***
Жилин пропустил из-за работы и надуманного героизма слишком много серий "Слёз Сентября", соответственно, в ожидании вечера не терял времени: смотрел повторы, изредка шевелясь только для того, чтобы хлебнуть сгущёнки прямо из банки, уже третьей по счету. Именно сейчас он в полной мере осознавал, насколько ему нравится быть не полковником С.О., а просто собой. В то же время, Игорю тоже нравился его вернувшийся ленивый, уютный Серёжа. Лежит себе, ворчит временами, ругается на пресловутый телевизор, укутанный в одеяло по самую макушку. Однако сам же Катамаранов домашностью не отличался: он скорее как прирученный бродячий кот, которому надо время от времени пропадать, чтобы развеять свою тоску-судьбу-печаль. Вот и сейчас безумно тянуло лес, но нельзя. Надо Серёже сгущенку подавать. Игорь маялся в квартире, следовательно, начинал заниматься разными вещами, такими как рытьем в куче вещей на балконе, попытками поймать осетрину прямо из раковины и общением с домашними электрическими сущностями, которые то и дело вселялись в телевизор, портя собой сетку вещания. — Сер-рёг, смотри! — Игорь демонстрировал Жилину две красные ленты в протянутых руках. — Нашёл. В с-сундуках. План есть. Ты меня до первого мая не стриги. Я волосы наращу, а ты потом мне ленточки будешь...Вмонтируешь мне. — Он приложил ленты к лохматой смольной голове, пытаясь показать, как надо. — Ленточки, бантики, Первомай...Ты куда такой красивый пойдёшь, голубчик? На демонстрацию что ли? — К Гвидону. У него там портал откроется, праздник же ведьмов..Для ведьм. Он мне самогонки нальет. А потом в лес. Там поджидать будут...Сущности. — Игорь, ты уже сам, как сущность, уже господи...***
Жилин включил музыку на магнитофоне и неспешно наводил марафет перед зеркалом. Крутился, вертелся, улыбался довольно, то и дело пританцовывал, увлекая Игоря в танец за собой. Такие сборы могли затягиваться на несколько часов и оканчиваться тем, что полковник так никуда и не шёл. Но сегодня другой день: почему-то страшно хочется выпить и потанцевать в культурном заведении. Но только в присутствии Игоря. А вот Игорю — отнюдь. Он тянется в шкаф за костюмными брюками, но в последний момент надевает серые треники, дыра на которых уже начинает жить своей жизнью, увеличиваясь в размерах с каждым днём. Надевает зелёную рубашку, но тут же скидывает обратно. Умывается нехотя, и то по Серёжиной просьбе. Каску натягивает по самые брови, пытаясь скрыться от этого мира, как будто это когда-то помогало. — Ну надень ты хоть туфли. Мы же тебе покупали. Хочешь, вон, мои надень, если тебе так больше нравится. — Жилин уже практически воет, наблюдая как Игорь сует ноги в вечно грязные берцы. — Туфельки для особых случаев, господин милицейский. — Ты в них за грибами ходишь. Ну что ты за человек, Игорь: в туфлях в болото прыгаешь, а к людям ботинки свои тянешь. — Сказал Жилин, но нехотя соврал. Берцы были его, служебные, но Игорю они нравились настолько, что пришлось отдать с лёгкой душой. — А чё наряжаться-то? Праздник какой-то? — Ну ради меня. — Жилин подошёл ближе, чтобы убрать вечно падающие волосы с его лица. — Игорь, ну ты же у меня такой красивый. Зачем ходишь как черти что? Игорь всё еще смущался, каждый раз, когда ему делали комплименты. Не привык. Вот и сейчас он отводил взгляд куда-то вбок и в пол. Однако быстро осмелел, включил какую-то непонятную обиду: — Для ментов не наряжаюсь. — А для меня? — А ты и не мент. Ты офицер советской милиции. — И последняя, почти официальная фраза звучала нежно до одури. Жилин только ласково улыбался. Положил свои руки Игорю на плечи, расправляя их, надавил ладонью сзади, от чего тот выпрямился и сравнялся с Серёжей в росте. — Держи спинку, родной. Ты же у меня лисёнок изящный, да? Да, а ходишь, как псина сутулая. Ты это дело прекращай. Игорь трусился, как осенний лист, пока не сунул в карман бутылку скипидара. Так спокойнее. Пригубил пару раз по дороге, не увидел ничего необычного, только в груди стало теплее. Расцепить руки у самого входа вышло с усилием, ведь Жилин вцепился со всей присущей ему офицерской силой. Он не переживал и был спокоен, как мраморная статуя, чего нельзя было сказать про Игоря: — С-Серёг...Ну не подставляйся. Не надо это... — Игорь, я тебя люблю. Всё. Всё! Чего переживать-то, голубчик? Катамаранов напрягся, ссутулился и вздохнул болезненно. Ему никогда не было дело то того, что думают о нём, зато о репутации Серёги он беспокоился. Перспектива ждать своего полковника из тюрьмы была так себе. — Мне-то нечего. А тебе из-за м-мужиков. Которые в форме ходят. Некрасивой. — Игоря пробило какой-то совсем уж неприятной электрической волной из-за воспоминаний о многочисленных ночах, когда Жилин подрывался с кровати, ходил по комнате туда-сюда, как сумасшедший, то подходя к окну, то хватаясь за пистолет. Как просыпался и кричал о том, что за ними пришли, что пора бежать, и как можно скорее. Помнил каждый ужасный кошмар, каждую холодную слезу на злом лице после пробуждения, дрожь в руках и тяжелое дыхание, как у быка, готового к атаке. Сейчас Жилин только ухватил Игоря за загривок, притянул к себе и низко-низко прохрипел: — Пусть только попробуют заставить меня переживать. Но всё же выпустил чужую ладонь из хватки. Игорь сделал несколько больших скипидарных глотков, прежде чем зайти в двери. — Ну ты можешь хотя бы разочек побыть трезвым перед людьми, голубчик? — Сокрушался вновь понежневший Жилин. — Многого хотят.***
