don't leave me here

Чонгук даже не пытается предположить, за каким чертом Тэхён отправил именно его на другой конец Шанхая. Объяснил как всегда из ряда вон плохо, скинув только координаты. Он отправил его туда, где золотые небоскребы смыкаются над головой удушающе громко, где даже во время дождей грязные, нижние улицы заливает не свет фонарей, а орущая сирена, безмозгло предупреждающая мертвых о выбросе опасных веществ от близлежащей свалки поломанных андроидов. Знает же, как его от этого района тошнит. Шанхай — шторм. Поглощает резко, без остатка, выплевывая дымчатые завесы смога, растекаясь неоном по водной глади залива, протыкает башнями матовое небо и замыкает напряжение, взрываясь фосфоресцентными огнями в зрачках глаз. Чонгук резко сворачивает на пятках в темный переулок и хочет заткнуть уши наушниками. Над верхними этажами распространяется противный электрический голос организации DETOX. Всё занудной, кошмарной интонацией, от которой мурашки по коже, ощущение бесконтрольного гнева и испуганные люди, шарящие в карманах в поисках банки золотых таблеток viar-реальности. Чонгук все-таки не достает черные наушники. Не боится. Просто не хочет в лишний раз нарываться на неприятности — в этом районе Шанхая пистолет при себе явно не помешает. Чон лишь накидывает капюшон черной куртки и силится не хмыкнуть. Прогулка не из приятных. Он не оглядывается на шум сзади него, когда спускается в подземный переход, где стоят только неоновые лужи от мигающей подвески рекламного баннера. Он знает, что подразумевает под собой этот отдаленно напоминающий кашель звук. Люди, убитые поддельной реальностью. У таких золотые зрачки от передозировки viar-таблетками, такие уже обречены. Все знают, всем плевать. Продажи лишь растут огромными скачками под жалостливые стоны и смрадный запах из квартир, где наутро, девятый раз за смену, обнаруживают очередной труп с золотыми зрачками. Когда Чонгук оказывается под монолитными стеклянными небоскребами, он недолго водит взглядом по горящим окнам, которые складываются в огромную мозаику города. Он не чувствует вины. На всё есть свой расчет — даже на человеческую жизнь. Все сами распоряжаются своими решениями — ему лишь надо подтолкнуть. — Снова за мной будете прятаться, как только на каком-то левеньком сайте вылезет ваше разоблачение? — Чонгук смотрит жестко, чувствует себя даже чересчур вольготно на пятидесятом этаже этого золотого небоскреба. Он с раздражением откидывает бумаги контракта от себя и продолжает: — Если что, я смогу разобраться с законом. Не вчера родился. — Не будь таким мнительным. — А что не так, Намджун? — он чуть ли не шипит, — мне жить, знаешь ли, еще не надоело. Это безумно. — Это правильно, — мужчина напротив встает из-за стола, — правильно для всех. Или у тебя совесть заиграла? Мне перечислить всех? — Не стоит, — Чонгук переводит взгляд на тяжелеющий звездами горизонт, — их лица поголовно на всех биллбордах. Навряд ли другие догадываются, что идеальных «счастливцев», смотрящих на них с идеальными улыбками, уже не существует. Атомное распыление отлично справляется. — Вот и решили. Ты возьмешься за это дело. — На лжи далеко не уедешь, — вкрадчиво произносит Чонгук, — и передай своим, что неделю назад уже накрыли пару ваших. Он поднимается из кресла, подхватывает рюкзак и хмурится на пиликнувшее уведомлением в телефоне, уже догадываясь, что там скрывается. — Ты такой же, Чонгук, не тебе нас судить. Контракт, присланный на телефон по внутренним серверам организации, отправляется в корзину раньше, чем за Чоном захлопывается дверь с обратной стороны. Теперь он совершенно точно в не настроении. Чонгук выходит на улицу, когда в Шанхае переваливает за холодные одиннадцать ночи, надевает маску и засовывает руки поглубже в карманы. В воздухе чувствуется не то привкус горечи, не то запах автотрассы, соседствующей рядом, совсем близко, — подними голову и вместо неба увидишь широкие ленты трехполосных высокоскоростных. Чонгук быстро спускается по длинным мраморным ступенькам возле входа и вступает в темноту, куда не достает свет фонарей. Он проходит несколько кварталов прежде, чем понять, что просто идет без цели. В его квартире, которую Тэхён почему-то еще гордо именует «домом», он не чувствует совершенно ничего — ни шума времени, ни машин — только сплошной вакуум, который язык не повернется назвать уютным, а тем более — таким громким словом, как «дом». Там его ждет только система инициализации Джейн, которая на словах слишком дерзкая, несмотря на заявление разработчиков о ее радушии хозяину квартиры. Он останавливается посреди клетки небоскребов — вокруг маленькая асфальтовая площадка с единственным, тонким и дряхлым деревом. Чонгук тыкает на иконку плейлиста и всё-таки дерганно распутывает скомканные наушники. Он не вынесет ни минуты в этом районе. Как только музыка начинает играть, чья-то рука осторожно ложится на плечо. Первое, что хочет сделать Чонгук — развернуться и вывернуть эту чью-то руку. Второе, что хочет сделать Чонгук — сипло выдохнуть, потому что как только он оборачивается, видит, как от него испуганно отшатываются. Он застывает. В свете фонарей мелькает золотистый проблеск в зрачках напротив, но это где-то на дне. «Еще есть возможность», — случайно замечает Чон, а после понятливо, слабо прищуривается, когда отшатнувшийся от неожиданности парень оглядывается