Прости меня, О, милый мальчик мой, И в страшном сне такое не увидишь.
Парни наслаждались обществом друг друга вплоть до 11 апреля. Жизнь их казалась почти мёдом, Чонгук поселился в комнате на третьем этаже на месяц. По утрам они ходили за полюбившимися ему пирожками, днями на пролет любовались друг другом упиваясь объятиями, а в жаркие вечера, еще холодной для остальных весны, дарили друг другу самые страстные поцелуи, которые только мог представить этот мир. Парни забыли, что есть работа и учёба, отдавая всё время себе. В тот день Чимин в очередной раз, словно хитрая лиса, проскользнул в душ и обратно в комнату, к уже помывшемуся Чону. Входя в комнату, Пак остановился, забыв закрыть дверь. Чонгук стоял напротив окна, обтирая полотенцем влажное тело и волосы на голове. Его тело было идеальным в лучах заходящего солнце и полумраке ночной тьмы, но ему еще ни разу не доводилось увидеть его в неглиже, пока за окном во всю сияет солнце, а каждая мышца под натянутой кожей играет своим рельефом. — Чимин, — шикнул Чон, замечая ступор парня и открытую дверь. Он уверенным шагом, стуча пятками по половице, подошёл ближе, потянулся через парня и захлопнул дверь, пока их случайно не застали в таком виде, -Ты чего замер? Студент вжался сам в себя, желая стать молекулой и раствориться, он натянул своё полотенце выше, прикрывая торс и соски. Юноша хохотнул и принялся дальше возюкать полотенцем по волосам, оголяя свои большие резцы в этой неповторимой кроличьей улыбке. Пак, не в силах удержать взгляд на его лице скользил по невероятным формам юноши, чувствуя, как полотенце, под действием возбуждения, отстаёт от бёдер. — Мне нужно сходить домой, взять более лёгкие вещи, если, конечно, тебя всё еще не смущает, что я живу здесь уже месяц, — Чонгук кинул ткань на кровать, и схватил водолазку, выворачивая ее с изнанки. — Смущает? — Чимин только сейчас заметил, как сильно сжал махровое волокно, трескающееся под его белеющими пальцами, он сделал усилие, прежде чем опустить, единственное скрывающее его эрекцию, полотно обратно на пояс, — Шутишь? Моя жизнь не была никогда прекраснее до этого! Лицо Чонгука снова озарила улыбка, он за доли секунд оказался рядом и собрал парня в охапку. Студент, чувствуя, как опасно его член потёрся о внутреннюю сторону бёдер юноши, смутился и вжался лицом в грудь того. Громила аккуратно, кончиками пальцев, приподнял его лицо за подбородок и потянулся к нему губами, как вдруг, в дверь раздался настойчивый и громкий стук. Тарабанящий кричал что-то про эфир на радио и просьбу спуститься в фойе.***
В главном холе общежития было столпотворение, кто-то взволнованно охал, многие шушукались, не понимая, что происходит. Чимин и Чонгук пробрались сквозь зевак, ближе к радио, установленному у консьержа на стойке. Пак поправлял на спех накинутую рубашку, озираясь по сторонам, он чувствовал напряжение каждого на этаже. Серьёзный голос диктора характерно хрипел из маленьких колонок. — Сегодня утром был найден мёртвым студент Высшей коммерческой школы Масана, пропавший во время беспорядков 15 марта. Вопреки предположениям, что пропавший утонул, было выяснено следующее: смерть наступила около месяца назад, от удара в голову гранатой со слезоточивым газом, — девушки охнули, прикрывая рот ладошками, — граната пробила череп, вызвав моментальную смерть. Тело обнаружено было рыбаками на побережье. Официальные данные оказались ложью, оппозиция выясняет причины сокрытия данного преступления, на данный момент мы ожидаем ответа от властей, конец сообщения. Гул, поднявшийся в помещении, буквально выдавил парней на улицу. Ребята стояли у входа в общежитие с опустошёнными лицами, каждый думал о своём известном только им самим. В какой-то момент они поймали взгляды друг друга: напуганные и полные ярости. — Мне нужно в институт. — Мне нужно домой. Сказали они в один голос и так, словно чужие люди, разошлись по разным дорогам, не прощаясь, словно встретятся снова через несколько минут.***
