— Юнги.
Он отзывается с третьего раза (этим он и прекрасен), едва поворачивает голову лениво, и Чимин уже привычно задерживает дыхание. Одногруппник даже не старается придать лицу вопросительное выражение, так и сидит, спрятав половину лица за сцеплёнными в замок ладонями, только на несколько градусов развёрнут ближе к Чимину. Какие у него пальцы! Узловатые и тонкие, бледные, как вся кожа Юнги — это у Чимина ещё одна причина этого парня обожать, помимо всей этой крутости с тёмной одеждой, кепками и масками, кучей серёжек в ушах и его пофигизмом и неприступностью. Чимин его крашит уже около полугода — всегда равнодушного, с ничего не выражающим взглядом, молчаливого, местами даже злого, и поэтому такого крутого. Однокурсники Юнги уважают, потому что тоже знают, какой он крутой, когда всё-таки соизволит сказать, что думает — он тогда сразу выдаёт гениальность, и вообще всё, что он делает, — гениально, и оттого редко. Редко Юнги вообще делает что-либо.
Юнги нравится некоторым девчонкам, причём их не смущает, что к Юнги не то что не подобраться, — да пожалуйста, садись, разговаривай, хоть танцуй рядом, — его внимание на себя обратить невозможно. Ему на всё плевать, абсолютно. Чимин, однако, от поклонниц Юнги отличается принципиально.
— Юнги, я тебе нравлюсь? — Чимин, в отличие от тех девчонок, в себе уверен: он не может не нравиться. Он самый красивый в классе (кроме Юнги, конечно), он милый и сексуальный одновременно, а ещё, конечно же, ему Юнги нравится больше всех.
— Ты с дуба рухнул? — прилетает безразличное, а оттого холодное в ответ спустя некоторое время — Юнги не торопится разговаривать с кем бы то ни было.
Что ж, ещё не вечер. Чимин налаживает контакт прямо сейчас:
— А кто?
Юнги игнорирует.
— Ой, ну давай, — дует губы и немного ближе придвигается Чимин. — Я сейчас косвенно признался тебе в любви, ты мне отказал, не можешь хотя бы честным со мной быть?
Приём не самый честный, но должен сработать. Однако Юнги продолжает сидеть с равнодушным видом, как и всегда.
— Ну Юнги, — почти кладёт ему на плечо голову Чимин. Тот только на секунду скашивает глаза и одним взглядом приказывает убраться. — Ну скажи, кого ты любишь.
Одногруппник и чиминов огромный краш остаётся в той же позе, только опускает руки от лица на стол. Чимин уже ни на что не надеется, когда он негромко кашляет и говорит едва слышно:
— Хосока.
Голос Юнги, по мнению Чимина (но это объективное мнение, по его мнению), влюбляет в себя всех, кто его слышит: ленивый, низкий и грубый, как весь Юнги, с пофигистическими нотами — чиминов краш такой крутой, что с каждым днём он влюбляется всё больше.
Голос у Юнги крутой. А вот то, что он говорит, — какое-то недоразумение.
— Это?! — Чимин от шока забывает о вежливости. Он сам собой смотрит вниз по лестнице с лекционным скамьями, ближе ко входу в аудиторию. Юнги тоже смотрит туда, в место рядом с доской, где стоит то самое недоразумение, то слово, сказанное Юнги, видимо, чтобы Чимин отстал.
Чон Хосок в этот момент у преподавательского стола показывает огромное сердце из рук над головой какой-то девушке из группы и улыбается до ушей, как, впринципе, и всегда.
— Ты прикалываешься? — не рассчитав громкость, кричит Чимин. — Это?!
Но Юнги правда смотрит именно на
это и ожидаемо Чимина игнорирует. Хосок в своём ярком разноцветном свитере с улыбкой такой, что сейчас порвётся, крутится у самых нижних мест, машет руками и смеётся так, что даже отсюда слышно, показывая на источник смеха пальцем и хлопая в ладоши.
— Ты?! Мин Юнги?! — шёпотом орёт Чимин, хлопает ресницами и переводит взгляд то на мельтешащее весёлое существо внизу, то на крутого пофигистичного краша рядом с собой. Юнги молчит, но это выходит красноречивее слов. Он даже… Залипает! Боже мой!
Мин Юнги залипает на
Чон Хосока!
Это первое больше разочарование Чимина в Юнги.
— Это шутка? — севшим голосом ошалело спрашивает Чимин, а потом добавляет: — ну а он тебя?
— Я не знаю, — неожиданно охотно отвечает Юнги. — В любом случае, это не твое дело, — но даже эта грубость не помогает восстановить представление о нём.
