Нонсенс

Мирон только что вернулся из тура, устало кинул сумку в прихожей и, сняв куртку, завалился на диван. Хотелось есть и спать, даже непонятно, чего больше. Но сил подняться уже не было, и он, махнув рукой, провалился в сон. Ему снился Гнойный, голый и потный, он призывно раздвигал ноги и тихо шептал: — Вот и всё, Окси, теперь ты мой, тебе от меня никуда не деться. Мирон подскочил, не соображая, где он и что с ним. Родная гостиная сразу заставила успокоиться, и он, застонав, откинулся на спинку дивана. — Сука, — покачал он головой, вытирая пот со лба. — Ну сколько можно, совсем не смешно уже. Подобные сны начались спустя месяц после их последней встречи, когда они опять умотали друг друга в хлам и избавили от депрессии. Вообще-то такое с ним случилось впервые. Он всегда считал, что депрессия — это не про него, некогда ему было рефлексировать. Он столько работал для того, чтобы добиться своего, воплотить свою мечту в жизнь. И вот, когда всё вроде получилось, его крепко шибануло откатом. Ему надо было прислушиваться к опасениям Ваньки и Жени, которые не раз твердили, что он слишком много на себя взваливает, хватается за что угодно, лишь бы не сидеть без дела, но критически мало спит и ест, тем более практически не отдыхает. И на Канары поехать нужно было раньше, чем эта хрень на него обрушилась, и желательно с постоянной подружкой, а не со случайной тёлочкой. Сейчас он это понимал, но тогда... Тогда заездил себя и чуть до суицида не довёл. Да и не было у него никого, всё так себе, одноразовые девчонки, чисто физическую потребность решить. Он был уверен, что с его-то характером и образом жизни, не родилась ещё такая женщина, которая смогла бы все его закидоны терпеть. Благо у него появилась эта блядская "панацея" в лице Гнойного. Если тогда с ним сработало, возможно, и ему, Мирону, поможет. И ведь прав оказался. Когда Гнойный первый раз предложил трахнуться только потому, что ему видите ли стало скучно, интерес к творчеству угас и треки не пишутся, Мирон ему ни хуя не поверил, решил: бесоёбит мужик, с жиру бесится, "остренького" захотелось. Но когда самого прижало, понял, что ошибался на этот счёт. Хотя, конечно, не сразу вспомнил про Гнойного, долго пытался выкарабкаться самостоятельно, да где там. Поэтому обратился к нему, когда уже готов был голову в петлю от отчаянья засунуть. Пересрался до чёртиков, что на самом деле сделает это, и, не дав себе возможности передумать, набрал Гнойного. Тот ответил сразу, вопросов лишних не задавал, примчался, ещё и прикалывался, паскудник, хотя признался, что его самого опять скука начала одолевать. Не зря позвал, помогло как "по щучьему велению". Хоть смейся, хоть плачь, прошла депрессуха, будто не было. Ответов Мирон не находил, как ни старался, в чудо-чудное не верил, однако факт оставался фактом. С того момента прошло чуть больше полугода, он выпустил новый микстейп, дал большой концерт в "Олимпийском" и вот сейчас откатал Евротур. А ещё встретил в Праге Диляру, она открывала там свой бутик модной молодёжной одежды, и когда они с парнями гуляли по городу, случайно попали на презентацию. Ди Мирону сразу понравилась: такая загадочная, интересная, стильная, всё, как он любил. К тому же она оказалась целеустремлённой и довольно амбициозной, что тоже было очень неплохо. Пару лет назад она открыла в Москве свой дом моды, лично придумывала эскизы и воплощала их в жизнь. Через несколько дней он собирался к ней в столицу. Мирон надеялся, что наконец нашёл ту, которая ему нужна, и у них всё получится. Но была одна загвоздка: эти сны с Гнойным становились всё чаще. Тот