Пожар

Два дня прошло с того момента, как полковник милиции Сергей Орестович участвовал в самом громком судебном процессе их города. Два дня, как бывший мэр приговорён к смертной казни. Два мучительных дня он сидит в сырой, одиночной камере, ожидая неизбежного. И двое суток, как Жилин отказывается ходить на работу. Считает, что полностью заслужил передышки и времени с Игорем. Заслужил спать до обеда, завтракать и снова ложиться в постель. После напряженной работы, конечно, звучит как очень соблазнительная перспектива, вот только по факту эти действия напоминали скорее депрессию, чем отдых. Жилин не отдыхал, по крайней мере, не душой. С каждым днём становился всё холоднее, немногословнее, худел на глазах. Каждый день в зеркале встречали новые седые волосы на голове и всё более жестокий взгляд. Да, Жилин был не самым лучшим человеком. Не святым. Страшным. Но то, что близилось, было принять тяжело даже ему. Не клеилось убийство с тем, кем хотелось быть. А быть хотелось хорошим. Добрым. Домашним. Пусть немного нелепым, каким-то неловким, с приветом, но не плохим. А приходилось. Ожидание неизбежного убивало. Смотря на свою жизнь в перспективе, полковник видел только пустоту. Ни света, ни тьмы. Только пепел. Ожидание было прервано звонком в поздний пятничный вечер: "Сергей Орестович, подъезжайте часиков к двенадцати, сделаете, о чем просили. Спасибо, кстати, выручили меня, хоть сегодня посплю без кошмаров. Да, не думал, что о таком кто-то просить будет, но дело ваше!" — из телефонной трубки вещал начальник тюрьмы. Да, Жилин тоже не знал, что будет просить об этом. Если бы ему, молодому курсанту, сказали, что лет через десять он будет уже полковником, Жилин бы звонко разухался, засмущался, но понадеялся. Если бы ему сказали, что через десять лет полковник будет хотеть самолично кого-нибудь казнить, то не поверил бы. Да он и сейчас не верил. Он ничего не говорил Игорю. Ни про то, что договорился с начальником, ни про звонок. Ограничивался только небольшим разговором на кухне, да импульсивным высказыванием сразу же после своей...Спецоперации. Да, называть это так было почему-то легче. Но Игорь Натальевич не дурак, вопреки общественному мнению. Он тихо лежит рядом, даёт убаюкать себя и притворяется спящим, когда Жилин с огромной болью целует его в лоб и уходит в ночь. А когда в замке последний раз поворачивается ключ, позволяет себе глубокий, порывистый вдох в еще тёплую подушку рядом. Игорь лежит так всю ночь. Игорь не верит во всесилие Бога, потому что Бог — добродушный рокер, любящий рыбалку. Игорь не боится Дьявола, потому что тот пьет с Богом пиво и воспитывает любимого сына. Игорь знал, что вся потусторонняя власть содержится только в нём одном, что он один может влиять на такие вещи, как судьба, как порядок и хаос, как жизнь и смерть. Но сейчас в голове было предательски пусто. Сейчас сама природа говорила ему: потерпи. Полежи. Отпусти его. Дай сделать всё, что он хочет сделать. Прости его. И Игорь терпел. За входной дверью послышался шорох. Катамаранов без малейших сомнений вышел в коридор, отворил замок. "Зойка! Пришла, моя хорошая..." — За дверью оказалась уже знакомая лиса, рядом с ней — лиса менее знакомая. Зойка швырнула своему другу под ноги бутылку скипидара, а незнакомка — бутылку с красной крышкой. Без этикетки. — Ну и зачем мне вода? Из-под крана попью. Или из болота. Тоже мне. Лан, пасибо, на чай зайдёте? Лисы только вильнули пушистыми хвостами и убежали прочь, не дожидаясь даже награды. А Игорь оставался в квартире в одиночестве. Снова. Даже рыжий и толстый кот не хотел разделить с ним переживания, лежал на кровати, наслаждаясь свободным пространством. А Игорь, уже потерявший сон, страдал. Стискивал зубы до боли, когда шёл на кухню и опрокидывал в себя скипидар: пару глотков, и вокруг вырисовываются как будто линии передач. По ним бегут серебристые струи, подсвечиваемые бледной луной. Катамаранов открывает окно и закуривает. Из окна веет скорым наступлением весны и морозом. Воздух пропитан уже не смертью, но еще не жизнью. Повисло страшное спокойствие перед ужасной бурей, однако природа ликовала. Природа не знала сочувствия и морали, в природе не было нарочитой жестокости, не было злости. Природа держала в руках весы и действовала чётко по справедливости, чтобы сохранить этот хрупкий баланс. Это до чёртиков пугало, но это было, по крайней мере, правильно. Игорь жил, с раннего детства пытаясь нащупать эту тонкую грань, поступал так, как должен был. Как надо было городу. Как нужно природе. Он был вместилищем необходимого хтонического хаоса, после которого всегда наступал порядок. Игорь научился принимать мир таким, какой он есть и идти к такому миру, которым он должен был стать. Отдавал всего себя на растерзание хаосу. Сносил здания, строил здания, убивал людей, воскрешал их, делал такие вещи, смысл которых осознавал уже после того, как была запущена цепочка событий. Игорь знал, чего стоит порядок. И с болью осознавал то, что это понятие теперь придётся прививать и Серёже. Полковник он другой, он действует иначе. Несёт в мир порядок и справедливость. Жаль, что пока несёт, успевает натворить таких дел, что потом приходится бегать по болотам и собирать истерзанные им души. А потом приходит домой и делает вид, что нежное существо. Ага, конечно. У душ, которые Игорь периодически возит через реку на тот свет, иногда пальцев не хватает на руках, а органы похожи на кровавое месиво. Очень хорошо для порядка, не очень хорошо в плане хтоническом. Игорь неторопливо курит, выпивая скипидар, чтобы было явно видно, что происходит. А происходит ничего. Тихо. Никто не зовёт, не шуршит, телефон молчит. Только тучи собираются, ветер дует как будто вверх. Скоро будет гроза, но какая же гроза в феврале?

