***
Базар в центре столицы шумел тысячами голосов, звоном колокольчиков и переливами флейт уличных музыкантов. Стояла предвечерняя жара, солнце уже вышло из зенита, и наплыв покупателей снижался. Наследный Принц Сяньлэ и его верный телохранитель пользовались тем, что никто в столице не видел их раньше, и прогуливались по торговым рядам. Ради этого костюм принца даже пришлось упростить от семи десятков деталей до максимум двух-трех. И то не будь рядом Фэн Синя, ревностно защищавшего как хозяина, так и его драгоценности, по дороге потерялась бы половина. Се Лянь совершенно не хотел ставить Му Цина в то же положение, что и при первом знакомстве. На молодом слуге сейчас лежала ответственность за все облачение, а значит, пропади хотя бы ленточка с императорской вышивкой (на выручку с которой можно питаться целую неделю) — и крайним сделают именно Му Цина. О чем Фэн Синь напомнил уже пятый раз, когда Се Лянь, нервно теребя косичку у лица, едва не вырвал из нее нити с золотым бисером. — Я все не пойму, — нахмурился Наследный Принц, вынужденно заведя руки за спину, чтобы не отковырять еще что-нибудь, — почему они просто не могут поверить, что это я потерял? Фэн Синь вздохнул. Его глаза вдруг стали совсем взрослыми, как у отца-императора или какого-нибудь бывалого генерала. — Его отец — преступник, — понизил голос телохранитель и наклонился к принцу, как будто с казни старшего Му прошло не десять лет, а неделя, — люди верят: каков отец — таков и сын. Я и сам… Он стыдливо отвел взгляд. Се Лянь было хотел спросить, что именно «сам», но тут же, охнув, помрачнел. — Фэн Синь! — глаза принца загорелись праведным гневом, — Ты что, такой же, как советник и эти негодники из монастыря?! Тоже думаешь, что Му Цин только дурного людям желает? Фэн Синь испуганно замотал головой, но услышав последний вопрос, вздрогнул, и отрицание стало уже не таким уверенным. Се Лянь, поняв достаточно, посмотрел в ту сторону, где должен был находиться монастырь Хуанцзи. — Простите, — тихо выдохнул Фэн Синь, не в силах вынести такого печального взгляда принца, — я знаю, так нельзя, он же ничего не сделал… Но он совершенно не умеет общаться по-человечески! Как я вообще должен понять, что у него на уме? Он выглядел настолько по-детски сердитым, что Се Лянь засмеялся. Однако тут же снова помрачнел, не отводя глаз, словно действительно видя где-то вдали монастырь. — Как думаешь… Почему он не может кому-то довериться? Вопрос застал Фэн Синя врасплох. Замерев на месте, юноша удивленно взглянул на принца. Такого серьезного, даже строгого, с неясной тревогой в лице. Се Лянь, одна из драгоценностей страны, всегда был солнечным и беззаботным, а сейчас будто в тучи завернулся. Суть того, что он спрашивал, дошла до Фэн Синя не сразу, но ударила по голове даже сильнее. Му Цин ведь был не старше их обоих, а вел себя, как испуганный зверек. Среди тех, кто тренировался в рядах будущих телохранителей, был один похожий. Его все избегали, потом только выяснилось, что у него отец-пьяница и мать слова против побоев дома сказать не может. Но Му Цин отца потерял совсем маленьким, а матушку свою чуть ли не боготворил… — Вы слышали? — голос неподалеку раздался внезапно, заставив обоих мальчишек подпрыгнуть на месте. Торговец тканями по правую руку от них переговаривался с покупателем, — В Сяньлэ-то странствующая заклинательница прибыла! Вопреки привычке пропускать мимо ушей сплетни, Фэн Синь и Се Лянь заинтересованно вслушались в разговор. — Да неужели? — покупатель рассматривал вышитый шелк, очевидно, и в половину не так взволнованный новостью. Се Лянь про себя даже возмутился: да как можно пренебрежительно отнестись к такому событию? Как будто заклинательниц в Сяньлэ на каждом шагу можно встретить! — Да-да! — торговец уже чуть через прилавок не перегнулся, хотя это не добавило покупателю интереса к его рассказу. Зато двум юным совершенствующимся — более чем, — И представьте себе, она у меня спрашивала про местные монастыри! Да, именно у меня, да что и говорить, этот старик вас хоть к монастырю, хоть к цветочному дому приведет, уж поверьте, я как в Сяньлэ родился, так и живу уже седьмой десяток лет! Все улицы прошел, все дороги запомнил! — Ну уж к цветочному дому-то ты наверняка приведешь! — засмеялась торговка зеленью, указав пучком базилика в сторону старика. Вслед за ней расхохотался весь ряд прилавков, даже бесстрастный покупатель усмехнулся. — А ты, сестрица, не болтай! — сердито осадил девушку торговец тканями, скрестив руки там, где грудь переходила в круглый живот, выглядя настолько далеко от угрозы, что зеленщица только сильнее засмеялась, — Вот всем вам бы только попрекнуть меня, а я ведь порога цветочного дома не переступал! Новый взрыв хохота показал, насколько в его слова верили буквально все на этой улице. Се Лянь от нетерпения снова начал теребить какую-то ленточку, и Фэн Синь, бросив полный страдания взгляд на обмотавшую пальцы вышитую полоску ткани, вздохнул и развернул принца (с извинениями и грызущим чувством вины) в сторону от прилавка. — Ваше Высочество, — не дав Се Ляню и рта возмущенно открыть, пробормотал на ухо Фэн Синь, — если мы хотим выведать больше, думаю, лучше будет сразу направиться в монастырь. Наследный Принц просиял и, энергично кивнув, почти бегом пустился в сторону горы Тайцан. Лишь императорское воспитание не дало ему, как простому мальчишке, пробежать всю дорогу. Дорогие одежды, впрочем, от резкой ходьбы взметались в воздух, и только чудом к принцу не прицепились любопытные и наглые горожане.***
Му Цин молчал. Шел медленно, хотя был на голову ниже и шагал тоже не очень широко. Поднять взгляд от белых тканей было не то чтобы страшно… Просто чувство чего-то непонятного заполняло все его тело. Перед глазами — знакомые простыни и наволочки, которые надо было отстирать до сияния. Это знакомо, привычно. От этого не сводило живот, будто внутри никак не мог улечься пушистый зверь с щекотной шерстью. Рука на плече тоже была непонятной. Не тяжелой, но ощутимой достаточно, чтобы поверить в ее существование. От прикосновения к щеке до сих пор чувствовался невидимый след. Хотелось повторить, запечатлеть этот призрак ласки, пусть даже от собственных пальцев не пробежит по телу таких же мурашек. В голове билась мысль: а вдруг это больше никогда не повторится? Жизнь научила, что такой вариант вполне возможен. Но заклинательница ведь все еще здесь. Идет рядом, не убирая руку, и следы вполне настоящие на земле оставляет. Да и пятен от фруктов нет нигде на Му Цине. Сколько ни смотри, ни единая пылинка не запачкала ткани. Вдруг рука с плеча исчезла. Му Цин будто в пропасть упал на мгновение — чувство пустоты расползлось от нагретого было участка. Вот и все? Она исчезнет? Это был мираж?.. Когда на макушку мальчика легла все та же теплая ладонь, он от неожиданности вздрогнул и не посмел шевельнуться. Да и в мыслях разом закружилось столько всего, что по-отдельности и не различишь. Когда он был маленьким, так же делал отец? Или мама? Стоит ли в его-то возрасте пригибаться под совсем не тяжелой рукой, как ребенок? Почему эта заклинательница делает то, что делает? Сто вопросов и никаких ответов. Вернее, ответы были бы, не стой Му Цин с разинутым ртом и спроси хоть