Воздух в прачечной нагревался и становился влажным, машинка гремела так, что закладывало уши. Влажность расползалась по помещению, растекалась туманным облаком, нависала над головами двух силуэтов у окна, оседала на них, завивала кончики волос. Чимин шумно вдохнул, когда широкие ладони парня опустились на его бёдра, спиной вжимаясь в шершавое матовое окно, он оставил на нём узор своего вязанного бадлона.
Ладонь Чонгука на правом бедре юноши аккуратно двинулась вперёд и вверх, медленно, с опаской, нащупывая рамки дозволенного. Сильные пальцы парня пробрались под влажную прилипшую ткань, глаза не отворачивались ни на секунду от слегка ошеломлённого взгляда Чимина, который был бы готов провалиться сквозь землю, если бы только не одно но… Ему хотелось почувствовать то, чего он так страшился и от чего убегал, как от дикого зверя. Кожа отзывалась на тёплые кончики пальцев болезненными мурашками, покрывающими всё тело, щеки полыхали огненным румянцем, а рука Чона ползла всё выше, по рёбрам, плавно перебираясь на лопатки, притягивая Чимина к себе.
Юноше на секунду показалось, что биение его собственного сердца заглушило звуки тарабанящей металлической машинки, но стоило отвлечься от своих ощущений, он снова четко слышал гул, который было слышно порой даже на первом этаже. Он повел взглядом, пытаясь так направить свой слух куда-то в коридоры, чтобы быть уверенным, что никто не войдёт. Зоркий глаз упал на задвижку, которая была сдвинута, чтобы никто не зашёл. Он подумал, что если Чонгук с самого начала задумал всё это, что, если это всё чётко спланированный план. Узкий прищур метнулся на юношу, о котором он почти ничего не знал, ни где собирается учиться, ни кем хочет быть, ни разу не был у него дома, ни какие у него интересы — ровным счётом ничего. Он прислушался к ощущениям, почувствовал робкий страх в конечностях юноши, которые чуть подрагивали от напряжения и неуверенности, услышал лёгкое дыхание, которое сбивалось, боясь спугнуть юношу. Чимин увидел, что Чонгук не знал, как действовать дальше, он оглаживал тело, приближался и отдалялся, не находя пути к продолжению.
Тогда Чимин усомнился в собственных мыслях и, наплевав на тревогу, устроил свою маленькую ладонь на шее юноши, чуть придавая уверенности. Сведённые домиком у переносицы, брови Чона расслабились, он прикрыл глаза, поддаваясь мягкому напору со стороны Пака. Его бёдра протиснулись так близко, что он упёрся своим пахом в пах Чимина, от чего тот промурлыкал что-то невнятное, огибая ногами его мускулы, прижимая к себе за затылок. Губы Чона смяли сначала нижнюю, потом верхнюю губу, не решаясь углубить поцелуй.
Мускулистый юноша вдруг опустил руки по бокам, одними пальцами захватил ткань горчичной водолазки, отстранился на секунду и стянул лёгким движением её с вспотевшего тела. Чимин, несмотря на всю свою худобу, оказался не тощим, он был подтянутым, даже слегка мускулистым, на животе виднелись кубики пресса, а мускулы на руках играли в тусклом свете. Оголив желанную кожу, Чонгук прильнул вновь к мягким губам-вишням, прижимая к себе влажное тело студента, которого вдруг накрыла волна желания.
Сняв одежду с Пака, Чон словно снял запреты на действия, он проскользнул языком в рот Чимина, но не дав ему привыкнуть тут же отстранился и поцеловал в шею, затем в ключицу. Чувствуя сладкие поцелуи и то, как дёргается в возбуждении член в узких брюках Чонгука, юноша вспыхнул всем телом. Маленькие ладони жадно пробежали по спине, собирая ткань в жгут, поднимая всё выше. Прижимаясь кожей к коже, парни становились единым целом, словно змеиный клубок. Чимин зарычал, его нежный голос, как шелест лепестков сакуры, сорвался, а следом за ним и кофта Чонгука, которая только мешала.
