Последний шанс

      Очередное суматошное утро подняло Роджера с постели ни свет ни заря, чему он был только рад. Преддверие семейного сборища нисколько не угнетало, напротив, раз от разу глава развеселого клана Тейлоров замечал за собой, что ждет традиционного слета отпрысков все с большим нетерпением — не иначе как сказывалась старость.       Увы, это так, еще раз сказал себе Родж, когда, наскоро приняв обязательный утренний душ, глянул в запотевшее зеркало над раковиной. Сколько ни беги от старости, рано или поздно увидишь в отражении не моложавого красавца-блондина, а милого старичка с большими голубыми глазами и доброй улыбкой Санта-Клауса. Что ж, эта ипостась Роджера Тейлора, эсквайра — владельца шикарной викторианской усадьбы и рок-звезды прошлых лет — тоже не лишена обаяния, и уж во всяком случае ему не остается ничего другого, кроме как с достоинством принять неизбежное.       Снизу доносился вкрадчивый голос Сарины, отдающей последние распоряжения экономке миссис Кэмпбелл, прежде чем отпустить ее — традиция есть традиция, праздничные выходные они проводили в узком кругу, без прислуги.       Накинув тяжелый бархатный халат, хозяин дома выглянул за дверь.       — Что тут за суета? — Он вальяжно облокотился на перила и теперь глядел на молодую красотку-жену сверху вниз, довольно ухмыляясь в совершенно белую бороду.       Миниатюрная и деятельная Сарина была во всеоружии, несмотря на ранний час. Модный летний комбинезон, кожаный ремень с массивной пряжкой, туфли-лодочки — Роджер многое повидал на своем веку, но даже его подчас удивляла способность жены выглядеть эффектно в любой обстановке, в любых нарядах и при любых обстоятельствах.       — Сколько времени? — спросил Родж, как будто у него в кармане не было мобильника с огромными часами на темном стекле. И как бы в дополнение к своему дебильному вопросу сладко зевнул.       — Почти девять. Тайгерлили уже звонила, она заедет к Дэбби, заберет Лолу и сразу сюда.       — А Рори и... Рори еще спят? — Роджер улыбнулся про себя.       Его старшая дочь приехала вчера после ночной смены, уставшая и измотанная. И да, новый бойфренд мисс Авроры Элеонор Тейлор тоже звался Рори, что порой создавало забавную путаницу и уже стало поводом для многочисленных подколов.       — Как же! С утра загорают у бассейна. Рори предлагала помочь, но я велела им отдыхать и не морочить себе голову. — Сарина пожала плечами.       — Детка, какая же ты у меня… непримиримая! — усмехнулся Роджер в седые усы и, спустившись по ступеням, чмокнул ее в щеку с искренним восхищением и благодарностью. — Пойду проведаю их.       С годами он иногда ворчал, дескать, Сарина превращает любые посиделки в событие уровня королевского бала, но в глубине души был ей благодарен. Уж ему-то хорошо известно, чего стоит подготовиться к приезду гостей. Даже приятные хлопоты способны привнести в жизнь изрядный хаос. С появлением Сарины большая часть этих обязанностей легла на нее. И не только потому что она его любила и пользовалась любой возможностью угодить, но и потому что его детей любила тоже. Причем, чувства были взаимны. Сыновья и дочери с удовольствием проводили время в их компании — и здесь, в Суррее, и в поместье в Корнуолле, и на Ибице, и на отцовской яхте, которую девочки просто обожали.       Дабл Рори — единственные, кто приехал накануне вечером. Остальные должны были собраться в течение дня.       Все дети Роджера Тейлора, в целом, состоялись, разве что Лола еще мала, не понятно, что из нее вырастет. Феликс нашел себя в галерейном бизнесе. Руфус наконец влился в прекрасную рок-команду — перспективно и стабильно. Тайгерлили продолжает мамочкино дело и уже завоевала титул лучшей молодежной модели, однако девочка еще и учится в университете. Все при деле. Но Рори — гордость отца. Красавица, вся в мать. Практикующий терапевт, много и успешно работающий в клинике. Потому, Сарина права, пусть хоть на выходных девочка отоспится и отдохнет.       Конец марта радовал теплой и сухой погодой, которая в Британии на вес золота. Хотя Фаренгейт упрямо застыл на отметке 60 градусов, солнце припекало уже по-летнему, согревая промерзшую землю. Купаться, конечно, было еще нельзя, но можно немного полежать у бассейна. Или пройтись по саду, наслаждаясь ласковым утренним теплом и весенним цветением.       