Жилин в длинном чёрном плаще, как гробовщик, заходил в здание ресторана, почти открывая двери ногой, вилял бёдрами под улюлюканье и одобрительные выкрики его сослуживцев, уже собранных на месте встречи. Заявился начальник поздно, опоздал из-за бешеных танцев перед зеркалом. Место во главе стола было свободно специально для него. Отовсюду к нему тянулись руки, все хлопали по плечам и поздравляли с закрытием дела, офицерские жёны краснели, когда он поочерёдно целовал каждую в щёки по три раза. Достал из кармана сигареты, зажал одну между зубами — и пространство над столом украсили тянущиеся к нему огоньки зажигалок. Жилин игнорировал их, прикуривая спичками. В зале действительно собрались все, от рядовых и секретарш до офицеров постарше, были их дамы, был даже Инженер, который пытался спрятаться от этого хаоса за своей Особой. А еще были бывшие начальники Жилина, приехавшие прямиком из Москвы. Витька шустрый, собрал действительно всех. Игорь плёлся сзади, не привлекая к себе лишнего внимания. Слишком много ментов, слишком трезв для такого шума, так мало природы и абсолютно не с кем поговорить: Серёжа принимает кучу поздравлений и налитую до краёв рюмочку. Делать нечего, поэтому Катамаранов подходит к Инженеру и начинает капать ему на мозги своими историями про подвалы, про котов, про то, как поженил недавно три пары жаб и развел еще четыре — совсем дела любовные в болоте отнюдь не очень. Инженер в свою очередь, заливался смехом, но в перерывах между ним делал вид, что компания Игоря ему крайне неприятна. Но продлилось это не долго: Жилин быстро отмахивался ото всех слов и просьб потанцевать, пробрался сквозь толпу к своим одноклассникам: — Игорь, ты где потерялся? Пойдём, пойдём, со мной рядом сядешь...Опа! Это что тут за элемент такой...Ну, элементы. Преступные там. Химические. Не соображаешь уже совсем, да, Водолаз? Совсем тебе твои реактивчики мозги поразъедали, ага-ага? — Смешно очень, т-товарищ п-полковник, да. Правда. Я вас, кстати, поздравляю, мг, со всей...Искренностью. Да, вы конечно, хорошее дело очень сделали, это точно. Человечка нехорошего это...Ну, того. Заса...Посадили. У нас в нашем корпусе...Ну, корпусах НИИ всё даже починили уже. Да, и рефрижератор, и маржератор, и Виктора Сергеевича по-моему, тоже починили... — Водолаз! Не делай вид, что мы не знакомы. Я у тебя алгебру списывал! — Ругался Жилин на Инженера за его дурную привычку всё и всегда отрицать, тут же заставляя Игоря перестать сидеть прямо в чужой тарелке. — Игорь, не теряйся, пойдём, пойдём водочку пить. — И тащил бедового строителя за рукав ватника к себе. Усадил совсем рядом, наполнил стопку, не забывая при этом лучезарно улыбаться из-под усов. — Серёг, нахрена я тебе здесь? — Спрашивал взбодрённый спиртным Игорь. — Они ж тут все ради тебя...Чисто ментовской праздник. Иди, танцуй барышень, принимай похвалы себе. Веселье в-везде, а ты тут, со мной возишься... — Игорь. — Перебил Жилин на полуслове. — Без тебя скучно будет. Мне. А про барышень ты так не шути. Я, может быть, тебя потанцевать хочу. — Дома потанцуешь. Давай бухать? Полковник разливал огненную воду всем, до кого мог дотянуться, налил себе, постучал по полной рюмочке вилкой, обращая на себя внимание: — Раз уж мы все собрались тут такой прекрасной компанией профессионалов, выпьем же за советскую милицию! — Раз уж мы собрались тут в честь такого профессионала, как наш полковник...— Его тут же перебил Витька, появившийся как будто прямо из ресторанной тьмы. — Так выпьем же за него! Жилин сразу же начал отмахиваться, охать-ахать, стеснятся почти правдоподобно, даже слегка покраснел для вида. На самом деле, он знал, что заслуживает громких слов. В глубине души даже считал, что ему обязаны, и будь на его месте другой человек — ничего бы не было. И был чертовски прав. — За Жилина Сергея Орестовича! За героя! Ура! — Кричал Витя. — Ура! — трижды повторили все в большом банкетном зале. Милиционеры смотрели с уважением, с почтением, возможно, с завистью. Возможно, даже не белой. Кто-то светился гордостью из-за того, что работает под начальством полковника, а кто-то потому, что раньше сам был его начальником. Витька же выглядел настолько счастливым, что вот-вот, и казалось, сейчас заплачет, или лицо от улыбки треснет. Жилин коротко оглядывает зал. Жилин задерживает взгляд на Игоре. Игорь тоже смотрит, но насколько же иначе: сам пьян, проскипидарен насквозь, а глаза трезвые, как никогда, блестят самым ярким светом. Улыбается слегка-слегка, как-то даже грустно, губы подрагивают. На лице собачья преданность. Немое обожание. И невозможное счастье от осознания того, что этот герой принадлежит ему одному. Невозможно хочется его поцеловать, но нельзя. Не тут. Тут менты. И как же хочется на них наплевать. Хоть на секундочку. Хоть мельком. А нельзя. Они чокаются со всеми, но на последок всё равно друг с другом. Выпивают, и достигают своего самого рискованного максимума: Слегка переплетают самые кончики пальцев, прикрытые друг другом и краем дубового стола. Между первой и второй, как говорится, а где вторая — там и третья, уже за любовь, а после третьей, как правило, никто особо не считает; гости разбиваются на компании поменьше, занимают разные места за столом. Кто-то танцует, кто-то курит, а особо везучие облепляет Жилина, как пчёлы мёд, и жужжат, шутят, пытаясь привлечь к себе внимание, вечно уговаривая пойти потанцевать. Игорь всё еще сидел рядом, притворяясь спящим, изредка выпивая. — Хорошие мои, ну вы чего? Чего это вы тут пытаетесь устроить, танцы какие-то, что, я не знаю...