алёна швец — твоя школьница
(ставьте на репит, друзья, и наслаждайтесь)
Питеру 16 лет, и он, вероятно, не заслуживал подобного. Прикусывая длинный рукав тёмно-перламутровой толстовки, оставшейся ещё со времён отца, но сохранившей надлежащий вид, чтобы всхлипывать не так громко, парень плакал в — о, это звучит довольно позорно — школьном туалете. Горькие слёзы лились по раскрасневшимся щекам, скатывались мокрыми дорожками по подбородку к шее, попадая за воротник. Питер никак не мог унять дрожь в подскакивающих то и дело плечах и, поджав колени, сидел, прислонившись затылком к холодному кафелю. Было жалко себя. Внутренней стороной запястья, скрытой под тканью, Паркер судорожно пытался остановить слёзы, но те всё продолжали падать из глаз тяжёлыми каплями. Джинсы на коленках слегка растянулись; всхлипы, отчаянно вырывающиеся из глубины груди, прямиком из раскрошенной души, отдавались звоном в стенах небольшого помещения. Питер пробовал считать до десяти, кусать щёку и губу, уже растерзанную в кровь, но даже если один из способов помогал, то ненадолго, и живот вновь заполняло тягучее чувство беспомощности и тревожности. Паркер готов был свернуться калачиком и провести прямо тут остаток всей жизни, лишь бы не выходить в мир, где его ждала только Мэй, Нэд и Мишель. Шёл или уже подходил к концу последний урок, у Питера — испанский, с которым у него итак были проблемы и, вероятно, за необоснованный пропуск его ожидала ещё и знатная взбучка от учителя.
То, что случилось, было
слишком даже для Флэша, который, отвратительно хрюкая, смеялся над шуткой про родителей Питера: было ли это связано со свитером или просто взято из пустой головы, — неважно, Паркер уже и не помнил дословно ту фразу, которую выплюнул Томпсон — просто любое упоминание о людях, родных и самых близких, которых он видел только на фотографиях и лишь смутно, на уровне инстинктов, помнил детские ощущения материнского тепла, било под дых, в солнечное сплетение, по рёбрам со всей силы так, что не оставалось места для воздуха, за который Питер цеплялся, как за драгоценность. Потому что Флэш, родившийся с золотой ложкой в жопе, с его несмешными шутками (над ними смеялись только потому, что был авторитет), с уродским носом и желанием залезть в любую дыру, лишь бы высрать своё никому не нужное мнение, не поймёт. Никто из смеющихся не поймёт: то ли от нехватки мозгов, то ли человечности. Им плевать на то, что чувствовал Питер, потому что свой зад и положение в глазах этого парня с повадками обезьяны и мудака одновременно, было важнее. Дыхание понемногу выравнивалось, и ресницы неприятно слипались от высыхающих слёз, пока…
…пока не зашёл он. «Что, мистер-грёбанный-Старк, Вы тут делаете?», — хотелось сказать Питеру, но вместо этого он глупо моргал и смотрел на открывшуюся дверь, почувствовав, как неприятный большой ком, словно пытаешься проглотить таблетку, снова накатывал к горлу. Тони тоже уставился на него приятно-добрыми, вселяющими надежду и вместе с тем стыд, коньячными глазами с непонятной эмоцией, и Паркер снова зашёлся в истерике, зажмурился и закрыл рот ладонью, прислоняя её ко рту до белеющих костяшек. Когда мальчишка услышал приближающиеся мерные шаги, — раз, два, три — он выставил свободную руку вперёд в останавливающем жесте, пытаясь защититься, но Тони предсказуемо отодвинул её в сторону, гонимый, наверное, чувством учительского долга, приземляясь напротив на корточки.
Мистер-грёбанный-Старк был идеальным. Питер входил в список людей, которые фанатели по нему и
чуть ли не сходили с ума. Само очарование, покоритель преимущественно женских сердец — наверное, потому что в мужских кругах было не принято делиться подобным — сидел перед ним, склонив голову, и Паркер чувствовал, как ещё больше краснеют щёки под внимательным взглядом учителя.
— Питер? — мягким баритоном промурлыкал тот, и от этого звука, непреднамеренно вибрирующего, сжалось сердце. Тони вёл у него физику и химию, что удивительно, потому что обычно он выбирал только один из предметов, видимо, классу Паркера вселенски повезло, раз он захотел распыляться на них так часто. — Что случилось?
От жалости чужого человека, неважно какого, который пытался его успокоить, Питер млел, растекался лужей и давился слезами, совсем теряя контроль над непослушными эмоциями.
Воздух в лёгких пережало совсем, когда большая мужская ладонь легла на его грудь. Питер зажался и вовсе перестал дышать, наконец открывая глаза и пытаясь сфокусировать взгляд перед собой: получилось, только теперь, кроме лица Тони, Паркер не видел совершенно ничего.
— Дыши, ребёнок, — продолжил он, боясь, видимо, что Питер откинется прямо здесь. И, вправду, ненавязчивое, но такое нежное действие оказалось словно целебным касанием: лёгкие перестало жечь, и Паркер мелко задышал, смотря глаза-в-глаза, рассматривая красивую широкую радужку, в которой сплелись все оттенки коричневого: от цвета песчаной бури до медно-рыжего. Потом ему обязательно будет стыдно.