никогда в реальной жизни не говорил ничего подобного. Скорее уж наоборот, как и Мирон, считал их секс нонсенсом, идиотским парадоксом и тоже явно старался не вспоминать о произошедшем. Они оба с удовольствием прекратили бы такие встречи, они даже по большому счёту не нравились друг другу ни как сексуальные партнёры, ни как коллеги. Хотя тут Мирон обманывал себя, секс был отличный, никто же не виноват, что самое яркое чувство между ними — это раздражение. Да и треки Гнойного он всегда слушал — не то чтобы очень активно, но следил за тем, что тот выпускал. Впрочем, он и других рэперов слушал: быть в курсе происходящего и отслеживать новинки — это скорее привычка. Но многое именно у Гнойного не принимал, хотя некоторые вещи ему нравились, и даже очень. Так что отношение к тому трудно было анализировать, всё оказалось слишком запутанным. Но во снах Гнойный был другим, не таким наглым и хамоватым. Чаще всего говорил, что скучает и что Мирон — только его и ничей больше. Хуйня полная, но как избавиться от этих снов, Мирон не представлял. * * * — Да, Ди, — Мирон поудобнее перехватил телефон и прижал его плечом к уху, — как обещал, завтра приеду. — Я соскучилась, — протянула та. — Ты слишком много работаешь. — Что делать, привычка, — усмехнулся Мирон. Они поболтали ещё несколько минут, и он отключился. Уже почти месяц они встречались, мотались друг к другу, подолгу висели на телефоне, стремясь если и не быть рядом, то хотя бы родной голос слышать. Мирон с головой окунулся в эти отношения. Его всё устраивало, Ди оказалась не только отличным дизайнером и хорошим человеком, но и как любовница очень его цепляла. Ему в буквальном смысле крышу от неё сносило. Если бы ещё не сны, которые так и не прекратились, можно было бы сказать, что жизнь удалась. Сегодня с самого утра они пытались записать новый трек, но Мирон явно был не в форме. Ещё дома его ни с того ни с сего вдруг затошнило, по дороге на студию заныл то ли желудок, то ли живот. Потом, правда, всё прошло, но начало морозить. Женя заботливо сунула ему градусник, оказалось, что тридцать семь и семь. Температура невысокая, конечно, но причины-то не было? Мирон вообще редко болел и сейчас никакой простуды не чувствовал. Во время небольшого перерыва он вышел в фойе позвонить Ди, но вернуться в студию не успел: боль в боку резанула опасной бритвой, он согнулся и застонал. Через пять минут, когда он корчился от всё усиливающихся приступов, Рудбой уже вёз его в ближайшую больницу. * * * Парни все разошлись, только Славка остался кое-что доделать, и Фаллен непонятно почему всё ещё отирался в студии. — Ты чего домой-то не идёшь? — спросил он. — С Сашей поругался? — Не, — отмахнулся Славка.— Она с подружками проект замутила для курсовой, так что поздно придёт, а мне одному дома скучно. Да и делишки кое-какие накопились, нужно закончить. А ты чего со мной тут сидишь? — Мы с Рудбоем договорились в одно место смотаться, но он почему-то задерживается и трубу, падла, не берёт. — О, как и давно вы с ним друганами стали? — усмехнулся Славка. — С весны уже общаемся, — сообщил тот с абсолютно невозмутимым ебальником. — На одной вписке законтачили, ну и как-то попёрло. В игрухи рубимся, пивко иногда попиваем вместе. — А чё никогда не говорил? — Так тебе всё некогда, у тебя же "любофф"! — возмутился Фаллен. — Андрюха давно знает, да и парни тоже, но ты только Сашей занят, и тебе всё до пизды. А на вписке тебя не было, вы в Хабаровск как раз ездили. — Не гони, — поморщился Славка. — Если я не слежу за твоей личной жизнью, это не значит, что мне по хуй на тебя. — Ладно, теперь