Путь к себе. К тебе. К нам

Тэхён склонился над изголовьем кровати и осторожно коснулся губами лба Ю-Ри: жаром больше не веяло, кожа спящей девочки была сухой и приятно прохладной. Вздохнув с облегчением, Тэхён повыше подтянул одеяло и, осторожно перебравшись на другую сторону кровати, прилег рядом. День лишь немного перевалил за полдень, но он, промаявшись с дочерью чуть ли не с самой ночи, ощущал себя выжатым лимоном. А ровное дыхание рядом и легкий, витавший в воздухе запах лекарств еще больше навевали сонливость. И, кажется, Тэхён лишь на секунду успел прикрыть глаза, когда по дому разлилась назойливая трель дверного звонка. — Нет, пожалуйста... — пробормотал он, продолжая блуждать в туманном полусне-полуяви, из которого никак не хотелось выбираться. Трель все продолжалась, и Тэхён, наконец осознав, что звонок не был плодом его дремы — ни в первый раз, ни во второй, а там, где два, как известно, и третий, рывком оторвал голову от подушки. Первый порыв — взглянуть на ребенка. Ю-Ри зашевелилась, и Тэхён, осторожно погладив ее по щеке, зашептал: — Спи-спи, счастье, не просыпайся. Папа сейчас вернется. — Как можно тише покинув комнату и прикрыв за собой дверь, Тэхён понесся на первый этаж. Дзы-ы-ынь! Нервы начали сдавать, прилично расшатанные с самого утра, когда Джек, его менеджер, твердил и твердил в телефонную трубку: "Ты должен уже быть в аэропорту. За отказ от исполнения условий контракта придется выплатить громадную неустойку". А он в это время пытался разорвать зубами неожиданно прочную пластиковую упаковку, придерживая трубку плечом и поддерживая разговор. Кончилось тем, что он рассыпал порошок, накричал на Джека и бросил трубку, хватая следующий пакетик трясущимися от нервозности пальцами. Справившись с задачей, Тэхён высыпал лекарство в стакан и хорошенько размешал его в воде. — Пей, бусинка. Ю-Ри, обливаясь слезами, пила, а он, придерживая стакан и вытирая слезы с мокрых раскрасневшихся детских щек, думал о том, что никакой контракт не заставит его оставить своего больного ребенка даже на самую лучшую в мире няню. Не для того он прошел все круги ада самопринятия и отказа от всего, что было важно ему прежде, ради возможности иметь семью, чтобы сейчас быть настолько непоследовательным в действиях и поставить работу превыше ребенка. А этот звон... Тэхён готов был разорвать назойливого посетителя собственными руками. Но прямо за дверью, занеся руку для очередного нажатия на кнопку звонка, застыл Он... — Воу, твой взгляд пугает! — Я... Вот так, Тэхен, все твои планы разбиваются в пух и прах под властью этого взгляда: до боли знакомого, мягкого и твердого одновременно, взгляда все еще бесконечно дорогих темных глаз. Сегодня они смотрят на тебя по-другому — иначе чем тогда, когда он стоял перед тобой в последнюю вашу встречу, бросая в лицо справедливые и больно колющие обвинения. Помнишь? — Что происходит, Тэхён? — спрашивал Чонгук тогда, целую тучу лет назад. — А что происходит? — Тэхён пытался держать хорошую мину при очевидно плохой игре. Старался держаться достойно и вести себя так, будто не произошло ничего необычного. На самом деле, признал он позже, за твердым взглядом и спокойным тоном он пытался скрыть малодушие и уязвимость. Стоявший перед ним человек имел полное право требовать с него ответ, обвинять и обижаться. На крайний случай, получить объяснения. Но Тэхён предпочел сделать вид, что ничего не происходит: просто жизнь, просто люди иногда расходятся. — Ты теперь в браке, Тэ? — Да. — Почему? — Чонгук старался казаться злым, сжимал в кулаки ладони и метал взглядом молнии, но Тэхён слишком хорошо его знал — с самой юности — чтобы не понимать, как он на самом деле был глубоко задет, как больно ему было и какой душевной силы ему стоило снова с ним заговорить. Тэхёну было тяжело нисколько не меньше. — Просто нашелся человек, который захотел разделить со мной мою мечту. — А я? Разве я не хотел? "Ты — моя несбыточная мечта. И с этим я уже давно смирился". — Разве мы не делили мечты на