***

Жилин видит перед собой тело того, кто раньше убивал этот город, а вместе с городом и Игоря. Жилин видит слабую тень того, кем этот человек был раньше, но сейчас он...Изменился? Боль и страх меняют людей до неузнаваемости, полковник по себе это знал. Но поменяла ли эта боль мэра в корне? Осознал ли он разрушительность своих действий, или же боялся за свою шкуру? Жилин знал, что второй вариант. Или хотел, чтобы это был он. Так проще, так легче. "Слышу вой под собой, вижу слёзы в глазах. Это значит, что зверь почувствовал страх" Слушать рыдания не сложно. Вести осуждённого к месту его казни не сложно. Ставить его на колени не сложно, а револьвер в руке — совсем невесомый. Тогда что происходит? Это чертовски приятно. Приятно понимать, что безразличное выражение твоего лица — не маска. Приятно дарить последний, прощальный, жестокий поцелуй. Приятно издеваться перед смертью. Приятно быть жестоким. Только страшно осознавать, что это жестокость не звериная, нет, а самая настоящая, человеческая, расчетливая. Подлая. Необязательная. "Всё горит, всё кипит, пылает огонь. Я даже знаю, как болит у зверя в груди. Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик." Сколько же еще будет длится это наваждение? "А если я останусь таким навсегда? Если это то, что я из себя представляю?" — Жилин успевает задаться вопросом, но вместо ответа — выстрел в правый висок, сделанный с ужасающим спокойствием, с такой лёгкостью, что у врача и зам.начальника воздух из лёгких выскочил. Они каждый день видели казни. В то время, как Жилин даже глазом не моргнул. Один выстрел, и всем кошмарам конец. Душу прошибло лёгкостью. Пустотой. Перед полковником свежий труп собственного авторства, а внутри так спокойно. Медленно теплеет, разгорается маленькая искорка надежды, горит ярко, заливает глаза, заливает сердце. "Господи, как же хорошо." — Жилин закуривает и выходит на улицу, его пальто развивается на ветру, пока он медленно идёт к подъехавшей машине. "Я кружу в темноте, там, где слышится смех. Это значит, что теперь зверю конец."

***

Игорь уже докуривает свою сигарету, когда воздух вокруг прошибает насквозь одним сильным ударом. Луна заливается кровью, а по проводам бешено бежит ток. Гул сирены, карканье грачей, яркие-яркие вспышки: всё вокруг меняется, как при бомбёжке, как при ядерной войне, дрожь не унимается, вибрации передаются дальше, и тут же стихают, так же страшно, как и начались. Разумеется, это видит только Игорь. Смерть, повсюду смерть, в воздухе, в воде, в почве. Не смерть природы. Красная краска сходит, открывается холодное небо. Возможно, теплеет от наступающей весны, а возможно, в этом виноват запах гари. Игорь знает, что сегодня ночью Жилин сделал что-то, что его поломает. Игорь ложится лицом к стене и пытается уснуть. Жилин ходил по квартире тихо, как зверь. Жилин ложился рядом и целовал горячими губами шею, лопатки, позвонки, плечи, обнимал с какой-то ненормальной силой. Не из этого мира. — Всё всем доказал, милиционер? — Доказал, мой хороший. Всё доказал. Жилин тёплый. Наконец-то тёплый. Значит, всё с этого дня будет хорошо. Да? Да? Они засыпают вдвоём, крепко обнявшись. За окном поют соловьи. Жилин спит и видит пожар. Пламя кружит под ногами, поднимается выше, поглощает всё, что перед глазами, пожирает всё на своём пути. Полковник стоит, как ведьма на костре, и не сгорает. Не сгорает и змея, которая обвивает шею и тихо шепчет: "Поспите, полковник Жилин. Спите. Тут так уютно и тепло, да? Почему бы не поспать, если так устали?" Жилин не сопротивляется соблазнительному предложению, закрывает глаза и отдаётся пламени. В следующую секунду видит вокруг себя город, сгоревший дотла. Пепел под ногами, пепел падает с неба, вдалеке догорают угли. А сам Жилин сидит на троне. Смотрит на всё это безобразие, слушает змей, не зелёных, но таких же обугленных, местами чёрных, которые тащат ему на голову корону и хвалят: — Король пеплов! Король пеплов! Вокруг пусто. Вокруг мёртво. Тихо. Жарко.