Вы мне это дело прекращайте. Чтобы тихо было. — Отмахивался полковник от предложений младших по званию и их дам. Дам, кстати говоря, присутствие их вторых половинок рядом ни капли не волновало, как и вторых половинок не волновало присутствие дам: всем просто хотелось, чтобы Жилин уже наконец-то начал создавать танцевальное настроение. Но полковник только отнекивался, временами посматривая на Игоря, который уже не выдерживал и пихал локтем в бок: "Иди, Серёг. Веселись". Спустя еще некоторое количество стаканов коньяка, запитого несколькими стаканами шампанского исключительно по ошибке, спустя десяток уговоров и пары сотен толчков под бок, уже заметно захмелевший Сергей Орестович всё-таки решил, что если он сейчас не потанцует, то его просто-напросто или затолкают насмерть, или растерзают, как дикие звери. Или он сопьется. Он неспешно поднимался из-за стола, скидывая душный китель и фуражку, нетрезво улыбался и просто ждал. Ждал и хотел проверить, какая половина человечества первой утянет его в танец под громкие одобрительные возгласы. Конечно же, это был Витька. Всегда будет. Схватил за руки, оттащил на середину зала и закружил, закружил с шальной улыбкой. Эта акция была, как оказывается, чётко спланирована. Хитрость, на которую Жилин повёлся. В водовороте беспорядочных движений Витька всё-таки умудрялся говорить. Не просто говорить, но еще и спрашивать: — Отчего это вы не танцуете, товарищ полковник? Подустали после больничного? Или верность храните для своего...Особ..Обособ...Особенного? А, товарищ полковник? — Витя, отъебись. Ты лучше бы за своей особой следил, а то уведу, плакать потом будешь. — Жилин раздраженно закатил глаза. Любопытство сержанта начинало быть головной болью. — Уведёте? То есть, Сергей Орестович, вы еще и с особами можете? — Если назло, то и с чёртом лысым. — Грубо откинув от себя своего подчинённого, полковник тут же нашёл глазами его особу, Светку, которая была абсолютно не против протянутой ей руки. В течение одного танца партнёры успели сменится не один раз, зрители приумножились, а голова у Жилина кружилась всё сильнее с каждым новым человеком: вот Витька, вот его Особа, вот секретарша, вот кто-то из младшего состава, вот и капитан, который был оперуполномоченным до Жилина, но внезапно уехал в какие-то топи, вот и какой-то журналюга, но не местный, а кудрявый, приехал вместе с капитаном...Полковник успел потанцевать, заобнимать и наградить взглядом свысока всех. Кроме Игоря, который всё так же выпивал и лежал на столе, в полном одиночестве. Под громкие аплодисменты толпы по окончанию песни, полковник направлялся прямиком к своему законному месту, что было расценено общественностью как приглашение выпить. Рюмки зазвенели, спиртное полилось, голоса начали говорить тосты наперебой, пока голос одного очень конкретного пьяного майора не стал громче остальных: — Товарищ полковник! Разрешите еще раз выразить восхищение по поводу проделанной работы...— он начинал, а Жилин пропускал большую часть тоста мимо ушей, пытаясь понять степень алкогольного опьяненья Игоря. Терпимое. Взгляд дымный, но вполне осознанный. Гладит под столом по колену, обеспокоенно шепчет: "Тише, Серёг. Не начинай". Жилин уже хочет спросить, что конкретно ему не надо начинать, но говорящий майор внезапно повышает голос, привлекая к себе внимание: —...круто, вы его, конечно...Молодец! Но, товарищ полковник, на вашем месте, я бы, конечно перед таким уродом не стелился, да...Не просто допросил бы. — Нетрезвые смешки резали ухо и Сергею Орестовичу, и некоторым из присутствующих. Жилин заметно напрягся, ведь рассказывать всем присутствующим про предпочитаемые методы получения информации, хотя все присутствующие в той или иной мере были в курсе, было всё же не особо вежливо. Однако майор продолжал: — С такой репутацией как у него, лучше было бы закинуть на ночь в наш изолятор, ребята бы с ним быстро разобрались! И показания бы были, и дурь всю повыбивать... Сердце Жилина пропустило удар и упало куда-то под землю. Дыхание перехватило, вместо него воздух сам по себе медленно выходил из лёгких, порождая почти физически ощутимый дым. Полковнику пришлось пару раз моргнуть перед тем, как к нему вернулся дар речи. — Но вы не на моём месте, голубчик. И после таких заявлений никогда не будете. — А что такого, товарищ полковник? Не будем говорить при всех, но как мне казалось, для вас не чужды...Как бы сказать. Особые методики обращения с подозреваемыми. — Майор сипло хохотал, явно не понимая чужого недовольства. Игорь услышал, как весь зал притих и остались только два голоса. Пьяный и расстроенный, последним разговаривает Серёжа. Если не знать его долгие годы, то можно и впрямь решить, что он злой, как чёрт. Но из всех присутствующих с Сергеем Орестовичем спал в одной кровати и ел из одной миски на протяжении примерно двух десятков лет только Игорь Натальевич, и значит, только ему было суждено понять, что Жилину ужасно больно. (Инженер если не понимал, то определённо догадывался о состоянии одноклассника, но у него дурная привычка — делать вид, что они незнакомы.) Игорь тянет под столом руку аккуратно, чтобы не заметили, гладит по икре, пытается привести в чувства, но ощущает только странный жар, как от сырых брёвен, видит густой и чёрный дым, выходящий при каждом вдохе-выдохе. Жилин не думает успокаиваться. А еще не думает слишком сильно напрягаться. — Мои методы решения вопросов – не ваше дело, товарищ майор. Я не ангел. — Полковник провёл по напряжённым слушателям тяжёлым взглядом, как лезвием ножа, погружая и без того тихий зал в напряженную и кромешную тишину. — Но даже у меня есть принципы. Убеждения. Мораль. Я полагаю, эти слова вам не знакомы? — Оох, полковник, не говорите мне о морали. Лучше расскажите, сколько раз вы пытали людей до полусмерти? Не раз и не два, дай бог, чтобы сотни не было...