Мужчина убрал руку, и Питеру показалось, что вот сейчас он задохнётся точно, но этого не случилось. Он проморгался и потёр кулаками покрасневшие, пока ещё слегка припухшие глаза, и спешно попытался встать, скользя кедами по кафельному покрытию, но вовремя был остановлен, потому что теперь Тони мягко прижал его за плечо, впрочем, в этот раз быстро прервав касание.
— Пойдём, — он встал первым и подал руку, но Питер торопливо поднялся сам, и Старк лишь неодобрительно вздохнул на эту упёртость. Он поманил за собой пальцем, пятясь к выходу, но мальчишка прирос к земле. — Ещё урок, тебя никто не увидит, — будто прочитав мысли, обнадёжил мужчина, и Паркер доверчиво поплёлся за ним, почти дыша в спину, низко склонив голову и вцепившись в лямки рюкзака дрожащими пальцами. Он не знал, куда они идут, был уверен, что в медпункт или к школьному психологу, но, на удивление Питера, на двери, куда они зашли, он прочёл номер кабинета по физике, шагнул внутрь, и Тони предусмотрительно прикрыл дверь, а затем прошёл к следующей, которая вела в уже отведённые лично для него покои, и Паркер засеменил следом. Старк освободил диван от конспектов и тетрадей школьников, а затем нажал на кнопку чайника, роясь в одном-единственном ящике. Комнатка была небольшой, но комфортной: здесь уместились стул и рабочий стол, диван, небольшая столешница и даже одно окно.
Перед Питером, опалив кончик его носа, спустя пару минут опустился ароматный, мятный, по запаху, чай: он так и сидел, словно статуя, не выпуская рюкзак из цепкой хватки. Тони молчал, но Паркер точно знал, что не уйдёт просто так.
— Выпей, — мягко попросил учитель, заметив, что мальчишка не торопился прикасаться к своей чашке. Наконец, отмерев, Пит поставил рюкзак около своего правого бедра, обнял пальцами тёплую, приятно обжигающую подушечки посуду, и сделал несколько глубоких глотков, слишком громко для натянутой тишины шмыгая забитым носом. — Готов поговорить? — дав парню успокоиться до конца, пробормотал Тони. Он выглядел участливо и беспокойно, и Питер подумал, как классно, что есть учителя, которые относятся к ученикам так трепетно. Наверное, Старк успокаивал так кого-то совсем не впервые. Паркер неуверенно и неохотно кивнул. — Что случилось?
— Я… — просипел Пит, тут же откашливаясь. — Просто устал, мистер Старк, нет поводов для беспокойства, — протараторил он. Тони вздохнул: то ли он с лёгкостью узнавал ложь, то ли сам мальчишка был безумно плохим вруном. Было даже как-то неловко от того, что он обманул человека, который только что ему помог, может, это щемящее чувство вины и выдало его?
— Дать успокоительное?
— У меня е… — Питер осёкся, рассматривая покрытие под ногами, и замолчал. Снова повисла хрупкая тишина, и Паркеру показалось, что сейчас Тони начнёт думать вслух, поругает его, скажет о никчёмности, скажет, что не верит, но вместо этого…
— Школа не самый страшный этап в жизни, —
подыграл утешил он. — Если чувствуешь, что выгораешь, лучше отдохнуть несколько дней, я знаю, о чём говорю, — голос стал немного громче, чем пятнадцать минут назад, но сохранял ту осторожную мягкость. — А если кто-то обижает, — с красноречивым намёком протянул Тони. — То можно обратиться к директору.
— Нет, мистер Старк, всё в порядке, — «всёвпорядкевсёвпорядкевсёвпорядке», — словно мантру, повторял Пит, пытаясь убедить скорее себя. Никто не должен беспокоиться о нём из-за его проблем, а Флэш, обидные слова, которые он говорил, и излишняя эмоциональность были именно
его проблемой, верно? — Спасибо, — ещё тише, почти одними истерзанными губами, пролепетал Питер.
— Совсем не за что, — сказал учитель.
— Как Вы нашли меня? — внезапно выпалил Паркер, подняв взгляд. «Почему у Вас нет урока?» — вопрос был ни к месту, но нужно было разбавить и закончить этот диалог, а любопытство всё-таки мучило.
— Мне нужно было помыть руки, — уверенно произнёс мужчина. — И… мы встретились, — и снова тишина.
— Я… я пойду, наверное, — Питер засуетился и направился к двери. — Спасибо, мистер Старк, извините, что отнял время. Спасибо ещё раз, — и пулей вылетел за пределы сначала комнатки, а потом и класса, не дожидаясь ответа. До окончания урока оставалось около семи минут; возвращаться не было смысла, так что Питер побрёл сразу к открытому гардеробу, незаметно прошмыгнул в него и, накинув куртку на плечи (учебный год только начался, к слову, и в Нью-Йорке ещё было не слишком холодно. Точнее, вообще не холодно), выбрался на улицу, вдыхая сладкий аромат уходящего лета и деревьев, уже начавших менять свои листья в оттенки жёлтых и красных цветов. Осень Питер не любил: она вызывала грустные воспоминания, чувство меланхолии и бесконечного одиночества, но сейчас, когда она только-только начинала вступать в свои права, нерасторопно вымещая тёплые деньки, можно было порадоваться ясному небу и щекочущему лоб ветру, подставив лицо под уже не такое яркое, как летом, солнце.
О том, что Тони, на самом деле, не случайно проходил мимо, он решил умолчать.
