***
Все было просто в понимании Фушигуро: захочет — сам расскажет. Но со временем, когда уже стало не до шуток, не может унять свою ревность и свой больной интерес, что именно скрывает Юдзи. Наверное, не должно вообще волновать — чужая жизнь, но это не тот случай, когда надо молчать и стоять в стороне, — Мегуми безответно влюблен в Итадори; так, что болит грудная клетка, и считает своим долгом узнать, что на самом деле гложет его любовь и почему его рот наполнен водой. Наверное, даже сможет помочь, если у него какие-то проблемы. Но какая-то здоровая часть в мозгу твердила, уверяла, что это не твое дело, это абсолютно не твое собачье дело, что у Итадори творится и почему ты месяц жаркого лета скитался по кафе, не получая ни единого приглашения в гости даже во время учебы. А была другая часть, добрый ангел на плече, твердящий, уверяющий, что надо разобраться, надо прорыть истину, даже если она может быть неприятной, обидной, очевидной. Мегуми еще пару раз пытался выудить у Юдзи ответы на эту тему, но он, как партизан, отнекивался и говорил, что все в порядке. Но по карим глазам видел, что не все в порядке. Мегуми перестал Юдзи слушать после миллионной придуманной причины, почему к нему нельзя сегодня домой; почему надо закрыть эту тему прямо здесь и сейчас; почему солнце в обед не такое уж и злое, как его клевещут. Вспомнил, что Итадори очень много раз игнорировал чьи-то звонки, смахивая звонок даже не смотря, кому он нужен; даже через шорты сбрасывал звонок, не доставая телефон, чтобы не прерывать веселье с Фушигуро. Итадори не видел же очевидного. Итадори не понимал, почему Мегуми так заинтересовался этим. И Мегуми просек: надо искать информацию самому. Законно-незаконно — посрать, когда дела касаются невысказанных чувств. Вбил в интернете все, что знает и не знает, пытаясь найти хоть малейшую зацепку. Единственная зацепка, которая у него была — кто же постоянно ему звонил и кого он так неистово игнорировал. И сети ему ничего не дали — только тупая трата времени и вскоре решил, что время тяжелой артиллерии. Допустим, обратился к собственному отцу. Тодзи Фушигуро — пиздец какой фрукт: сложный, старый, такой, который не всем понравится, как изюм. Короче, с характером. Мегуми старается особо с ним не общаться, и Тодзи особо не лезет, сохраняя нейтральную линию. Тодзи не тот человек, которому можно открыть душу при заре. Ну, он — наемник. А наемники, как зубные феи: они выбивают зубы, а за зубы — платят. В своей незабываемой манере, которую Мегуми видит чуть ли не с младенчества, курит на кухне на подоконнике. Вонь стоит жуткая даже при открытом окне, но все равно узнает сигареты, которые курит тридцать лет подряд, — этот смрад запомнился до гроба. — Чего хочешь? — абсолютно без интереса. Мегуми поежился. То ли от холода, источающего от отца, то ли от понимания, что зря пришел к нему и зря завел разговор. — Мне нужна твоя помощь. — Ну и? Я во внимании. — Мне нужна информация о человеке. Мегуми не ожидал, что отец на такое гулко рассмеется, держа сигарету большим и указательным у фильтра. С окна немного подул ветер, развеял его острые короткие волосы, а шрам — исказился. Мегуми неловко почесал затылок, подумывая развернуться и уйти, но Тодзи продолжил: — Информацию? Я для тебя? У тебя, что? Интернета нет? Найди все сам, у тебя все данные для этого есть. — Я ничего не нашел. И не могу найти уже неделю. — Ты знаешь этого человека лично? — Знаю. — Ну и в чем твоя проблема? — кусает сигарету. — Спросить напрямую не пробовал, например? А кто тебе нужен? Фушигуро поежился: соврать или сказать, как есть? — Итадори. Тодзи сомкнул брови, не веря услышанному. — Твой друг, что ли? Который еще с розовыми волосами, ростом меньше? — Мгм… Мегуми увидел этот осуждающий взгляд отца через клубы дыма. Значит, просьба была абсолютно тупая и неуместная. — Если честно, я бы на месте Итадори порвал бы с тобой дружбу прямо сейчас. — Эм… почему? — Потому что о друзьях не ищут информацию. Заговори напрямую! Ты, что, тупой? Нет. Тогда почему ты просишь у меня искать информацию про твоего друга? — Он не отвечает на мои вопросы. — Значит, ты мне или врешь, или не умеешь задавать правильные вопросы, — безэмоционально тушит сигарету и сползает с подлокотника, одергивая черный свитер. — Тем более, мои услуги по ценам… кусаются, понимаешь? — Я твой сын, если ты не заметил. — В этом же и загвоздка. Почему я должен заботиться о твоих друзьях, с которыми ты должен сам разбираться? — Мегуми почему-то жестко внутренне передергивает, будто это он знал с самого зачатка. — Не приплетай меня в свои мутки. Научись говорить ртом, а у меня дела. Тодзи смеха ради дает Мегуми затрещину и ретируется из кухни, обуваясь и уходя из дома. Мегуми просчитался — отец ему не помощник, а только советчик. В последующие дни Мегуми гуглил, как правильно задавать вопросы.***
Так случилось, Мегуми правда ни при чем за форс-мажоры, но солнечный удар не спрашивает, ждешь его или нет. Мегуми сидит на лавочке, закрыв голову тетрадью, пока Юдзи сгонял ему за бутылкой воды и просит не откидываться при людях. В принципе, Мегуми и не собирается умирать, но голову припекло так, что на ней можно делать шашлыки или устраивать казни огнем. Тетрадь мало чем помогает, если честно, и они слишком далеко забрели от его дома, и тем более у него не осталось карманных денег. Это уже ни в какие ворота не лезет. Надо что-то с этим делать. Надо исправлять ситуацию, надо понять ситуацию, надо аккуратно залезть Итадори под кожу и надавить на жалость, — в конце концов, его схватил чертов солнечный удар! — Эй, Юдзи… — Тебе лучше? — перебил, крутя в руке бутылку воды. — Да, лучше, но слушай… — его жутко мутит, движения неуверенные, и чувствует, еще чуть-чуть — и обморок. — Если это так и продолжится — ты вскоре сам меня потянешь в метро и будешь сам объясняться моему отцу, почему я похож на индейца. Нам уже необходимо найти адекватное место без солнца и шума, понимаешь, о чем говорю? — Понимаю… но… Мегуми видит, как глаза становятся виноватыми. Правильные вопросы и капризная морда: on. — Послушай: я не давлю на тебя, ничего не требую, — честно, но немного все равно криво, и положил руку ему на плечо. Сердце стало биться чаще и это не из-за удара. — Но сейчас полдень, солнце злее злого и у нас кончились деньги на кафе. Нам срочно надо валить. У меня в рюкзаке ноутбук и тонна учебников с остальной хренью. Пожалуйста, помоги мне. Юдзи не знает, почему не может говорить на эту тему. Мегуми ему небезразличен, никак нет, дорожит и ценит его как свою самую близкую отдушину, хорошего друга и напарника во всех интересах, который никогда не осудит и не очернит при других за спиной. Но тема дома, семьи, что творится в семье — для него самый тяжелый вопрос, самая болезненная тема, которую шугается, как огня, стоит даже намекнуть на это. Итадори, наверное, предпочел бы делать то, что ненавидит, чем разговаривать. Он доверяет Фушигуро целиком и полностью. От него не хочется ничего скрывать, утаивать, перевирать слова или лезть за словом в карман. Но он не в силе никому об этом рассказывать, не в силе поделиться этим, открыть это, показать это, как есть. Только своим молчанием и