Доброволец: Красная Книга

Ингвар плыл по подземной реке. Слабое течение помогало подтягивать себя по затопленному тоннелю. Вода поднималась до самого свода — не вдохнуть. Нинсон вспоминал крики Седьмого Лоа, старика Ноя: «Танджоном дыши! Танджоном, клять!» Ингвар смог протащить себя сквозь ежедневные пытки, тьму и ученичество. Смог не расшибиться во время тысячекилометрового прыжка. Значит, сможет выдержать ещё немного. Настойчивость смягчает судьбу! Дальше и дальше, к свободе, к теплу, к воздуху. Тьма позади — непроницаемый мрак смерти. Тьма рядом — Уголёк в облике чёрной трёхлапой жабы. Тьма впереди — неизвестность, сулящая забвение. Или спасение. Только эта надежда и давала силы, столь необходимые сейчас. Когда казалось, что необходим только глоток воздуха. Ингвар продолжал тянуть себя, пока не выплыл к свету. Тоннель уходил наверх. Но впереди сидела на постаменте статуя. Красивая мраморная женщина ждала, скрестив ноги, расслабленно положив руки на колени и осторожно придерживая пальцами сосуд с высоким горлышком. Именно она расточала вокруг нежное молочное сияние. Это была Ишта. Десятая Лоа. Ингвар почитал её более остальных, нанёс её веве на мизинец. Он постарался перегнать в лёгкие побольше оргона и почувствовал, что стало легче. Надо было скорее плыть к поверхности. И не подплыть к статуе? Именно этот выбор и определял, кто готов рискнуть ради сомнительного блага прикосновения к святыне, а кто ради глотка воздуха. Кто мог стать колдуном, а кому достаточно было выжить. На самом деле варианта было три: Мёртвый колдун. Живой колдун. Живой пустышка. Обведи два из трёх предложений в кружок. Какие два предложения ты обведёшь в своём Мактубе — такие и определят, кто ты есть. Обвёл первые два предложения. Ориентировался на слово «колдун». Обвёл вторые два предложения. Ориентировался на слово «живой». В конце концов, именно такой подход и делал колдунов колдунами, а пустышек пустышками. Ингвар подумал, что и мертвецов мертвецами делал точно такой же подход. Тульпа гордилась бы проведённой работой, доведись ей подслушать его мысли. Пышные мраморные волосы Ишты короновали опасную красоту. Ингвар оперся руками о волны каменных волос и вплотную приблизил лицо к белому лику Лоа. Поцеловал холодные губы, стукнувшись зубами о камень. И пружинисто оттолкнулся от постамента, чтобы поплыть наверх. Торжественность и необычность момента приглушили боль в плече. Нинсон старался обмануть лёгкие и разум, вспоминал уроки Седьмого Лоа. И плыл, плыл, плыл... Вынырнул — будто ворвался в кипяток. Проглатывал воздух твёрдыми кусками, комом вставшими в горле. Ноги не слушались. Руки мелко и суетно, по-собачьи, лопатили воду. Ныряльщик с другого конца света выплыл в новом мире, где стояла густая ночь. Вон Мать Драконов! Нет. Всё ж таки его мир. Родной. Мать Драконов на своём месте. Летит выше птиц, ниже звёзд. Её взгляд едва пробивался сквозь плотную облачную завесу. Вместо лучей света, приглядывающих за Лалангаменой, бледное пятно, выдающее примерное расположение вечно парящей в небесах Матери Драконов. Луны не было. Новолуние. Тульпа так и говорила. Сам-то он давным-давно уж потерял счёт дням. Спал и тренировался урывками. С перерывами на долгие, но стремительно пролетавшие разговоры с Тульпой. И на недолгие, но бесконечно тянувшиеся разговоры с дознавателем. «В какую сторону берег?» Он-то предполагал, что тут будет светло. Солнечно. Празднично. «Давай! Пожалуйста! Двадцаточку!» Ингвар взнуздывал своё тело, как всадник, колотящий шпорами окровавленные бока загнанной лошади. Вот тебе и хвостик-метёлка. Нет, тело использовало ресурсы окончательно. Великан пытался перекатывать оргон, но чувствовал, что пытается гнать по жилам лёд. «Урус! Первая руна. Давай!» Даже прохрипеть её название он не мог, не то что метнуть. Кое-как доплыл до стены, вцепился в бортик. Скрюченными птичьими пальцами перебирал холодный камень, двигаясь вдоль края. Всегда есть шанс, что где-то будет сброшена лестница, верёвка с узелками, выбиты пазы для ног, попадётся скол в идеальной кладке. Нет. Бесполезно. Надо пробовать с другой стороны. Ингвар погрузился в воду, тяжело, как деревянный истукан. Поплыл к противоположному краю колодца. Тот оказался таким же высоким. Нужен был один рывок. Одно мышечное усилие, чтобы забросить тело наверх. Однако руки уже не слушались. Оргона не осталось. Но колдун должен умереть, колдуя. «Колдун должен