Перекинувшись парой слов с дочерью, пока ее новый бойфренд-тезка дремал на зеленой лужайке, прикрыв лицо бейсболкой, Роджер углубился в густые заросли акации и вскоре скрылся из виду.       Дети, стоит отдать им должное, бесконечно любили своего старика, и все же... они — уже взрослые. У каждого своя компания, свои любовные увлечения. Даже у Лолы, которой на днях исполняется шестнадцать. Если младшие по-прежнему были легки на подъем, то старших постоянно задерживали то работа, то неприятности на личном фронте. В предыдущий раз семья собиралась в полном составе — страшно сказать! — только на Рождество. Три месяца — почти вечность.       — … Наверное, это неизбежно, — шептал Родж, все больше удаляясь от дома по аккуратной садовой дорожке. — Пташки уже выпорхнули из родительского гнезда, и, как от этого ни беги, мало-помалу дорога назад начнет забываться.       Со стороны создавалось впечатление, будто он говорит сам с собой, однако это немного неверно. Уже давно все внутренние монологи Роджера Тейлора были обращены к конкретному собеседнику, который — чем черт не шутит — вполне мог быть тут, притаиться в молодой листве, невидимый и неосязаемый. По крайней мере, это было бы чертовски на него похоже!       — Тебе бы они понравились. Особенно Руфус и Тайгерлили. Говорят, это порочная практика в родительской среде, заводить себе любимчиков, но видно, так уж мы все утроены, к одним привязываешься больше. Тайгерлили ты не знал, она родилась уже после, а Тигренок, он... был совсем крохой, когда ты… когда тебя…       Голос надломился, и Роджер, не справившись с собой, закрыл лицо руками. Видно, это тоже влияние старости — теперь совладать с эмоциями было куда сложнее, чем двадцать пять лет назад. Помнится, тогда у него находились силы даже для того, чтобы появляться на публике и нести какую-то чушь, единственное, что оказалось выше его сил, — фальшиво улыбаться, демонстрируя позитивный настрой.       — Двадцать пять лет… — продолжил он, глядя себе под ноги. — Осенью будет уже четверть века, как тебя нет. С ума сойти! Когда-то даже год без тебя казался невозможным, а теперь… Знаешь, завтра ведь Пасха. Больше двух миллиардов людей будут праздновать воскрешение Иисуса, дурачье! Всем известно, что «оттуда», где бы это ни было, не возвращаются. А если б только можно было, ты бы обязательно отыскал способ. Ты бы заставил Бога — или как он там у вас называется? — разок сделать исключение. Ведь ты умел это как никто, добиваться своего...       Еще до того, как известный атеист Роджер Тейлор закончил со своим «богохульными» высказываниями, дорога вывела его на небольшой островок посреди стройных рядов самшитов к высокому памятнику — безусловно, главной достопримечательности всего парка. Роджер задрал голову, защищая глаза от пронизывающих небо солнечных клиньев, и только теперь осознал, что с самого начала шел именно сюда. Что поделать, любой праздник по-прежнему напоминал ему о Фредди, и двадцать с лишним лет так и не вытравили этой привычки.       Перед ним стоял полубог с обращенной ввысь рукой, горделивый и неприступный, — таким Фреда запомнили миллионы фанатов по всему миру. Но Роджер знал: если бы его друг мог присутствовать на их домашних посиделках (о как дорого бы он, Роджер, за это отдал!), то выбрал бы другой облик — молодого и беззаботного Фредди Балсары с кляксой черных волос и тяжелыми браслетами на обеих руках. По крайней мере, в памяти Роджера он оставался именно таким — не звездой, а обычным человеком. Счастливым видением далекой юности.       Впрочем, кого он обманывает? Двадцать пять лет назад Фред исчез без следа — СПИД убил его, огонь уничтожил тело, — и кто знает, где он теперь? Может, в Монтрё, парит невесомым облаком над Женевским озером. Может, на своей родине за океаном или вовсе в каких-нибудь невообразимых далях бытия. А может, нигде. Но одно абсолютно точно: в этом саду есть лишь его нелепый бронзовый двойник.       Черт его знает, может, и этот памятник, который Роджер в свое время с боем отстоял у лондонских властей, был не более чем попыткой перехитрить жестокую действительность?       Что ж, если так, то лгать себе становилось все более трудным занятием. Если раньше его успокаивала мысль, что Фред по-прежнему рядом, то теперь он ясно ощущал, что это не так. И все же ему следовало выговориться, чтобы хандра притупилась — тогда он сможет полноценно насладиться предстоящим торжеством.