***

Игорь просыпается от запаха гари. Игорь просыпается от чувства пламени за своей спиной. Широко распахивает глаза, и видит как дым клочьями поднимается к потолку и заполняет собой всё пространство. Подрывается одним движением, поворачивается к Серёже: это он горит. Сгорает заживо, а центр этого горения — самое сердце, раскаленное добела, что даже через грудину и рёбра видно, видно через кожу, через сухие мышцы, которые тоже горят страшно. Пламя мощно обвивало все тело, так, что даже прикоснуться было страшно. — Серёжа! — Игорь кричал не своим голосом, слишком высоко, слишком обеспокоенно.— Серёг, просыпайся, пожалуйста, Серёг! Жилин в ответ только низко бурчал и сильнее жмурил глаза, не желая до конца отпускать сон. Игорь сквозь страх сделал то, что обычно делал при его кошмарах — отвесил звонкую пощёчину, тут же убрав руку в страхе обжечь. — Серёга, просыпайся! На это Жилин уже среагировал: открыл покрасневшие глаза, начал лихорадочно хватать воздух пересохшим ртом, не в силах шевельнутся. Тело стало тяжёлым, налилось свинцом. — Серёж, ты чего наделал? — То, что должен был, хороший мой. То, о чём я тебе говорил. — Полковник говорил медленно, тихо хрипел прокуренным голосом, прилагая к этому все оставшиеся силы. — А теперь я плачу за это. Куда идти? Кому молится? У кого просить поддержки? Игорь был самым могучим созданием этого мира, но сейчас метался по постели, не в силах помочь даже родному человеку, а только шептал ему, как в бреду: "Серёжа, Серёжка мой...Не умирай. Не время." У Игоря никогда не было таких безысходных ситуаций, голоса в голове всегда помогали, подсказывали, а теперь назло затихли. Что делать? Как помочь человеку, который настолько увяз в споре с собой, что был готов сгореть? Игорь сотрясался над бушующим пожаром, и мелкие слезинки падали в пекло. Жилин слышал только то, как обречённый Игорь тихонечко плакал, от чего и пробуждался, но был слишком слаб для активных действий, поэтому протягивал непослушную руку в его сторону. Сознание снова отключалось и проваливалось в кошмар. Он сидел на троне, среди пепла, весь в змеях, общался с ними, целовал скользкие головы, когда пепел под ногами зашевелился и ожил. — Серёжа! — надрывно, из последних сил, как будто из тумана звучал родной голос. Пепел дрожал, и из-под него, весь чёрный, как чёрт из табакерки, выползал Игорь собственной персоной. Да, полковник не мог ничего сделать. Был обездвижен, был готов сгореть, сгинуть, умереть и остаться среди этих пеплов и прахов, сидеть там, упиваясь собственной жестокостью и тут же коря себя за неё. Сделанное дело вызывало вместо долгожданного облегчения только чувство пустоты. В голове птицей бьётся вопрос: "А что дальше?" Сложно заставить себя жить, когда главная цель уже достигнута. Неужели Жилин скатился до того, что ставил такие простые цели?