зна... — Его прервал телефонный звонок. Он вышел из студии, а когда вернулся, сообщил: — Планы изменились, поехал я домой спать. — А чё так? У правой руки великого Оксимирона много важных дел? — Он в больничке, "великому" операцию делают, — пожал плечами Фаллен. Что-то кольнуло под рёбрами, и Славка дёрнулся. Что опять случилось у этого гондона? Не мог же он сам что-то с собой сделать, точно не мог, на крайняк ему бы позвонил, не в первый раз. Или всё-таки мог? Зародившееся внутри беспокойство сильно напрягло — не друзья они вовсе, чего ему-то загоняться? — но не проходило, и он, выудив из пачки сигарету, закурил. — Ну всё, — вздохнул Фаллен, — это надолго, сейчас целыми днями будет там пропадать, апельсинчики таскать. — Долбоёб, — фыркнул Славка. — После операции ничего такого нельзя, да и не ест Окси цитрусовые, у него на них аллергия. — Ты-то откуда знаешь? — удивился Фаллен. Славка замялся. Не хватало только спалиться. — Хуй знает, — отмахнулся он, — то ли читал где-то, то ли говорил кто. Разговор, как-то быстро сошёл на нет, и они решили расходиться. Славка подбросил Фаллена до дома и поехал к себе, но на полпути не выдержал и, развернувшись, рванул в больницу. Хорошо, Фаллен упомянул в разговоре, что Окси лежит в клинике на Литейном. Время давно перевалило за девять вечера, и в больнице все двери были закрыты. Он несколько раз нажал на звонок, который сразу и не приметил, но, на его счастье, на улицу выглянула медсестра. — Молодой человек, — в её голосе чувствовалась сталь, — вы чего тут хулиганите? — Извините, — покаялся Славка. — Я друга пришёл навестить, а у вас всё закрыто. — Вы бы ещё ночью заявились! — возмутилась она. — Часов нет или во времени не разбираетесь? — Я раньше никак не мог. — И он чуть заискивающе протянул ей новенькую пятитысячную купюру. Сегодня надо было платить за аренду студии, арендатор, странный мужик, предпочитал только наличку, и он снял нужную сумму. Тот прийти не смог, а деньги вот пригодились. Тётка помедлила, но потом взяла банкноту и быстро спрятала её в карман белого халата. — Ладно, пошли, — велела она, пропуская его вперёд. — Кого тебе надо-то? — Мирона Фёдорова, ему сегодня операцию сделали. — Поняла, кто, — кивнула та. — Его только два часа назад из реанимации в палату перевели. Пущу минут на пятнадцать, не больше. — Мне хватит, — согласился Славка. Возле палаты он выдохнул и, не постучав, зашёл внутрь. На большой больничной кровати Окси казался ещё меньше, чем был на самом деле. В голову пришло мамино "мальчишечка": теперь это определение ему точно соответствовало. Игла капельницы была воткнута ему в сгиб локтя, а сам Окси, неожиданно очень бледный, лежал с закрытыми глазами. То ли спал, то ли всё ещё от наркоза не отошёл. Славка взял стул и, тихо пристроив его вплотную к постели, сел. — Куда на этот раз ты, сука, вляпался? — проворчал он, глядя на чужое осунувшееся лицо. — Что мне теперь, за тобой приглядывать нужно, чтоб ты, гондон, не подох? — Уёбок, — прохрипел Окси, не открывая глаза. — Это просто аппендицит. — Че? — Славка даже растерялся, он совсем не хотел, чтобы тот слышал его слова. — Хули не спишь, еврейская рожа? — Я никуда не влипал, — ухмыльнулся тот и наконец посмотрел на него. — Мне всего лишь аппендикс вырезали. Но всё равно приятно, что ты переживаешь, вон даже в больничку примчался. — А может, тебе на хуй сходить? — скривился Славка. — Я же ещё пока кукухой не поехал, чтобы за тебя волноваться. Но, к моему великому сожалению, ты моё эксклюзивное лекарство от депрессухи, и мне не хотелось бы, чтобы оно исчезло, испортилось или вышел срок