алкогольные нравоучения.

      — итак, — раздался «интригующий» глас князева со стороны учительского стола. — начнём же наш урок! — произнёс он громче, улыбаясь.       улыбался он как всегда, как будто бы даже немного усмехаясь. никто не понимал над чем, но пока это было не особенно-то важно. потому как никто даже понять не мог, как минимум, причины нахождения эдакого «горшка», как его звали из-за фамилии некоторые особенно одарённые ученики, за столом, около андрея сергеевича.       его же собственная фамилия не могла родить особо смешных прозвищ, однако с усмешкой диктовала всем, мол, вот, гляди, перед тобою кто прямо сейчас стоит, стоит и отчитывает тебя так, будто бы ты в свои-то-сколько-тебе-там-лет обделался в штаны, испугавшись грозности самого андрея сергеевича. князева, на секундочку. выводы сами плелись за собою, как строй пересохших скукотой мулов в пустыне — прозвищ и забавных шуток сгенерировать, увы, как бы не хотелось и как бы прискорбно это не звучало, не выйдет. хотя, знаете, иногда поводы были.       разве не мог бы послужить поводом случай, когда наш превеликий андрей сергеевич ненарочно и совсем не демонстрируя свой превеликий талант к мастерству комедии, решил нашу презнаменитейшую бутылку с маслом и водой, (что была демонстрацией великих достижений науки, что масло и вода в сумме дают несмешиваемую жидкость, — масло сверху, а вода, как водится, снизу), намазать на хлеб? конечно мог. мог, и ещё как.       правда это, скорее, не настолько же обидно, как, например, тот же горшок, но всё-таки.       но до балу не дотягивает. балунов александр валентинович, что исправно работал директором этого учебного заведения средней паршивости, даже, вероятно, и не подозревал, что у него кличка родилась весьма потешно и совершенно случайно — всего-то нужно было одному верзиле включить йоту фантазии, трепета и капельку идиотизма — вуаля, очередное прозвище выходит из-под пера великого поэта.       вернёмся к горшку. сейчас мы услышим дикий хохот полоумных, сидящих на последних партах, впервые забравших их у более адекватных учеников — андрей сергеевич любил порядок, и только порядок, пусть даже не являлся классным руководителем, порядок нахождения учеников за партами должен был быть соблюдён до мельчайших подробностей.       так на чём мы остановились? на горшках? весьма интересная тема, скажу я вам, так вот, услышав гогот невезучих рыл, остававшихся пару раз на второй год, — следом ты услышишь громкое «та-а-ак» от михаила юрьевича, который будто бы через толщу всех парт, учебников и тетрадей услыхал сие забавное, по мнению, как мы уже обговорили, некоторых одарённых, прозвище. услышав это «та-а-ак» вы подумаете, что он услышал это недоразумение, да, точно, и спешит прийти на зов гиенских смешков позади, однако не спешите усмирять усмешку с уст, — он просто-напросто учудил очередную шутку, с серьёзным видом подавая её за нечто ни капли не смешное, и это «так», звучащее достаточно серьёзно, было тому доказательством.       с прозвищами разобрались. каждому своё, как говорится, главное засучить рукава и копаться в этом бреде аккуратнее, учитель, всё-таки, не кореш, что рядом стоит и хихикает над твоей шуткой из солидарности, пока ты в это время думаешь, ох зачем же ты её вообще ляпнул такое идиотское подобие шутки.       — я не делал химию, но если тут и историк, значит мне теперь нужно и заботиться из-за того, что и историю я, знаешь, тоже не делал, да? — гласил разумный по своим логическим выводам голос с третьей парты.       однако его прервал очередной стук костяшек михаила юрьича о стол — он строго оглядел всех присутствующих, как на поминках, едва от важности своего взгляда не глотая слёзы, и сказал, что если шум и гам не прекратится, он действительно проведёт свой урок после урока химии, ибо почему бы и нет, особенно если некоторые этого так сильно «хотят».       