И теперь мы против того, чтобы помучить одну голубую гниду? Извините, полковник, но это лицемерие. Гости уже пожалели о том, что вообще пришли. В воздухе летали искры электричества, дышать становилось нечем, под безумным полковничьим взглядом начинал плавиться металл. Ебанутый мент — беда. Но ебанутый и пьяный мент — бедствие. Наступил момент, когда можно было ожидать чего угодно. Проблема лишь в том, что Жилин никогда не позволит себе даже минутной слабости. Не на людях. Будет с комом в горле стоять, а голос будет стальной до конца, чего бы это ему не стоило. Вот и сейчас стоит, сверлит взглядом, душит подступающие слёзы горечи с уходящей из-под ног землёй. И говорит: — Может, я и правда лицемер, но хотя бы не насильник! — Раздался рёв над столом. — И в моём отделе, как и в моём городе, не будет ни таких людей, ни таких людоедских методов. Но если они появятся, то поверьте мне, мой хороший, я точно разберусь. Лично. И с вами в том числе. — Жилин хотел поставить на стол рюмку, которую всё это время держал поднятой, но она вылетела из ослабших и дрожащих рук прямо на пол, разбиваясь вдребезги. Эффектный жест, если не знать контекста. — Пейте, хорошие мои, развлекайтесь. Жилин вытащил сигареты и спички и ровной, насколько это было возможно в его состоянии походкой вышел на крыльцо. Игорь, всё это время маскировавшийся под салатницу, вылетел следом, ведь думал, что всё равно никто не заметит. Заметили все. Тишина медленно начала рассеиваться, наполнятся шепотками. В это время лицо Витьки стало несвойственно ему задумчивым: свёл брови, нахмурился, губы поджал, посерьезнел весь. Его голову терзали всё так же несвойственные ему мысли, одна тяжелее и грузнее предыдущей. Он был по своей природе пацаном любопытным, бойким, верным, а сейчас совсем осел. Думал над словами Жилина, думал над словами майора, хмурился. Шепотки нарастали, когда он всё же решил высказаться: — А знаете, что? Я солидарен с Сергеем Орестовичем. При всём моём уважении, товарищ майор, вы неправы. Вы сказали ужасные вещи, и теперь должны извиниться, а если это не сделаете вы, то я сам пойду, и извинюсь за вас, и за нас всех! Да, за то, что молчали! Языки спрятали, а теперь шепчетесь, как змеи. Позор! Зал снова затих. Кто-то приободрился и завертелся, кто-то поник и помрачнел еще больше, кто-то тянулся за рюмкой. Только пьяный майор всё хохотал: — Подлизаться решил, что-ли? А, сынок? Послушай сюда: если хочешь быть кем-то, то научись смотреть правде в глаза. А если всю жизнь хочешь носить кофе этой мрази, то... — Сергей Орестович – герой! — Витька перебил его страшным криком. Никогда и не на кого не кричал, а тут сорвался, почти в манере Жилина. — А вы...Вы не правы! Бывшие начальники Жилина, московский Генерал, Инженер сидящий в тени — все были смущены, то растерянно ковыряя вилками салат, то отводя взгляд, то ослабляя галстуки. Витька встал и вышел. На удивление, вскоре за ними вышли и ребята что помладше, за ними подтянулись и те, кто званием повыше, оставляя стариков в напряженном молчании.***
— Серёг? С-Серёга...Ты куда? — Игорь отчаянно звал Жилина во тьме ресторанного двора. Нашёл его в одной из летних беседок, в тени голых деревьев. Прячется от посторонних глаз. Но от Игоря под скипидаром скрыться невозможно, он идёт на запах пожара и на вид чёрного дыма. Жилин подпирает собой деревянную стену, опустив голову. Курит нервно, руки слегка подрагивают, не знаешь — не заметишь. Игорь подходит медленно, тихо, как лисичка по снегу, боясь спугнуть. Берёт грустное лицо в свои ладони, поднимая голову вверх: глаза совсем обиженные. Поднимает взгляд на секунду, а потом снова тупит в пол. — Ну чё стряслось? Обидел он тебя? Так давай мы ему это, того...Хочешь, башку отгрызу? А, Серёжка? — Игорь вкладывает в пьяную речь всю нежность, но реакции ноль. — Серёж, ну че такое? Ты из-за того придурка? Он тупой, ты его не слушай... — Нормально всё. — Жилин затянулся, немного помолчал, а потом начал доказывать, что не всё нормально: — Зря пришёл. Тебя потащил еще. Прости. — Не зря. Потанцевал. С б-барышнями. — Ой, да сдались мне те барышни. Игорь, я с тобой хочу танцевать. При всех, чтобы видели. А какие тут, прости господи, танцы, когда я с такими людьми работаю? — проговорил полковник раздраженно, как-то болезненно переминаясь и сморщиваясь от холода. — Хочешь, пойдём? — Игорь подходил всё ближе, обдавая теплом, как буржуйка. Снял ватник, накинул Серёже на плечи. Сам-то не мёрзнет, а Жилин холод вообще не переносит. Неподалёку послышались шаги и треск веток, на которые внимание было решено не обращать. Витька с единомышленниками шли. Думали, что бы сказать умное, обсуждали между собой, и затихли, услышав тихую речь. Витька жестом скомандовал, и вся шайка спряталась за голые кусты. Дальше шли гуськом, тихонечко, как будто чего-то боялись. На самом деле, боялись они Жилина, ведь знали начальника только в рабочем состоянии праведного гнева. Или злобного кокетства. Или усталой пассивной агрессии. Сейчас его выбесили, а значит, произойти могло всё, что угодно. — Тихо! — Приказывал Витька шёпотом, а сам высовывался, чтобы рассмотреть источник звука. — Знаешь, чего я хочу сейчас? — Начинал Жилин медленно, вкрадчивым бархатным голосом, от которого мурашки по телу бежали. — Кишки ему выпустить. И на люстру намотать, чтобы все видели. — И чё мешает? — Игорь не пугался. Игорь не пальцем деланный, живёт с полковником уже второй год, привык, несмотря на вечные попытки Сергея сгладить углы. — Неправильно это, Игорёш. Людей вообще трогать нельзя. А я тут...