В Институте царил хаос, преподаватели и студенты носились по коридорам стараясь собрать всех в одной аудитории. Пак шёл к группе, во главе которых стоял Намджун в момент, как заметил Тэхёна, которого декан выводил через черный ход. Друг заметил Чимина и попытался затормозить отца, но тот схватил его за ухо и повел дальше, выталкивая наружу. Тэхён скривился и сложился пополам, двигаясь за рукой отца, лишь бы тот не оторвал ему ухо. Почувствовав чью-то руку на своём плече, юноша обернулся. Учитель Ким улыбался, хотя его глаза и выдавали тревожность, его рука крепко сжала плечо студента в поддерживающем жесте. Мужчина молча кивнул в сторону Намджуна и повёл Чимина за собой. Чимин шёл быстрым шагом, перебирая быстро ногами он то и дело запинался, упираясь в бежевые стены ладонью, чтобы не распластаться на полу, покрытом рыжем, как щенок лабрадора, ковре. В какой-то момент он потерял из виду всех, кто шёл впереди. Еще пару подвернутых ног и они встали перед дверью в подвал. Ким Сокджин воровато оглянулся на коридор, оставшийся позади них. Чимин, сглотнув сухой ком в горле, шагнул назад, но брат Чонгука кивнул ему на ручку двери, заслонив собой обзор, чтобы никто не мог видеть парнишку. За дверью была глубокая лестница, ведущая к комнате из красного кирпича, внутри которой стояли какие-то бидоны и бочки. Тускло освещая помещение, единственная лампочка посередине подвала чуть покачивалась и мигала в такт, падающим где-то каплям воды. Свет играл тенями, создавая ощущение, что собралось очень мало людей, было видно только тех, кто стоял в самой середине. А в середине стоял Намджун, он был одет в серую рубаху из какого-то очень жёсткого материала, какого Чимин не мог понять, брюки с широкими штанинами были из такого же, только коричневые. Парень подошёл ближе. Оказалась, в самой середине стоял стол, на которым красными подушками лежали рулоны ткани. — Я думаю нас собралось достаточно, полагаю, — бархатный голос, куполом накрыл комнату, будто собирая всех в одну большую кучу, — Все слышали новости. Помещение заполнилось криками и освистыванием властей, кто-то плюнул в стену, и та тут же впитала жидкость, словно пыталась запомнить, впитать этот момент как можно быстрее. Люди начали толкаться, Чимина выкинуло в центр, он уперся ладонями о стол, принимая спиной очередные толчки, зажмурился. — Тихо! — разлился нежный голос преподавателя, пожалуй, единственного здесь взрослого, — Я думаю все смогут выговориться, но сейчас прошу успокоиться, вы прикончите друг друга раньше, чем сделаете что-то полезное. — Что это? — ловя момент, Чимин, подтащил к себе полотна. -Наши будущие плакаты, — Намджун улыбнулся во все свои ровные белые тридцать два, а Чимин расхохотался, — Что? Почему смеешься? — Это была не шутка? — затараторил Чимин, голосом, похожим на подхваченный ветром лепесток цвета вишни, на лепесток, который вместе с ветром принесёт перемены в мир, — Они будут нас убивать, а мы к ним с плакатами? — У нас будет мирная демонстрация, — кивая себе и своему очень умному виду, Намджун достал белую краску и кисти, — Никто не должен пострадать. — То есть пробитая голова парня в Масане тебя не беспокоит? — раздражённо вскипел Чимин. Ему казалось, что другого исхода не может быть, сердце его стучало так сильно, что дрожь от его ударов было видно во всём теле юноши. — В прошлый раз кто-то принёс Молотова! Толпа снова закричала, парень в дальнем углу вскрикнул, что готов и сейчас принести. Чимин ухмыльнулся, понимая, что прав, он поднял раскрытую ладонь в сторону толпы, перестал улыбаться, его ноздри ходили ходуном от волнения. — Либо мы, либо они, все это понимают, нельзя идти с одними плакатами! — На самом деле он прав, — учитель хлопнул по ткани ладонью, разочарованно причмокивая языком, задержал взгляд на собственной руке, потом перевёл взгляд на Чимина, от которого в том почему-то поднялась волна тревоги, — У меня есть информация, что власти созвали регулярные войска, для урегулирования возможных