мало-помалу всё устаканивалось, и андрей сергеевич встал со своего места, обвёл всех взглядом, в котором, казалось, плясали черти безумия, а на губах оставалась эта самая улыбка, которая могла бы напугать, если бы никто из присутствующих не знал его достаточно хорошо и не был в курсе, что это всего лишь образ, который не вяжется с его профессией, и наконец произнёс:       — сегодня не будет двух уроков подряд, сегодня не будет двух уроков сразу, сегодня будет всего один урок, который, как вы, вероятно, уже могли понять, в одиночку я бы провести не смог. — на лице его убралась эта улыбка, но безумие от взгляда никуда не делось, — как по расписанию стоит один урок, так он и будет, я здесь, знаете, не хочу испытывать вас на прочность.       хотя, как окажется после, именно это он и хотел сделать.       — что ж, сегодняшний урок будет посвящён важному во взрослой жизни событию, — знакомству с алкоголем, и, вероятно, узнав, что он и будет здесь и сейчас в качестве доказательства, вы обрадуетесь. — он опёрся о стол рукой, активно другой будто бы ведя свою, другую лекцию, судя по ярой жестикуляции, — колледж, всё-таки, знаете, не совсем дет-сад, посему мой дорогой коллега напару со мной решил, что такой урок будет вам полезен.       «коллега» усмехнулся, улыбнулся, на щеках засияли ямочки, засмущался так, словно андрей сергеевич проговорил про него хвалебную речь, за которую бы его сейчас наградили превеликим чудом. ноги выпрямил из любимой позы, что почти дотягивала до упрёка — что ты ноги на стол кладёшь, не свинья же, — но не дотягивала, поэтому любовать он её мог хоть сколь угодно. он поднялся.       — если же вам будет радостно от того, что сегодня произойдёт — знайте, «благодарить» нужно не меня, а нашу совместную смелость. — андрей потупил взгляд.       пока миша, со всей своей скромностью на лице, что почти уже испарилась, полез под кафедру. тут, в кабинете химии, она была даже больше, представьте, кафедры в кабинете физики.       достал пару бутылок вина и шампанского, чтобы, как говорится, скрасить сие недоразумение, негромко напевал про себя незамысловатую мелодию.       расставил бутылки аки на выставке, и первоначально заявил причину такого скудного выбора:       — мне не кажется, что сейчас у вас имеется столько же опыта в таком грешном деле, — сказал он, с вызовом рассмотрев кучку учащихся, что уже слегка подрастеряли прежнего энтузиазма. — посему ограничимся только этим. если придётся, знайте — есть пару припрятанных бутылок, но, думаю, что они нам не пригодятся, отчего будем культурно предполагать, что полежат они даже не здесь, а в доме у меня и андрея сергеевича ещё примерно полгода, и придёт нужда их открыть лишь, к примеру, на новый год.       начался час расплаты за все скуренные сигареты и все выпитые кружки, банки и склянки пива — урок был весьма жесток, поскольку важность его, кажется, знали изначально только миха да андрей, что потешались, что выражалось только усмешками при каждом провале очередного ученика. каждого, кто проваливал этот не уступающий по важности другим предметам экзамен, они покорно отпускали, говоря, что если хочешь — можешь идти, но также и остаться при желании можно. в красках ученик сперва думал, что захочет поглядеть на проигрыши других, чтобы убедиться, что тому, что на этом предмете нет оценок, будет радоваться не только он сам, но спустя пару минут с позором и стыдом, которые свесив ножки сели на его спину, вместе с тяжёлым рюкзаком, покидал с каждой минутой пустеющий класс.       смелее, детки, кажется, были только в спорах и своих незамысловатых посиделках с тем же другом-алкоголем, потому как сейчас, казалось, сдулись с румянцем на щеках все.       класс и вправду постепенно пустел.       пустующий кабинет навевал тоски андрею сергеевичу, отчего он едва не начал в открытую зевать, демонстрируя разочарованность во всей её красе от того, что каждый провалил их важный экзамен.       — совсем уж тоска, печаль и грусть. — сказал он тихо, оглядывая оставшуюся парочку учеников. время летело, как комар на своего мученика, быстро и неумолимо. даже минут двадцати не занял этот незамысловатый, казавшийся невероятно простым для двух молодых учителей, урок.       миша беззвучно усмехнулся, смотря вслед последнему парню, что выходил из кабинета. он жалобно обернулся, улыбнулся, промямлил «до свидания», и услышав в два голоса тот же ответ, прикрыв дверь, ушёл.       тишина ворвалась в кабинет, выбила дверь с ноги, устроила тотальную молчанку всему живому и неживому. миха тихо-тихо напевал снова свою, понятную только себе мелодию, направился к ближайшей парте, облокотился о неё, сел прямо на стол и всем своим видом давал понять, что даже какого-нибудь маленького, удаленького, и скучненького-захудаленького урока у него в расписании не значилось, а андрей, вроде, и не был особенно против. уселся за своё место, вздохнул, начал нервно перебирать свои бумажки, исписанные кривоватым, вертикальным и мелким почерком.       — куда эти бутылки денешь? — раздался мишкин грубовато-жалобный голос со стороны парт, с толикой надежды, когда он, приукрасив нос старенькими, но изысканно выглядящими очками, принялся подрагивающей рукой выписывать что-то ненужное.       из слова «зачёт» вышло написать только «за что…», молящее о пощаде, отчего андрей тупо глядел то на лист, то на чернила.       перевёл свой взгляд на коллегу, пощурился, и сделал туповато-задумчивый вид:       — не знаю. — ответил он. — не знаю, может, домой отнесу.       — оставить на полгода? — хохотнул горшенёв.       — нет, — отрезал резко князев. строго поглядел на того, что тот даже нахмурился, но дребезжащая улыбка не спадала с уст, — напьюсь с горя. — сказал он серьёзно, закрывшись своими большими-большими бумагами-бумагами, которые служили щитом от раскинувшегося смеха со стороны, не сдержавшись, он тоже рассмеялся, но после добавил: — нет, правда. это совсем уж беда, никто, знаешь, ни пить, ни курить, кажется, не умеет.       — а строят из себя, эх, — жалостливо нараспев подхватывал горшок. — колледж, называется. я вот в их годы, сергеич, — прыснул он, завидя смешок андрея, что во взгляде выражал буквально риторический вопрос: «мне что, пятьдесят стукнуло, по-твоему?», — так вливался в алкашецкую карьеру, что мне кажется, — это вот прям моё. если бы не маменька и папенька, что уверовали, что я — вылитый учитель, я бы, наверно, бил бутылки о подъездные двери, топтал бычки там же и орал, что попса — злость современной музыки. — он собрал волосы в хвост без резинки, убирая их за плечи, смахнул витую чёлку.       — понимаю, — кивал князев. — понимаю. я бы, думаю, недалеко бы ушёл. — проговорил нервно он.       повисла тишина. нет, не так. если она и повисла, то только на верёвке. скорее повесилась.       тишина повесилась, да, в холодильнике, которого нет, повесилась мышь, а андрей повесился на надежде уже быстрее сбежать домой и взаправду выжрать все бутылки, что остались, а остались целыми они, как ни странно, почти все.       — ну, не все же ты собираешься испить, — сказал горшенёв. — суббота, — пожал плечами он и потянулся к вину, что так и стояло на учительском столе.       — ну, знаешь, раз у нас урок, скажем, провалился, можем преподать его впустую. просто так. — сказал с йотой надежды андрей, взяв вторую бутылку. вино радостно булькнуло, и он усердно принялся открывать даже не тронутую до этого бутылку.       — гляди, тут даже середины не выпили!       — да, да, вижу.       в руке лежало горлышко горючей жидкости, что андрей уже против воли хотел осушить.       — мы же тут одни?..       — ну да.       горшок поглядел на него с вызовом.       — тогда говори так, как можешь говорить при мне, почему нет? мы, знаешь, не просто провалили урок, думаю, можно сказать что мы успешно его проебали, без какого-то шанса на реванш.       — не думаю, что это только наша вина.       — может, ты и прав, но мы-то, знаешь, учителя. учителя от слова учить. чтоб я со своими знаниями русского провалился, историк, да уж, чёрт меня дери. учить, — интерес в детишках разбудить. — он опять пожал плечами и наконец приложился губами к горлышку, отпил глотков пять, оттёр подбородок своей крахмальной рубашкой, рукавом, что единственный был расстёгнут и не засучен, — видимо, в отличие от второго, как и всегда болтался, как ручка в стаканчике, когда остальное валялось на столе.       футболка уж совсем выползла из ремешка джинс, но как-то всё равно.       — правильно, что ты позвал меня, а не машку, знаешь.       — почему?       — потому что она, наверно, даже не согласилась бы. мне кажется, если бы согласилась, она бы, наверно, уже расстроилась, но тогда уж точно не согласилась бы осушить глоток другой для веселья.       а веселье было.       в глазах мишкиных сияла резвость.       — я знал, кого выбирать, — проговорил андрей с улыбкой.       бутылки тихо и неприметно уже становились всё пустей, а взгляды всё пьяней.       андрей даже подумал, что если бы не миха, он бы, наверно, уже давным-давно заперся в кабинете.       начал бы думать, а почему он вообще до сих пор не ушёл в самые ебеня, не ушёл с учительского звания своего и не приголубил профессию, что ютилась глубоко в мечтах.       — да чтоб сдохла моя холостяцкая худенькая зарплата учителя! — громко и звучно воскликнул михаил юрьевич, оттянув ворот футболки, под которой, вероятно, мучилась запачканная рубашка, от того, что его неаккуратность толкнула его под локоть и заставила разлить вино.       — да, — андрей пьяно засмеялся, — какая разница, ты всё равно только рубашки без ничего не носишь, как минимум футболку-то натянешь.       алкоголь вдарил в голову, теперь стало куда задорнее, даже грустный взгляд мишки теперь не казался таким грустным.       — тем более, сам сказал, уже суббота.       тот кивнул, но с горем выдохнул, потянулся за очередной бутылкой, отпил ещё немного. в голове бушевали мысли о том, какой же он идиот. можно было бы в приватной обстановке выпить, дома, без свидетелей и мешающего чего бы то ни было. так ещё и без рубашки, что он с неохотой, но всё-таки таскал на работу. когда-нибудь ему влетит по-крупному за то, как он ходит на работу, и в каком виде по итогу он врывается в свой же кабинет с улыбкой от того, как все радостно выдыхали, что заменять михаила юрьевича не придётся, ведь он пришёл, всего лишь опоздал на минутку. две. впрочем, неважно. его всё равно любили. за что его можно не любить? за то, что он не следует правилам, которые все, как раз-таки не любят? глупости. вероятно поэтому, его до сих пор и не уволили.       в горечи он стянул футболку, вероятно поглазеть на свою изысканную и масштабную работу над художеством.       рубашка и вправду красовалась алым пятном на груди. будто бы на средневековом поле битвы ему всадили меч прямо в сердце, смех, да и только.       андрей и не заметил, как тот расстегнул пару пуговиц рубашки. закатал второй рукав, что мешал, но каждый раз «раскатывался. ну, а что, он мешает вообще-то».       андрей потянулся к вороту его рубашки, оттянул, поглядел на пятно, взглядом говорил, мол, да, дело скверное.       — сними рубашку, — сказал он тихо.       миха смутился, но виду не подал, не спросив зачем, расстегнул оставшиеся пуговицы и стыдливо стянул рубашку.       красивые ключицы. худощавое тело хоть и не выглядело красивым, всё же природа, кажется, не стала хитростью и корыстью сыпать, одарила его, сказав, что можно, в принципе, и не стараться, главное — не запускать себя, да и всё.       — надень футболку, — сказал он, не отрываясь от пояса и пресса. — вот и всё.       