двоих? — снова вопрос. Снова молчание. — Ты не любишь меня больше, Тэ? — вопрос. Или утверждение. Тэхен молчал. Со стороны его лицо казалось лишенным всяких эмоций. А что было внутри... Почему же ты, Гуки, не разгадал тогда, что было у твоего Тэхёна на душе? Зачем продолжал говорить все те бьющие прямо в цель своей пронзительной правдивостью вещи? Говорю же, не лады у тебя с проницательностью. — Я хотел семью, — Тэхён, не подавая вида, был, однако, в шаге от слез. — Она бы у нас была. Однажды, Тэхён. Мы ведь еще молоды. — Вот видишь, ты до сих пор так считаешь. — Ты знаешь, что в Корее с такими отношениями непросто. — Поэтому я и не хотел оставаться в Корее. — Неужели я не заслуживаю искренности, раз ты отделываешься от меня подобными ответами? — Гуки... — Тэхён судорожно набирал в легкие воздух и пытался сглотнуть застрявший в горле ком. — С каждым разом, как ты повторял "мы еще слишком молоды, чтобы заводить семью", я думал, что уже к ней готов. И дело не только в этом. Даже если бы ты однажды сказал: "да, хочу", ты все еще был бы привязан к Корее родом своей деятельности, а мы никогда не смогли бы жить там той жизнью, которую я хотел. Потребуются не годы, а десятилетия, чтобы хоть немного расшатать сложившиеся устои. У меня нет и не было ни сил, ни желания бороться с обществом. Я хотел семью. Я хотел свободно гулять с любимым человеком по улицам, сидеть с ним в кафе, воспитывать с ним детей и не бояться осуждения. И хотел не через некое неясное количество лет, когда ты наконец до чего-то дозреешь. Позднее Тэхён сожалел, раскаивался в своей несдержанности, думал, что вылил на своего золотого мальчика незаслуженные им упреки. Но в тот момент казалось важным разделить вину за их разрыв на двоих. Но на самом деле, единственной и главной причиной их расставания всегда было то, что Тэхён любил Чонгука слишком сильно, чтобы заставить отказаться от его мечты в пользу своей. Тот хотел славы, признания — теперь уже в сольной карьере — и не где-нибудь за тридевять земель, а у себя, в Корее. А Тэхён хотел другого. И ирония была в том, что, несмотря на безграничную любовь к Гуки, себя Тэхён все же любил достаточно сильно, чтобы не закрывать глаза на собственные желания. А где нет общности желаний, есть два разных пути. Один путь простирался в Корее, другой вел далеко на запад, где люди более толерантны и терпимы к таким, как они. И Тэхён выбор сделал. Ситуацию тогда спас — или усугубил, это уж как посмотреть — явившийся из ниоткуда Джейми. Схватив Тэхёна за руку, он дернул его на себя. — Кто это? — с совершенно детской непосредственностью он ткнул указательным пальцем в направлении Чонгука. — А ты кто? — спросил тот, сходу переключаясь на английский. Чонгук говорил на нем совсем хорошо, хоть и с акцентом. — Я Джейми. А это мой папа, — теперь его обличающий перст указывал уже на Тэхёна. — Да ну. Не помню, чтобы у Тэхёна был сын. — Я его сын! Тэхён неловко повел плечами. Детская боевитость Джейми, которая его всегда очень умиляла, сейчас была более чем несвоевременной. — Это мой приемный сын Джейми, — поспешил пояснить он. — Чонгук мой друг, Джейми, веди себя прилично. — Мальчик насупился, но, будто что-то почувствовав, продолжил стоять рядом, вперив в Чонгука подозрительный взгляд. — Друг, значит. — Чонгук снова перешел на корейский, но не это врезалось в память, а тот грустный, совершенно потерянный тон, которым были сказаны эти слова. — Я понял тебя, Тэхён. Только, знаешь, — он поднял на него взгляд, — вряд ли мы сможем остаться друзьями. Прощай. — Развернувшись, он медленно направился прочь. А Тэхён, наверное, бросился бы вслед, не сжимай его руку маленькая ручка его пасынка. Вечером его муж Стив, погладив его напряженную спину, осторожно поинтересовался: — Джейми говорил, к тебе приходил друг? Напряженная спина стала еще более напряженной, тем самым подтвердив его интерес. — Не расскажешь? — Нечего рассказывать. Прошу, не спрашивай. Он звучал глухо, будто находясь в раковине. Ирония: отказывать тому, с кем