Хосок оборачивается вокруг себя и смотрит в верх аудитории, а когда замечает Чимина с Юнги, широко машет руками, и даже его улыбка выглядит, как сердечко.
Юнги, конечно (слава Богу), не отвечает, но Чимину видно, как на его губах появляется маленькая улыбка.
Это ужасно.
— Я не могу поверить, — сам не зная каким тоном шепчет Чимин.
***
Чимин не знает, что эти двое и когда друг другу говорят (упаси его Бог слушать эти розовые сопли от своего равнодушного и крутого краша), но в последующие недели весь образ Мин Юнги в чиминовой голове до самого основания рушится.
Нет, Юнги не меняется никак для других, но Чимин-то видит (он же влюблён, как-никак, он наблюдает!), каким он становится и даже как меняется этот вертлявый Чон Хосок, когда они начинают проводить всё своё время вместе. Юнги всё так же сидит и ничего не говорит по большей части, когда Хосок вокруг него верится и постоянно смеётся, что-то рассказывая, но взгляд у чиминова краша перманентно сменяется с тотально равнодушного на… Какой-то оберегающий. Какой-то залипший. Какой-то влюблённый, короче. Даже эта белка в колесе, эта батарейка для всего потока Чон Хосок все чаще садится с Юнги рядом и смотрит внимательно, и обсуждает что-то с ним спокойнее, и улыбается завороженно вместо безудержно весёлого.
Это ещё одно разочарование Чимина в своём краше.
Он бы и хотел ревновать, да некого, не получается. Кого ревновать? Улыбающегося Мин Юнги? Заботливого Мин Юнги? Пускай это всё в Юнги относится только к Хосоку, но этого же нельзя не видеть! Чимин понимает, что его влюблённость испаряется по мере того, как испаряется пофигизм и скука в глазах того, кто всегда смотрит только на Хосока. И ему даже не жалко, вот честное слово.
Когда Хосок уезжает в другой город на три недели на какой-то турнир, Чимин уже почти не влюблён, но впринципе, если Юнги придёт в норму и станет снова тем крутым чуваком, то Чимин ещё подумает над тем, стоит ли заводить другой роман. Юнги после отъезда Хосока всё ещё не меняется для других, но Чимин всегда считал себя влюблённее других и поэтому, собираясь с Юнги хотя бы поговорить, давится всеми своими словами, только сев рядом, когда напарывается в глазах бывшего краша на… Тоску? Это определённо она, щемящая, по кому-то одному, кто занимает все мысли. И это ужаснее всего того, что было до этого.
Когда Хосок приезжает и для посторонних людей ничего не изменяется в этих двоих, Чимин собирается объявить Юнги, что отныне он тоже посторонний и не стоит брать то косвенное признание в счёт. Он так ему и высказал бы, честное слово: «Ты мне нравился, потому что тебе было на всё плевать и ты был такой недосягаемый ни для кого, а теперь посмотри, как ты разрушил всё это, на глаза свои сердечки посмотри под кепкой крутого краша всех крашей, на улыбку свою посмотри, которая ни для кого больше, кроме Хосока, и только из-за него, посмотри, чем ты занимаешься, да ты же гулять начал, даже танцуешь, даже дурачишься с ним. Так что всё, Мин Юнги, ты в моих глазах опустился и уже не поднимешься. Ты счастлив — пожалуйста, но я тебя такого крашить не могу, не привлекает меня, понимаешь?»
***
— Юнги-хён! — Хосок прыгает на Юнги со спины, обнимая руками и обхватывая ногами. Хён, удивлённый, тот, по которому задыхался несколько лет, по которому ещё сердце ныло последние три недели, вздрагивает и останавливается, но не сбрасывает, вроде. Даже тогда, когда уже можно бы опустить на пол, перехватывает снова, на этот раз лицом к лицу и прислоняет спиной к стене для упора, так, чтобы можно было поцеловать. Хосок не ожидает, а сердце тараторит, давая Юнги ощутить грудью, как Хосок скучал и как сильно влюблён, но…
— Юнги-хён, тут же преподаватели ходят! — фраза прерывается ненадолго, а Юнги опускает Хосока на пол, чтобы вцепиться пальцами в плечи и притянуть ближе. — Они не… — сбито дыша, начинает Хосок, но скоро прерывается снова.
— Я хочу тебя целовать и я буду, понял? — негромко с вызовом говорит Юнги в губы. — Не надо было уезжать.
И Хосок сдаётся. Обвивает шею Юнги и закрывает глаза, вплетает пальцы в чужие волосы, наплевав на преподавателей.
Нет, Чимин не то что говорить ничего не будет, он вообще к ним не подойдёт даже.