проблема решена, да, но что-то не особенно хотелось, чтобы миша опять что-то надевал, потому что алкоголь пробудил пошлость, похоть, а ещё стало куда душнее.       — мне кажется, мы и сами хуёво умеем пить. — проговорил мишка, отведя взгляд от взгляда андрея, что так и норовил раздеть его одним только взмахом ресниц.       — сложно не согласиться, но как бы весело, — говорил он смущённо, на секунду прервавшись.       — а на остальное похуй, — договорил за него с улыбкой горшок.       кажется, он понимал настроение князева. кажется, он понимал его сполна.       потому что…       чувствовал то же самое?       быстрее они оба бы поверили, что в бутылки подсыпали похотливого яда магистра пошлости, чем в то, что оба, кажется, одурманились алкоголем, или, если быть точнее, друг другом, но посредством алкоголя.       горшенёв внезапно подумал, что у андрея красивые глаза. он себя не обманывал. и ему хотелось верить, что это не коварное действо хмельного напитка, потому что глаза и вправду очень красивые. голубой, пастельный цвет завлекал. андрей, вероятно, думал точно так же, потому как взгляды прикованы друг к другу как наручники. глупое сравнение, но даже оно было умнее двух около-парней, учителей, носителей солидной, но дёшево оплачиваемой профессии, что тупо глядели друг на друга, пока руки бессильно держали почти пустые стекляшки.       — у тебя красивые глаза. — сдался наконец горшок.       андрею хотелось съязвить, несмотря на то, что и сам задержался взглядом на чужих очах, однако он сдержался. в немом глагольствовании открыл рот, в готовности что-то сказать, но получил смазанную влажность слюны, на своих же губах, смазанную нелепо пальцем — такой себе жест, мол, «не стоит слов, знаешь. мы и так столько херни наговорили. лучше просто молчать. ну, по крайней мере, тебе».       андрей бессильно вцепился тому в кисть, но не отдирал, просто нелепо вцепился в руку, косточки ощущая пальцами.       медленно пальцы скользнули к щеке.       по скулам.       горшенёв просто немо и без какой-то задумчивости водил подушечками пальцев по щеке, выводя еле ощутимо какие-то круги, которые щекотали слегка кожу.       андрей подставился щекой под тыльную сторону ладони, как кот, которого гладил хозяин с видом человека, который шёл на работу, а кот оставался и злорадствовал, но этот «кот», к сожалению или же счастью не злорадствовал. он просто покорно глядел на горшка, еле еле улыбался.       воздух спёрло в лёгких. андрей всё ещё неотрывно глядел то на кисть, что гладила его по щеке, то на глаза напротив.       а горшок был почти вплотную.       он и не особо заметил, как он здесь оказался. было как-то всё равно, неважно. важно то, что переводя взгляд немногим ниже, андрей лицезрел алые губы, что окрасились таким же алым вином, отчего они казались только краше, что бликовали от ламп.       мгновения шли вечностью.       поцелуй.       он оказался на губах так же неприметно, как неприметно оказывается, что ты вдруг не против оказаться рядом с парнем, которого всегда считал близким другом, настолько близким, что оказалось, что он был ближе, чем андрей предполагал. ближе, чем можно. оказался близко и с улыбкой обнял. мысленно обнял, коснулся губами щеки. заботливо.       из грёз его вывел второй, на этот раз миша подарил его прямиком в губы. хотел отстраниться, ограничиваясь только лишь мимолётным касанием, однако андрей притянул его за шею ближе, провёл языком по губам, ощутил на языке сласть. и радость где-то внутри. в глубине души.       потому что чувствовалась…       свобода? возможно.       чувствовалась близость? скорее всего.       слишком явная и слишком давящая на душу. близость. близко и горячо. жарко от тела, от груди, что навалилась еле ощутимо, осталась близко. андрей чувствовал биение чужого сердца.       