***

      С приездом девочек дом оживился окончательно. Решительная Тайгерлили, едва переступив порог, принялась, несмотря на горячие возражения Сарины, вместе с ней колдовать над столом, накрытым в большой гостиной, где ужинали исключительно по праздникам, и мало-помалу окончательно взяла бразды правления в свои руки. Расцеловавшись с дочерями, Роджер наконец полноценно включился в общую суету, выполняя мелкие просьбы: «Дорогой, принеси еще бутылку вина, а то выпивка в том конце стола быстро закончится», «Папа, скорее подай полотенце!», «Нет, эти вилки никуда не годятся! Роджер, солнце мое, принеси те, серебряные, которые тебе подарила Дом в прошлом году»...       Усилием воли Родж сдерживал смех и делал вид, что он тут все равно самый главный. Женщины, что с них взять! Сам-то он со спокойным сердцем перепоручал сервировку стола прислуге, а готовку — ближайшему приличному ресторану, но они обязательно находили, к чему придраться, и в конечном счете все переделывали под себя.       Где-то посреди этой кутерьмы Сарина бегло предупредила мужа, что Руфус, судя по всему, приедет не один.       — Я пока не особо в курсе ситуации, но Тайгерлили шепнула мне по секрету, что Руфус шепнул по секрету ей... Короче, он намерен привезти новую девушку.       Что ж, если Тейлор-младший хотел окольным путем подготовить родных к знакомству со своей пассией, то лучшего способа и придумать нельзя — в их общительном семействе секреты не живут долго.       Роджер усмехнулся безо всякого видимого интереса.       — Он же приезжал на Рождество с этой, как ее… Лорой.       — То было на Рождество, теперь у него другая девушка. — Сарина театрально вздохнула: «Что взять с сына, который весь в отца?». С молодых лет Роджер славился непостоянством, и теперь миссис Тейлор в тайне гордилась, что с ней-то он впервые живет в самом настоящем браке и верен свадебным обещаниям.       — А эта откуда взялась?       Сарина пожала плечами.       — Сколько же их у него, черт возьми?! Если он будет каждую таскать сюда, всех наших посиделок не хватит, — проворчал Роджер, чтобы скрыть отцовскую гордость. Кто сказал, что «блондинкам на барабанах» приходится легко?       Около полудня приехал Феликс — на этот раз один. Его молодая жена вынужденно задержалась в городе, но обещала быть завтра к ланчу, а мать, как он ни уговаривал ее присоединиться к празднику, отказалась ехать, посчитав, что будет лишней. Хотя их фиктивный брак распался с появлением Сарины, а фактический — еще до появления Дэбби, Роджер до сих пор питал некоторую слабость к Доминик. Быть может, зная это, она не решалась лишний раз ворошить угли.       Семья расселась за столом, передавая друг другу тарелки с овощами и не переставая болтать. Феликс, не успевший переодеться с дороги, громогласно делился с Рори и Рори не самыми лучшими впечатлениями от поездки по городским пробкам. Лола то и дело выспрашивала у отца, пойдут ли они завтра на охоту (неожиданно часть семейства пристрастилась к этой элитной забаве). Сарина продолжала хлопотать, пытаясь расставить бутерброды и тарталетки наиболее удобным для всех образом. Тайгерлили то и дело покрикивала на остальных, чтобы вели себя потише, но внимания на нее особо не обращали. А Роджер…       … просто восседал во главе стола, думая о том, как же здорово иметь взрослых детей и молодую жену, которая в силу возраста для них не столько мачеха, сколько подруга и наперсница.       Послышалось шуршание гравия — подъехала машина.       Роджер, который сидел ближе всех к окну, выходящему на парадные двери, первым заметил, как знакомый «Вольво» паркуется в тени высокого каштана. Подозрительно нарядный и сияющий Руфус выскочил первым, а сразу следом — его спутница, не пожелавшая дожидаться, пока кавалер откроет перед ней двери.       — Руфус приехал, — объявил Родж, хлебнув вина.       — Я его встречу, — не сговариваясь, почти хором воскликнули Сарина и Тайгерлили. И, обгоняя друг друга, ринулись в холл — вероятно, не без тайного умысла поскорее взглянуть на его новую девицу, до которой Роджеру не было никакого дела.       Они отсутствовали всего пару минут, но этого хватило, чтобы внимание хозяина переключилось на другое. Когда компания вместе с новоприбывшими возвратилась в столовую, Роджер вовсю обсуждал с Лолой и Феликсом возможность завтрашней охоты или дальней прогулки, если погода позволит.       Первой в дверях показалась Сарина, сразу за ней — Руфус и Тайгерлили, по обыкновению повисшая у брата на шее. Шествие замыкала совсем юная девушка, смущенно улыбающаяся уголками рта.       Бокал выпал из рук Роджера и, пронзительно звякнув об пол, разлетелся в дребезги…

***

      Это была рождественская вечеринка в «Roundhouse». Отыграв концерт, «The Darkness» присоединилась к светской тусовке по случаю удачного — во всех смыслах — окончания года. Новый альбом группы набирал обороты, и хотя первый за последние три года внушительный успех несколько омрачался уходом Эмили, в конечном счете даже эта неприятность обернулась успешным приобретением*.       Наконец музыканты могли позволить себе расслабиться. Впереди были законные рождественские выходные, а после — небольшой тур по Европе в новом и, хотелось бы верить, на этот раз постоянном составе.       Не особый любитель ярких афтерпати, Руфус уже вовсю мечтал, как, вырвавшись отсюда, хорошенько отметит две недели свободы с собственной компанией, а наутро прихватит Лору и отправится в отцовское поместье на все праздничные дни. В конце концов даже в кажущихся абсурдными словах Джастина, что «участники группы ненавидят друг друга»* была доля истины.       После очередного тоста за успешное будущее Руфус уже готов был подумать, что официальная часть позади, а значит, ничего не мешает ему потихоньку свалить в гримерку, оттуда через черный ход и на любимый новенький «Харлей»…       Увы, именно в этот момент Дэн представил им с Фрэнки малышку из NME.       Пригласить прессу было затеей Джастина, который не имел привычки обсуждать свои решения с группой. С начала нулевых только самый ленивый из журналистов не прошелся по их стилю и манере пения, которое, по мнению отдельных критиков, содержало слишком много реверансов в сторону «Queen», «Aerosmith» и «Thin Lizzy», не насиловали навязчивым сравнением с «The Struts»*, наступающей им на пятки, и не припомнил Джастину его пристрастия к определенного рода веществам*. И все же, с музыкальными изданиями лучше дружить — в этом смысле за последние полсотни лет мало что изменилось. Тем более что некоторые представители, вроде «Kerrang», были расположены весьма лояльно*.       NME переживала не лучшие времена*, что позволяло музыкантам хотя бы отчасти диктовать условия игры. Конечно, творчество «The Darkness» вдохновлено «Queen» и другими монстрами глэма, однако любая команда предпочитает и, в конце концов, обязана идти своим путем. Парни уже отказались от встречи с парочкой особо дотошных писак, опыт общения с которыми оказался не самым приятным. Благо, журнал обещал прислать кое-кого нового.       Вчерашнюю студентку. Почти ребенка. Чистый лист бумаги, смекнул Руфус едва взглянув на новую знакомую, имя которой проскользнуло мимо его слуха. Что ж, учитывая обстоятельства, это было воистину соломоновым решением.       Впрочем, уже минут через десять он был готов признать ошибку. Девочка оказалась вовсе не тупоголовой соской с диктофоном, которые нужны, чтобы заткнуть дыры в колонках новостей. Братья Хокинсы мало ее занимали — в последние десять лет о них и без того говорилось достаточно. Она вела тонкую игру, рассыпаясь в комплиментах их шоу и подспудно вплетая в диалог довольно каверзные вопросы, многие из которых касались лично Руфуса, к его досаде.       