Эпитафия двуличным

Счастливым не дано знать, что такое жизнь после смерти. Какая она и что из себя представляет. Что это вовсе не то, о чем веками пишут в книгах, о чем бесконечно спорят теологи, во что верят миллионы людей. Никто не знает, что для несчастных, мертвых, Богом забытых неприкаянных душ нет ни Рая, ни Ада, и Судный день брезгует ими, оставляя вечность гнить в мире живых. Никто не знает, кроме Мартина Фаранана. На самом деле он никогда не верил в загробную жизнь. Пустой, лишенный эмоций и чувств ходячий мертвец, призрак в стенах некогда уютного дома, немой тенью мелькающий в окнах — осознав себя мертвым, ему пришлось поверить. По ночам он смотрит на сверкающий даунтаун, днем — на обгоревший соседский флаг. Снова и снова от корки до корки перечитывает дневник. Бессонно лежит в холодной постели в обнимку с медведем или подолгу, ни о чем не думая, смотрит на другого — что продолжает болтаться у потолка, напоминая о прежнем хозяине. Он делает что-то, но не чувствует ничего. Он практически не спит. Не хочет и не может спать. И даже не из-за вины, которая давно отпустила, а потому что устал просыпаться от звука выстрела, которого никогда не слышал. И, просыпаясь, первым делом видеть кровоточащую дыру в голове. Видеть Билли, каким запомнил его, вернувшись на место перестрелки. Марти ведь даже не видел убийства, и понятия не имел, каким оно было, пока его (вот ирония!) не стали таскать по судам как свидетеля. Но почему-то глодало, настырно и инфернально, необъяснимое подозрение, что Билли не сопротивлялся. Что Билли с самого начала не собирался покидать пустыню. Билли и сейчас где-то там — у креста. Марти так часто приходит на кладбище, сидит на траве у могилы и не встает, пока не выпивает бутылку до дна, но — ни разу не возвращался в Джошуа-Три. В том нет необходимости: образ креста, у которого Билли умер святым мучеником, выжжен у Марти в сознании. Стоит перед глазами, как и воспоминания, терзающие изо дня в день. Поначалу — мучительно, но затем Марти с ними смирился. Вот он возвращается на место перестрелки. Видит мертвого Билли. Забирает из участка ши-тцу. Похороны. Гроб. Памятник, который Билли заслужил. И слова на мраморе, которые Марти не видит из-за слез и не может прочесть вслух из-за кома в горле. Все это как в тумане. Отчетливо — только мертвое лицо Билли и простреленный лоб. Первые полгода после — пьяные, отчаянные крики в пустоту: «Я убил его! Я убил, черт! Ничего не сделал, чтобы спасти! Оставил там умирать. Толкнул к смерти, своими руками!», битый в ярости фарфор и сломанная мебель. Тогда и до сих пор, навсегда — предсмертная улыбка. Умирая, Билли улыбался. Путь безумия привел его к идеальному для него концу, но Билли не был счастлив. Марти знает, что тот оказался бы куда счастливее, схвати его Марти за руку и увези из пустыни, из Калифорнии — на край света. Но такого идеального конца бы не случилось, ведь романтическое кино снято не здесь, не сегодня и не про них. Криминальная драма кончилась бы тем, что Билли находят, судят, дают пожизненный срок. А Марти всего-то помог избежать этой паршивой участи — дал Билли умереть, как в хорошем кино, пусть и не по вкусу одному из его создателей. Умереть чокнутым супергероем из чокнутого фильма. Дал Билли победить. Эта победа и все, что наступило после — расплата Марти за ошибки. Он от нее не убегает. Он вообще разучился убегать, и это стало его посмертным достижением. Как и то, что он наконец-то перестал бояться, обретя ко всему равнодушие. Даже растворившись в одном лишь страдании, словно то ему предначертано как наследие, проклятие — перестал ощущать и его. Мальчик наконец-то вырос и понял, что за все в этом мире приходится платить, что безумные игры — не исключение, и что цена может быть непомерно высока. Бессонница была лишь малой казнью из тех, что он заслужил. Заснуть помогает лишь алкоголь. По утрам поднимает лишь Бонни — единственный, кому до Марти еще есть дело и кому почему-то ужасно нравится лизать его мерзкое лицо. Лицо, что каждое утро дышит на пса перегаром. Он вообще уже забыл, что такое быть трезвым. Потеряв волю к жизни, устав от всего, Марти надеялся упиться до смерти. Но только выпивка, как назло, циркулируя в нем вместо крови, заставляет тело двигаться, а мозг работать. И все же, если не придет Захария, Марти однажды упьется так, что сдохнет на могиле Билли. Точно сдохнет. Сдохнет наверняка и окончательно. А может, бросит пить, женится лет через десять, обзаведется детьми и будет жить еще лет сорок — неизвестно, но это уже и не имеет значения. Как и то, что вообще его ждет. Может, когда-нибудь он вернется к писательству и станет известен на весь мир, а может и нет. Может, пойдет в таксисты – ему, в общем-то, все равно. Никаких целей, никаких планов. Бессмысленное посмертное существование. Просто потому что так завещал Билли. Жить и писать. Дописать «Семь психопатов». Ненавистные «Семь психопатов». Ненавистные и любимые. Они были успешны в кино. Статьи одна за другой говорили, что Мартин Фаранан вновь продемонстрировал свой выдающийся талант молодого сценариста. Подробностей Марти не знал, больше не читая газет, да и не интересовался. Все отзывы, что он слышал, были со слов агента, воодушевленно подбивающего его на новый сценарий. Марти не хочет писать что-то еще. Возможно, лучшее, что он когда-либо писал, его личный шедевр — закончен ради Билли. Марти лишь жалеет, что Билли никогда этот фильм не увидит. Билли Бикл оставил после себя необъятно многое и стал частью «Семи психопатов» больше, чем кто-либо и что-либо еще. Но об этом мир никогда не узнает, потому что имя его не попало в титры (студии ведь не нужен скандал, правда?). Мир также не узнает, что еще стало частью «Семи психопатов». Едва уловимой, но частью. Глупый рассказ о несбывшихся мечтах, страшных ошибках и последствиях, который никто и никогда не должен был видеть, и его страницы, сгорая, рассыпались в прах. Дерзкое название тому: «Эпитафия двуличным». Марти безжалостно швырял листы в огонь и знал, что это — правильное решение, потому как стать частью «Семи психопатов» было лучшим, чем его глупая книга могла послужить. Кстати, она была закончена. Демон убил себя вслед за ангелом. Вслед за Билли — Марти умер в Джошуа-Три. И он хотел бы так много сказать, но слова уже не имели смысла. Его эпитафия занимала тысячу страниц о том, каким двуличным мудаком он был. Но на его надгробии напишут коротко: «Он был мертв уже давно».