годности. Окси беззвучно засмеялся и тут же зашипел от боли. — Блядина-а, хватит поебень нести, мне смеяться больно. Лучше скажи, как узнал? — Бэк твой Фаллену пропизделся, а тот мне. — С чего вдруг Ваня станет твоему дружку сообщать? — удивлённо уставился на него Окси. — И ты лох, — притворно грустно вздохнул Славка. — А кто ещё? — не понял Окси. — Я, — пожал он плечами и поведал тому всё, что знал об этих двух партизанах. В этот момент в палату заглянула уже знакомая медсестра, и Славке пришлось сваливать. — Спасибо, — услышал он тихое в спину. Оглянулся и с улыбкой подмигнул Окси. — Лечись, уверен, ты мне ещё пригодишься. Он так и лыбился всю дорогу до дома, как идиот, не понимая, отчего на душе спокойно, как никогда. * * * Все новогодние праздники Мирон провёл в больнице. Да и после выписки ещё пару недель отлёживался дома. Ди окружила его такой удушливой заботой, что ему уже выть хотелось, благо Илюха Мамай предложил ему устроить концерт в Киеве. И он, как только позволили врачи, занялся подготовкой. Он всё хотел поговорить с Рудбоем насчёт Фаллена, но почему-то каждый раз откладывал. Не любил он соваться в чужую личную жизнь, но Ванька — самый близкий друг, и Мирон наконец решился. — Бро, — спросил он как-то после очередной репетиции, — что у тебя с Фалленом? Рудбой, который в этот момент только прикурил, подавился дымом и натужно закашлялся. — В смысле, что? — просипел он с трудом. — Я знаю, что вы контачите. Зачем скрываешь, что в этом такого? Каждый имеет право общаться с тем, с кем хочет. — Мирону хотелось показать другу, что он совсем не против. Вернее, почему лично он должен быть против, это не его дело. — Мы никогда не воевали с Антихайпом, на респекте, конечно, не были, но и не срались. — Да я и не скрывал особо, — пожал тот плечами. — Само как-то получилось. В прошлом году в апреле я тебя ещё на вписку пытался вытащить, а ты уже тогда загоняться начал, помнишь? — Не помню. — Вот там мы с ним и пересеклись, он мне помог. Потом по барам махнули, прибухнули, попиздели за рэп, за тёлочек, за жизнь вообще. — Рудбой ухмыльнулся, снова прикуривая. — Нормальный чел оказался. Не без придури, а кто сейчас без неё? С того времени и общаемся. Больше Мирон с вопросами не лез. Они на ура откатали концерт в Киеве, потом на несколько дней зарулили к друзьям в Краснодарский край и в Питере оказались только в конце марта. * * * — Вань, может, по пивку? — предложил Мирон, когда они вышли из студии. — Прости, бро, никак не могу, — отказался Рудбой. — Уже давно обещал Ва... — он запнулся, но сразу исправился: — Фаллену сто лет назад обещал его шикарного кота Гришу пофоткать, но то у меня подготовка, то концерт в Киеве, то он теперь занят проблемами Гнойного, всё никак состыковаться не можем. Сегодня наконец договорились, так что я пас. — А с Гнойным-то что? — не удержался от вопроса Мирон. — Походу, девчонка его кинула, вот он в алкашку и ударился. Больше недели не просыхает, а Фаллен боится, как бы тот не суициднулся, у них же там любовь большая была. — Рудбой скривился. — Да видно вся вышла. С девчонками всегда так. Они попрощались, и Мирон, садясь в машину, подумал, что не такая она и большая, эта их любовь, раз от депрессухи вылечить не смогла. Он заехал в аптеку, купил таблетки от похмелья и обезбол. Потом завернул в супермаркет, взял курицу и несколько бутылок минералки. В этот раз придётся лечить не только от загонов, но и от запоя, нужно быть во всеоружии. Пока добирался до дома Гнойного, голову ломал, почему всё так происходит? Ладно, это, конечно, всё было ненормально, но, по крайней мере, между первым