отсеиванием подогревает интерес, что же случилось, и именно это он и сделал, стоило при Мегуми вести себя подозрительно. Только почему-то Итадори доверяет Фушигуро все, от начала до конца, кроме тайны своей семьи. Итадори понимает, что Мегуми страдает и очень плохо переносит летнюю жару. Не хотел, чтобы это все превратилось в это, в солнечный удар, и виновато покосился на друга, на тетрадь на голове, на его умоляющий взгляд прекратить цикл страданий; его черные волосы давно уже выгорели под солнцем, обзавелся легкими, почти невидимыми веснушками, а сама кожа — загорела, но слегка, ведь Мегуми не особо любит загар на собственном теле. Итадори слишком дорожит их дружбой и слишком заботится о Мегуми. И терпеть его страдания больше не намерен. — Хорошо, хорошо… пойдем ко мне. Хорошо… тебе точно нормально? — Да, сойдет. Могло быть и лучше. — Ладно… Мегуми никогда не видел, чтобы настроение Итадори менялось настолько быстро: из досады в смятение. — Но… о боже. Срань! Погоди пару минут. Итадори оставляет бутылку воды на лавочке, отходит на десять метров, будто боится, что Мегуми сможет подслушать, и ищет в контактах чей-то судорожно номер, второй рукой делая над бровями козырек от солнца. Мегуми не может увидеть отсюда, чей номер нашел, как человек записан, но то, как активно жестикулировал Итадори в процессе диалога, как блуждал из тени в тень, как шаркал кроссовками, пинал щебень и любезно показывал большой палец вверх, говорит об одном — это все очень запутанное и драматичное. Итадори явно не хочет разговаривать с этим человеком без острой нужды. Осушает бутылку воды залпом, еще и на лицо взбрызнув, чтобы охладиться, и просто ждет вердикта. Конечно, его душит интерес, что за кошки-мышки, но решает это все спрятать в себе и не показывать. Замечает, стоит только Итадори обернуться, его мускулистую спину, сильные руки, прекрасную задницу, икроножные мышцы. Отводит взгляд сразу, когда разворачивается к нему лицом и смотрит, разговаривая по телефону. Через пару минут прячет телефон в карман на заднице, перебегает из тени к нему и то ли с грустным, то ли виноватым лицом, объявляет: — В общем, нам на трамвае до меня. — Долго?.. — Не, пару станций. Но меня еще попросили зайти в аптеку. Тебе может что-то надо? — Не, пойдет. Я в норме. — Ты точно уверен?.. — Нормально все, отвечаю. Блевануть хочу, правда, но… — О боги… пошли быстрее тогда. Волноваться заставляешь! И Фушигуро почувствовал ебучий удар сердца даже в пятках. Подхватывает свой рюкзак, но на плечи повесить не дали: Итадори перехватил и взял два рюкзака на себя, один навешивая на спину, второй — впереди, как кенгуру для детей. Мегуми хотел бы отобрать, но раз Итадори сам проявил инициативу со словами «мне нетрудно», то не будет лишний раз лишать себя такой заботы. Забыл про тетрадь на голове. Забыл про все, даже про солнечный удар, пока ехал с Итадори в душной электричке, рассматривая его милое лицо и дергающуюся ногу.***
Если Мегуми был храбрый, когда до этого не доходило, то сейчас, стоило взаправду сесть в электричку и впервые побывать в гостях друга, не на шутку волновался. Накрутил себя по поводу Юдзи, как сраную курицу гриль, и уже попросту ничему не удивится. Хоть висельники во дворе, хоть триста котов или собак, может, экзотическая змея или еще что пиздаче. По сути, Итадори сам виноват, что Фушигуро успел триста клише повесить и предрассудками обвесить за вечное молчание и прекрасное увиливание от вопросов, но Мегуми не может внутренне не ликовать, когда впервые стоит на крыльце дома и рассматривает прекрасный минималистичный японский стиль. Домом явно занимаются. Ему стоять рядом с Итадори на пороге его дома сродни наказанию; будто Мегуми не достоин стоять здесь, рассматривать дом, лужайку, лестницу, окна и… машину? Стоп… откуда здесь машина? А потом его прошибает: у Юдзи явно нет прав, Юдзи явно тоже не разбирается в машинах, и Юдзи явно не хочет слышать вопросы, чья эта дорогущая тачка. Откуда здесь сучья черная Mazda? Ладно. Это тоже надо будет потом решить. На голове рубашка Итадори, потому что грозился блевануть по дороге от жгучего солнца, подмечая каждый куст. Итадори сразу спохватился, сбросил рюкзаки и обмотал Фушигуро рубашкой, самому оставаясь в желтой майке; от рубашки пахнет легким парфюмом Итадори, мускусом, пахнет им, и Мегуми не посмел даже поморщиться. Хотелось задушить себя этой рубашкой, какой казалась родной. В конце концов, футболка помогла. Но теперь лишь бы его в экстремисты не вписали соседи. — Не удивляйся. — Чего… Мегуми не понял, как уже оказался внутри дома. Дом внутри чистый, ухоженный, а запах — сигаретный, старый, совсем не такой, какие курит отец. Так воняет только на курилках за школой, где находил мудил, вновь тронувших его сестру и заставлял жрать свои же бычки. Ничего нового, все по-старому. Но почему-то сигаретный запах перебивается запахом благовония, теплым и одновременно бодрящим. Мегуми не понимает, что это за запах, но он слишком хорошо вдыхается через нос, определенно воздействуя на нервы. Надо будет узнать, что дает такой прекрасный аромат. В коридоре мало вещей: несколько пар обуви, вешалки, зонты. Есть тяжелые деревянные сандали — гэта, — и Мегуми не помнит, чтобы Итадори их хотя бы раз носил. — Я дома! Мегуми еще немного рассматривает прихожую, пятками разуваясь, и видит перед собой длинный коридор, в конце которого стул, стол, холодильник. Видимо, кухня здесь совсем маленькая, с трудом вмещается два человека; по бокам коридора множество дверей, а дизайн — легкий, непринужденный, с оттенками бордового, схожий на цвет крови; где-то в углу у обуви замечает огромные склады книг от Годжо. Но стоило поднять глаза на соседнюю дверь, увидеть тонкий и серый шлейф дыма, явно обозначающий как шлейф от благовония, услышал из этой же комнаты тяжелые, размеренные шаги. Дверь открылась. И через секунду из комнаты выползает мрачное, мускулистое нечто. — Ну здравствуй. И Мегуми сначала подумал, что его капитально уебало солнце в голову. И только после первой гласной Мегуми понял: нихуя не шутка. Мегуми проморгал. В дверном проеме стоит «нечто» явно ростом побольше, с мышцами рельефней, а по всему мускулистому телу — татуировки, покрывающие особо видные и выпирающие места. Черные линии покрывают большую часть его тела, закрывая собой даже лоб, скулы, подбородок, и все медленно скрываются, как тонкие черные змеи под серые спортивные штаны. И глаза почему-то красные, сверкающие в полумраке. И улыбка ехидная. И клыки острые, — и это все скрывал от него Юдзи так долго? А еще он полная копия Итадори. Косится на Мегуми через недоверчивый прищур, будто сканирует новенького, пытается понять, мудак или нет; на самом деле, Мегуми не против убить его на месте за все, что пришлось перетерпеть ради этого момента и кондиционера, который заметил в коридоре. Что-то сбоит в Мегуми, вылетает без предохранителя, когда брат-близнец чешет щеку, все так же демонстративно не сводя взгляд с Фушигуро. Видимо, про манеры и не слышал. — Ты меня не предупредил, что придешь с такой смазливой мордашкой. — Мы будем заниматься в моей комнате. Умоляю, не мешай нам… Мегуми в воздухе чувствует, как Итадори и за него, и за всю