Если ты бросаешь школу в шестнадцать лет, мало кто из отцов придет в восторг, не говоря уж о том, чтобы снабдить тебя деньгами и дать «перебеситься». И уж точно ни один отец, кроме Роджера Тейлора, не обучит игре на ударных, а после не отправит в свободное плавание в этом опасном мире гламура и рок-н-ролла, секса и интриг. Что и говорить, Руфус гордился своим стариком! Но кому, черт подери, понравится, если все — от прессы и поклонников до товарищей по группе — отказываются воспринимать тебя как самостоятельную личность и говорят о тебе лишь как о «сыне того самого ударника из «Queen»? Как будто вся его ценность замешана лишь на происхождении.       Впрочем, в этом есть и положительная сторона. Если в тебе упрямо видят лишь блатного сынка, остается притвориться таковым. Отец частенько говаривал: «Не можешь противостоять — присоединяйся. Будь умнее». Потому, когда Фрэнки ретировался под предлогом неотложных дел, оставив Руфусу отдуваться в одиночестве, тот не нашел ничего лучше, чем взять ситуацию под контроль, нацепив на себя маску прожигателя жизни и дамского угодника, которая, несмотря на некоторую избитость, работала безотказно.       Наличие постоянной подружки не мешало мимолетным романам, и потом, в этой крошке определенно было что-то цепляющее. Стройная фигурка, русые волосы, подстриженные выше шеи, пылающие здоровым румянцем щечки в совокупности с прямым и дерзким взглядом, твердой поступью и острым язычком производили странное впечатление. С первого взгляда она казалась одиноким цветком, продуваемым всеми ветрами, однако стоило вглядеться, как возникало стойкое чувство, что тот, кто попытается сорвать этот цветок, только изранит пальцы в кровь.       — Может, выпьем вместе… мисс? — предложил он, одарив ее самой обаятельной улыбкой из своего арсенала.       — Мэл, — подсказала она и добавила с ноткой флирта: — Думаю, можно просто Мэл. Шампанского, если ты не против.       Руфус опрометью метнулся к барной стойке и вскоре вернулся с двумя бокалами «Dom Perignon». Впоследствии мысленно возвращаясь к этому эпизоду, он никак не мог вспомнить, появилась ли между ними химия в тот момент или чуть позднее, зато отчетливо помнил дрожь предвкушения, которая едва не помешала ему донести выпивку, не расплескав по дороге все до капли. Потенциальная добыча ответила на зов охотника, теперь главное — не упустить удачу.       Мэл поблагодарила его, приняв бокал и сделав сдержанный глоток.       Еще через несколько минут отвлеченной беседы о погоде и прочей ерунде Руфус рассудил, что пора сделать решающий ход. В данных обстоятельствах самым лучшим было, пожалуй, немного надавить на жалость, чтобы разбить лед официального тона.       — Ты не представляешь, как надоедают эти тусовки, — шепнул он, как бы невзначай наклонившись к самому уху девушки, стирая границы личного пространства. — Эта необходимость улыбаться на камеру.       — Воображаю! — отозвалась Мэл голосом, в котором — или Руфусу только показалось? — прозвучало что-то, близкое к издевке. — Заткнуться и быть послушным мальчиком с плаката, который повесит у себя над кроватью какая-нибудь прыщавая школьница. Даже если внутри все горит, и хочется поскорее удрать как можно дальше…       Руфуса бросило в жар.       — Так, может, сбежим вместе?       Он уже предчувствовал легкую победу, но тут Мэл вдруг посмотрела на него в упор и рассмеялась.       — Вы что, пытаетесь склеить меня, мистер Тейлор? В самом деле? — Она приложила ладони к щекам, изобразив удивление. — Вот это да! Я польщена.       От этих слов лицо Руфуса вспыхнуло. Казалось, от него вот-вот пойдет пар, как от раскаленной печи, на которую вылили ведро ледяной воды. Наверное, он не погрешил бы против истины, если бы сказал, что еще ни одна дамочка не посылала его так грубо и надменно.       