Злой я человек. — Мой человек. Ди сюда. — Катамаранов уже практически подпирал стенку полковником, стояв вплотную к нему. — Ну вот. Снова я тут со своими кишочками да потрошочками, а ты слушаешь. Прости. — Кто из нас еще больше кишок видел, мент? Успокаивайся. В-всё хорошо. — Концерт тебе снова устроил... — Имеешь право. Ты ж у нас того. Нежный, ранимый... — И беззащитный. — И эт тоже. Пожар унимался, только слегка потрескивали угольки души. Успокоился. Они так и стояли, обнимаясь в сыром феврале, докуривая одну на двоих, не забывая потираться замерзшими носами. Жилин начинал улыбаться. Выкинул хабарик в ближайшую клумбу и сложил замёрзшие руки на чужой тёплой груди. Нос розовый, глаза слегка мокрые и нетрезвые, улыбка наивная — целовать да и только. Игорь коротко чмокнул его в губы: на вид сталь, на вкус зефир. И совсем немного, но пепел. Витька стоял за кустами в неестественной позе, закрывая рот и нос ладонями, чтобы скрыть слишком уж взбудораженные вдохи. За его спиной высунулись единомышленники и начали точно так же взбудоражено и удивлённо вздыхать. — Всё, уходим. Уходим, я сказал! — Командовал Витя своему отряду и садился на корточки. — Теперь он меня точно грохнет... — Добавлял он уже куда тише. Шайка-лейка из преимущественно младшего состава милиции тихонько поднимались, переглядывались между собой и снова падали в клумбы, оглядывались, хотели поговорить, но не место. Добравшись до здания, сдвинули стулья, сели в кружок, хором закурили. Глаза бегали, как у школьников: хотят обсудить, а боятся. Только Витька решил всё-таки нарушить молчание: — Пацаны, если что, то вы ничего не видели. И я не при делах. И вообще, давайте лучше забудем. Всё, как будто и не было. Ладно? — А ты-то чего переживаешь, Вить? — подал голос его товарищ с крупным носом. — Издеваешься, Федь?! Он меня тогда застрелит. Слышал, что говорит? "Кишки на люстру намотаю". А я с ним работаю, он и правда может... — То есть, мне не показалось? — Спрашивал сослуживец с рыжей головой. — Нет! Это правда, да, он...Но я тут не при чём! — Ныл то краснеющий, то бледнеющий Облепихин. — То есть, хочешь сказать, ты всё это время знал?! — Он тебе рассказал?! Ребята были уже взрослые, окончившие академии, отслужившие в армии, а ума было, как у семиклассников, обсуждающих то, как их товарищ первый в классе начал с кем-то встречаться. Ситуация действительно была нестандартная, выбивающая их тихий мир из привычного уклада. — Ну знал! Знал, что вы еще от меня хотите? И не всё время, а пару дней всего...Но я сам догадался, а Сергей Орестович мне просто подтвердил...Но я вам этого не рассказывал! — Да чё ты ссышь, Вить? Чё это он тебя убьет? Он же сам говорил, что существо нежное и ранимое... — Не унимался слегка окосевший лейтенантик. — Слышите, а я бы и не подумал никогда, что он такой бывает...Ну, он же орёт вечно, не нравится ему всё, а тут смотрите, какой ласковый стал... — Подхватывал Федька. — А Катамаранов? Его видели? Ну никогда бы не подумал, что он и Сергей Орестович, а они вон как...И такие они...Такие милые, что ли? — Робко вклинивался в разговор сержант, но другой. Младший. — Дааа! — Затянула компания всем составом. — Но это же очень странно, разве нет? Мне батя мой говорил, что это, ну...Не по-мужски, короче говоря. — Не по-мужски? — Буйствовал Витька, как океан. — Да вы их видели? Вы полковника нашего видели?! Он же у нас мужчина хоть куда. Командир какой замечательный, начальник самый лучший... — А может, и ты туда же? Ну, того. Покорился. — Да как же так, что Катамаранов? Я думал, полковник с прокуроршей нашей шашни крутит... — А как он так? И по мужикам, и по бабам? — Федя, не тупи, тебе же сказали: "мужчина хоть куда". Ну вот ему и хоть куда! — А такое бывает? — Ну вот и спроси сам, балда! Разноголосый спор шёл, к кругу заговорщиков подтягивались другие друзья, подтягивались дамы сердец, и большой секрет перестал быть секретом для маленькой компании. Подтянулся даже Инженер, вставший, чтобы потанцевать свою Особу. — Ребята, ну вы чего? Жилина что-ли обсуждаете с Катамарановым? Да, опять они куда-то делись. Я вам скажу так: я их узна...ну, знаю уже целую тьму...Лет. В школе одной учились, поэтому я-то точно знаю, что они практически точно и наверняка, снова делают непотребства! — Вставлял сотрудник НИИ свои пять копеек, услышав обрывок разговора. — Какие такие непотребства? — Интересовался младший сержант, подбираясь ближе. — Как какие? Сначала напьются, а потом ходят-бродят, как дрожжей объелись...Нет, ну я считаю это ненормально. Да, они б-бешенные, оба. Ну какой нормальный человек, вы мне скажите, будет взрывать электрических...э-этих, пауков? Пока сотрудники милиции выспрашивали всё новые подробности о сугубо личной жизни своего непосредственного начальника, Жилин всё так же стоял на улице, вжатый Игорем в стенку. Было холодно, был вечер, но каких-либо действий не хотелось предпринимать. Хотелось стоять вот так, вдвоём, наслаждаться, пока жизнь даёт им шанс. — Пойдём танцевать, милиция? — Да какое тут танцевать, голубчик. Мне потом что со свидетелями прикажешь делать? Стрелять их, что ли? — В словах и глазах полковника было сожаление и какой-то стыд за свою былую уверенность, от которой теперь не осталось ни следа. — Мне оставь. Пошли потанцуем. Ты ж хочешь. А если кто-то вякнет, я их того. В асфальт. Дело нехитрое. — Игорь, ну ты чего? Выпотрошишь дюжину-другую народа? За один танец? — Ага. Пошли. Игорь тащил Жилина за руку обратно, пока тот нехотя переставлял ноги. Зайдя в тёмный и душный зал, они увидели огромную толпу, и всю около Инженера. "Опять, дурак, попал в ситуацию!" — мысль синхронно пробежала в головах его бывших одноклассников. Они переглянулись, коротко кивнули друг другу и быстрым шагом с двух сторон спешили на помощь. Через толпу протиснутся получилось не сразу, зато Жилин успел ухватить обрывки фраз: — ...