Тепло и ток, исходящий от тел, вздымал мурашки, окатывал холодом и огнём, заставлял забыть кто ты есть…или, стать собой? Ноги Чимина сжались кольцом вокруг Чонгука, пятерня скользнула на ягодицу здоровяка, сжала упругую мышцу в ладони, впиваясь пальцами, вынуждая потереться пахом о себя.
Чон сбавил напор, взял юношу за руки, позвал за собой. Студент спустился с подоконника, чуть приподнял голову, чтобы посмотреть на Чонгука, закусил губу, смутившись его опьянённого взгляда. Длинные пальцы, следом за взглядом опустились на ширинку Чимина, чуть подрагивая, большой палец протолкнул пуговицы в петли, ослабляя хватку ткани на пульсирующем пенисе парня. Лёгкое хлопковое бельё без труда прикрывало всё, что так интриговало Чонгука, он опустился на колени, угодив в лужицу пенной воды, которая собралась в ямке под разбитой напольной плиткой.
Не отрывая глаз от смущённого лица Чимина, парнишка потянул его брюки вниз сразу вместе с бельём, вынуждая отвернуться в сторону, затаив дыхание. Что-то в этом действии было таким одновременно греховным и невинным, словно два маленьких ягнёнка, они боялись, но в то же время шли к тому, чтобы сделать то, о чём догадывался каждый, но ни за что не решился бы сказать. Член Чимина болезненно дёрнулся, высвобождаясь от остатков одежды, рядом с пахом почувствовалось тепло дыхания и мягкость губ, он зажмурил глаза, взмолился, чтобы не потерять сознание. Дорожка из поцелуев привела на ключицу, Пак смущенно выдохнул. Сдавленный вздох вырвался коротким стоном, заставляя Чона напрячься всем телом. Нос возле уха студента шумно вобрал воздух, послышался треск льняных брюк, тихий рык, парень закатил глаза, когда штаны освободили его от своих оков. Спустив брюки лишь на четверть, он рывком приподнял хрупкого юношу, усаживая на себя, сделал пару шагов до стены рядом с раковиной, придавив своим горячим телом к холодной плитке, впиваясь зубами в шею парня.
Чимин резко вдохнул, хватая ртом воздух, словно в последний раз, его маленькие пальцы сжались на спине юноши, царапая кожу, почти отсутствующими ногтями, до кровяных подтёков. От возбуждения он возился на члене парня, не решаясь впускать в себя. Но всё казалось таким естественным, словно он был рождён для того, чтобы отдать себя на растерзание этому неизведанном зверю. Чонгук простонал, направляя себя в Чимина, проникая только самой головкой, медленно вводя и выводя член. Придерживая Пака одной рукой, он второй с усилием сжал его член, активно поглаживая его.
Не в силах выжидать более, Чимин подался анусом к члену Чонгука как раз в тот момент, когда он слегка вошёл. Насадив себя на Чона, от неожиданности, он вскрикнул, со стона переходя на рык, какой-то животный, смешанный, то ли от боли, то ли от наслаждения, незнакомый самому себе. Ладонь с члена тут же переместилась на рот, отсекая возможность соседей парня подслушать происходящее. Взгляд Чонгука стал таким тяжёлым, властным, он поцеловал Чимина, перекрывая кислород, душа лаской, перекладывая руку на ягодицу. Он вбивался в парня, словно это всё что имеет смысл, ускоряясь, натягивая его на себя, раздвигая его ягодицы в стороны.
Каждую мышцу, вдруг, будто свело судорогой, мышцы и вены на шее парня вздулись, он застонал и зашипел, Чимин почувствовал, как тепло растекается по всему телу, как космические силы накрывают с головой, его тело содрогнулось, выгнулось из последних сил продолжая двигаться в руках Чонгука, он вдруг замурлыкал, разъединяя их поцелуй, высунул язык наружу, кружа им во рту, закатывая глаза. Семя растеклось по горячему знобящему еще телу Чона и внутри Пака, как раскалённая лава.
Здоровяк потерял равновесие и облокотился на раковину, задел вентиль крана, включая напор воды в шланге на полную, от чего тот выскочил из стиральной машины и разбрызгивая воду повсюду, окатил их ледяной водой. Рука скользнула по краю керамики, и они оба рухнули на пол под раковину. Но никто из них даже не подумал отпустить другого, спустя несколько секунд юноши разразились гулким смехом, потираясь лицами друг о друга.
