Шкатулка с секретом

Как ни крути, а Клайв был тогда любимцем всей стаи. Строго говоря, конечно, он принадлежал Золтану - тот втащил несчастного парня в дивный новый мир прямо через пролом в стене, который они пробили в ту ночь, когда стае нужен был временный форпост, чтобы отбить атаку камарилького отряда. Плеснул ему кровью прямо в лицо, на зверином кураже чуть не откусив до того половину шеи, а дальше стало не до того. Форпост они тогда позорно потеряли, как и пригород вообще, но и Камарилья потеряла ещё один отряд целиком. В тех местах вообще мало что осталось целым - и дом, и половина пригорода, и пепел с костями, оставшийся от уродов, всё сравнялось с землёй ещё до того, как они оттуда ушли. А Клайв - остался. Маркус хорошо помнит, что ни Золтан, ни остальные не церемонились с новым гулем. Сколько их было таких до него, и не все даже первую ночь переживали, а из переживших от большинства потом и толку не было. Клайв пережил скорее по случайности, только потому что Золтану показалось забавным дать шанс молодому парнишке с шальными глазами, который после первого шока мешком свалился перед ним на колени и заявил, что нашёл врата в рай. Или что-то похожее, никто потом так и не вспомнил, что именно. Всем было плевать. Возможно, даже ему самому. Клайв вплёлся в их регулярный полночный ритуал, как последний атрибут, которого не хватало для цельности. Маркус чётко помнит: вот они стоят в своём небольшом кругу с мерцающим алтарником в центре, и Золтан говорит, мягко и напевно говорит обо всём, что их связывает и вместе с тем освобождает, вспоминает и рассматривает вместе с ними всё, что случилось за последние ночи, обращается к каждому из них по очереди и ко всем вместе, вплетая каждого из них в единый узор, тонкую, но прочую конструкцию, и каждый из них чувствует, что эта конструкция даёт форму не только Мечу Каина, но и им самим. И пока Золтан говорит, Клайв обходит их по кругу, задерживаясь возле каждого. Он осторожно, словно касаясь чего-то хрупкого, трогает лицо и плечи Акши, проверяет, не перепутались ли тонкие цепи, продетые сквозь кожу или обнаженную мышцу, поправляет некоторые крючья, с молчаливого разрешения вынимает два или четыре из кожи под скулами, переставляя на виски, чтобы не мешали. Он проводит пальцами по концам длинных гвоздей и шпилек, инкрустированных драгоценными камнями, будто растущих из черепа и позвоночника Софьи, аккуратно подкручивает те из них, что она когда-то ставила на резьбу прямо в кость. Подвижные узоры на теле Эржбет и переплетение шрамов, заменяющее сейчас кожу самому Маркусу, не нуждаются в особых манипуляциях - но смесь восторга и невинной влюблённой похоти в глазах Клайва, когда тот ведёт пальцами по её бедру или по длинному рубцу, прикрывающему Маркусу клыки вместо губ, заставляет их переглянуться и разрешить. В стае нет места жадности или ревности к игрушкам, и если обращаться с ним аккуратно, его хватит на всех. Последним Клайв подходит к самому Золтану. Тот ждёт без суеты, почти улыбаясь - и гуль, только что обошедший их по кругу, возвращается к нему, опускаясь перед ним на колени, и протягивает к нему сложенные руки, чтобы дать срастить их в подобие чаши из живой плоти - и эта чаша уже в ладонях Золтана начинает слегка дрожать от нетерпения. Наверное, в каком-то своём смысле Клайв действительно любит их всех - но Золтан для него один. И именно он будет тем, кто первым прольёт в эту чашу кровь, и именно ему принадлежит первый глоток, когда она станет полна. Клайву уже за тридцать, но он по-прежнему выглядит как тот одержимый мальчишка, которого они встретили десять лет назад во время стычки с камарильским отрядом. Кровь хозяина позволяет ему пережить те скромные изменения, которые они порой ему дарят, и вместе с тем хранит его от тех изменений, на которые обречены смертные. Эти несколько лет Клайв носится с ними ночами, участвуя в половине их набегов и разборок, переходит из рук в руки во время ритуала Единения, а позже днём ухитряется успеть добыть оружие или деньги, иногда - выяснить что-то про убежища тех, кто чем-то расстроил любого из них, иногда - устроить какую-нибудь наивную глупость и делать