что-нибудь. Подняв глаза на женщину скорее от неожиданности, чем от внезапного прилива смелости, он увидел все ту же безграничную нежность, стократ усиленную улыбкой. Собственно, именно эта улыбка сгладила резкость линий в лице Му Лан, делавшую ее похожей на юношу. Му Цин, догадавшись, что бесстыдно разглядывает ее огромными глазами уже с полминуты, покраснев, вернул внимание к дороге. Вряд ли заклинательница знала наверняка, как пройти через лес, и от чувства неопределенности будущего можно было избавиться, только рванув куда-нибудь в келью выполнять новые поручения, пока Му Лан будет разбираться с тем, зачем искала Мэй Няньцина. Мозгами-то Му Цин понимал, что, скорее всего, это с ним самим и связано. И, скорее всего, просто так сбежать от неясных надежд, шока и непривычности не получится. Но последние два чувства уже заставили подкашиваться колени, и если обдумывать план побега, то, возможно, удастся с ними справиться. Не то чтобы сильно хотелось избавиться от компании этой женщины. Страх, уличная загнанность и прочие последствия не самого легкого детства лишь слегка приглушали восторг от ее неприкрытой заботы. Просто не давали превратиться во что-то совсем слепое и небезопасное. Именно поэтому, когда Му Цин увидел возвышающийся впереди монастырь, в сердце наравне с разочарованием вспыхнуло какое-то болезненное облегчение.
Продлилось оно, в общем, недолго. Слуги, встречавшиеся по дороге, ошарашенно провожали взглядами Му Лан. Ну, а кого же еще? Мальчишку с корзиной они видели каждый день, а вот заклинательницу с ну очень большой саблей, собственнически держащую этого мальчишку за плечо и шествующую так, словно ей принадлежит все королевство — впервые в жизни. Неловкость росла семимильными шагами, особенно когда те из слуг, кто до сих пор неплохо относился к Му Цину, посмотрели на его спутницу с подозрением. Понимай он сам до конца, что происходит, показал бы жестом, мол, я в порядке, мне не причинят вреда. Но за раз навалилось слишком много: хотелось стряхнуть руку с плеча и убежать, хотелось спрятаться от кучи любопытных глаз, хотелось провалиться сквозь землю… И какая-то совершенно безумная часть души хотела приблизиться к Му Лан, показать всем, что он ей доверяет и чувствует себя в безопасности рядом с ней. Примерно наполовину — вторая половина все еще пыталась выстроить мысли в самое смутное подобие логического ряда. Лестница казалась непривычно длинной. Даже длиннее, чем когда он тащил сразу несколько ведер с водой в третий раз за день, чтобы наполнить бадьи для купания. А вот стоило на верхних ступенях нарисоваться управляющему, и Му Цин очень даже захотел, чтобы лестница простиралась еще шагов на двести вверх. Зачем советник взял на службу настолько отталкивающего и внешне, и аурой человека, известно только самому советнику. Неповоротливый, с выпяченным круглым животом, жидкой растительностью на лице (где ее было больше, чем на голове) и мелкими, презрительно сощуренными глазками, он напоминал сильно объевшуюся жабу. И тем отвратительнее выглядела любезная улыбка, которую управляющий натянул, увидев самые важные, по его мнению, детали облика госпожи Му: серебряные серьги и искусно сделанный гуань, мешочек цянькун с узнаваемой вышивкой мастера-заклинателя, узорчатые и посеребренные ножны сабли и аристократическую манеру держать себя. — Этот недостойный приветствует госпожу в монастыре Хуанцзи! — кивая, как игрушка-болванчик, пролебезил управляющий. Все в его позе, от заискивающе склоненной набок головы до сложенных на груди рук, дышало учтивостью. — Наши ученики славятся талантами на всю Поднебесную, взять хотя