***
После утомительной уборки, а точнее сгона воды и пены в сток, парни наконец отжали все бельё и добрались до комнаты, где их ждал уютный жёлтый диванчик с оранжевой подушкой и зеленым махровым покрывалом. Вновь одевшись и раздевшись, парни в нижнем белье завалились на мебель, которая была предназначена для единственного человека — владельца. Даже в разложенном виде диван казался маленьким, да и по длине Чонгук его обогнал. Но это не мешало им комфортно улечься в подобии медвежьих объятий.
То, как они себя вели сейчас было похоже на неловкость мужчины и женщины, случайно увидевших друг друга в душе. Чимин, вроде бы, обнимал парня, но думал на сколько баллов из 100 это странно, а Чонгук, вроде бы, обнимал Чимина, но его лицо говорило: «Я занимался сексом с парнем?» Оба были в своих мыслях, но, когда, на стареньком круглом будильнике, покрытые фосфором цифры показали три ночи, Чимин изо всех сил давал храпака, вешая слюни на плечо своего новоиспечённого мужчины.
Чон не мог уснуть. С самого начала вечера за окном светил яркий жёлтый фонарь, который был прямо на уровне окна их комнаты, он мешал уснуть в плоть до момента рассвета, когда фонари на улице стали выключать. Злостный светильник впивался своими электрическими лучами прямо в глаза парню, не давая заснуть или отключиться хотя бы на секунду. В пять юноша всё же уснул, грёзы взяли своё, но как Чимин проснулся и приготовил завтрак он не слышал.
Пак с утра был в возбуждённом настроении, он сходил в душ, простоял полчаса у зеркала, прихорашиваясь и даже надел свою единственную серебренную цепочку, которую ему подарила бабушка. Он сходил на рынок и приготовил теплый салат с говядиной и пару кимбапов, разморозил так понравившиеся Чонгуку пирожки из лавки господина Ли, и пока тот отсыпался сходил проверить постиранные вещи и помочь повесить несколько объявлений аджуме. Когда дела кончились было уже десять утра, он понял, что напрочь забыл о парах в институте. Тихо выругался, чем разбудил парня, который уже и без того, выходил из транса, влекомый запахом еды.
— Что-то случилось? — кудрявый с ночи, Чонгук потёр глаза, пытаясь открыть ясный взор миру, Пак сидел за столом, в руках у него были бумаги, на которых каллиграфическим почерком было написано «Курсовая работа».
— Забыл, что сегодня крайний срок, — раздосадовано бубнил Чимин, кидая бумаги в папку из картона и клеёнки.
— Я могу попросить брата, он поможет с курсовой, передаст кому нужно, — словно сонный кролик, юноша сел на краю дивана, хмуря лицо от яркого солнечного света, вспоминая треклятый фонарь и надеясь спрятаться куда подальше.
— Нет, — протянул Чимин, крайне недовольный собой, он был готов принять наказание, — Это мои проблемы, не хочу быть обязанным.
— Ты не будешь, — юноша встал и подсел за стол, заглядывая в глаза и смущая Чимина своей близостью.
— Хорошо, сделай это, только не смотри на меня так, — он махнул рукой на курсовую, потом кивнул подбородком в сторону еды, — Ешь.
Ели в абсолютной тишине, если кто-то что-то из них и хотел сказать, то упорно молчал, глядя на еду так, словно впервые в жизни видит. Чимину подумалось, что это, пожалуй, единственная ситуация, которая выбивала его из колеи. Он взглянул на Чонгука, думая прервать тишину, но встретился взглядом с парнем и тут же отвернулся, вспоминая ночную стирку.
— Тебе неловко? — почувствовав словно магнитное поле с одинаковым знаком между ними, Чонгук, видимо, решил развеять его первым.
Чимин не ответил, зажевав скромный кусочек пирожка, он перекладывал его из руки в руку. Мягкие, почти кошачьи, движения его рук ничуть не выдавали в нём беспокойство, которое резонировало где-то внутри.