умереть, колдуя, да, Тульпа? Улыбаешься. Значит, не сломали». Ингвар крикнул: — Урус! Урус, клять! Давай! Оргона не было. В самом деле. Уставшие танджоны опустели. Ингвар чувствовал, как пальцы медленно соскальзывают, и знал, что сил ухватиться ещё раз у него не будет. Мысль о том, что его кости будут лежать у ног Ишты, умиротворяла. — Урус! — шепнул он темноте в третий раз. Так громко, как только мог. И в благодарность за эту клокочущую ледяной водой веру мир подхватил его на руки. Горячий человек вытащил его на поверхность, сам чуть не свалившись в воду. Маленький и мягкий, он не побоялся тянуть Великана. Человечек не позволял ухватить себя, но стало понятно, что это девушка. Ей приходилось упираться коленками и рывками вытаскивать Нинсона. Она фырчала, как недовольный зверёк, и следила, чтобы он не мог её сцапать. Было бы проще, если бы она просто не велела прикасаться к себе. Но она молчала и боролась с Нинсоном. Наконец он понял, что нужно убрать руки, опустить голову, не представлять никакой угрозы. Ингвар обмяк, и девушка споро втащила его на край колодца. Сил встать не было. Великан пополз по мокрым камням. Отплёвывался, пытаясь продышаться. Однако больше никакой помощи не получил. Ему не помогали подняться, не поздравляли, не приветствовали. Помощница возилась в темноте неподалёку ещё какое-то время. Нинсон слышал суету и дыхание. Шуршание сворачиваемого одеяла. Женщина охнула от усилия, впрягаясь в тяжёлый рюкзак. Ингвар попытался пронзить тьму внутренним взором. Но был слишком истощён. Не осталось сил на Сейд. Ни зажечь огня. Ни придать зоркости глазам. Женщина была где-то совсем недалеко, но вне досягаемости. Он понял, что умрёт от холода. Это не было фигурой речи, он замёрзнет насмерть, если останется без одежды лежать на камнях. Ингвар двинулся к источнику возни. Полз со скоростью улитки. Двенадцатая Лоа, Шахор, чёрная проводница смерти, была рядом. Совсем близко. Он слышал её клёкот в своих покалеченных лёгких. Но всё равно полз. Наткнулся на ещё одного человека. Это была не та девушка, что доставала его из воды. Кто-то другой. На ощупь горячий, как снятый с огня чайник. И лоб, и шея — всё в горячей испарине. Нинсон прислушался к дыханию. Но уловил только собственные хрипы. Подумалось, что это тоже женщина. — Ты живая тут вообще, подруга, а? Ощупал её. Но заледеневшие руки чувствовали только жар и на удивление липкий пот горячечного больного. Да ещё грубо связанный шарф на горле. Пальцы уже ничего не ощущали. Нинсон пододвинулся к больной, надеясь, что они смогут согреть друг друга. Сжал большую, загрубелую от работы ладонь, но женщина не ответила ему. Совсем плоха. Ингвар не знал, слышит ли она его и чувствует ли его руку. Но всё, что он мог сделать, это только немного приободрить её: — Держись, хорошая. Нам бы только до света дожить. А там я что-нибудь придумаю. Вот увидишь. Не умирай, хорошая. Держись. Рано ещё. Рано. Ингвар обнял крупное горячее тело. Прижался лбом к круглому плечу. Кажется, он начинал согреваться. Во всяком случае, девушка уже не казалась ему такой горячей. Нинсон ничего не знал о лежащем рядом человеке, не мог понять, что здесь произошло, но подозревал, что все они оказались тут по его милости. Так или иначе. — Это, наверное, бессмысленно, девочка. Но я всё равно хочу тебя поблагодарить. У нас только чуть-чуть не получилось. Но могло бы ведь и получиться, да? Могло бы и получиться! Зараза. Как же холодно. Ладно. В другой игре получится, да? Встретимся на респе, девочка. Знай, что я всё равно тебе очень благодарен. Что дождалась. Это, знаешь, как важно? Это… Ингвар крепко стиснул широкое запястье. Он не мог словами сказать, как важно было, что его дождались здесь. Наверху. На свободе. Невзирая на холод и ночь. Поэтому сказал просто: — Это прямо очень важно. Спасибо тебе. Серемет лагай. Сверху на их скрюченные тела упала меховая шкура. Бросили, не озаботившись, надо ли её разворачивать, намокнет ли она. Ингвар подумал, что так бросают вещь пленнику — чтобы не сдох раньше времени. Даже не чтобы не сдох, а чтобы не отчитывали ответственного, если сдохнет. Нинсон перевернул шкуру, подоткнул под себя, укрылся и, как мог, укрыл свою горячечную подругу. Подогнув ноги, скрючившись в три погибели, он всё же умудрился закутать себя и соседку с головой. Вдвоём они надышат тепла и выживут. Великана била крупная дрожь, похожая на рыдания. Начинался холодный весенний дождик и новая жизнь легендарного колдуна.