да, старостой был, а как в туалет с Игорем пойдёт, так и выйдет потом...Оба довольные выйдут. Ну конечно, курили, прямо в школе! Я же говорю, что они бешеные! — Язык развязался, Водолаз? Ты давай это, чтобы тихо. А то посмотри на него! Мы, значит, с Игорем Натальевичем бешеные, а ты нормальный? Ты с нами тогда курил, балда. — Жилин ругался беззлобно, хотя и немного обиженно. Нормально же дружили все втроём, чего это Инженер себя лучше всех возомнил? Жилин оглядел толпу: все какие-то дёрганные, глаза блестят, смотрят на него странно, еще и Водолаза на предмет его прошлого допрашивают. Совсем с ума посходили. Или это он сам виноват, что палку перегнул? Или что? — Мальчики, а что это вы тут устроили за сборище? Какое-то прям, целое общество декабристов. Никого не свергаете? Нет? Не надо. — полковник мельком заглянул в глаза каждому присутствующему. "Ну и ошалевшая стайка..."— возникало в голове. Дошёл до сержанта, который совсем был в изменённом состоянии, окликнул: — Витька? Витька, ты чего такой озадаченный? Облепихи объелся, а, Облепихин? Облепихин только моргал часто и принимал виноватое выражение лица, как будто снова своих ребят организовать не смог, да рапорты не сдал. Его быстро закрыли собой особо интересующиеся несущие службу лица, оставив Инженера наконец-то в покое. Теперь обступили уже Жилина. Не угрожающе, но с каким уж слишком нездоровым интересом. — Товарищ полковник, вы же правда Катамаранова с самого детства знаете? — рыжий сослуживец начинал допрос. — Ванечка, тебе вон, товарищ мой, об этом уже целую лекцию прочитал. Головой думай. — А он что, всегда пьяный ходит? — влезал мент с носом. — Да нет. Он пьяный еще и лежит. — Жилин нервно забегал глазами по помещению. Что за интерес к фигуре Катамаранова? Ну пьяный и странный, ну местный кадр, который сначала то строит, то взрывает, умирает - не умирает...Но не настолько же? Его не было в поле зрения, куда мог подеваться? Глупый вопрос. Игорь — куда угодно. — Кстати про это, где там мой Натальич? — на автомате выпалил Жилин, не задумываясь о том, какой смысл его слова приобретали в чужих головах. — Ваш? — Наш. На мозги мне не капайте. Полковник медленно шёл на поиски Игоря, которого тоже обступили плотным коконом менты. Доходило до него не сразу, зато отчётливо: Витька, крысёнок, разболтал. Ну говорил же, что не надо. Что нечего такие вещи рассказывать, да и вообще за такое можно получить тяжкие телесные. Жилин остановился, слегка развернулся, хотел посмотреть на сержанта с ненавистью, яростью, с огнём в глазах, но выходила только чисто человеческая обида. — Кстати, если Витька случайно умрёт, я плакать по нему не буду. Его язык его длинный...Доведёт. Довёл уже. И язык довёл, и меня довели. Ребята вокруг начали обеспокоенно крутить головами. Неужели и правда разозлился? Витька часто задышал и сразу же крепко приложился к бутылке водки, найденной неподалёку. — Дядь Игорь, а как так вышло: вроде и разные вы такие, а с Сергеем Орестовичем дружбу водите? — допрашивал Катамаранова сержант, который был старше. — Да так. Любим друг друга, вот и водим дружбу. А чё, завидуешь? — Игорь был прямолинеен до тошноты. Никогда не видел смысла скрывать очевидное. Ребята были готовы ахнуть, но им помешал ворвавшийся в круг Жилин. — Так, а что это мы тут за допрос? Допросы тут я провожу. Всё, расходимся. Игорь, не дыши на детей, а то их белая горячка хватит. "Дети" были примерно одного с Жилиным возраста, а то и старше, но полковника это мало интересовало. Все для него дети, все для него голубчики да хорошие. Даже сейчас, когда всё висело на волоске. "Сгорел сарай — гори и хата!" — думалось ему, когда он бессовестно утаскивал Игоря за собой на центр банкетного зала. — Падажи, мент. — промямлил Игорь перед тем, как ловко выкрутился из мощной хватки и направился прямиком к аппаратуре с музыкой. Отогнал ответственного за кассеты, схватил первую попавшуюся, засунул в карман треников. Приложился к скипидару, разливая его на всё вокруг, схватился зубами за провода, и свет в зале потух, перед тем как вновь зажечься с удвоенной яркостью. Вставил кассету в проигрыватель, и из колонок начала играть никто иная, как "Императрца", которая не должна была выйти в этом году. Однако Игорь существо квантовое, достал. — Пошли танцевать, милиция. На звуки слишком современной песни слетелся народ, и даже молодая лейтенантка, приступившая к службе совсем недавно, но уже ходившая за Жилиным по пятам похлеще Витьки. — Товарищ полковник, давайте... — Руки убрала! — гаркнул Игорь слишком громко, привлекая всеобщее внимание. — Хочешь танцевать – ищи своего мента. А этот мой. Игорь выдернул Жилина от чужеродного объекта, моментально обвил руками его шею, и пламя разгорелось. Горело так ярко, что заметить можно было даже тем, кто скипидаром не баловался. Шальная Императрца гуляла, гулял и Жилин, лихо закручивая Игоря в танец. Пусть думают, что хотят. Если им суждено перестрелять тут всех — пусть. Главное, что сейчас всё так, как надо. Что сейчас все смотрят, как статный офицер обнимает этого сумасшедшего и завидуют. И не страшно абсолютно. Смотрит Витька, смотрит его банда, смотрят жены и девушки, смотрит бывший начальник, смотрит седой генерал, смотрит и багровеющий от выпитого майор, и челюсти у всех отвисают, пока Жилин сочетает в одном лице и Императрицу, и