вокруг бегло и нервно впивается ногтями в сжатую ладонь. — В золоте серебро. Он проговаривает эту фразу бегло, так, что Чонгук сначала не понимает, продолжает анализировать не по погоде легкую ветрозащитную куртку, наспех уложенные волосы и взгляд, встревоженно ищущий хоть какой-то ответ на его лице. Спутать его с доставщиком — забавно. На его памяти такого случая никогда не было, но к счастью парня напротив, Чонгук и подыграть сейчас не против — он выпрямляется и вытаскивает руки из карманов, смотря ему прямо в глаза. От такого взгляда тому становится не по себе, но когда он слышит заветное продолжение, его плечи заметно расслабляются. — А в серебре реальность. Неформальное приветствие, знак, чтобы не было недомолвок, чтобы таблетки точно попали заказчику. Шугливый парень снова поджимает губы и теперь сам, в свою очередь, придирчиво скользит взглядом по Чонгуку. Он силится увидеть, что там за черной маской, но Чонгук лишь предупредительно склоняет голову набок и наугад прощупывает почву. Под кожу закрадывается интерес — он давно отошел от простой передачи из рук в руки, но этот пацан в ветровке сверкает кольцами на дрожащих пальцах и волнительно втягивает воздух. По поведению и не скажешь, что золотистый блеск в глазах висит уже как месяцев пять. — Одна пачка таблеток, как я понял, — Чонгук подцепляет лямку своего рюкзака и расстегивает, — если неправильно, напомни свой заказ, — он ловит взгляд, смотрит долго, силясь разглядеть что-то непонятное, — я заработался. Но парень сначала не отвечает, мнется, закусывает щеку изнутри и тихо поправляет: — Не одна. Две. Чонгук чуть ли не присвистывает. Такими темпами в пяти месяцах отсюда парень перестанет существовать. Его будет даже жаль — такой взгляд не похож на запуганный, в зрачках еще плещется та слабая неуверенность, безошибочно сигналящая о неправильности. Чонгук неожиданно щелкает пальцами перед носом парня и удовлетворенно смотрит, как тот резко моргает. Реакция есть. Он еще в этой реальности. — Затяжная дереализация всегда начинается с третьей таблетки, — роняет Чонгук, кидая парню таблетки, — с четвертой сходит на «нет» невроз. Ты уже не различаешь, где что. Только после щелчка таймера может и вернешься обратно, — он добавляет, — но не факт. Чонгук смотрит, как тот ловит пачки, старательным, быстрым движением распихивая золотистые упаковки по карманам, но сразу же недовольно вскидывает голову, когда он снова обращается к нему. — С пятой ты хочешь только одного — сдохнуть. — Очень грубый синоним к словам «жить вечно в своем мире». Парень включает экран на телефоне и хмуро ждет, когда телефон Чонгука подключится для беспроводной оплаты. Тихо звякает пришедшее письмо об успешной покупке, и он тут же разворачивается, не желая продолжать разговор. Чонгук только закатывает глаза. — Мертвым такое скажи, они уж точно живут в своем мире. Парня будто пригвождает к месту, и Чонгук улыбается под маской — смешной обреченный попался. Тот безнадежно выдыхает и морщится, оборачиваясь. — Первый раз вижу, чтобы продавец так отчаянно предлагал отказаться от своего товара. — Сотый раз вижу, как кому-то не влом ломать свою жизнь, — он лениво отзывается и продолжает, — а знаешь, мне совершенно плевать, — от холодного тона парня прошибает ток, взбирающийся мурашками по коже, когда Чонгук слегка наклоняется, чтобы сосредоточить внимание только на себе — не на гудящих машинах и ярких неоновых шпилях вдали — только на себе, — просто как твой добренький ангел-хранитель предупреждаю о последствиях. Настроение сегодня такое. А у него действительно необычно красивые зрачки. Даже в этой шанхайской темноте они выразительно сверкают своим истеричным блеском, блеском, не сулящим ничего хорошего владельцу. Чонгук готов иронично похлопать тому извращенцу, который придумал убивать людей медленно и так красиво. Сейчас Чонгук, по мнению этого парня, просто продает смерть, которую ошибочно считают счастьем. — Спасибо, не стоит. Зеркалу замена пока что не требуется. Парень отступает от той крошечной толики полосы фонарного света, как назло. Поправляет капюшон и в последний раз кидает на него взгляд, полный гадкой усталости, которую ни с чем не спутаешь. Они даже не прощаются. Это не входит в рамки обязанностей в городе, где направо и налево все твердят о неизбежности обманчивого счастья, а неблагодарных просто выкидывают в суровую реальность. Чонгук задумчиво смотрит на то, как фигура в ветровке скрывается за стеклянным щитом, ограждающим подземные переходы. Он сделал свою работу — продал счастье человеку, который пресытился им сполна. Что оно будет потом с ним делать, его больше не должно интересовать. В горле снова першит от никуда не девшегося привкуса гари в воздухе. Чон Хосоку надо быть аккуратнее, если он хочет, чтобы его имя не светилось на всех электронных чеках при оплате через телефон. Чонгук дергает уголком губ и отрывается от телефона, запрокидывая голову. Желать тому удачи будет уже бессмысленно. Но где-то этот самый Чон Хосок закрывает глаза, чтобы унять боль в зрачках — через минуту по телу разливается спасительное тепло, а он лишь сильнее заворачивается в плед. Он в своей квартире, в безопасности, прячется под одеялом посреди своей идеальной реальности, где нет места ядовитым дождям Шанхая и жужжащему счетчику смерти, который монотонно подсчитывает «опаленных золотом».