и вторым разом прошёл год, да и не виделись они всё это время, не вспоминали друг друга и жили каждый сам по себе. Но сейчас происходила какая-то нездоровая хуета. То Гнойный к нему в больничку прискакал, как сайгак, едва узнав про операцию. Мирон сразу по его голосу понял, что тот испугался за него. Гнойный, конечно, пытался это скрыть под привычным словесным поносом, только очень уж неудачно. А сейчас сам Мирон, как Чип и Дейл в одном флаконе, рванул вытаскивать его из запоя. И отлично же знал: сколько ещё у того этих девочек будет и неудачных романов, да и не такой слабак Гнойный, чтобы вздёрнуться или вскрыться из-за какой-то тупой профурсетки. Однако, как последний дебик, купил курицу и ехал лечить. Мирон позвонил, но никто так и не вышел. Он несильно стукнул костяшками по двери, и та с тихим скрипом приоткрылась. Мирон осторожно зашёл и, обойдя всю квартиру, никого не нашёл. Везде царил полный погром: пустые бутылку вперемешку с какими-то обрывками бумагами, то ли открытки, то ли вырванные блокнотные листы, Мирон не понял; что-то разлито на полу в гостиной, и духан стоял такой, аж глаза заслезились. Мирон открыл окно на кухне и только потом услышал, что в ванной кто-то шебуршится. Он заглянул. В жопу пьяный Гнойный безуспешно пытался подняться с пола, бормотал только ему понятную хуйню и Мирона не замечал. В глаза сразу бросилось, что схуднул тот — видимо, как запил, так и не жрал ничего, волосы отросли и грязными патлами свисали на глаза, футболка до отвращения замусоленная, а спортивки в жирных противных пятнах. Мирон поморщился. Такого Гнойного он ещё не видел. — Нихуёво тебя переебало, — присвистнул он и присел перед ним на корты. Тот поднял голову, пытаясь сфокусировать на нём внимание, но безуспешно, свесил лохматую башку на грудь и пробухтел: — Белочка — это хорошо. Потом махнул рукой, чуть не заехав Мирону по носу. — Уди, сука, Сашу хочу видеть, а не тебя, пидор. Я уёбок и глюки у меня ебанутые. Мирон поднялся, понимая, что Гнойный не воспринимает его в реале. — Ладно, посиди тут пока, — усмехнулся он и вышел. — Нужно хоть немного твою берлогу прибрать. Он вообще-то никак не въезжал, с чего вдруг собрался заниматься уборкой. Хотя ему это не в ломы было, он и дома иногда порядок наводил под настроение, правда, времени, как правило, на это не хватало, и чаще приходилось пользоваться услугами клининговой компании. Но одно дело дома, а другое у Гнойного. Сколько уже нужно повторять себе, что они друг другу никто? Наверное, ещё примерно миллион раз, но вряд ли это поможет. Неожиданно, как-то постепенно и ненавязчиво, тот перестал быть совсем чужим. Глупо, но очередной факт. Он залез в ноут Гнойного, выбрал ненавязчивый музон, оставляя его тихо играть фоном, собрал мусор, бутылки и остатки еды в какой-то валявшийся пакет, сгонял до мусорных бачков, пропылесосил и, немного подумав, перестелил в спальне постель. Вытирать пыль и наводить лоск — не его забота, пусть Гнойный сам этим позже заморачивается. Сейчас можно, по крайней мере, нормально по квартире передвигаться, без страха, что вляпаешься в какую-нибудь парашу. Да и воздух посвежел, дышать стало легче. Гнойный по-прежнему сидел на полу и что-то бормотал. — Так. — Мирон дёрнул его на себя и с трудом заставил подняться. — Хватит тут белку ловить, пора обратно в человека превращаться. Тот навалился на него всей тушей и захихикал, видимо совсем не соображая, что с ним в данный момент происходит. — Тяжёлый, сука, — пропыхтел Мирон, стараясь не уебаться на пол под его весом. — Падла, кто же тебя, бычару, так откормил? Он осторожно, чтобы не