместо этого поднял ладонь в кратком прощальном жесте и вышел из пиццерии за напарником — под дождь, к следующему нераскрытому делу.