решил связать жизнь, в доступе к своему прошлому, к львиной части жизни. Не лезь в прошлое. Не лезь в душу. Не лезь в сердце. Путь туда закрыт. Стив, наверное, что-то понимал, раз никогда не бередил раны, уважая желание Тэхёна многое оставить несказанным, но этого несказанного было на самом деле очень много. То малое, что он узнал о Тэхёне, успел за время их знакомства. Повседневные вещи: что любит есть, как любит жить, что любит детей и животных, неравнодушен к любому виду искусства. Самое личное, что он узнал на тот момент, был, наверное, отказ от пения, поэтому живой голос Тэхёна он так и не услышал. А вот что он изучил в совершенстве — как доставлять ему удовольствие. Но на тот момент удовольствия не хотелось. Никакого. Хотелось выключить свет и зарыться лицом в подушку. И, желательно, всю ночь рыдать, чтобы хоть наутро немного отпустило. Чтобы не стягивало так невыносимо грудь и не кололо сердце, познавшее предательство. Предательство своего собственного хозяина, отказавшегося от любимого человека. А дело было в том, что пока он не увидел Чонгука, не сказал слов, навсегда разверзших между ними непреодолимую пропасть, все происходящее в Америке казалось надуманным и нереальным, в то время как там, далеко в Корее, в настоящей реальности, его все еще ждал тот единственный человек, которого Тэхён когда-либо любил, и который любил его в ответ. Все верно, не от Тэхёна отказались. Он отказался. Он предал. Предатель. Стив, к счастью, как всегда понял все верно — не зря он был на столько лет старше, мудрее и понятливее. Выключил свет, не стал обнимать, касаться — только поцеловал в затылок, хоть Тэхён и подался вперед, непроизвольно уходя от поцелуя. А наутро не стал будить, увел Джейми в школу, сам уехал на работу, оставляя Тэхёна в спасительных тишине и одиночестве. Тэхён себя потом сильно презирал — за то, что весь день валялся в постели, не в силах заставить себя встать. Тер постоянно набирающиеся соленой влагой глаза, кричал в подушку. Жалел себя. А потом, к вечеру, перестал. Поднялся, умылся, нанес на веки тонкий, едва заметный слой тонального крема, чтобы скрыть припухлость и красноту — хоть и не был фанатом мужского макияжа в повседневной жизни — и решил внутри себя, что раз уж он не может любить своего партнера так, как ему хотелось бы, он найдет гавань и утешение в любви к ребенку. В конце концов, разве не к этому он стремился? Джейми весь последующий вечер хмурился и насупливался, стоило Тэхёну с его в разы подскочившей тактильностью к нему приблизиться и обнять. Не нравилось чувствовать себя ребенком — в его возрасте всем хочется казаться взрослыми, не нуждающимися в родительских объятиях. Тэхён от этого грустил, а Стив его долго и пламенно потом утешал. Только не знал, что Тэхён, отдавая всего себя и всю душу выворачивая своему партнеру своими бархатными стонами, представлял, что на нем и в нем сейчас другой — темноглазый, совсем не похожий на Стива лицом и глазами. — Ребенок плачет. — Что? — Ребенок плачет, говорю, — повторил Чонгук, стоя на пороге его дома. Тэхён вздрогнул, поморгал, рассеивая туман воспоминаний, и наконец услышал надрывный плач своей дочери. — Зайди, я сейчас вернусь, — бросил он через плечо, уже взбегая по лестнице. Ю-Ри, видимо, все же проснулась от звонка и теперь сидела в ворохе одеяла, надрывно крича. — Хорошая моя, ну что ты, — Тэхён подхватил ее на руки, прижимая к себе. — Болит что-то? Испугалась, что меня нет? — Он целовал ее опухшее личико, вытирая слезы. Жара не было, и это уже позволило слегка расслабиться. Ребенок же быстро успокаивался, окутанный теплом отцовских рук и бархатом голоса, шепчущего успокаивающие нежности. — Ты и правда прекрасный отец. — Тэхён вздрогнул и обернулся к двери. Чонгук стоял, опираясь плечом на косяк, и смотрел так... непонятно. — Это ведь твоя дочь, Тэ? Родная? — Да, — Тэхён растерянно зарылся носом в мягкие слегка влажные волосы, прижимая к своему плечу маленькую головку. — Болеет? — До обеда был жар. Но сейчас все нормально. Я