травмировать себя и этого алконавта, перевалил его через бортик ванной и уложил там. Потом на всю включил холодный душ. Через секунду Гнойный заорал, замахал руками и ногами. — Бля! Чё! Эй! — голосил он, пытаясь подняться, но Мирон одной рукой поливал его из лейки душа, другой не давал вскочить, придавливая к дну ванны. — Сука! Тону! — Чего разорался? — рявкнул на него Мирон. — Истеричка, твою мать! Отплёвываясь и отмахиваясь руками, тот замолк и уставился на него наконец более-менее осмысленным взглядом. — Окси? Ты на хуя? Утопить меня хочешь? — Совсем поехал? — буркнул тот. — Давай, снимай своё барахло, мыться будешь, а то воняешь, аж блевать охота. — Чё? — Гнойный лупал зенками и до сих пор ничего не понимал. — Одежду, блядь, снимай! — вызверился Мирон, сообразив, что на приказ Гнойный активнее реагирует. — Живо! Тот, конечно, не врубился, но футболку через голову стаскивать начал. Мирон заткнул слив и снова включил воду, настраивая её теперь на более горячую, потом плеснул пену для ванны и ухмыльнулся. Гнойный сидел голый, чуть дрожащий и прикрывал сложенными в лодочку ладонями свои причиндалы. — Идиот, — прыснул Мирон, не удержавшись, — что я там ещё не видел и не трогал? Тот только упрямо мотнул головой и по-прежнему смотрел на него остекленевшим взглядом. Мирон выдавил из первой попавшейся бутылочки шампунь тому на башку. Он никому не мыл голову раньше, поэтому просто поелозил ладонью по чужим волосам, решив, что и этого достаточно, быстро смыл. — Глаза щиплет, — заныл Гнойный. — Скажи спасибо, что не жопу, — рыкнул Мирон, но наставил на его рожу душ. — Садюга, — еле выдавил тот, отплёвываясь от воды, но не проявляя никакой инициативы. Мыть его всего Мирон точно не собирался. — Надеюсь, у тебя хватит ума хотя бы ополоснуться и на самом деле не утонуть? — спросил он, присаживаясь на бортик. Гнойный на автомате кивнул, и Мирон ушел на кухню. Куриный бульон был уже почти готов, он дал ему ещё минут пятнадцать покипеть и выключил. Налил почти полную пиалу, которую нашёл в сушке для посуды. Гнойный выполз через полчаса, обёрнутый в одно полотенце, небритый, но относительно при памяти. — Ты зачем здесь? — хрипло спросил он, появившись в дверном проёме. Мирон только плечами пожал. Он сам толком не знал причину, а тут ещё этот со своими вопросами. — Оденься, — велел он, не обращая внимания, что Гнойный до сих пор ждёт ответа. — Потом таблетка и пожрать. Тот громко вздохнул и, пошатываясь, ушёл в спальню. Позже, выпив антипохмельное, а за ним и бульон, он начал клевать носом. — Давай в кровать ложись, — помогая ему подняться, предложил Мирон. В спальне стоял полумрак. Гнойный свернулся на постели калачиком и прикрыл глаза, но когда Мирон собирался вернуться на кухню, вдруг пробормотал: — Окси, не уходи, полежи со мной. Мирон вернулся и прилёг рядом. Тот бесцеремонно обнял его за пояс, притянул к себе, выдохнул куда-то в плечо. — Она меня кинула. — Он шмыгнул носом. — Я полный долбоёб, а ей такой не нужен. — Глупости. — Мирон погладил его по всё ещё влажным волосам, охуевая от самого себя. — Ты нормальный, ей же хуже, раз она этого не поняла. — Не-е, — заспорил Гнойный. — Вот ты норм, тебя не бросают, за тебя как за спасательный круг цепляются. — Ничего ты не знаешь, — вздохнул Мирон. — Меня всю жизнь бросают, я уже привык и не парюсь: ушла и ушла, другая появится. Гнойный не ответил — он спал, тихо посапывая ему в шею. Мирон кое-как дотянулся до одеяла, укрыл их обоих и добавил, зная, что тот его уже не услышит: — По большому счёту, кроме тебя, у меня больше и нет ничего постоянного, если только друзья.