конфликтов. Намджун растеряно ухмыльнулся, сводя черные брови домиком, было видно, что он считает это чепухой. Пак подошёл к нему ближе, почти в плотную. — Это опасно, идти на регулярные во… — Господин Пак, — размеренно вздохнул Ким, — Эта информация может быть ничем иным как слухами. А вот если мы придём вооружёнными, это может спровоцировать их на жёсткие действия, мы не можем подвергать опасности манифестантов. Что он мог сделать? Ничего, всё происходящее казалось каким-то сюрреалистичным сном, вокруг шушукались студенты, только мужские голоса. В конце концов, они пришли к выводу, что демонстрация должна быть мирной. Следующее семь дней проходили в агрессивной подготовке реквизитов, закупке воды для долгого похода по центральным улицам города, выборе слоганов, которые будут звучать на всю округу.***
18 числа у входа в общежитие, загруженный мыслями Чимин, совершенно не ожидая того, встретил Чонгука. Он стоял с большой плетёной сумкой в руках, переминаясь с ноги на ногу, словно переживал перед предстоящим разговором. Пак на секунду остановился, переводя дух и приводя мысли в порядок, но, как и раньше, Чон словно почувствовал, что парень уже рядом и поднял взгляд, прежде устремленный куда-то перед собой. Набрав воздуха в лёгкие, Чимин ровным шагом двинулся к парню. — Почему ты здесь стоишь? Заходи домой, — последнее слово всё еще вызывало переворот всех органов внутри парней, Чимин смущенно оглянулся, убеждаясь, что на улице кроме них никого. Но Чонгук поставил мешок, импульсным движением направился к Паку, рукой властно обхватил его за затылок и притянул к себе, жадно углубляя поцелуй, заставляя того задохнуться в панике от неожиданности. Чимин испугался общественности, но не оттолкнул его, поцелуй был таким страстным, молящим и таким печальным. В этом поцелуе были собраны все эмоции, которые они когда-либо испытывали за все эти месяцы их короткого знакомства. Губы нехотя расцепились, не решаясь отпустить друг друга дальше, чем на сантиметр. Крупные ладони опустились на плечи парня, прижали всем телом к Чонгуку, лоб юноши уткнулся в макушку Чимина, до боли вжимаясь, от чего студенту показалось, что какая-то суть ускользает от него. — Я люблю тебя, Пак Чимин, — голос Чона дрожал, сгорбленная фигура, будто коконом хотела обернуть щуплого парня в объятиях. — Ч…Что? — Пак упёрся ладонями в грудь парня, пытаясь заглянуть в лицо юноши. Глаза Чонгука были красными, на грани того, чтобы пустить слёзы, а лицо было таким грустным, что Чимин невольно прикрыл ладонью рот. — Я люблю тебя, — повторил он, не отводя взгляда. — Разве с таким лицом признаются в… — студент не успел договорить, Чонгук вновь впился в его губы, в этот раз чувствовалась скорбь, конец всего хорошего в этом мире. Чимин взял юношу за лицо, направил его взгляд на себя, -Чонгук, в чем дело? — Ну я, — он замялся, метнув взгляд в сторону сумки. — Ты принёс вещи? Решил совсем переехать, так много вещей, — Пак натянул широкую улыбку, шагнул в сторону от юноши, направился к сумке. — Я уезжаю, Чимин, я забрал вещи из твоей комнаты и из дома брата. — Что? Куда? На долго? — парень вцепился в тканевые ручки багажа, — Не обязательно было забирать все вещи. — Я уезжай обратно в Пусан, не знаю… возможно я не вернусь, — грусть сковала его лицо, Чимин опустил взгляд на ручки в своих пальцах. — Зачем? — тупо разглядывая узор из квадратов на ткани, Чимин попытался сделать свой вздрагивающий голос холодным, подавляя клокочущий ком в горле. — Моя мама, она переживает из-за волнений, которые могут подняться в Сеуле, — отвел взгляд от парня Чонгук, словно это было не всё, что он мог сказать. Он потянулся за сумкой, — Я должен идти, у меня автобус через час. — Нет, подожди, ты не можешь уехать, — Чимин дёрнул багаж на себя, тот оказался слишком тяжёлым, чтобы сдвинуться с места, поэтому показалось, будто парень просто обиженно дергает ткань, — Не сейчас, когда у нас с тобой всё так… Когда я привык к происходящему! — Поезжай