офицера, что так страстно смотрит бирюзовым взглядом. Кружит, крутит, танцует, прикасается, смотрит, смеётся. Улыбается нахально, дерзко, посылая эти улыбки за спину Игорю, всем тем, кто имеет что-то против. И Игорь чувствует. Чувствует, что то-самое счастье, которое топталось на пороге с самого утра, отпирает двери ногой и входит по-хозяйски. Перед глазами бабочки, золотые звёздочки на чужих погонах, свет люстры и родная улыбка. Родной взгляд, такой сильный, такой бесстрашный, что дух выбивает. Жилин слышит песню в первый раз, но безошибочно попадает в ритм, когда на последней ноте прогибает Игоря назад, ловко хватая под коленом для лучшего эффекта. Игорь зря времени не теряет — скалит зубы в довольной и жутковатой улыбке и подкидывает каску в воздух. Жилину мало. Он буквально недавно, в этом же месте отлеплял от себя других ментов, которые тоже танцевали с ним. Это ничего не значит. Да, он не прогибал их под себя, не прижимал за талию, да и было это не дольше, чем несколько десятков секунд. Но это было. Это нормально. А это Игорь. Это другое дело. Он другое дело. Весь другой, с ног до головы особенный. Ходит, как облезший кот среди нарядных людей, смеётся странно, вечно в своей дурацкой каске, с этими жёлтыми глазами и вечным запахом технических жидкостей да хвои. На руках мозоли, зубы скалит. Слишком острые, да и как-то их много, не по-человечески много. Да и вообще ничего человеческого в нём нет: какой-то кривой и косой, грубый, неотёсанный, весь из себя подземельный, стоит, отклонившись назад, радуется. Вокруг толпа немного гудит из-за выпитого, новой песни, а так же неоднозначных слов Игоря. А еще полковник очень недурно танцует. Что-то в зале происходит, а Жилин смотрит. Смотрит на своего внеземного. Такого всесильного, такого наглухо ёбнутого, готового превратить всю эту оголтелую толпу в кровавую кашу, чтобы один-единственный в мире мент был немного, но счастлив.***
Они стоят так еще несколько безумно длинных секунд, глаза в глаза, улыбка в улыбку, и чувствуют себя двумя пацанами, которые стояли в кабинете у директора, когда их снова отчитывали за непотребное поведение. Отчитывали, в основном, Игоря. Рассказывали, как он плохо влияет на Серёжу, ругали и самого Серёжу за то, что не может повлиять на дурного друга и ведётся на всё, хоть и староста. Тогда Жилин говорил, что никто на него никогда не влияет. Говорил, что возможно, он сам дурно влияет на Игоря. Обещал перед всеми завучами, что никогда и ни за что его не бросит, и если Игоря из школы выгонят — он и сам уйдёт. Говорил, что их разъединит только смерть, что ставилось под сомнения, учитывая природу Игоря. Говорил ли? Нет, не говорил. Кричал. Кричал всем, блестел глазами, и тогда в сердце тоже горел огонь. Кричал, а потом целовал бедного Игоря. У всех на глазах, всем назло. А потом они бежали. Жилину тогда крепко досталось от отца. Столько криков было, столько нервов убитых, столько разговоров про то, что "таких в милицию не берут" и что "ты же был таким примерным!". Серёже было плевать тогда, а сейчас — тем более. Обкусанные губы прямо напротив, подними и дотянись. И пусть все скалятся и брызжут желчью, пусть мир остановится. Пусть волосы на себе рвут, вызывают кого угодно. Плевать. Они сбегут, как тогда, в десятом классе. Эйфория прервана каким-то стуком о стекло. Это Витька тарабанит пальцами по бутылке. "Доигрались, допелись." — подумалось Жилину. Разговоры про убийство всех присутствующих были бесконечно забавными, но теперь перспектива не казалась такой уж далёкой. В одной руке рука Игоря, другая тянется к кастету в кармане. Танцы танцами, а безопасность по расписанию. — С собой? — Всегда. Стук пальцев по стеклу не стихал, ребята поднимали полные до краёв рюмки, кто-то сзади странно охал, пока Игорь медленно выпрямлялся и нашёптывал Жилину план: — Бежишь к выходу, я те спину прикрою. Пойдёшь через лес, а их на меня оставь. Сиди там, сколько надо. Я потом тебя найду. С телами поможешь. — А если не найдёшь? — А ты не сомневайся, милиция. — И обнажил три ряда острых зубов. Жилин провёл режущим взглядом по присутствующим, попытался смягчить его улыбкой, но сделал только хуже и теперь выглядел, как маньяк. Игорь скалился. Витька, стоящий напротив...Плакал? Скорее нет, чем да, но глаза у него были уже припухшие. Он вытер нос рукавом собственного кителя, немного прочистил горло и заговорил совсем нетрезво: — Ну что, товарищ полковник...За вас? Да, за вас, а то что стоите, как...Не для интерьера же! Давайте выпьем! За ваше счастье! И за вас, тоже, Игорь! За вас обоих, за вашу... — И голос Витьки неожиданно дрогнул. — За любовь! Сердце пропустило удар, провалилось куда-то под землю и совершенно перестало работать. Глаза затянулись пеленой, всё вокруг помутнело. Было ли это насмешкой? Сначала напился, потом друзьям растрепал, а теперь вообще всем решил сказать? Ну уж нет, это право только полковника – кому и что рассказывать, а Витьке секрет доверили, как-никак. И он его не сдержал. — Ах ты... — Уже хотел плеваться ядом Жилин. Игорь стоял рядом и видел, как пожирающее всё вокруг пламя пронеслось по залу, сильно обжигая и его тоже. — Да! — Раздалось милицейское разноголосье, которому было плевать на близлежащую ярость. — За любовь! За любовь! — Раздавались возгласы, смешанные со звоном рюмок. Жилин утихомирился. Не поверил в происходящее. А как тут можно поверить? В то, что всё нормально будет? Что его, точнее, их...