страну залился стыдом и краской. Отдает аптечный пакет и тот принимает одним пальцем, упираясь телом все еще в дверной косяк, назло не сводя взгляд с Мегуми, как на что-то съедобное. Фушигуро, в силу своего характера, позиции тоже не сдает и пялится в ответ через брови, но интерес сильнее: медленно осмотрел татуировки по всему телу, пытаясь понять их сакральный смысл и смысл в общем, и даже подчеркнул накачанные косые мышцы, грудь, торчащие вены на руках и кольцевые татуировки на запястьях. Мегуми успел заметить темно-фиолетовый маникюр. Мегуми не успел понять, в чем их диффузия. И из транса его вытащили красные глаза, с которыми невольно встретился. Слишком легко ловят в зрительный контакт, как в капканы. А потом тот делает какие-то жесты у себя около головы, как бы намекая на весьма странный головной убор у Фушигуро. — У тебя, что, денег нет? Мегуми в тупняке. Он будто смотрит в разбитое отражение самого Юдзи. — Сними с себя чертову майку и купи кепку. Выглядишь прискорбно, к тому же, покормить хочется в придачу. Мегуми, конечно, знает о существовании мудаков, но с такими мудаками — встречается впервые. Итадори, понимая весь нахлынувший абсурд ситуации, хватает Фушигуро за руку и тянет подальше в свою комнату, и получается не сразу, — Мегуми предпочел дальше рассматривать голое тело, которое, наверное, чертовски схоже с телом Итадори под футболкой. Интересно: а разница есть? — Добро пожаловать, шкет. Помни: ты в гостях. Итадори силой завел торчащего столбом Мегуми в свою комнату, который не сводил взгляд с него, рассматривая и изучая каждый участок тела, — наверняка это не осталось незамеченным, и нагло спалили на разглядывании, как малолетнего ребенка. Мегуми подумает об этом позже… но почему Итадори никогда не говорил, что у него есть брат-близнец? Такой брат-близнец? Итадори громко захлопывает свою дверь и скинул рюкзаки на пол. Если Мегуми успел сгенерировать в мозгу миллиард вопросов и дилемм, то Итадори — поникнуть. — Кто… — Ни слова, Мегуми. Пожалуйста. Мегуми прикусил язык, обернулся к двери, прикидывая, стоит ли там еще татуированное нечто, смотрит ли вслед, давит ли едкую улыбку. Ожидал кого угодно, был готов морально ко всему, но не к тому, что его встретит человек, схожий на Итадори по всем параметрам. И от этой копии пасет силой, контролем, дорогими благовониями и чертовой загадочностью, зная его от силы пару минут. Но внутри, где-то в гиппокампе, зарождается неукротимая мания.***
Фушигуро меняет приоритеты приблизительно через три дня. Не может понять, в действительности ли теперь рад информации, почему Итадори не звал к себе и что теперь они занимаются у него дома; появилось полноценное место для учебы, кондиционер, бесплатная холодная вода и удобная кровать, но это все идет в подарок с татуированным фриком, который дает о себе знать чрезвычайно странно. Если дверь в комнату закрыта — он ее откроет; если Мегуми пошел на кухню, то и он идет на кухню курить, даже если Мегуми просчитал все; если Итадори громко рассмеялся или заругался на большой конспект, то придет узнать, что стряслось. Мегуми, по началу, не понимал, откуда такая гиперопека, зачем вообще мешает им учиться и специально подолгу стоит в дверном проеме, сверля двоих взглядом, и просто оставил на самотек. Мегуми пытался найти природу этих странных косых взглядов, прикосновений невзначай, когда на кухне пересекаются, и почему он осмеливается играть бровями и гадко ухмыляться уголком рта. То на него смотрит, делая вид, что проверяет их двоих, то на Итадори, то снова на него, и так по кругу, пока не надоест. А когда он смотрит — боишься и движение лишнее сделать: ни воды попить, ни пот стереть, ни книгу перелистнуть, а то вдруг и до этого докопается взглядом. Мегуми не курит, но когда на него смотрят таким пожирающим взглядом — курить хочется априори. Это пиздец как раздражало. И Мегуми как-то крикнул: — Сделай с этим что-нибудь! Как мамка стоит и проверяет тебя каждые две минуты! И Итадори ответил ему в той же манере: — Тебе надо — ты и решай! Ну, тогда Мегуми уяснил урок: разница, наверное, существенная. Их перепалку спас отец Фушигуро, — сказал катиться прямо сейчас в техникум за дополнительной литературой. И эта литература оказалась трикрат сложнее: какие-то тошные параграфы про веры, ритуалы, истории кланов и прочее. Зачем Годжо отдал еще столько же книг — большой и жирный вопрос. Но спасибо. И изучать новые тезисы, термины, блевотные обороты речи и новый язык было очень проблематично. До тошноты проблематично. Приходится гуглить чуть ли не каждое слово да через слово, выписывать в тетрадь слово по букве, лезть на триста сайтов с толкованием — и это ужасно быстро забирает весь интерес и силы учиться дальше, не говоря уже о мотивации, которая у Фушигуро хромает на одну левую. Сидит у Итадори на кровати с ноутбуком, щелкает ручкой, бесится, как бык на красную тряпку, просматривая уже миллионный видеоурок про буддизм. Итадори же сидит за столом в телефоне, уступив место на кровати, как хороший, верный друг. Но Мегуми не смотрит видеоурок. Мегуми смотрит на Итадори: на его спину, как он дышит каждые три секунды ровно, как пишет ручкой по тетради, как дергает ногой. Мегуми пытается рассмотреть очертания лопаток, накачанной спины и вразумить, а также ли у него все, как у фрика? Что будет, если прямо сейчас встать, прикоснуться, укусить? Сбежит? Закричит? Попросит большего? Баба с экрана что-то толкует умное, прям дохуя умное наверняка, но у Мегуми абсолютно другие, розовые заботы, чтобы слушать ее лаконичный голос и оценивать съемочный макияж. Итадори как-то слишком резко оборачивается и еле успевает на бабу, все же, взглянуть. — Эй, ты сколько еще будешь один и тот же видос крутить? — Сколько потребуется. — Ты все еще мучаешься с буддизмом? — Мгм, — и Итадори неуверенно почесал затылок, будто сомневается в чем-то. — А что ты хотел?.. — Да так… эм… просто спросил. Прекратил дергать ручкой, уловил лживые нотки, и перевел синий взгляд в карие. Пять секунд Итадори пожимал плечами, вновь отмахивался, мол я просто спросил, и Фушигуро показательно стопнул бабу, — у кого-то явные проблемы с выражением мыслей. Кто бы блять говорил. — Короче… эм… у Сукуны есть материал. Мегуми догадался, кто это, но решил удостовериться: — Это кто? — Ну… мой брат. Мегуми не понял, почему ему хочется взять револьвер и засунуть себе в глотку; в груди сделало что-то сальто и упало головой вниз, подохнув. Захлопнул ноутбук, заткнул бабу, открывая весь пейзаж на Итадори на стуле, который сейчас не особо излучает счастье. Сукуна? Так зовут чувака, живущего через стенку, кидающий обтекаемые взгляды и сидит в мозгах, как чертова гарь? — Его так и зовут? Сукуна? — Нет, конечно. Он Ремен. Сукуна. Мне проще называть его Сукуной. — А почему… ну. Вы же типа близнецы? Итадори пожал плечами, махнул рукой, будто и сам бы не прочь не знать этого, почему у них разные имена. Встал с места, одернул шорты, которые собрались на бедрах, и Мегуми мельком торкнуло от квадрицепсов Итадори, о которых сам может только мечтать. Засмотрелся, очухался. — Сменил имя и фамилию. Понимаешь… он отмороженный, — шепотом закончил. — Я с ним в не очень хороших отношениях. — Я