бы… — готовящуюся речь он прервал, заметив (к сожалению) то, что Му Лан фактически вела Му Цина рядом с собой. И, интерпретировав все по-своему, изобразил праведное негодование. — Ах, так вы по поводу этого несносного мальчишки! Достопочтенный советник проницателен, он предупреждал нас, что от этого гаденыша одни беды, да вот мы… знаете ли… решили проявить великодушие… взяли на работу! Вот, пожалуйста, укусил ведь руку, которая его кормила! А я предупреждал… Госпожа может не тревожиться, этот хулиган будет наказан по всей строгости, уж мы его выпорем хорошенько! Даже можем дать госпоже кнут, чтобы она лично наказала мальчишку! Только, ради всего святого, не подумайте, что у нас все такие! Тут просто дурная кровь… Его отец, знаете ли… Говоря все это, управляющий потянулся рукой, очевидно, желая схватить Му Цина за ухо и показательно увести туда, где обычно наказывали провинившихся слуг. Да только не заметил, как аура вокруг Му Лан становилась все более давящей и горячей, словно гнев нашел воплощение покрепче демонического. А вот Му Цин, на плече которого рука сжималась с каждым словом и вздрогнула при упоминании отца — Му Цин заметил. Раньше, чем управляющий успел что-то сделать, Му Лан одним быстрым движением схватила его за ворот ханьфу, сжала и с недюжинной силой подняла в воздух так, что грузное тело повисло мешком. Мужчина побелел, растерял слова и, распахнув рот и глаза, как рыба, выброшенная на берег, не смел даже дернуться. Взгляд заклинательницы мог убить на месте. Она была на две-три головы выше управляющего и, даже подняв его в воздух, все равно нависала, как скала, готовая обрушиться на муху. Судя по лицу управляющего, он сейчас предпочел бы оказаться именно под скалой. — С дороги. По сравнению с голосом Му Лан, прозвучавшим сейчас, тот, которым она недавно говорила с мальчишками, можно было считать по-матерински нежным. Повисла тишина, все вокруг боялись пикнуть или хотя бы дышать. Му Цин вытянулся и замер. Его плечо все еще сжимали, но хоть как-то сообщить о боли он боялся до дрожи. Обратиться бы сейчас деревом… Или цветком. Чтобы его просто не замечали. Му Лан, заметив, как напрягся мальчик, охнула и ослабила хватку. Управляющий, не интересующий ее теперь, свалился наземь и с неожиданной прытью исчез. Он, кажется, пищал какие-то извинения, но для заклинательницы будто перестал существовать. — Прости, милый, я погорячилась, — и вновь разительная перемена в тоне. Когда Му Лан говорила вот так, весь ужас, вселяемый ее гневом, испарялся. А под ее виноватым взглядом Му Цину в который раз хотелось отшвырнуть корзину и обнять женщину, будто действительно, безусловно, несомненно родную. Му Лан, испугавшись своей же несдержанности, переместила руку так, чтобы приобнимать мальчика за плечи. Ему пришлось идти совсем близко, и оттого краска уже не отливала от лица, только что смертельно бледного от ужаса. Теперь уже никто из встречных не мог себе надумать ничего неверного. Степень неловкости при этом только возросла. Едва ступив под своды монастыря, Му Лан огляделась. Собравшиеся ученики и прислуга ее не интересовали, и, пробежавшись по ним взглядом, заклинательница разочарованно вздохнула, помолчала какое-то время, пытаясь успокоиться… И, не сумев этого сделать, рявкнула так, что птицы слетели с ближних деревьев с дружным шумом хлопающих крыльев: — МЭЙ НЯНЬЦИН!!! Му Цин испугался. По-настоящему. Стиснул корзину до треска прутьев, задрожал и ссутулился. Заметила ли Му Лан, что его плечи совсем одеревенели? Вряд ли. Она была занята тем, что пыталась подавить уже вполне ощутимую ярость и не задушить всех вокруг