тоже в Пусан, там будет безопаснее, на какое-то время, прямо сегодня купи билет и выезжай следом, встретимся там, через пару дней. — Я не могу сегодня! — Парень бросил попытки сдвинуть мешок с места и всплеснул руками, он прекрасно знал, что завтра будет происходить в Сеуле и что может пойти не так, он замешкался, размышляя над событиями, потом вдруг осознал, что после всего, можно махнуть и в Пусан, к родне… к Чонгуку, — Но через пару дней, да, давай встретимся там, на берегу Южного моря. Чонгук погладил ладонью студента по плечу и, взваливая сумку себе на плечо, прошептал одними губами: «До встречи.» Он удалялся медленно, спускаясь по тропинке вниз к дороге. Чимин чувствовал, как сильно стучит сердце в его груди, как набирает обороты его пульс, даже перед завтрашним днём он не испытывал такого.***
А следующий день наступил быстро, время не тянулось, нещадно приближая всё возможное, что могло произойти. Намджун был очень взволнован с самого утра, в институте не было ни одной души, хотя был вторник. В этот день полностью расцвела вишня и цветочный ветер должен был прийти с минуты на минуту, но день был без единого ветерка. Студенты переодевались в одежду, в которой обычно ходили в институт: деловые костюмы, костюмы со знаками ВУЗа. Парни из подвала выносили красные и белые полотна с надписями о переизбрании президента, кто-то сделал себе повязки на лоб с такими надписями. Около десяти утра все, наконец, вышли из здания. По мере продвижения шествия к центру города людей становилось всё больше. Взрослые, подростки, студенты, в основном мужчины — все были настроены положительно, ведь мирная манифестация не могла, по их мнению, закончится плохо. Чимин видел знакомые лица, видел, как полиция без особых указаний молча стоит в стороне, не принимая каких-либо действий. Происходящее выглядело действительно мирным и Чимину становилось чуть комфортнее, чем вчера вечером. Уже на центральной улице к ним присоединилось еще 2 густых колонны людей, состоящих из студентов других учреждений и мужчин разных возрастов. Тревога совсем отступила, когда огромная толпа ступила на прямую проезжую часть, ведущую к сердцу города. Тут-то и прозвенел первый звонок. По соседней улице на всех парах неслись грузовики, обгоняя реку из людей, полиция взяла ее в кольцо, замыкая с хвоста. Мужчины, игнорируя всё это шли дальше, в надежде добиться своего, тишину в рокоте шагов прервал первый лозунг, и толпа вторила ему, наращивая громкость, заставляя зевак выглядывать из окон, присоединяться к шествию. Чимин кричал громче всех, по крайне мере ему так казалось. Вспышками в голове возникал голос Чонгука, его образ, он будто пытался перекричать свои мысли, мешающие спокойно размышлять над происходящим. Люди вокруг толкались, вздымали руки вверх, задевали его, и это заставляло только еще больше думать о том парне. Он вспомнил как Чон защитил его в автобусе, как поймал его в первый день их знакомства и спас от болезненного падения. Пожалуй всё, что успокаивало его это была надежда, что юноша уехал в Пусан, а значит был в полной безопасности сейчас. Площадь показалась очень быстро, на ней в это время уже были собраны силы армии. Крупные парни в полном обмундировании и с железными щитами выглядели очень грозными, деревянные дубины были наготове прилететь кому-нибудь в лоб. Щиты прикрывали их лица, никто не мог видеть их, возможно в их рядах были чьи-то родственники или знакомые, но шествию открылся только один человек, командующий всеми. — Трусы! — закричал кто-то из толпы. — Вам же тоже жить в этой стране! — не унимались граждане. Толпа стала распространяться по площади и так вышло, что Чимин вышел на границу между манифестантами и регулярными войсками, военный толкнул его своим металлическим прикрытием обратно к демонстрантам, те взревели, указывая на неверность их позиции. Пак потёр ушибленное плечо, крики становились всё громче, и солдаты начали бить дубинами по своим щитам, создавая устрашающий грохот, пытаясь