заметил. — усмехнулся. — Вот-вот. Думаю, у него есть для тебя информация по буддизму… — А он в этой теме, что ли? Итадори лишь усмехнулся. Горько усмехнулся. — Можно и так назвать. Сиди здесь, ща приду. Быстро свалил из комнаты, и слава богу, что не увидел, как на него со стороны смотрел Мегуми. Почесал отрезвляюще затылок, отпил воды, занервничал слегка, будто делают что-то супер ебать какое рискованное и незаконное, и прислушался: стуки в дверь, голос Итадори, а там уже и голос Сукуны, и все исчезло. Видимо, зашли в комнату. Сукуна не выглядит, как адекватный, моральный человек, а выглядит, как игрок рок-группы или оккультист. Склоняется больше ко второму варианту, потому что явно у рокера не будет материала по буддизму. Мегуми торчит здесь уже три дня и все эти чертовы дни его не интересовало имя человека, который капает на мозги своим молчанием и тем, что постоянно нарушает личное пространство и их учебу. На какие деньги братья живут — не ясно, особенно не ясно, откуда у Сукуны Mazda. Украл? Кредит? Должок? Все было бы гораздо глубже, но Сукуна пропадает ночами и днями, иногда теряясь и на сутки, по словам Юдзи. И вваливается в квартиру в другой одежде, с другим запахом, с деньгами на двоих со словами «будешь тратить на хуйню — понижу долю» И Сукуна немного выше Итадори. Скорее всего, из-за разницы в мышцах: оба следят за собой, но Сукуна явно больше об этом заботится. Хотя странно, что при этом еще и курит. Сукуна наглее, грубее, развязнее и явно не страдает дефицитом внимания. Если Юдзи, как гостеприимный хозяин, предлагает Мегуми чуть ли не весь холодильник, то Сукуне же, видимо, такая модель поведения неизвестна и попросту у себя дома ходит полуголым, в одних спортивках. Мегуми просек — делать первое впечатление хорошим явно не в его вкусе. А потом, стоило Мегуми вытянуться и пару раз хрустнуть позвонками, в комнату с грохотом входит сам Сукуна с Итадори. Наверное, не сам Сукуна, а масса сарказма, двуличия, скверности на двух ногах; его розовые волосы торчат вверх, как шипы, а на физиономии — бешеная самооценка. Опять полуголый, опять с терпким шлейфом благовония, вновь с лукавым красным взглядом. Юдзи стоит в дверном проеме и редеет, будто ему показали контент для пожилых. Красные — это естественный цвет? — глаза смотрят на сидящего Мегуми сверху, с укоризной, предвзято. Мегуми не может понять, о чем именно Сукуна хочет ему донести языком тела и невербальными жестами. — Итак, мое почтение, шкет, — фривольно поздоровался. — Судя по всему, именно тебе нужен буддизм, мгм? Мегуми проглотил язык: Сукуна встал напротив, покрыл тенью, и черные татуировки только мрачнее стали под тенью. Серые спортивки лениво сползают по тазобедренным косточкам, и понимает, что от трусов там нет никакого намека. Быстро одернул себя, какого хера вообще смотрит туда, глубоко выдохнул, переводя дух. Но долгое молчание в несколько секунд Сукуне не по душе: — Сопляк, я тебя спрашиваю. У тебя со слухом проблемы? — Можно и так сказать. И да, именно мне нужен буддизм. Сукуна заулыбался на такое поддразнивание. Оценил цыпу с характером. Мегуми на секунду взглянул на Итадори позади: ему чертовски стыдно. Сукуна хмыкает, засовывает руку в карман и достает длинную черную флешку, ловко играясь с ней пальцами. Фиолетовый маникюр не такой яркий, как казался, и флешка оказывается у него перед лицом, — от Сукуны пасет благовониями сильнее, чем естественным мускусом. Он не рокер — он ебаный шизик. Но почему… почему ощущение, будто Сукуна ближе, чем Юдзи? — На флешке то, что ты ищешь. Мегуми стреляет то на флешку, то на лицо Сукуны. — И как папка называется? — Сам все увидишь, — не дождавшись, когда Мегуми включит свой куриный мозг, оттягивает футболку и кидает за шиворот. Флирт на уровне, Мегуми оценил. — Там все коротко и ясно. Такому, как ты, там и донесено простым языком. — Как ты информацию нашел? — Зачем мне искать, когда я и есть ходячая энциклопедия? — гордо жестикулирует Сукуна. — Ох… кажись, я забыл почистить флешку и там есть ненужные папки… хочу верить, что ты послушный малый и не будешь лазить не по своему, так ведь? Ты зашел сюда, чтобы самому угрозы кинуть? Итадори не понимает, почему Фушигуро так спокоен рядом с ним. — Больно нужны мне твои папки. — Не благодари, сопляк. Чтобы вернул флешку через пять минут. — Ага. Постараюсь. — саркастично бросил и вновь открыл ноутбук, переключая внимание. Сукуна напоследок еще раз одаривает Мегуми самым непонятливым взглядом, будто бы все знает, поправляет штаны и покидает комнату, ударив Итадори плечом в плечо. Итадори моментально закрыл дверь и громко выдохнул, вызывая недоумение от такой бурной реакции. Они ведь как две капли внешне, но манеры, характеры — абсолютный реверс. Но от Сукуны идет такая волна энергетики, которую впервые чувствует от человека. И это нельзя назвать харизмой. Харизма не бывает такой сильной. — Странный он у тебя, — единственное, что пришло в голову, когда Итадори измученно упал обратно на стул. — Странный? — почти вскрикнул от такого. — Он посчитает это за комплимент. Уверяю тебя: ты его просто не знаешь. — Прям уверяешь? — Угу. Итадори свел тему в шутку и Мегуми решил не докапываться, борясь со внутренними противоречиями, изучая в пальцах флешку: длинная, черная, на тридцать два гигабайта, потертая. Даже от нее пахнет… Сукуной. Где-то в душе, на дне, остался очень мутный, густой осадок, аж горло берет, и вставил флешку с третьего раза. Ноутбук быстро проверил на вирусы и прочую шелуху и только позже, когда открылось окно папок, увидел всего три. Мегуми, в общем-то, имея крайне своеобразную семью и друзей вокруг, мало чему диву дается. Собственно, и не удивился папке «домашнее порно». Ведь она мало о чем говорит. Отнюдь.***
В понедельник Итадори не появляется на бейсболе. А там уже не отвечает ни на звонки, ни на сообщения. Договаривались встретиться в три дня, когда солнце не такое злое, но ни один из них не следит за прогнозом погоды: на небе кучковались тучи, нависали над городом, как мантия. Мегуми, конечно, решил, что бейсболу дождь не помеха, и пришел на тренировку с остальными. Всю тренировку косился на вход на поле, пытаясь предугадать, когда Итадори придет. Потому что ему придется очень сильно извиняться за игнорирование. На него это совсем не похоже. Никогда не пропадал, всегда отвечал, всегда был на связи. Это как-то связано с Сукуной? Хотя, если подумать, то их отношения после этого особо-то и не изменились, только Итадори стал чуть более открыт на эту тему, но все также скидывает все ответственные вопросы на брата. Только, конечно, любовь Мегуми к нему никак не угасла, но под давлением Сукуны, идентичного, эта любовь видоизменялась, переписывалась в что-то другое, неизвестное, и это очень сильно пугает мальчишку. Мегуми любит Итадори. И этого у него не отнять голыми руками. Дисплей говорит: сейчас уже пять, тренировка кончилась, и слава богу, что большую часть просидел на скамье запасных. А Итадори все нет, и нет, и нет, даже намека, так еще и друзья вообще виду не подали, что хоть как-то озабоченны его отсутствием. Или просто Фушигуро слишком уж сильно беспокоится? Да не… Не может найти себе место. Из-за этого