Примут? Нет, это невозможно. Тут же есть какие-то подводные камни, какие-то тёмные ходы, тайные лестницы, игры разума. Или нет? Или это просто его хороший, туповатый Витька, который плачет из-за чужого счастья, его подчинённые, которые пьют за чужую любовь, его родной Игорь, который улыбается совсем близко. Поверить? Или продолжать боятся всего подряд, позволяя страху топить мир в крови? Игорь даёт однозначный ответ на это вопрос: наматывает форменный галстук на свободную руку, тянет на себя и так просто целует. У всех на глазах, под одобрительные возгласы, как бывает только...Да нигде такого не бывает, даже в мечтах, потому что и мечтать о таком не приходится. Казалось слишком смелым. Радикальным. Сейчас не кажется. Сейчас в воздухе летают синие-синие бабочки, а перед глазами блестят золотые звёзды. Сейчас, если попытаться, то можно вдохнуть витающее вокруг счастье через нос и почувствовать, как оно щекочет горло , заставляя улыбаться; его можно увидеть в мелко-оранжевой пыли в воздухе, из-за которой из глаз течёт, можно ощутить теплом на ладонях. Можно открыть глаза и увидеть его прямо перед собой. Счастье, которое стучалось в двери вместо судьбы с самого утра. Вот оно. Вот они. Глаза в глаза, улыбка в улыбку, рука в руке, так по-ребячески. Совсем как в десятом классе. Только теперь бежать ни от кого не надо. Сейчас никто не кричит. Только тащат водочку, хлопают по плечам, переглядываются, пытаются привлечь к себе больше внимания и стоят совсем близко. Чего они так рады? Через толпу пробирается Витька, начинающий свою слёзную тираду: — Сергей Орестович, я всё понимаю, как это выглядит, но вы всё не так поняли! То есть, поняли так, но я не то хотел...Просто я наоборот хотел вам всё сказать! Что мы тут посовещались и решили, что...Ну, то есть это я решил, а меня все поддержали насчёт того, что мы все очень рады тому, что вы не одинокий. А то ходите, один да один, никто не заботится... — Витя, закрой рот. Уже всё, всё, ну подлизался, ну молодец. Засчитано. И вы все подлизались, всё, хватит делать такие довольные лица. Что вам надо, говорите. — Жилин принялся бурчать хуже обычного. Ему очень хотелось верить, что вдохновил своим поступком людей, но здравый смысл и опыт прожитых лет твердили ему: если подчинённые чего-то хотят, то будут хвалить даже грязь на ботинках. — Ничего не надо, товарищ полковник! Выпейте с нами, ради бога! — Ну, если ради бога...— Жилин посмотрел на Игоря рядом с собой. Уже повеселевшего, но такого же притихшего. — Если так, то давайте вспомним, зачем мы тут собрались. Дело закрыли? Закрыли. И кто его закрыл? Я его закрыл. Полковника перебил одобрительный крик. Но он продолжил: — Но! По большому секрету для нескромной компании, скажу так: если бы не Игорь Натальевич, дело бы вообще не закрылось никогда. Да кто знает, может, если бы не Игорь Натальевич, я бы, наверное, еще в прошлом году застрелился бы, если не раньше. Давайте, хорошие мои, за него! Ура! —Ура! Вместо закуски Игорю с нежностью занюхал чужим плечом, чисто на автомате. Так же на автомате, Жилин занюхал его растрёпанными волосами.***
Из колонок снова зазвучала медленная музыка, в зале поползли шепотки. Все снова разошлись по парам, не забывая наблюдать через плечо за полковником и его спутником. Игорь совсем расслабился в родных и тёплых руках, уткнулся лицом в шею и медленно засыпал. Жилину тоже хотелось отдохнуть, но что-то внутри не давало сомкнуть обеспокоенных глаз. Смотрел в основном в угол, где сидели старшие по званию. Оттуда часто бросались неоднозначные взгляды и улыбки, как у Джоконды, смысл которых было считать проблематично. Затем стали еле-различимы разговор генерала из их области с генералом их Москвы. Говорили тихо, делясь тайнами: — Когда-то ведь и мы были молодыми, Пал Генадич ...Такие вещи творили, что и думать страшно, а Жилин... — А что Жилин? Не пацан уже, знает, на что идёт. Ему смелости хватает. Пусть делает, что хочет, пока его жизнь не придавит. А его не придавит, знаешь почему? Он своё дело знает. Его брать не за что. Только если напрямую идти. Идти к Жилину...Надо быть идиотом. — Ему-то смелости хватает, Пал Генадич. Он это знает, что к нему никто не полезет. Жаль, мы не знали. И смелости у нас с тобой не хватило. И времени уже нет... — Пока не в гробу, Эдуард Фёдрыч, время всегда есть. Пошли танцевать, пока ноги не отнялись. Жилин наблюдал за тем, как двое седых генералов неспешно покачивались в такт музыке. Как капитан Козлов грубовато танцевал своего кудрявого журналюгу, как лейтенантка, еще недавно пристававшая к полковнику, распускала волосы и принимала протянутую ладонь секретарши. Жилин рвано вздохнул и крепче обнял Игоря. Зажмурился, снова открыл глаза: правда. И поверить не может, и отрицать то, что есть нельзя. Так странно. Счастье щекочет нос и горло так сильно, что приходится делать глубокие вдохи-выдохи всё чаще и чаще, а глаза уже ощутимо щиплет. Вдох. Выдох. Проморгать пыль с глаз. Вдох. Судорога в диафрагме, которая заставляет вдыхать еще несколько раз и сильно-сильно жмурить глаза. Громкий выдох. Всхлип. — Ну чё с тобой, милиция? Опять кто-то обидел? — Игорь ласково гладил по загривку. Жилин смотрел на него мокрыми глазами. — Никто, Горь. Всё нормально. Я просто очень-очень счастлив. Дым больше не клубился над головой полковника, не душил и не отравлял собой. Огонь был спокойный, чистый. Не бушующий. Он медленно становился из алого всё более и более бледным, но не угасал, напротив, становился ярче. Не сжигал, светил. Игорь был пьян и под скипидаром, и по идее, не должен был существовать, как личность. Однако в его нетрезвой, поломанной, сгнившей мозговине, навсегда отпечатался момент триумфа. Момент, когда огонь над Серёжей потух, превратившись в яркое и золотое сияние.