вид, что так и надо. В конце концов, Клайв написал ту книжку и даже ухитрился заставить кого-то издать. Они иногда читали её все, до того она была смешная - гуль-фетишист списал с их стаи очаровательную в своей бесполезности компанию картонных демонов, откровенно приврав про одни их стороны и постеснявшись прямым текстом описать другие, но узнаваем был каждый. Кроме Золтана. Его Клайв не посмел описывать прямо. Зато не поскупился на метафоры. - Сияние на месте лица? - Маркус щёлкает зубами, потому что нахлёст рабочих шрамов мешает ему заржать в полный голос. - Свадебное платье, снятое с мёртвой женщины? Серьёзно? - Клайв - придурок, - ласково соглашается Золтан. - Скажи ему, что его фантазии меня пугают. Но идея кажется ему достаточно забавной, чтобы при следующем их сборе в чужом домене явиться в длинной белой одежде, сделанной из чьей-то сохранённой кожи - и та на фоне его угольно-чёрных точёных плеч выглядит почти белоснежной. Клайв не знает, чьей эта кожа была раньше, но судя по его лицу, он охотно отдал бы для этого свою собственную. Им не стоило этого делать, понимает Маркус уже потом. С гулями вообще получается редко - даже самые стойкие всё равно часто оказываются слишком хрупки для таких экспериментов. Говорят, что некоторые стаи способны достигнуть такого уровня близости, что их кровь действительно оказывается едина не только во время ритуала, остаётся такой и дальше, когда они расцепляют руки. Клайв выдерживал небольшие дозы их смешанной крови во время Единения. Но потом - было ли дело в том, что они недостаточно верили или не были достаточно открыты друг другу, или просто в том, что вливать в него от каждого по очереди было слишком рискованно само по себе, - но когда Золтан решил разделить его с ними по-настоящему, что-то пошло не так. Клайв, вероятно, действительно любил их всех - но гули не предназначены для того, чтобы принадлежать сразу нескольким каинитам на самом деле. Он умер не сразу - какое-то время бессмертная кровь заставляла его тело пытаться залатать то, что сама же и рвала на куски заново. Когда Золтан потом рассматривал вместе с ними его сердце, они насчитали двенадцать разрывов в гладкой мускулатуре, и большая часть даже успевала зарасти перед тем, как их перекрывали новые. Слишком много для тех двух с половиной часов, что он продержался. Каиниты редко видят в смертных, которые им служат, что-то большее, чем полезную мебель. Тем более - каиниты Шабаша. И всё-таки Клайв был для них не только спятившим слугой, годами приносившим пользу всей стае и развлекавшим её своими сумасбродными выходками. Он был слишком хорошо подходящим к своему месту элементом их ритуалов и привычек, чашей, которую они передавали по кругу и которая объединяла их кровь до тех пор, пока той не оказалось слишком много. Теперь эта чаша разбилась, и стае предстояло решить, что делать с осколками. Маркус носит на шее простой кожаный шнур с подвеской, собранной из горсти выбеленных зубов, которые подогнаны друг к другу, как зёрна в гранате. В тонкие цепочки, прицепленные новыми крючьями к лицу Акши, почти незаметно вплетено несколько вен, взятых из его горла - они уже не работают так, как работали в живом теле смертного, но Акши неплохо умеет сохранять формы когда-то живой плоти. Софья взяла несколько тонких костей из рук, вырезав на них плавный узор, и они вошли сквозь кожу в её собственные кости, как драгоценные шпильки, и встали там прочнее всех, что она носила до того. Эржбет попросила тогда кожу с его лица и груди, и вся стая знает, что эта кожа превратилась не только в переплёт её любимой книги, но и в пергамент для нескольких страниц. Его сердце Золтан сохранил, хитро встроив в самую середину гладкой деревянной шкатулки с секретом. Оно, разумеется, больше не бьётся, но им всё ещё можно воспользоваться - и никто, кроме членов стаи, не в состоянии открыть её, сколько бы ни вертел в руках. Потому что ничьей другой крови внутри нет. Только их. Осколки их разбившейся чаши могли бы расколоть их единство сомнениями, взаимными упрёками или недовольством - но вместо этого сумели объединить, сделав их связь ещё крепче. Пожалуй, Клайву бы понравился такой исход.