согнать всех чуть назад, сжать их возможности. Но люди не отступали, они толкали их, кричали в ответ на грохот. Так продолжалось час, никто не уступал друг другу, тогда кто-то из войск выстрелил в сторону, пуля срикошетила от трубопровода и попала в ногу кого-то из демонстрантов, разозлив толпу, началась потасовка. Чимин, стараясь избежать стычки с властями, хотел было ворваться в глубь толпы, но в этот самый момент драка между народом и властями преступила порог мирной демонстрации. Указание открыть огонь в случае неповиновения раздалось над главной площадью из мегафона командующего. В округе прошёлся рокот ружей, которые снимали с плеч и наставляли на мирных граждан. Скрежет металла, первый выстрел, первая жертва. Разъярённая натура человеческая бросилась с голыми руками на обидчиков. Вновь выстрел, еще один, крики боли, две моментальных смерти. Чимин нашёл в толпе глаза Намджуна, тот в негодовании и волнении что-то крикнул ему, но было не слышно. Людей косило друг за другом, Чимин развернулся обратно к армии в момент выстрела. Пуля прошла между рёбрами на вылет, воздух вокруг будто наэлектризовался, перед глазами появилось лицо Чонгука, он кричал, бежал к нему, отбрасывая в сторону ружьё. «Вот и всё, — подумал Чимин, он ведь был уверен, что будет так, — Предсмертная галлюцинация и я вижу тебя, я должен был ехать в Пусан, думаешь?» Кровь просочилась через уголок губ и густым красным ручьём полилась по подбородку на грудь. Наконец, подул ветер, срывая цветы с веток вишни, стоящей рядом, лепестки розовым дождем обрушились на площадь. Ветер нёс их на поле боя, где они падали на землю и в лужи крови, окрашивались красным. — Чимин! — парень в обмундировании с лицом Чонгука подбежал, когда ноги Пака подкосились, он поймал его, прокатившись на коленях по асфальту, взвалил на себя, по щекам Чона текли слёзы градом, холодная ладонь прижалась к сквозной ране, в попытке удержать кровь внутри, но та бурлящим потоком пробивалась сквозь его пальцы, лицо галлюцинации исказилось в боли и скорби. Студент печально улыбнулся, потянувшись рукой к лицу Чона, он был таким реальным, таким настоящим, он чувствовал кожу, которую трогал ни раз, под своей ладонью, слёзы полились из его глаз. — Прости, — он попытался проглотить льющуюся изо рта кровь, — Прости меня, я не поехал в Пусан. — Боже, заткнись, — гневно закричал парень, закидывая голову назад, сдерживаясь от обморока, — Прости меня, это был я. Это был я… — Я тоже люблю тебя, — продолжал Чимин, хватая воздух ртом, удерживаясь из последних сил в своей иллюзии. — Чимин? — Чонгук прижал его к себе, его била истерика, — Я здесь, Чимин, это я выстрелил в тебя, я не ожидал увидеть тебя здесь, — он говорил так быстро, захлёбываясь в собственных слезах, он раскачивался, будто укачивая ребенка в объятиях, — Это был я, прости меня, прошу тебя прости меня! — Ты здесь? — Чимин из возможных сил пригляделся, в его глазах показались отблески осознания и понимания, он дёрнул уголком губ, будто пытаясь улыбнуться в последний раз, — Хорошо… До встречи, да? Юноша обмяк на руках у солдата, в его глазах, смотрящих в никуда, отражались люди продолжающие бороться за свою жизнь. Чонгук сотрясался от слёз и горечи, ускользая из реальности, где выстрелы продолжали убивать чьих-то любимых. Парень всё продолжал шептать, что это был он, что это он убил его, не в силах успокоиться.Эпилог.
В столкновении с армией погибло 125 человек, но манифестации не прекратились, но теперь люди требовали немедленной отставки президента. 26 апреля 1960 года на экстренном заседании Национального собрания Республики Корея была принята резолюция об отставке Ли Сынмана и объявлявшая недействительными результаты мартовских выборов. Чон Чонгук ушёл из армии и уехал жить в Пусан, чтобы помогать своей семье и семье Чимина, он считал себя обязанным им, он забрал все его вещи из общежития и оставил себе. Пришедшая власть не станет лучшей властью в истории Кореи и вскоре ее так же сменят.