быстро привел себя в порядок в мужской раздевалке и двинулся к женской, выжидая Кугисаки. Конечно, не каждый день встретишь Мегуми под дверью женской раздевалки с хмурыми бровями, поджатыми губами и намерением поговорить. Кугисаки смахивает капли воды после душа, подходит к нему, обнимаются в знак приветствия. От нее приятно пахнет дезодорантом и мылом. — Слушай… ты не знаешь, где Юдзи? — Неа. Я с ним со вчерашнего дня не переписывалась, — как-то слишком уж обыденно ответила она, по мнению Мегуми. — А чего? Трясешься, что на тренировку не пришел? Мегуми пережевал ненормальные слова, и выдал нормальные: — У нас были договоренности. — А-а-а! Кстати! — Мегуми вздрогнул от такой реакции. — Он говорил что-то про соревнования! Типа физрук опять за шкирку взял и потащил без спросу! Как всегда, в принципе. А ты, что, не знал? Что-то внутри Мегуми болезненно дало трещину. Почему об этом знает Кугисаки, а не он? — Ладно. Я понял. Спасибо. — Стоп… ты правда не знал? — Нет. — Вот же… позвони ему! — Не берет. — Я могу позвонить. Надо? Что-то дважды треснуло внутри. Это намек, что Итадори из принципа на него берет? — Нет… не надо. Мне надо идти. — Лады. Давай тогда. Мегуми отбил ее пятерку с жуткой досадой в душе, мысленно отгоняя ревность в угол. Черт. Ну почему Итадори молчит! Почему ничего не говорит, все утаивает, будто делает это специально, лишь бы разозлить и ревность вызвать! Почему нельзя просто взять и сказать, что тебя забрали, что тебя не будет на тренировке, что мешает быть прямолинейным! Например, как Сукуна? Стоило Мегуми в злости поднять свою спортивную сумку с планом, как безболезненно четвертовать Итадори за молчание, как тот сам позвонил. Мегуми еще никогда так быстро не брал трубку. — Але, ты звонил? — и Мегуми понял, как сильно соскучился по этому голосу, прижимаясь бессильно к стене. — Прости, весь день телефон был в закрытой раздевалке. — Где ты?.. — Да опять физрук украл! Заставил за другого ехать на летние соревнования! О боги, знал бы… не приходил бы раньше на тренировку… Мегуми умирает, прижимая телефон еще ближе к уху. Голос Итадори стал ценнее, стоит только расстоянием разлучить. — Почему ты не предупредил меня? — Это было абсолютно внезапно. Прости меня. Думал, что успею. — Не делай так… больше. — Да ну тебя. Чего ты? Меня нет пары часов. — и правда. — Иди до меня, Сукуна откроет тебе. Угощу моти! Мегуми сжал телефон до треска, ляпнул что-то неуместное про «пароль от вайфая» и скинул трубку, откидывая голову на стену. И правда… чего он так резко отреагировал на отсутствие Итадори, будто бы они в браке тридцать лет. Ладно… надо сделать глубокий выдох, угомонить ревность, прекратить сохнуть по одному лишь голосу и двигаться к нему. Вышел с поля и пошла небольшая морось. Бьет по щекам назойливо, по макушке стучит, напоминая о себе и что надо двигаться быстрее. Но Мегуми предпочел другой вариант: зашел по дороге в магазин, имея в кармане чистый нуль, зато почитал, насколько отвратительный состав у магазинных сладостей с маргарином; выбрал самый длинный путь, пачкая кроссовки в грязи и лужах, мечтая как можно больше сократить время до приезда Итадори, лишь бы не встречаться с Сукуной и этими ядовитыми красными глазами. Успел промокнуть, пока таскался бессознательно по улицам, пытаясь угомонить собственные мысли, атакующие голову, как безжалостные звери. Сукуна ведь вовсе не похож на Итадори… совсем не похож, — твердит себе, как чертову мантру, осталось только у зеркала сесть и в глаза смотреть для пущего эффекта. Стоять под дверью и под дождем Итадори одному, будто на смертном одре, чертовски нелегко. Скорее морально, а не из-за промокшей одежды. Юдзи ведь предупредил Сукуну, да?.. все пройдет спокойно, без вопросов, что он здесь делает. Потому что контактировать с Сукуной — апогей баттхерта. Ну нет. Он идет к Юдзи, а не к Сукуне. Какого хрена он вообще заботится, как на него смотрит Сукуна и что он о нем думает?! Трижды стучит в дверь, собрался с силами. Через две секунды никто не подошел и не открыл. Странно. Наверное, Сукуна просто не услышал, поэтому начал стучать в дверь еще громче, прям чтоб наверняка. И дверь открылась молниеносно. И от резкого порыва его обдул ветер и пряный запах из дома. — Ты, блять, припадочный? Подождать не можешь? Поднимает взгляд и у него отвисает челюсть. Итадори никуда не уезжал, что ли? Это ведь Итадори сейчас опять полуголый, опять с голым торсом, опять кидается сарказмом невпопад и говорит всем видом, что за убийство ему ничего не будет? Где-то позади заревел гром. Сукуна осмотрел промокшего Мегуми, его грязные белые кроссовки, тощие колени и многозначительное молчание. Мегуми заметил: облизнулся, поправил розовые волосы — совсем как у Итадори — и изогнул уголок губ. — Могу ошибиться, но, кажется, ты промок, шкет. Это не Итадори. Это не Итадори. Это не Итадори. Где-то в ребрах у Мегуми стучит тварь в дверь, говорящая: Сукуна — зло нехорошее, и от него надо держаться подальше. Но почему ты так похож на того, кого люблю? — Тебя Юдзи предупредил, — это не вопрос — утверждение. — Предупредил, — пропускает пацана в дом. С него течет, как с гидранта. — Да что ты знаешь о зонтике, шкет? Мегуми устал от шкета, и оборачивается на него, немного окропив дождевыми каплями с волос. Пара упала ему на шею и ключицы. — У меня есть имя, Сукуна, — распробовал на языке, как изысканный десерт. Сукуна сам никогда не представлялся, на лице расцвел яд, догадываясь: его косточки перемыли. — И зовут меня Мегуми, запомни, пожалуйста. Сукуна давно уже знает, как его зовут. И просто играл на струнах жил. — Хорошо, сопляк. Мегуми так Мегуми, — проходит вперед и становится совсем рядом, почти впритык. — Тебе надо переодеться. Мегуми сбрасывает с себя нервно сумку, снимает в пятках обувь. Его колбасит. Знать не знает, почему плечи напряжены как бетон, по позвоночнику скользит то жар, то холод, то все вместе, а руки — неуклюже двигаются, будто вовсе тентакли. Где Итадори? Почему посмел его оставить со своей копией, от которой пахнет прекрасным благовониями? преимуществом? перспективой? Но почему зная, что Итадори сейчас не дома, не сопротивляется Сукуне? Не сопротивляется тому, что его жестко вжали в дверь? Это ведь не Юдзи, да? — Надо же… а вблизи ты еще смазливее. Почему так не пахнет от Юдзи? — Скажи по-честному: Юдзи хотя бы догадывается про это? — и Мегуми пришел в себя. — О чем ты… — Я заметил, каким взглядом ты смотришь на моего брата. Или он тоже умом не блистает, как и ты, собственно? — Я не понимаю, о чем ты говоришь. — пиздит. — На заметку: тебе не идет прикидываться дебилом. Считай, я тебе сделал комплимент, Мегуми. Юдзи ведь никогда так грубо не впечатает в дверь; Юдзи никогда не будет ругаться матом, повышать голос, через раз сыпать сарказм, занудно молчать. Потому что Юдзи свой человек, единственная отдушина, крепкое плечо, сборник глупых морд и искренности. Юдзи чувственный, особенный, трепетный и… милый. Сукуна не милый, Сукуна — плохой пример парня. Но почему он позволяет стоять к себе так близко, когда Итадори сам никогда не позволит к себе прикоснуться, если сам не захочет? Почему Сукуна заползает под промокшую футболку, аккуратно ведет