Секрет у всех на виду

Как не ответить на хрестоматийный вопрос с подковыркой, о том, что было раньше, курица или яйцо, так же точно невозможно было в точности сказать, кто появился на этом свете раньше, остров или они двое. В начале даже отдаленно не напоминавшие, с изрядным рвением размножающуюся, расу хомо сапиенс, к которой впоследствии те, кого можно условно обозначить, как Богомола и Жабу, ассимилировались в небескорыстных для себя целях. Так что обоих вполне можно было назвать Хамелеонами и не ошибиться. Было время, когда они стали на этом острове богами. Зашли слишком уж далеко и однажды горько за это поплатились. Историю их существования было строжайше запрещено не то, что записывать, но и передавать устно, особенно же упоминать имена, способные призвать их обратно. Как считали эти наивные глупцы. Ошибаясь и в том, что их можно истребить, как будто можно покончить одним взмахом меча со всем злом в мире, и в том, что буквенный набор звуков может призвать Богомола и Жабу обратно, возвратим им жизнь. Умирать они и не думали. Лишь перестали существовать на столь краткий, по их измерениям, миг, что и о перерождении говорить не стоит. Тем ни менее они проснулись очень голодными. Потянулись за пределы своего маленького, уютно обжитого мирка. Но быстро заскучали по дому и вернулись обратно. Наевшись до отвала. Не страданиями и смертью, как мог бы подумать кто-нибудь, до сей поры знающий о жертвоприношениях Великим Жабе с Богомолом. Таких попросту, давным-давно больше не осталось. Не то, что не были сделаны новые, были исправно уничтожены все прошлые свидетельства их жизни, и в запрете под страхом смерти даже нужды не было. Люди сами были так страшно напуганы, что безо всяких указов сделали все, что только можно, чтобы чудовища за ними не вернулись. Питались чудовища не человеческой плотью, что представляется в первую очередь. Добротой. Они двое питались светом добра в людях, высасывая его до последней капли, после чего люди, как правило, расставались заодно и с жизнью. Если же выживали, что случалось не часто, горе было тем, кому не посчастливилось повстречаться с тем, что оставалось от тех людей. Возможно, отсюда и берут истоки истории о вампирах, оборотнях, зомби и прочая, прочая, прочая. Может, нет. Джека-Потрошителя точно бы не было, если бы не Жаба и Богомол. Глазами они этого драгоценного света не видели, они чувствовали его теплом, всей своей сущностью. Теплом огня в домашнем очаге, у которого так тянет обогреться в стужу. Только для них человеческая доброта была хлебом насущным. Они стали осторожней. Хоть как таковая смерть им не грозила, тем ни менее издыхать оказалось не больно-то приятно. Это было больно. Никаких больше появлений на авансцене под гром оваций. Тем более, что хомо сапиенс стали слегка поумней и к тому же успели слишком сильно привязаться душой к своим новым любимым божествам. Богомол и Жаба сидели себе потихонечку на своем личном клочке земли, никого теперь не трогая, кушали мало. Незаметно. Но не к двадцатому столетию, когда, благодаря резко рванувшему вперед вскачь, техническому прогрессу, люди получили возможность заинтересоваться кое-чем, что тех не касалось, а им могло повредить. Что процесс умирания штука ужасно неприятная, поистине старожилы ныне Лосиного острова запомнили на всю оставшуюся, в их случае бесконечную жизнь. Жить вечно, тем ни менее, кому угодно поднадоест. Так полезное было совмещено с приятным, еда стала одновременно игрой. А что за игра без будоражащих дух высоких ставок? В жертвенной бескомпромиссности Парня из Колорадо оказалось столь много готовности умереть за тех, кого он любил, что Богомол проиграл Жабе. На этот раз. Не свою жизнь, разумеется, всего лишь нынешнюю телесную оболочку, к которым быстро привыкали оба, не испытывая ни малейшего желания перелезать в следующую. «Нехорошо это, играть с едой». «Так вкуснее». «Согласен. Но согласись тогда и ты, что простительно это бы было, когда мы с тобой были практически неразумными младенцами, а не сейчас». «Согласен. Мысль о старческом маразме тебе не приходила в голову?». «Говори за себя!». Улыбающаяся Стэфф, подойдя к стойке, переводила потеплевший взгляд с одного на другого, далеко не в первый раз подумав о том, что ее сердито глядящие друг на дружку любимые старички общаются телепатически. Не всерьез сердито, в чем и состояла особая прелесть этой парочки. А что если влюбленной парой они в молодости и были, поэтому так теперь пару уже «стопицот» лет женатую и напоминали? Черт, опять она забыла, что Дэйв и Винс братья. «Жестковата». «Согласен. Зубы сломаешь, если так можно выразиться». «Можно и нужно, чтобы несварения потом не было». «Сладости нет почти». «Кислятина». «Согласен». - Не спрашивая, есть ли у тебя еще вопросы, зная отлично, что их по-прежнему уйма… Забавная многозначительность недоговоренности заставила Стефани рассмеяться. «Зелен виноград». «В любом случае не сейчас». - Да, кое о чем мне все-таки хочется поговорить с вами прямо сегодня, напоследок. – девушка лихо уселась на высокий табурет и заказала американо, пожалев, что пропустила то время, когда в баре можно было при этом закурить. – Хотя это совсем мелочь, конечно. «Ха-ха-ха». «Аха-ха!». «Мечтай дальше». «Проживешь дольше». - Доктор, который осматривал труп первым, тот, который догадался по прилипшему к пальцам песку, что убитый прямо перед смертью что-то ел, забыла его имя… - Не важно, так что ты хотела узнать? - В общем, дело как раз в этом, в том, что наоборот ничего абсолютно невозможно узнать наверняка, но вы так уверенно согласились с версией о воришке-чайке, как будто видели это собственными глазами, даже вернулись к этому моменту, нарочно подчеркнули его. – выпалила Стефф на одном дыхании, мигом пожалев, что вообще раскрыла рот. Почему-то. И непонятно отчего в помещении словно потянуло откуда-то зимним, пронизывающим до мозга костей, холодом. «Ишь ты». «Оставляем газету в надежных руках». «Пока не вернемся». «Уже скоро». - Что ж, значит, так оно все и было. – обезоруживающе засмеялся Богомол, чьему заразительному примеру сразу последовала Жаба, а Стэфани с огромным удовольствием к ним двоим присоединилась. С облегчением – еще большим. О чем это она – у них есть алиби и не было никакого мотива! Как и о разных фамилиях, можно было не спрашивать.