***

Делать нечего, и страх за родного человека пересиливает страх пламени: Игорь наклоняется аккуратно, берёт в свои ладони пылающее лицо, пытается дозваться, снова и снова: — Серёж...Серёжа. Ну че ты, ну в самом деле, а. Помереть собрался? Прям тут? Эт не дело...Ты давай, как-нибудь просыпайся...Возвращайся. — Игорь немного отодвинулся, чтобы еще раз взглянуть на подрагивающего полковника под собой и не увидел реакции. — Ты серьёзно умереть хочешь? — Нет. — Жилин отозвался сквозь бред и смог от огня, совсем слабым голосом. — Умирать не хочу. И жить не хочу. Ничего не хочу, Игорёшь. Спать хочу. — А помнишь...А помнишь, как мы на даче были? Как листья шуршали? Как солнце шпарило еще, и мы картошку так и не того...Не выросла. — Не помню, Горь. Ни солнца, ни листьев, ни дачи. Ничего. — И как по росе бегал утром? Я тебя тогда...Из ведра поливал, а ты убегал. — Игорь невесело рассмеялся, вспоминая прошлое лето. — Не помню. — А как в деревне звёзды ярко светят? — Не вижу звёзд. — А что видишь? Жилин замолчал на несколько мучительных секунд, всё еще слыша Игоря сквозь свой кошмар. Осмотрелся, оглянул сгоревший город и наконец-то почувствовал. Почувствовал, что ему безумно грустно. — Пепел. Везде пепел. Полковник глухо закашлялся, отрыгивая в воздух едкий дым. Сердце колотилось бешено, как маленький моторчик, а огонь медленно-медленно начинал гаснуть. — А...А как я под яблонькой целовал тебя. Помнишь? Чумазый, перемазанный сажей Игорь сложил ладони лодочкой и подошел ближе к сидящему на троне полковнику и открывал их медленно, как будто у него там самый большой секрет в мире. Яблочко. Зелёное, кислое, пахнущее невозможно сильно, затопляя ароматом всё вокруг. — А помнишь, как в подсолнухах валялись? Нас потом радиоактивные бабушки тяпками прогоняли... Игорь махнул рукой, и из рукава ватника посыпались семечки, прямо в пепел. — А помнишь, как мы...На сеновале чужом? Игорь снова грустно засмеялся, прижимаясь теснее к пылающему Жилину, морося холодными слезами. — Не помнишь? Давай напомню, Серёг... Слёзы падали прямо в пепел, откуда тут же прорастали цветы. Под ноги полковнику стелилась густая солома, над головой возвышалась яблоня, распугавшая всех шипящих змей, в момент ставших зелёными, ручными и ласковыми. — Вспомнил. Вспомнил, мой хороший. — Прохрипел Жилин тихо. — Всё вспомнил. Только солнца не помню. Не вижу. Подсолнухи, все как один, повернулись к чумазому Игорю. Жилин открыл глаза. — Вижу. — И яркая, живая улыбка тронула уставшее лицо. Он последний раз ярко вспыхнул, перед тем как потухнуть. Голову залило счастьем, лёгкостью, поднимавшимися по горлу выше и вырывались тихим, радостным смехом. Тело попустило. Первые лучи солнца освещали комнату мягким золотом, играли радугой на слезах у Игоря на лице, который так же счастливо улыбался и сидел напротив, заливали и без того медово-оранжевые глаза — Вернулся? — Вернулся, хороший мой. Окончательно. Игорь накинулся на слабое тело неистово, обнял до хруста в рёбрах, до сбитого дыхания, заливался смехом и делил его с обессиленным, но счастливым Серёжей. — Ну всё, всё. Не уйду больше. Я решение только что принял: никакой работы. Не буду больше работать ни дня в своей жизни. Всё, хватит. Это на мне сказывается...Преждевременные морщины мне кто разгладит? Не, это не дело. Игорь, я завязываю. — Давно пора. Страж порядка, блин. Усталость накрывала с головой тёплым покрывалом, но даже сквозь неё пробивалось неприятное чувство, так давно игнорируемое полковником: — Пить хочу. — у Жилина всё пересохло внутри после пережитого пожара. Игорь подорвался и выскочил в кухню, тут же озаренный сакральным смыслом странной лесной воды, принесённой лисами. Когда пожар, его тушить надо, водой, а не слезами. Дурачок. Он поил обессиленного полковника, придерживая рукой за затылок, пока Жилин жадно глотал холодную воду, стекающую по подбородку на шею. Когда он последний раз пил? Не кофе, не крепкий чай, не водку, а простую воду? Не помнит уже. Отсюда и безумная жажда. Выпив всё до капли, Сергей шумно отдышался и откинулся на подушку, растрепав слегка вьющиеся волосы с сединой, прижал Игоря ближе, в благодарности целовал шершавыми губами лоб. — Рассвет такой красивый. По сигаретке, милиция? — Не. Никакого дыма. Не сейчас. Докурился уже. А на солнце... — Жилин приоткрыл уставшие глаза и взглянул в два бездонных, оранжевых омута перед собой, ощущая долгожданное тепло. Не паталогический жар, а сухое, родное тепло. — Я и так посмотрю. Давай спать. Жилин перевернул их обоих на бок, закинул на Игоря ногу и начал расслабляться. Солнце светит. Птицы поют. И скоро весна. Из открытого окна на кухне веет приятной прохладой и свежим воздухом, больше не отравленным ужасными людьми. Нелюдями. — Ты у меня самый сильный, милиционер. — Без тебя – нет.