убийственной аурой. Собравшихся стало значительно меньше. Кто-то выглядывал из-за колонны. Кто-то уронил свитки и попытался предельно бесшумно их поднять. До сих пор охочие до сплетен люди молчали так, что можно было услышать дыхание. Если вообще кто-то мог позволить себе в такой момент дышать. И все глаза были направлены на Му Цина, будто он сейчас что-то уронил. Юному слуге не удалось ответить на каждый взгляд бессловесным «Я тоже ничего не понимаю» — Му Лан зашагала очень быстро (или, возможно, более широким шагом) вглубь монастыря. Вряд ли она знала, где покои учителей… Что ж, давно пора было признать, что удача Му Цину не сопутствует. Каким образом Му Лан, ни разу не заплутав, прошла самой короткой дорогой к нужному коридору, ведомо одним небожителям, но… Прошла. И от нее все так же шарахались слуги, ученики, охрана — да вообще все. И ведь даже саблю из ножен не вытащила, даже рукояти не коснулась. Просто смотрела прямо перед собой, а люди, как известно, в таком случае очень редко осмеливаются встать на дороге. Или же прожигала всех и каждого тем самым взглядом… Му Цин точно не знал. Он и сам не смел на женщину глаза поднять, только сжался сильнее, будто намереваясь в случае опасности как-то уместиться в корзинку. Единственное, что его удерживало — рука вокруг плеч, которая безо всякого применения силы не позволяла сопротивляться. Наконец, показалась знакомая дверь. В обычные дни учителей можно было застать в отдельном помещении (по понятным причинам), но туда нужно еще дальше идти, а Му Лан чуть ли не взрывалась от нетерпения. Му Цин не мог до конца понять, почему она выбрала именно эту комнату из всех возможных местоположений советника. Заклинательница остановилась очень близко к двери. Уже знакомым образом набрала воздуха. Мальчик не мог, но очень хотел зажать уши — предыдущий крик чуть не заставил его умереть от страха. Как раз в тот момент, когда дверь должна была слететь с петель (и для этого должно было хватить только силы гнева и голоса), смертельную тишину нарушило очень неловкое покашливание. Обернувшись, Му Цин увидел бледную служанку Сяо Цин, одну из тех, что редко попадались на глаза и все равно умудрялись получать пинки за всех. Странно, вроде, вчера она была выше ростом… — Г-госпожа… — девушка с большим трудом сумела выдавить из себя хоть сколько-нибудь разборчивые звуки, — с-советник ожидает в-в… В чем именно ожидает советник, она уже не смогла сказать. От того, как Сяо Цин тряслась, сминая рукава рубашки и едва сдерживая слезы, Му Цину даже стало ее жаль. Он поднял глаза на Му Лан, игнорируя растущее чувство страха, и оторопел, увидев, что женщина улыбается, да так спокойно, будто не собиралась только что убить каждого второго в монастыре. Что ж, к ее перепадам настроения, очевидно, придется привыкнуть. — Где бы он ни ждал, ты нас туда и отведешь! — констатировала заклинательница. И хотя для Сяо Цин отчасти было милостью то, что ей не пришлось выдавливать из себя слова, она не выглядела радостной или благодарной. Что до ответа госпожи Му, что после него служанка едва ли не падала ниц, а когда пошла вперед, указывая дорогу, Му Цин оказался выше ее, сгорбившейся и все еще трясущейся. Притом, что, во-первых, сгорбился и трясся сам, а во-вторых, был на шесть лет младше и в обычные дни едва доставал ей до плеча. Если бы только он мог сказать хоть что-то ободряющее, а не держаться в сознании лишь на ощущении переплетенных прутьев в своих руках… Ни с того ни с сего в голове всплыло: «Сейчас бы не помешал Фэн Синь…». И, собственно, на этом связные размышления остановились до самого конца коридора.***