Мэл поставила бокал на столик и, не сказав на прощание ни слова, растворилась в толпе. Руфус по-прежнему смотрел ей в след, как громом пораженный. Однажды отец сказал ему: «Можешь встречаться, с кем хочешь, но однажды тебе попадется девушка, которая посмотрит на тебя, как на говно, — и это будет означать, что ты встретил ту самую». Поди ж ты, старик как в воду глядел!       Была Мэл «той самой» или нет, Руфус не знал, больше того, плевать хотел. Но знал, что еще не закончил с ней, а значит, не позволит ей уйти так просто, или он, черт подери, не Руфус Тайгер Тейлор! Мгновенно отойдя от шока, он ринулся следом, продираясь сквозь выпившую толпу.       В полутьме банкетного зала отыскать кого-либо было не такой уж простой задачей. Руфус не запомнил, в каком направлении скрылась его собеседница и уже был готов примириться с тем, что потерял ее, как вдруг прямо перед ним выросло ее лицо, на сей раз не насмешливое, не высокомерное — теперь в его выражении было что-то порывистое. Поначалу Руфусу даже показалось, будто юная журналистка чего-то испугалась.       — Давай поужинаем вместе? — выпалила она, едва увидав его. — Ты ведь не против?       Руфус машинально кивнул. Честно говоря, поведение этой девицы ставило его в тупик. Мало того, что ее желания менялись с феноменальной скоростью, но кто, скажите на милость, назначает свидания таким тоном?       — Давай завтра, идет? Встретимся на станции «Хай-стрит Кенсингтон», там много милых ресторанчиков. Вот мой номер. — Она сунула ему в руку визитку.       Руфусу вновь не оставалось другого, кроме как согласиться, даже понимая в глубине души, что в погоне за легкой добычей он, кажется, сам угодил на крючок. Он опустил глаза. Клочек бумаги золотыми буквами по белоснежному глянцу сообщал, что он имел сейчас дело с «Мэл Ф. Браун, музыкальным журналистом и критиком».

***

      Они остановились в ресторане «Aubaine» — Мэл, судя по всему, была поклонницей французской кухни. Им предложили один из видовых столиков на втором этаже.       Едва они разделись и заказали выпить, как Руфус, снедаемый любопытством, спросил, почему она вдруг решила пригласить его. Было в девчонке что-то цепляющее, даже властное. Ее слова не содержали ни намека на романтику, оттого становилось еще занятнее.       — Это покажется странным, но… меня к тебе тянет. Сама не знаю, почему, — призналась она, опустив глаза.       — В каком смысле? — Руфус смущенно улыбнулся.       — Знаешь, такое бывает: видишь человека впервые, а кажется, будто знаком с ним сто лет.       — Конечно бывает, — кивнул Руфус, хотя в душе сильно сомневался в этом. По крайней мере, сам он ни разу с таким не сталкивался.       — Расскажи о своих родителях, — неожиданно попросила Мэл. И поспешила добавить: — Только не подумай, это не под запись. Мне просто интересно.       — Ладно, если ты потом расскажешь о своих. Раз уж у нас с тобой простая беседа, долг платежом красен.       — Идет, — кивнула Мэл, немного подумав. — Но ты первый.       — Что ж, мой отец… он просто самый клевый из всех! — других слов Руфус все равно бы не смог подобрать, как ни пытайся. — Нас у него пятеро, плюс Сарина, которая для него и жена, и вроде как еще один ребенок... Он до сих пор находит время для каждого. Он любит нас, черт возьми! Прощает нам наши косяки и старается во всем поддерживать.       — В самом деле? Я слышала, что Роджер Тейлор — безответственный человек с кучей любовниц, — сказала Мэл так, будто боялась его обидеть. Смешно. Кто будет всерьез воспринимать газетные байки?       — Да, с женщинами у него всегда было сложно. На моей маме, например, он так и не женился, хотя прожил с ней больше десяти лет. Но нам на это наплевать. То есть… мы все — одна семья, хоть и от разных женщин. И потом, со своей первой женой, Дом, отец по-прежнему в отличных отношениях. Порой мне даже кажется, что между ними до сих пор не погас огонек.       — Надо же! — Видимо, восторг и искренность в его голосе в самом деле произвели впечатление. — Ты так тепло рассказываешь о своих родных. Наверное, парню, выросшему в такой крепкой и дружной семье, нелегко приходится в группе, где «ненависть — лучший творец»?       — Джастин просто прикалывается! Троллит журналистов и публику. Не знаю, что он имел в виду, но ты не принимай его слова всерьез. Хотя да, в «Queen» другая атмосфера. Я немного работал с ними, если ты в курсе, и знаю, о чем толкую.       — Но говорят, что порой и у них бросаются друг в друга стульями и ломают гитары? Неужели правда? Знаешь, честно говоря, я не большой специалист в рок-музыке, но группа твоего отца меня заинтересовала. Я готовилась к вчерашней беседе и погуглила, что ты — сын известного ударника.       Руфус усмехнулся. Надо же, оказывается, на свете еще есть люди, для которых свет клином не сошелся на «Queen».       — Скажи честно, ты можешь представить Брайана Мэя швыряющим в стену свою ненаглядную «Red Special»?       — Могу, — парировала Мэл с неожиданной серьезностью, которая поставила Руфуса в тупик.       — Отец рассказывал мне, что в молодости пару раз громил барабанную установку прямо во время шоу. А еще один раз в порыве чувств пнул какой-то ящик или кофр, так что пришлось накладывать гипс.       — Вот это экспрессия! — Мэл прикрыла рот рукой, тихонько прыснув. Странно, Руфус выпил совсем немного, но в груди, где-то глубоко под ребрами, вдруг стало горячо и приятно. — А ты сам? Ты тоже вымещаешь злобу на оборудовании?       — Пока нет, — признался он. — Опыта маловато.       Принесли закуски. К тому времени молодые люди давно расслабились и вели себя так, будто и впрямь знают друг друга всю жизнь, свободно болтая обо всем на свете.       К облегчению Руфуса, Мэл оказалась не такой уж недотрогой. Обычно женщины, не брезгующие пошленькими шуточками, или распущенные по определению, или попросту перебрали с выпивкой. Есть и другой тип женщин — женщины мужского склада. Зачастую они-то и нравятся противоположному полу больше всего. Если к тому же приглянувшаяся особа — не лесбиянка, этому парню повезло! С каждой минутой Руфус все больше убеждался в своем везении.       В этой молоденькой журналистке было все, что ему нужно, — доля иронии, доля кокетства, доля раскованности, доля стеснения и, в довершение всего, какая-то тайна, которую хотелось разгадать во что бы то ни стало. Хотя в редкие моменты здравомыслия Руфус спрашивал себя, а не копирует ли он отца? Роджер рассказывал ему о знакомстве с Доминик и о том, какие чувства испытал, из чего Руфус ясно усвоил, что у мужчин их породы это в крови — чем сложнее задачка, тем интереснее ее решить.       — Теперь твоя очередь. Расскажи о себе.       — Ну-у… у нас тоже довольно дружная семья. То есть, у моих приемных родителей. О настоящих я ничего не знаю, увы, а приемные никогда не пытались занять их места, за что я им благодарна.       Руфус, не ожидавший такого поворота, едва не поперхнулся вином.       — Хочешь сказать, что ты… — Он прикусил язык, уже жалея, что затронул скользкую и наверняка болезненную тему.       — Да, именно. Но ты не бойся, я могу говорить об этом абсолютно свободно, — тут же уверила Мэл. — Меня мало трогает эта тема — своих родителей я не помню. Не думаю, что поиски что-то дадут, но иногда мне снятся интересные сны. Может, это воспоминания из раннего детства? Так или иначе, эти бессвязные фрагменты другой жизни приносят кое-какую пользу. Они научили меня прислушиваться к интуиции. Например, если ты спросишь, почему я решила стать журналистом, я только и скажу: «Черт его знает». Просто в какой-то момент жизни мне так захотелось.       — Так же и со мной? — сообразил Руфус.       — Пожалуй. Ты повел себя, как болван, я тебя осадила и уже собиралась уйти, как вдруг поняла, что мы можем больше никогда не свидеться. От этой мысли почему-то стало жутко. Как я уже сказала, меня тянет к тебе — потянуло сразу, с первых секунд. Просто потребовалось время, чтобы это осознать.        — Тогда давай выпьем за то, чтобы всегда осознавать причины и последствия своих поступков? Хороший тост? — Руфус поднял бокал.       Мэл ответила улыбкой.       Они покинули ресторан через задний ход, выводивший на парковку, и остановились перед черным «Харлеем», который Руфус купил специально, зная, что большинство дамочек балдеют от парней на мотоциклах.       — Что это? — Мэл прищурила хитрые глаза.       С деланным смущением Руфус потер шею.       — Видишь ли, все дорогие тачки оказались заняты другими богатенькими сынками.       — Шутишь! Это так здорово!       Руфус подал ей руку — Мэл без сомнений оперлась на нее, чтобы взобраться на высокий байк и устроится позади, крепко ухватив водителя за плечи.       Большую часть пути проделали через Кенсингтон-парк. К тому времени успело стемнеть — зимой ночь быстро одерживает верх — и улицы украсила россыпь рождественских огней, создающих настроение зимней сказки. Один из самых больших и людных лондонский районов оживленно гудел на все лады. «Харлей» несся вперед в направлении Сент-Маргаретс-лейн, где у Мэл, как она сказала, была небольшая комната в мансарде на четвертом этаже.       Единственной мыслью Руфуса было: «Неужели я и вправду начинаю влюбляться?»       Иначе почему на душе так хорошо и весело? Откуда эта легкая лихорадка во всем теле и глупая улыбка? Такое случалось с ним и раньше, но настолько сильно и сразу — еще никогда. Он сам себе напоминал человека, видевшего только крохотные сверкающие точки вдалеке, и вдруг угодившего прямиком в пылающее нутро огромного и грозного светила.       Внезапно поднявшийся ветер принес снегопад, который вынудил их остановиться за пару кварталов до места назначения. Крупные хлопья сухого снега больно резали кожу. На Стэнфорд-роуд кое-как удалось отыскать укрытие в узком проеме между высокими старыми домами. Руфус плохо знал этот район; направление указывала Мэл.       Вдруг она вырвала у него свою руку и побежала вверх по улице, но быстро остановилась и, смеясь, оглянулась назад — убедиться, что он бежит следом. Руфус включился в игру, чувствуя, что еще немного — и он окончательно потеряет голову, хотя, похоже, маленькая интриганка этого и добивалась. Он быстро нагнал ее, но она вырвалась снова.       Так продолжалось до самого дома. Мэл то убегала далеко вперед, то нарочно тормозила, почти позволяя ухватить себя за руку, и снова бросалась наутек, пока наконец у самого крыльца он не сгреб ее в охапку — разгоряченную бегом, вспотевшую, звонко хохочущую. И больше не отпустил.       «Ты поймешь, что влюблен, потому что кажется, будто серый и унылый мир вдруг осветило солнце».       В который раз он вспоминал отцовские наставления. Слова, кажущиеся пустым романтическим пафосом, но только до тех пор, пока на своей шкуре не испытаешь что-то подобное. Да, теперь Руфус знал, что отец выбрал аналогию вовсе не для красного словца.       Новая любовь, нежданная и ослепляющая, — чем не прекрасный подарок на Рождество?       Наутро он застал Мэл курящей у приоткрытой форточки, с растрепанными волосами, в старенькой рубашке, едва закрывающей бедра. Весь ее вид был небрежным и… домашним.       — И что нам теперь делать? — сонно вопросил Руфус и заворочался в постели.       — А разве надо что-то делать? — искренне изумилась Мэл, выпуская дым. — Ведь не случилось ничего из ряда вон — мы просто потрахались, и это было очень хорошо. А что будет дальше, решаем только мы, верно?