пошлость как смыло, но он чувствовал давление, внизу живота тянуло, а яйца прижало к животу. слишком явственно и слишком приятно. сладко? может быть. как будто вправду сладость ощущалась отовсюду. сладость, приятная приторность.       приторность….       он потянулся ближе, не отрываясь от чужих губ, дышал прямо в губы, улыбался лёгкой тенью.       повёл руку по спине ниже. остановился где-то на копчике. провёл по низу спины, гладил с такой нежностью, что в глаза вдарило какой-то туманностью. провёл ниже и ощутил руку на своём бедре. хотелось, чтобы пальцы прошлись по внутренней стороне бедра, пошло сжались и он сам провёл ниже и ниже, прошёлся по ягодицам и возможно с похабной улыбкой сжал пальцы.       но пока такового не происходило. происходила только нервозность, желание большего. посему в желании доставить это «большее» андрей скользнул пальцами вниз, поддел края футболки. кожа горячая. как будто его пальцы были холоднее всего на свете. провёл выше, почувствовал впалый живот, огладил кожу.       внизу живота всё тянуло и тянуло, член болезненно кричал о том, что нужно, уже, вероятно, расстегнуть ширинку брюк, однако мозг с отчаянием ворковал, что нужно продолжить. нужно продолжать, потому что пока грань не определена.       если она вдруг станет определена, и окажется, что он зря потянулся расстёгивать чужую, или хотя бы свою ширинку, а партнёр по случайной случайности был бы против, то потерю было бы сложно оценить мыслимыми расценками.       но его заботливые о комфорте партнёра мысли опередили пальцы миши, что пришлись по его члену, сжали плоть сквозь ткань, большой палец давил на мошонку, а указательный он вёл уж слишком пошло, так, что казалось совсем уж не знал, что такое стыд.       потянулся к собачке, а андрей то ли с болью, то ли с облегчением выдохнул, однако тут же его глаза округлились и он зашипел в бессилии, поглядел с разочарованием на дверь.       — дверь. дверь же… я не закрыл…       глаза его излучали в полной мере извинения, как будто прямо сейчас он плюхнется на колени, потому что хотел искупить свою вину хоть как-то, просить пощады, как будто перебил половину всего города.       — ну и похуй, андрей, блять, уже какой урок по счёту, никого, наверно, здесь даже нет. — зло проговорил горшок, но андрей понимал, что злится он не на него, а на ситуацию. по крайней мере, в это хотелось верить.       с грустью он выдохнул, а андрей приблизил пальцы ближе к груди, чувствовал напряжённое, прерывистое дыхание.       коснулся пальцами сосков и услышал негромкий стон, ощутил как пальцы сильнее сжали крайнюю плоть, стягивая ткань. неприятную такую, жёсткую.       андрей потянулся к чужой ширинке другой рукой, потянул замок вниз и отдалил чужую руку от своего паха.       спустился на колени и под непонимающий взгляд сказал немо, что мол, ты что, в жизни своей ничего «опаснее» дрочки не видел? не смотри с таким страхом, лучше, если и впрямь не видел смотри и запоминай.       но кажется миша видел вещи и похуже.       погладил того правой рукой по затылку, андрей нетерпеливо полез в трусы и рукой коснулся внушительного размера члена, неприлично долго глазел в глаза, а после повёл рукой вниз, чувствуя как под ладошкой он становится твёрже.       сначала вёл рукой и чувствовал как собственный член уже до боли сдавливает джинсы, потому потянулся другой рукой и расстегнул собачку, высвободив плоть, стало проще, но только на мгновение, потому что тело желало ласки, а мозг желал доставить её своему партнёру, посему он со стыдом взял головку в рот, слегка щурясь, как бы проклиная себя за собственные действия, но после чувствовал руку, что тянула блондинистые пряди на себя слегка, взгляд, взгляд миши, спокойный, почти равнодушный взгляд, взгляд переполненный и пошлостью и упоением одновременно. от этого становилось проще.       он вобрал член до середины, рукой доставая до основания, задевая яйца и проходясь специально по ним пальцами.       