попробую ее уложить, а потом ты расскажешь, зачем пришел. Хорошо? — Можно я останусь? Останусь. Как много в этом слове. Тэхён хотел бы сказать: останься навсегда, останься со мной, останься хотя бы пока. Даже если бы Чонгук не предложил, он бы его, возможно, сам попросил остаться хоть ненадолго, пробыть чуть дольше. Хоть на две минуты. Но потом. А сейчас эти слова прозвучали странно интимно, будто в том, чтобы посмотреть, как он будет укладывать ребенка, было какое-то таинство, доступное лишь избранным. Тэхён, сам того не осознавая, смутился, утопив взгляд в темной макушке и немного ссутулившись. — Ты совсем не изменился, Тэ, — голос Чонгука словно погладил, волшебным образом побуждая расслабиться. — Все так же смущаешься в самые неожиданные моменты. Он не ответил, зная, что Чонгук правильно расценит его молчание, и аккуратно опустил Ю-Ри обратно в кровать. Заснула она в этот раз быстро, поэтому уже через непродолжительное время они осторожно спускались по лестнице. — Как ее зовут? — Ю-Ри. — Красивое имя. Но я почему-то думал, что вы не станете называть ее корейским именем. — Почему ты так думал? — Может, потому что вы живете в Штатах. — Почему бы корейской девочке не иметь корейское имя? Чонгук, видно, уловил нотку агрессии в его голосе, поэтому быстро отступил, благоразумно отпуская тему. — Извини, я не хотел тебя как-то задеть. Как назвать ребенка, решать только родителям. — Не извиняйся. Присаживайся. — Тэхён указал ему на диван, стоявший в центре светлой гостиной. Панорамные окна открывали обзор на идеальный зеленый газон с причудливо подстриженными кустарниками по периметру, но самое главное — на раскинувшийся во все стороны голубой океан. — У тебя красивый дом. И вид. — Особенно вид. Океан меня успокаивает. — Тэхён растерянно топтался рядом, не зная, что делать. — Хочешь что-нибудь? Чай, кофе? — Чонгук совсем не вписывался в эту гостиную. Она хранила совсем другие воспоминания, напоминая о втором хозяине. Но зато Чонгук, как и прежде, идеально резонировал с его собственной сущностью. А Стив так никогда и не смог. — Ничего не нужно. Сядь, пожалуйста. Я так давно тебя не видел. Правда? А вот Тэхён видел тебя каждый день — на экране смартфона. Поэтому ты совсем не изменился. Все такой же красивый, идеальный. Всегда для него особенный. Тэхён присел на самый краешек стоявшего рядом с диваном кресла. — Я стал другим? — Да. Взрослее. Мудрее. Тэхён хмыкнул, но не решился спрашивать, что еще, довольствуясь малым. Боялся услышать продолжение: ты уже не прежний. Не такой, как был. Уже не вызываешь тех самых чувств. "А вот ты, почему-то, все еще их вызываешь. Все также заставляешь трепетать тело и душу". — Еще уставшим, — добавил Чонгук. — Почти не спал. — У тебя разве нет няни? — Есть, но она и так сидела с Ю-Ри два дня. — Ты просто невероятный, Тэхён. — В чем? — Во всем. — Зачем ты приехал, Чонгук? Чонгук неожиданно отвернулся и некоторое время сидел молча, смотря в окно. Только не похоже было, чтобы его там что-то интересовало. — Узнал, что ты снова один. — Да. — Что ещё тут можно сказать? Правда, давно уже. — Давно. Но ты ничего мне не сказал. — А должен был? Тэхен не хотел звучать агрессивно, но прозвучал именно так. Чонгук это почувствовал, и ответил совсем не так, как Тэхён, подготовившийся к обороне, ожидал. Если бы Чонгук сказал: "должен был" или даже "мог бы", оперируя их прежней связью, Тэхён бы сказал: "Ты сам отказал мне в дружбе" — Тэхёну было, чем парировать. Но Чонгук вывернул все наизнанку, спутал карты, оставил безоружным и неожиданно сделал так больно, что, казалось, больше просто некуда. — Наверное, я сам мог узнать. — Чонгук, словно виноватый, опустил глаза и, нервно перебирая пальцы, продолжил: — После того, как мы расстались, я решил оборвать все нити, что связывали меня с тобой. Никогда не следил за новостями в твоей жизни, не отслеживал ленту, ни о чем ни у кого не интересовался. Даже нашим друзьям запретил упоминать тебя при мне. Думал, будет проще забыть, если перекрыть себе