— Жалеешь? — горько усмехнулся юноша, закидывая кусок говядины в рот и перемалывая его с усердием, отводя взгляд в окно, за которым стоял фонарь, мешающий заснуть ночью. Чимин разглядывал его профиль до тех пор, пока не осознал, что не понял вопроса.
— Что? — в животе скрутилась пружина, готовая в любую секунду вытянуться в струну.
— Ты жалеешь о прошлой ночи, не переживай, — язык изнутри толкнул щеку парня, выдавая его недовольство и долю разочарования. Он резко встал и направился к выходу, где уже лежали вещи, что они с Чимином стирали вчера, — Мне лучше уйти.
— Нет! — студент вскочил, ударяясь ногами о стол, от чего чай в чашках пошёл волнами, пытаясь сбежать из посуды.
— Чимин, я чувствую себя гадко, заставив делать тебя то, чего ты оказывается не хотел, — стоя спиной к нему, Чонгук уже сжимал в кулаке свою водолазку, старательно не поворачиваясь обратно.
— Что? — Пак вдруг расхохотался, он шлёпнул себя по лбу, запустил руку в волосы, убирая их со лба, закусил губу, ища подходящие слова, — Думаешь стал бы я? Да я бы тебя забил до кровавого поноса, если бы сам не хотел этого, а ты попытался меня принудить, — громкий выдох заставил Чона взглянуть на него через плечо, — Серьёзно.
Секунды показались вечностью, пока Чимин не сделал шаг к юноше и не прикоснулся почти невесомым движением к его локтю.
— Не уходи, побудь со мной, мы можем не прятаться здесь, здесь мы можем делать то, что захотим, эта комната, может стать нашим…
— Укрытием?
— Домом, — парень слегка смутился своих слов, но они казались уместными в их ситуации, — Там за пределами этих стен никто ни за что не поймёт нас, за их пределами даже я не понимаю нас!
Чонгук перехватил руку парня на своём локте, медленно повернулся, всё ещё как-то грустно улыбаясь, казалось он на грани, не хватает только одной капли, чтобы расплакаться.
— Только здесь, — Чимин взволнованно очертил рукой комнату, — Я чётко чувствую свои ощущения, когда мы один на один.
Слов больше было не нужно, крепкое полуобнажённое тело прижало Чимина к себе в тёплые объятия. Мускулы сжали юношу до хруста костей, пухлые губы тут же оказались в плену рта Чонгука, сердце бешено забилось, где-то под кучей мышц сердце Чона стучало так же сильно в унисон его.
***
День выборов наступил через 4 дня, напряжение в толпе чувствовалось даже если ты не находился в ней. Безоговорочная победа Ли Сынмана всколыхнула даже самых спокойных людей, но кроме маленьких кухонь с недовольными семьями в Сеуле было и еще кое-что.
Чан Мён проиграл выборы на пост вице-президента, что спровоцировало волнения на побережье. В Масане на улицы, в результате оглашения произошедших нарушений в ходе выборов, вышли люди. Демонстранты, уверенные в своих мнениях, пошли по центральным улицам. Стихийные беспорядки заполонили главные улицы города. Достаточно мирное шествие очень скоро перешло в мордобой между властями и обычным людом.
Высшие власти дали разрешение на удержание толпы любой ценой. Вскоре послышались выстрелы со всех сторон, запустили слезоточивый газ, началась паника. Крики, ломающие что-то внутри, выворачивали душу, люди кидали в полицейских камни, отбивались подручными средствами. Кто-то зажёг коктейль Молотова, бросил в полицию, одежда на одном из представителей властей вспыхнула, как керосиновая лампа. Мужчина побежал, бросил гранату с слезоточивым газом, упал, крича и отбиваясь от огня, катаясь по земле, он словно факел озарил и так светлые улицы. Из окна на втором этаже, стоящего рядом здания, полилась вода, несколько полицейских начали засыпать человека землей. Его удалось потушить, но пока суматоха мешала наблюдению за толпой, люди разбили окна магазинов, развесили лозунги между уличных фонарей.
Сквозь крики послышались сирены скорой помощи и пожарных. Плач, вой от боли и страха наполнил улицы Масана как пузырь, который вот-вот готов был лопнуть.