начал медленно вести языком по члену, после ускоряя движения, и другой рукой сжимая свой член у основания, приятная боль разливалась по телу, но хотелось доставить больше сладостного возбуждения другому.       если быть точнее — мише.       потому что к нему эта близость была желанной.       будто бы давным-давно, очень давно он уже был уверен, что так должно было произойти.       конечно, не знал в каком виде, но должно. обязательно.       движения хоть и плавные, чаще достаточно быстрые, он языком изредка касался уздечки, отчего слышал негромкий полустон-полувздох сверху, открывал слезящиеся глаза и видел возбужденное, расслабленное в какой-то эйфории лицо и радовался внутри от того, что любил его, и кажется, только сейчас это понимал. потому что лицо это было таким… близким?       даже только когда они познакомились, андрей не чувствовал, что эта дружба останется дружбой. эта дружба будет очень близкой дружбой. андрей это чувствовал.       своей харизмой, радостью, искринкой в глазах миша это излагал чуть ли не напрямую.       напрямую говорил, мол, скоро мы сдружимся, приятель. и ты даже не представляешь насколько, друг, говорил он как бы с улыбкой.       андрей чувствовал, как возбуждение накатывает с двойной силой, его подначивала открытая дверь, школьный класс, что как бы совершенно не подавал признаков для такого действа. это всё в голове бурлило сраным месивом, перебивало любую другую мысль, посему андрей чувствовал что мог бы кончить в любую секунду, даже не прилагая особых усилий к удовлетворению самого себя.       мишкин голос сверху вовсе затих.       он закусил тыльную сторону ладони, почти совсем не дышал, когда рука вела у головке и обратно, следом за губами, которые ненароком издавали полный пошлости хлюпающий звук.       — андрей сергеевич, вы в кабинете? — раздался громкий голос за дверью, после короткого стука.       андрей с болью зажмурился.       пах измывался, отдавая в приятную боль, стало совсем страшно, но в тоже время до невозможности возбуждающе от того, что он чувствовал всю волну неприятной похоти, бьющую в голову, отчего адекватность полностью покидала разум.       в боязни, что мария владимировна, чей высокий голос только что слышался за дверью, войдёт, он прохрипел, с тем же хлюпающим негромким звуком выпустив член изо рта:       — да, да я в кабинете. вы что-то хотели, мария владимировна? — проговорил он сипло, задержав дыхание и молясь, чтобы она так и оставалась вне кабинета.       — только хотела сказать, что александр валентинович велел перед уходом запереть все кабинеты, — нараспев проговорила она. — и, если заметишь михаила юрьевича, скажи точно так же, — лепетала она, как будто бы чувствуя что-то неладное.       — да, да, конечно. — надрывно ответил князев. — сделаю, хорошо, — сказал он и замер, прислушиваясь к удаляющимся шагам.       он с облегчением выдохнул, и приятное тепло расползлось по мишкиному бедру.       горшенёв чуть не прокусил ладонь до крови, однако всё осталось в горле хрипящим вдохом, что едва ли походил на вдох.       он совсем до боли зажмурил глаза, когда андрей будто бы с двойной силой насаживался на член, пока пальцы нагло вели по мошонке, потому как чувствовал, как конец близился слишком стремительно.       князев ощутил эту вязкую, слегка горьковатую жидкость, опаляющую горло, замер, на ресницах ютились маленькие слезинки.       он почувствовал, как чужое семя стекает по подбородку, почувствовал, как кончает аккурат близ чужих подошв кед и как семя капает с щеки, смешиваясь друг с другом в безумном симбиозе запрещённой страсти.       так было нельзя.       так было нельзя, и особенно… здесь.       но, казалось, им было наплевать.       полностью.       потому что сие «нарушение» они бы свершили и без помощи алкоголя. рано или поздно, но чувство привязанности, чувство близости с самой первой встречи сделало бы своё дело.