доступ к любой информации, касающейся тебя. Кольнуло, Тэхён, правда? Оказывается, на поверку, твой маленький золотой макнэ оказался гораздо взрослее тебя. Ты-то, уж будем честны, единожды в день точно проверял новости, касающиеся Чонгука: о его карьере, новых песнях, связях — да хоть что-нибудь мимо тебя прошло? Выходит, Чонгук хотел забыть, и хватило ему и силы воли и духа сделать для этого все возможное, а ты, как последний мазохист, телефон из рук не выпускал, пролистывая один и тот же профиль. Ты ребёнка своего на руках баюкал под его новую песню. Джейми любил смотреть телевизор, сидя на полу, а ты обычно сидел позади, на диване. И сколько ты запомнил хоть из одного фильма или передачи, кроме обрывочных отрывков, так и не собравшихся в единый сюжет? Все твои мысли всегда были сосредоточены на одном человеке, страницу которого ты держал вечно открытой. Даже когда Стив был еще жив, ты мог позволить себе, сидя в его объятиях, листать его аккаунт. Ну мало ли, оправдывал ты себя, увлечение у тебя такое, идеал для подражания. Да ты его не только со всех сторон рассматривал, ты его готов был ограждать от всего возможного, даже отдаленно критического мнения. — Довольно скандальная личность, как мне кажется, нет? — однажды задумчиво произнес Стив. — Кто? — Муж, как оказалось, довольно давно наблюдал за его манипуляциями. Стив многозначительно повел глазами, указывая на экран его смартфона. — Чонгук? — Тэхён резко нажал на кнопку, отключая подсветку. — Нет, он не такой. Издержки успеха и известности. Ему стоит показаться где-нибудь случайно, а вокруг уже уйма выдумок и историй о его "многочисленных грязных" связях. И откуда только взялась эта потребность Чонгука всюду защищать? А вот и последующий вопрос: а сам он тебя хоть раз защищал? Хотя теперь ясно: он запретил себе даже всякую мысль о тебе, слышать о тебе не хотел, видеть, куда уж защищать. Это ты, дурак, отказавшись от него, всю жизнь только о нем и мечтал. Впрочем, сам же и виноват. Уж кого и винить, то только себя. В нынешнем времени разговор с Чонгуком стал, после этой его ранящей откровенности, угнетать, давя на плечи неподъемным грузом. Теперь хотелось попросить его уйти. Пережить все в одиночестве, закрыться в своей раковине. А тот тем временем — пока Тэхён вёл свой внутренний монолог — смотрел на него, ничего не говоря. Странно смотрел, Тэхён чувствовал это физически, хоть и давно отвернулся в другую сторону. Смотреть в ответ было невыносимо: казалось, он прочитает все во взгляде, прочитает и усмехнется — и будет, конечно же, прав. Они бы так и сидели в этой натянутой звенящей тишине, если бы на диване не заиграл телефон, брошенный туда еще утром. Тэхён схватился за него, как за последнюю соломинку, способную вытянуть его из неминуемо затягивающего его в свои осклизлые, полные тьмы и отчаяния недра болота. "Ничего не знаю, — сказал в трубку Джек. — Найди время и немедленно приезжай обсудить изменения в условиях контракта. Жду". Тэхён уставился за потухший экран, медленно переваривая сказанное. Джек бросил трубку. Серьезно? — Кто это? — поинтересовался Чонгук, оценив выражение ошеломления на лице Тэхёна. — С работы? Тэхён заторможено кивнул, но в следующий момент, мобилизовавшись, поднялся с кресла. — Извини, сейчас у меня нет времени на разговор. Проблемы на работе. Нужно срочно вызвать няню. Давай поговорим потом. — Подожди, Тэ, не нервничай, — Чонгук, встав следом, придержал его за локоть. — Если нужно срочно ехать, давай я побуду с Ю-Ри. — И добавил на недоверчивый, сомневающийся взгляд Тэхёна: — Не переживай. Ты этого, конечно, не знаешь, но мне не раз приходилось сидеть с детьми Хосока и Юнги. Так что я не совсем в этом деле профан. — Правда? — Правда, Тэ. Будь спокоен. А когда Тэхен, на удивление самому себе быстро согласившись, наскоро переодевшись и довольно сумбурно объяснив, как действовать в той или иной ситуации, уже готов был рвануть за дверь, Чонгук попросил с малопонятной Тэхёну робостью: — Будь осторожен на дорогах. Пожалуйста.