пальцем, будто и не хочет, чтобы загнанный в угол мальчишка осознавал реальность? Почему Фушигуро поднял руки, чтобы с него стянули футболку и острые волосы встрепенулись? В голове пулей пролетели слова Юдзи: «просто держись от него подальше» Не под ту дудочку пляшет. — Ублюдок, — идет вразрез словам, вжимаясь в стену. — Вы ни черта не похожи. Вы не похожи… Сукуна скалится, оголяя клыки, как хитрая лиса, и только умиляется с такой детской реакции и дрожащего голоса. Видит, что Мегуми не любит спорт, о чем говорит слабый мышечный каркас и торчащие ребра. Довольно… симпатично. Кидает промокшую футболку себе на плечо, а второй рукой — проводит по мокрой скуле Мегуми, будто считывает его эмоции, дрожь, то ли от холода, то ли от скользких прикосновений, от которых надо отрекаться. Мегуми пытается себя убедить, что тело, покрытое татуировками, не Итадори, но это работает крайне паршиво, понимая, что истинный Итадори никогда в жизни не ответит взаимность и любовь ему не нужна. Итадори не нужна высокая любовь Фушигуро. Главный враг — собственная голова. Сукуна намерен еще и шорты снять с пацана, но стоило ему прикоснуться к пуговице, Фушигуро моментально включает голову и отбивает ударом руки. — Только посмей. — Тебе нужна сменная одежда. Ты воняешь. — Обойдусь. — Не, не обойдешься. За мной. Если ребенок капризничает — взрослый обязан удовлетворить каприз. Хватает его за плечи и тащит в собственную комнату, впихивая первым в дверь. Фушигуро артачится, всячески пытается сбросить с себя сильные руки, но Сукуна оказывается сильнее и напористее, не позволяя Мегуми показывать свои таланты на полную катушку. Но Мегуми перестал сопротивляться, когда вошел в чужую комнату. Потому что она вся в чертовой оккультной атрибутике. Первое, что падает в глаза — большая кровать на двоих у дальней стенки, а над ней — красивый и огромный ловец снов с тремя кольцами и черно-красными перьями; у левой стенки большой деревянный стол со стулом, на котором висит не то черная мантия, не то кимоно. На самом столе стоит ноутбук, красивая аромалампа, свечи ручной работы — видел такие в лавках, — статуя будды и вокруг него же различные драгоценные камни. Мегуми застыл, словно в бесконечный поток информации попал, внедряющаяся в мозг, как спорткар на разогреве. Медленно повернул голову, не моргая: большой деревянный комод, видимо, под стиль всей мебели здесь, и напольное зеркало. На комоде стоит дорогой аромадиффузор с палочками, а в самом диффузоре — ароматическое масло и палочки. Есть небольшая подпись и видит, что так прекрасно пахнет иланг-иланг, — именно его Мегуми и услышал, впервые попадая в дом. Теперь ассоциация на всю жизнь, конечно, но тут же замечает большую, потертую колоду карт Таро, рассыпанную около холстяного красного мешка. Видимо, в нем же колода и хранится; талисманы, браслеты от сглаза, порчи, от злого зла. На полу лежат невпопад роскошные алтарные покрывала: черное, красное, фиолетовое, и все у зеркала. Мегуми в шоке сглатывает слюну, не понимая, откуда он это все знает и дернулся в сторону, и натыкается на рассыпанные каменные руны у двери. У кровати на полу замечает огромные, чуть ли не двадцатисантиметровые стопки книг разной толщины и цвета. Наверное, даже и думать не надо, о чем говорят эти книги: оккультизм, спиритизм, ритуалы, астральные путешествия, магия времен, нумерология, знаки зодиака, нити судьбы. Сукуна не соврал: он сам ходячий учебник. На двери, которую Сукуна любезно закрыл, выжидая, когда Фушигуро очухается из астрала, есть крючки, и на них висит еще несколько элементов одежды, еще кимоно, а также браслеты, подвески, кулоны с камнями. Мегуми не знает, куда смотреть, — за одной деревянной дверью кроется целый мир магии и знаний. В шоке опускает взгляд на прикроватную тумбу: на ней скромно заряжается телефон и пачка сигарет. Видимо, Сукуна предпочитает в комнате не курить. «ну… как бы тебе объяснить. мой брат — ненормальный» — подбрасывает мозг воспоминания. «не, в смысле… типа, своеобразный» «ладно… мы просто разные, мегуми. хоть и схожи в какой-то мере» — Ну как? Нравится? — ждет одобрения Сукуна, устав выжидать глюк Мегуми, роясь в собственном комоде. — Ты… что… ты фанатик? — Если оккультисты теперь так называются, то да, я — фанатик. — Не оккультист, а фанатик. — уже с нажимом. — Окей. Не буду спорить. Как скажешь, только ничего не трогай, если ценишь конечности. Мегуми делает шаг назад, пытаясь убрать нос от прямого потока благовония, и забывает про руны на полу. Надеется, что Сукуна не увидел, что случайно наступил на одну. — Сколько же ты бабла потратил… — Это последнее, что тебя должно волновать, шкет. — У тебя все есть? — Не, еще парочку деталей не достает… да и комната не особо огромная, чтобы разбежаться. Я бы еще ритуальный алтарь замутил, но камень пиздец какой дорогой. Мегуми осматривает руны: не пластиковые, как обычно продают в дешевых ритуальных ларьках, а на светлом камне. Подбирает одну, аккуратно рассматривает, умоляя не убивать его на утро. Посрать на угрозы, хоть Сукуна и злобно покосился, стискивая зубы. — И ты все символы знаешь? — Ясен хер. Для чего же мне они тогда? — Какой ужас… — Могу еще рунами писать, алфавит знаю. Мегуми возвращает руну и заметил, что накапал ему добротную лужу шортами. Сукуна теперь открылся для него совсем с другой стороны: поехавший старший брат с бесхребетным языком, с ужасными манерами, озабоченный оккультизмом и магией. Самое лучшее комбо, и Мегуми хочет понять, как Итадори уживается с таким братом в одном доме и умудряется сохранять рассудок здоровым. Сукуна разворачивает его, встречаясь с ошарашенно-злым лицом, и протягивает свою чистую одежду. Чужие прикосновения. Грубые прикосновения. Первые прикосновения Сукуны, и разделяет их — один ебаный шаг, воздух, и неистовое напряжение, которое просачивается даже через запашок благовония. — Переоденься. — Я же сказал, что и без подачек обойдусь. — Мегуми, сдается мне, я твоего капризного мнения не спрашивал, — и вручает ему сложенную одежду. — Взял и переоделся, я сказал. Ты мараешь мой пол в моей комнате. — Я не буду при тебе переодеваться. — Как жаль. А я уже думал, будет на что вздрочнуть. Сукуна делает проще: сам выпихивает отупелого Мегуми из комнаты, выставляя за дверь со словами «жди своего любимого, сколько влезет. на сегодня моя бесплатная версия для тебя кончилась, цыпа» Сукуна его раскусил, как ебаную малолетку. Мегуми не то, чтобы зашел в комнату Юдзи, — влетел, как птица в окно, переводя дыхание от такого бешеного стечения обстоятельств: Сукуна перед лицом, на теле, в комнате, его одежда, дыхание, запах, голос. Успел отвыкнуть от комнаты Юдзи, которую невольно выучил наизусть: совсем простенькая и без излишеств, с одинокой кроватью, столом и пару шкафов для одежды. Это как вышел из темной комнаты и вошел в светлую. В ней так пусто. Не так, как у Сукуны. Вышел из одного мира и вошел в другой. Про одежду на руке не сразу вспомнил: принюхался, смирился. Пахнет иланг-иланг. От одежды пахнет Сукуной. Это не запах Итадори. Мегуми обязан найти разницу. Ради себя самого.***
