Доброволец: Красная Книга

Ингвар всё-таки утонул в тот раз. Слава Матери Драконов, Павель знал, как подать сигнал. Седьмой Лоа извлёк бездыханного Великана и оживил его. Во всяком случае, так рассказывала Тульпа. Она сидела рядом. В гнезде из пледов и одеял с настороженной нежностью смотрела, как Нинсон приходил в себя. Гладила по мокрым волосам: — Танджоны хоть не надорвал? — Всё в порядке… — Следовало догадаться, что он тебя не предупредит. Ной плохой учитель. — Почему же я к нему самому первому попал? — Это надо у тебя спросить. Это же всё твой выбор, по большому счёту. — Как-то не… ощущается это моим выбором. — Так ещё только самое начало, — улыбнулась Тульпа. — Есть только один способ узнать, что там дальше в Мактубе. — Листать… — закончил поговорку Ингвар. — Запомни. Чтобы бросать руны, их надо чертить перед собой. Поэтому связанный колдун не может метать руны. И их надо громко и отчётливо проговаривать. Считается, что это необходимо только самым слабым колдунам. Но на самом деле почти всем. — А как же под водой-то? Под водой могли колдовать лишь единицы. — Единицы. Ты мог. Как? Не знаю. Снова научишься как-нибудь. Взглядом. Мыслью. Вниманием. Оргоном. Но проще, если и руками тоже двигаешь. — Может, и научусь, но когда это ещё будет. — Здесь у нас время не то чтобы неограниченно. Но его больше, раз в двенадцать или около того. Дальше трамбовать уже вредно. Кукушка не выдержит. Улетит. Как только Нинсон оклемался, она повела его за собой. Но не к выходу. Тульпа подвела его к письменному столу, над которым висела большая доска с пришпиленными пергаментными страницами. На листке с эмблемами Лоа, на седьмом крюке, висел обломок коралла, неровный и пористый. Тот самый, что он нашёл в мыльнице, выточенной из тритоньего рога. Ингвар понял, что теперь седьмая дверь всегда будет открываться этим ключом. Его ждал Ной и тринадцатая руна Сейда. Райд. Тёмные и узкие подземные коридоры, освещённые циановыми колбами и по колено заполненные тёплой водой, стали его пристанищем на долгие и долгие дни. Ингвар учился возвращаться самостоятельно. Они с Седьмым Лоа ели морскую пищу. Густую рыбную похлёбку и маринованные водоросли, упругих осьминожек и сопливых устриц. Ингвар учился не блевать. Перед каждой тренировкой приходилось съедать андару — крупного морского гада. Из каждого рыжего моллюска можно было выдавить рюмку коричнево-красной юшки. Холодная кровь пахла рыбой, и ничего более отвратительного Нинсону пробовать не доводилось. Но, как объяснил Ной, кровь андары богата оргоном. Ингвар учился запасать оргон в танджонах. Учился расходовать его экономно, как глубоководные скаты. Учился и впрыскивать энергию в жилы, стремительной рыбкой уходя от остроги. Спал в огромных раковинах, заполненных охапками высушенных губок и зелёными опилками сушеных водорослей. Засыпая, представлял, как поплавок дыхания прокатывается по горлу туда-сюда. Холодный шарик тяжело опускался до самого пупка, расправляя лёгкие. А когда Ной считал, что Великан накопил достаточно оргона, Ингвар снова спускался в затопленные катакомбы. Там он бродил, ища выход и учась бросать под ноги руну Райд, вторую руну Седьмого Лоа. И когда у него получалось, тонкая голубая полоска проскакивала в воде, как росчерк промелькнувшего малька. Райд указывала направление. Ингвар учился доверять этой голубой искорке свою жизнь, следуя за ней в подземном лабиринте. Мог увидеть синюю чёрточку на потолке нужного коридора или на стене, где-то в глубокой расщелине между камнями. И тогда знал, в какую сторону поворачивать. В лучшие дни, когда вдохновение расправляло паруса, когда сил было много, а плечо болело не так мучительно, Ингвар видел под водой не всполох искры, а поблёскивающую нить. И тогда мог смело идти. Лабиринт превращался в прогулку. Иногда дни были плохими. Ингвар пытался спать, сидя по грудь в воде, и наскрести оргона на следующий бросок. Раздуть его из тех угольков уверенности, что сберёг под водопадом отчаяния. Но сколько бы ни изощрялся Великан с метафорами, сколько бы ни бросал руну, оргон всё равно беспомощно утыкался во тьму. Исчезал в ней, как камень, брошенный в ночное озеро. Только темнота отвечала ему. Она всегда была рядом. Она, да призрак фамильяра. Бестолковый Уголёк не понимал, как подсказывать Нинсону путь. Да и не пытался. Он самозабвенно испытывал новые морские воплощения. Оборачивался то океанской змейкой с треугольными чешуйками, то плоскобрюхим скатом, гигером глубокой воды. Тульпа мерещилась Нинсону. Где-то рядом, в общей на двоих тьме. Тульпа шептала слова заклинания рядом с ним. И для него. Чтобы только у него получилось. И у него получалось. Ной знал это. Встречая Нинсона у выхода из лабиринта. Помогая ему выбраться из узкого колодца. Подхватывая умирающего и переохлаждённого Великана на руки. Переворачивая новые и новые клепсидры, пока Ингвар был под водой. Лоа не хвалил его, не поздравлял. А только вёл дальше. К новым клепсидрам, в которых было больше времени. И к новым катакомбам, в которых было больше воды. Ной готовил его, тренировал, учил дышать и экономить воздух. Раз за разом усложняя маршрут для отвыкшего жаловаться Великана. Приучая Ингвара к страху глубокой воды, этим же и отучая от страха. А Тульпа была рядом. Приводила в себя. Учила, как улыбаться. Учила, как не сломаться. Опаивала дурманными травами. Отпаивала лечебными эликсирами. Согревала словами и собственным теплом. Растирала его на ночь и будила таким же как вечер утром. Пока наконец Ингвар не спустился в последний лабиринт. В полную тьму. В ледяную воду. Тульпы рядом не было. Тульпы вообще больше не было. Она сожгла себя, чтобы открыть колодец. В который он и нырнул. Из всего колдовского снаряжения взяв с собой только один вдох.