А потом произошло то, что Фушигуро не хотел видеть — собственные чувства к Итадори для Сукуны не стали секретом; он их прочитал, как чертову книгу, даже не требуя подтверждений к теории. Прошло несколько дней, Итадори, само собой, как и обещал, принес огромные пакеты сладостей в качестве извинений, и Мегуми сразу его простил за такой косяк. Забыл все, что пришлось пережить, увидев беззаботную и мягкую улыбку друга. Но эта улыбка до отвращения контрастирует с улыбкой Сукуны, которая говорит обо всем и сразу. Стал подтрунивать Мегуми, тонко флиртовать при брате, кидать неоднозначные фразочки про них двоих и делать слезу из пальца, указывая на немощность и жалость Мегуми. Сукуна раздражает, потому что задевает за больное. И потому что Фушигуро убежден, что это ни капли невзаимно и не имеет никакого смысла. Мегуми терпел это три дня. Его характера хватило ровно на три дня, на три дня хватило видеть Сукуну перед лицом, слушать его голос, которые совсем не похожи на Юдзи. Само собой, Мегуми, зачем-то, решил умолчать, что был у Сукуны в комнате и что его жестко прижали в дверь, смекнув, что это не имеет никакого смысла и только родит новые вопросы и сомнения. И молчание дразнило в Сукуне тварь, подкидывая дров, всячески давая толчки для новых издевок и кривых сатир. Мегуми ведется. Потому что слабак. А Сукуна привык подавлять слабых. Ему нравятся слабые душой, сердцем. И ему посрать, что Мегуми может не нравится. Но, когда чаша терпения и боли у Фушигуро перешла края и начала выливаться, он вновь оступился — прибегнул к тяжелой артиллерии. Пошел к Сукуне с просьбой. И делает это от невыразимого уныния безответной любви. Сукуна, в своем репертуаре, сидит на полу, скрестив ноги на алтарном покрывале, окруженный картами Таро и пустыми, скомканными бумажками. Что он делал здесь, пока не заявился Фушигуро — одному черту и известно. В комнате полумрак, как всегда, в принципе, приятно пахнет, но уже по-другому, — слышится ярко выраженная ваниль. — Ну и? Ты можешь нормально говорить через рот, а не жевать окончания? Мегуми же сидит напротив, тоже скрестив ноги. Сукуна равнодушно упер голову об руку, которая вонзилась в колено, и Мегуми опять, в тысячный рассматривает его телосложение и татуировки, будто в первый раз. Будто на этот найдет что-то новое, то, что еще не видел, не рассматривал, не изучал. Сукуна видит это. И только из-за опасного искушения тянет резину, когда же этот шкет додумается прекратить рассматривать людей, как экспонат. — У меня нет времени на разговоры. — Ты мне это уже третий раз говоришь. — Это личная просьба. Об этом должны знать только мы. Сукуна клянется: если бы мог закатить глаза еще дальше — закатил бы и не раскатывал. — Погадай мне на картах. А тут уже Сукуна воодушевленно приподнял брови и уставился на горбатого Мегуми в силу своего роста, не понимая несмешную шутку про гадания и карты; пацан выглядит абсолютно серьезным и невозмутимым. Сукуна заржал, не выкупая абсурда: с каких пор он, Сукуна, обязан гадать какому-то сопляку на картах, который в собственных чувствах разобраться не может? Но потом что-то ударило в затылок, прям с размаху, от плеча, говоря, что Мегуми пришел к тебе за помощью, сидит на твоем полу и сейчас ждет твоего решения. И что ты и без карт видишь мальчишку целиком и полностью. — Ты сейчас серьезно? Ты не шутишь? Погадать? Тебе? Ты, блять, еще раз перегрелся? Иди приляг и поспи, блять. Мегуми стушевался, но стал дальше долбиться в стенку: — Сукуна, у меня нет времени. — Да ты даже не выглядишь так, кто верит в это! — раскинул руки, угарая. — Тем более! С чего я должен гадать тебе? Потому что ты попросил? Или за красивые глазки? За спасибо? Или, что, тебе есть, что мне предложить? — Да. Именно. На какой из вопросов ответил — так и будет еще одним вопросом. У Мегуми взаправду нет времени: ему пришлось отмазаться перед Итадори, мол есть парочка вопросов по поводу документов на флешке. — Я не гадаю просто так. Забесплатно я могу тебя только за дверь выставить. Мегуми заулыбался. — Так вот как ты деньги зарабатываешь? Ритуальные услуги? — Можно и так сказать, но я не только ими ограничиваюсь, — подыгрывает. — Ну так и что? Или платишь, или катись. Мегуми сжимает переносицу, опускает голову, пытается утрамбовать сумасброд в голове в единую кашу. Деньги вовсе не проблема, но проблема в другом: общение с Сукуной — это как секс: нужно еще заставить его захотеть поговорить с тобой. Все остальное — чертово насилие. — Хорошо, ладно, без проблем. Я заплачу. Сколько ты хочешь? Нельзя подписывать договоры, ни разу не взяв их в руку. Сукуна ядовито улыбается, явно довольный легкой сделкой и приступил перемешивать колоду карт. Острые клыки пугают Мегуми, но быстро сфокусировался на картах. Карты как-то слишком ловко перемешиваются в его руках, чуть ли не маневрируя между ладонями. — С тебя трясти деньги нудно. Тут серьезный случай, можно сказать, даже капитальный. Сукуна ловко делит колоду надвое, перемешивая с громким звуком карты. Моторика рук на уровне. — Так что деньги от такой милой мордашки мне не нужны. Мегуми недовольно поднял взгляд. — Могу тебе притащить церковные свечи. Ну, или ладан. Пойдет? — шутка Сукуне не зашла, и он отрицательно кивает. Сукуна приближается к нему через небольшое расстояние покрывала, чтобы каждая буква прошла через кости: — Ты сделаешь мне приятно. И, может быть, я позволю себе побыть твоим черновиком во взрослую жизнь. — Чего… Не договаривает; Сукуна вытягивает карту из середины колоды: Двойка мечей. Какой вопрос задал картам — знает лишь сам Сукуна. — Ни капли не удивлен, — и кладет карту на покрывало, сам себе говоря, нежели для Мегуми. — И что это значит? — Что я крайне привлекательный. Достает следующую карту: Дьявол. Сукуна не смог уже из принципа сдержать угар. — И тут тоже, — поднял взгляд с карты и увидел злые глаза Мегуми, который явно ждет толкования: — У вас стагнация. — Какой вопрос ты задал?! — сорвался. — О боги. Какой я мог еще вопрос задать? — закатил глаза, перемешивая колоду для третьей карты. — Вопрос, с которым ты ко мне пришел. Очевидный вопрос: что именно между тобой и нами, мной и Итадори. — В смысле ты? Ты тут при чем? Мне от тебя ничего не надо, кроме расклада, Сукуна. — Пиздишь. Отсюда слышу. Мегуми встрепенулся и Сукуна достает третью карту: Верховная жрица. И тут даже сам Сукуна застыл. Теперь все стало на свои места. Мегуми по выражению лица понял, что стоит подождать, пока Сукуна сопоставит связь между картами и подберет слова, как более точно и понятливо донести до него смысл. Сукуна несколько секунд молча смотрит на три карты, на Мегуми, на карты, потом вновь на Мегуми. Поджимает губы, но вскоре опять улыбается. Мегуми хочет смыть эту улыбку с лица гребаным мылом. — Короче, есть две новости, — наконец-то разорвал молчание Сукуна. — Первая или вторая? — Какая мне больше понравится. Сукуна явно ожидал не этот ответ и выпрямляется в спине. — Как же не хочется разочаровывать такую морду. — Хватит увиливать! Говори уже! — В общем, это невзаимно, — что-то внутри Фушигуро наебнулось от прямолинейности. — Но это можно объяснить: или он не разбирал еще свои чувства к тебе на таком уровне, или действительно тебя не любит. — В смысле?.. — голос тускнеет. — Ему, блять, и двадцати нет, у него в голове одно: попасть в этот ебучий техникум и съехать от меня, откуда ему думать о твоей любви к нему? — кривится, пожимая плечами. — Ты ему дорог, но только как друг. Важнее тебя никого нет. Наверное, даже на меня ему посрать, но на тебя — нет. Допустим, если ты признаешься, то это или уведет вашу дружбу в другое русло, или разрушит ее, как карточный домик — легко и быстро. Потому что он испугается ответственности. Он испугается тебя влюбленного. Мегуми, кажется, помер. И ментально, и физически. Пальцы зарылись в волосы, взгляд поник, глаза — заливаются слезами и смотрят на три карты посередине покрывала. Нет… этого не может быть. Не позволял себе думать о таком, боялся даже чертовой мысли, что Итадори ответит отказом и предпочитал запирать это в самом темном ящике своей души, как то, что нельзя трогать, разрушать, смотреть, потому что оно хрупкое, как самый дорогой хрусталь. Карты ведь не могут раскрыть все, стоит лишь разложить в ряд? Между ними есть разница, да? Карты и Сукуна не могут дать ему ответы на вопросы, на которые не знает даже он сам. Гребаная магия и карты не могут этого знать. Не могут. — Но здесь есть и плюсы: ты заинтересован не только Юдзи. Тебе кто-то нравится, ты пропитан соблазном к этому человеку. Короче говоря: ты хочешь секса с этим человеком. Мегуми в кошмарной ажитации. Уши заглушило напрочь. — И я глубоко сомневаюсь, что жрица будет мне врать, ибо мне говорит, что этот человек — я, Мегуми. Итадори правда его не любит? — И теперь ты скитаешься между мной и им. Не можешь определиться, — Сукуна явно получает удовольствие от этого. — Ты не можешь найти между нами разницу, Мегуми? Ты настолько сильно отчаялся в омуте грязной любви? Неужели ты так сильно успел его полюбить? Итадори вообще к нему ничего не чувствует? Даже легкую, подростковую симпатию? — Думаю, тебя реально понять: любить человека, наслаждаться им, а в ответ — пустота, чистое поле. Даже и намека нет. У меня такого не было… меня тяжело невзлюбить. Ведь у тебя даже с этим проблемы, цыпа. Немыслимо. Невозможно. Исключено. — Хочешь большего, а нет возможности получить? Я тебе не друг, а ответ знаю: ты сам себя загнал в угол. Как же хотелось в тебя запихнуть еще парочку моти, когда я замечал, как ты на него смотришь, а он на тебя даже не посмотрит, даже не вздохнет в твою сторону. Вот это я понимаю — настоящий изверг. Я такому его не учил, если что. По щеке течет слеза. — Я могу тебе помочь с этим, Мегуми, с твоими жалкими чувствами к моему брату. Но и еще с твоим крайне… пикантным влечением ко мне. Какой бред. В отрицание кивает головой яростно, энергично, сжимает черные волосы, будто вырвать хочет. Карты не могут сказать ему то же, что говорят собственные догадки. Не могли ведь трепанировать его череп и посмотреть, где его больное место, чтобы вырвать его и показать на всеобщее обозрение, как что-то смешное, несчастное, нищее. Мегуми не может проститься с мыслями, что Итадори может ответить невзаимностью, и предпочел заткнуться намертво. Сукуна знает слабые места людей. Сукуна молча пересел к нему, положил ладонь на макушку: поглаживает аккуратно, прикидывая, как делал бы Итадори, если бы ответил взаимностью и сейчас сидел бы с ревущим Мегуми на полу, чувствовал бы боль, как свою собственную; словно это сам Итадори сидит рядом, плечо в плечо, гладит жесткие обгоревшие солнцем волосы, смотрит в зареванный профиль, исцеляет нытье в груди. Наверное, Фушигуро просто надо было, чтобы это кто-то сказал. Как грустно. Мегуми слишком долго и горестно любит Итадори, чтобы разрушать с ним дружбу. Но до альтруиста Сукуне как до горы раком. — Ты знал это и без карт, верно? — тихо шепчет Сукуна. Мегуми отвечает положительным кивком, не поднимая голову. — Тогда зачем пришел? — Убедиться… что не нужен. От горечи будто горло проволокой пережали. Какой пиздец. — Посмотри на меня, Мегуми. Сукуна знает, как манипулировать людьми. Мегуми не может не слушать этот тихий, такой театрально-нежный голос, ласкающий уши, и слушается, стирая слезы с глаз. Смотрит на Сукуну напротив, как тот давит полуулыбку, смотрит в глаза, не разрывая тесный зрительный контакт, будто от этого зависит благосостояние. Не убирает тяжелую руку с черных обгоревших волос, чтобы не снять ощущение защищенности, верности и безусловного доверия. Мегуми слишком любит Юдзи, он слишком его любит, чтобы позволить разрушить с ним дружбу своей любовью. Поэтому единственный верный вариант, который не должен подвести — сделать это с его копией, которой все равно на трепетные чувства, излишние сантименты, глупый флирт и подбор слов. Фушигуро не знает в чем их разница смотря в красные глаза и на черные татуировки в чужой комнате на полу. Поддается под вторую теплую ладонь, которая осторожно легла на мокрую щеку, и вынуждает лечь в нее, как котик, нуждающийся в ответной ласке и добре. Итадори бы так же сделал? Так же бы смотрел в глаза, так же бы ласкал скулу, так же бы сокращал между ними расстояние? Боль доминирует в крови, мозгах. Выливается за края и строит свой свод правил, как надо действовать и поступать, невзирая на последствия. Мегуми ломается, как тот самый карточный домик, хлюпая носом, хватает Сукуну за плечи и садится ему на колени. Почему чертов Сукуна так схож с человеком, в которого безответно влюблен? Почему, зная чувства мальчика, Сукуна кладет свои руки на бедра и тянет ближе? Мегуми не узнает этот ответ, пока не поймет, что он сильнее своих чувств, любви, что питают его сердце. Итадори не даст себя ни поцеловать, ни приласкать, ни ущипнуть, ни укусить. Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы… Сукуна даст это все от начала до конца, без процентов и переплат. Сукуна, что так похож на Юдзи, даст Мегуми все на блюдечке, не нуждаясь в этих отвратительных теплых человеческих чувствах именуемыми любовью, и попросту перевернет все себе на пользу, ведь Мегуми уже прикладывает руки ему на голые плечи. Дрожит, как флаг на ветру, чувствуя чужую кожу, жар, чертовы феромоны. Сукуна первый тянет в поцелуй, сжимая тощие бедра Мегуми. Парень поддается, стоило только за нужные ниточки потянуть. Мегуми медленно тянется к губам, закрывает глаза, оправдываясь, что это сейчас Итадори, просто с татуировками и с плохими манерами, но настоящий Итадори будет гораздо умнее: трижды постучит в дверь, а следом ворвется в комнату Сукуны, не позволяя им поцеловаться. Они разбежались по углам, как ебаные тараканы при резко включенном свете. — Йо, Мегуми… Салату не хочешь? Я тебе, кстати, сок замутил. Лед в нем уже растаял, наверное… забыл тебе сказать. А что вы… эм? Сукуна, сидя на полу при разбросанных картах, замечая красного Мегуми в двух метрах от себя и Итадори с бутербродом в зубах, не может себе отказать: заливается смехом раскатисто, заливисто, чуть ли не задыхаясь от смеха. Но все также смотрит на Мегуми, не сумевшего совершить ошибку до конца. Как же ты жалок, Мегуми. Даже надрываться не пришлось. Мегуми не помнил, что было дальше: собственное давление и страшный аффект, вызванный смехом Сукуны, отняли возможность говорить и слышать. Мегуми не помнит, чтобы он так сильно сомневался в себе и в своих чувствах, рассматривая братьев через болезненную пелену.