(Не)Детское развлечение

      В который раз рассечённая за ночь ладонь проливает кровь на местами липкий деревянный пол. Очередной дом очередного шиноби, что поддался властям и предал свою стезю, став очередным торгашом. Её одежда вся изорвана и пропитана уже засохшей кровью, но это нисколько её не стесняет и не стыдит — её ждёт ещё одна жертва.       Лезвие кухонного ножа измазано в крови и ручка противно липнет к ладони, но её настолько захватил азарт, что ей сейчас плевать.       Убить.       Она заканчивает рисовать ритуальный круг раньше, чем её жертва просыпается в своей кровати, а потом уже ничего не изменить — она полосует свою — их — кожу лезвием, выпуская наружу чёрную кровь, что пропитывает доски на полу и некогда белую простынь. Безумно смеётся, широко распахнув глаза, когда последний из оставленных ей бывших шиноби пытается её атаковать, нанося ей — им — смертельную рану.       За тонким окном начинает разливаться рассвет, окрашивая тёмно-синие небеса в бледно-голубой и расчерчивая алыми полосами подсвеченных красным солнцем облаков. Она устала, но вместе с тем её переполняет энергия от нескольких десятков совершённых за эту ночь ритуалов. Медленно переставляя ноги, она идёт между домов, встречая то тут, то там кровавые дорожки или тела тех, кто попытался безуспешно от них сбежать.       Прикрыть глаза, чувствуя, как противно стягивается кровью кожа и как зудят розовые шрамы, которые бесследно исчезнут с её тела уже спустя пару дней, наслаждаясь тем, как прохладный ветерок обдувает зудящую кожу и треплет спутавшиеся и слипшиеся волосы. Почувствовать огненный прилив радости, стоит завидеть Хидана у ворот в деревню.       Тоя летит вперёд безумно хохоча, навстречу раскрытым рукам, теряя по пути державшийся на честном слове ботинок и спотыкаясь из-за этого. — Хидан, — шепчет она, кубарем влетая в объятия и крепко прижимаясь всем телом. Кровь липнет к крови, когда соприкасаются обнажённые участки, частое дыхание вызывает табун мурашек на чужой коже, а где-то под щекой так же взволнованно бьётся сердце, словно пленённая птица, жаждущая вырваться на волю. — Ты справилась? — мурлычет он, наклоняя голову ближе к её уху. Поднимает руку, чтобы заправить влажную прядь за раковину и так же крепко стискивает сестру в объятиях. — Как видишь, — она медленно подносит к лицу всё ещё стискиваемый в руке нож и смотрит, как бархатный багрянец застывает в корку бурого цвета. Широко раскрыв глаза, девушка словно по наитию медленно касается остриём его кожи и проводит рукой вниз, оставляя кровавый росчерк. Хидан шипит, но не шелохнётся, лишь на мгновение стискивая руки сильнее.       Звенит о сухую землю сталь, когда Тоя отбрасывает своё ночное оружие куда-то вдаль, проводит большим пальцем вдоль неглубокой раны и медленно ведёт языком по сорвавшейся тяжёлой капле крови, что оставляет за собой мокрую дорожку на предплечье. — Малая, совсем дурочка? — шепчет брат на ухо, наблюдая, как покрывается чернотой её кожа. — Мы же не знаем, что может случиться.       Но Тоя, словно не слыша, приникает ртом к самому порезу, чувствуя на языке солёность крови и пота, ведёт голову вверх, прикусывая нежную кожу на ключице и медленно вдыхает его запах, не заметив, когда она вообще успела задержать дыхание.       Хидан замер. Сестра, впавшая в такой транс, выглядит дико. И притягательно. Таинственно. Он взял её за свободное запястье, поднимая его к своим губам, чувствуя, как девушка продолжает льнуть к его телу, и прикусил нежную кожу внутренней стороны предплечья, пропарывая зубами и тут же слизывая юрким движением языка выступившие капли, чувствуя, как появляется симметричная отметина на его руке и как к коже приливает ритуальный жар, краем взгляда цепляя то, как начинают чернеть его кончики пальцев.       Солнце поднималось всё выше, освещая две покрытых ритуальным рисунком фигуры, тесно прижавшихся друг к другу, когда из глубины кварталов послышались первые людские крики, вырывающие из сладкой дрёмы транса и заставившие родственников отшатнуться друг от друга.       Тоя шипит, как рассерженная кошка, когда понимает, чем обернулось это наваждение. Нет, конечно, она давно думала об этом. Слишком давно. И давно представляла, как это произойдёт. Но она думала, что ей хватит благоразумия не идти в эту сторону. Хидан стоит в шаге от неё и недоумённо смотрит. Ну, как же.       Придурок.       И она тоже дура. — Че пялишься? — агрессивно спрашивает девушка, прикусывая слегка припухшую нижнюю губу. Медленно, словно разочарованно, мгновение за мгновением, уходит в глубину чернота с их кожи и слышится направленный к ним крик-приказ сдаться властям.       Тоя медленно выдыхает, успокаивая взметнувшиеся испуганным косяком рыбёшек мысли и смотрит в лицо брата. На его лицо наползает кровожадная улыбка, совсем как та, с которой он завалился на футон после общего собрания и предложил отомстить. — Второй раунд? — спрашивает она, вновь сокращая между ними расстояние, привставая на носочки и выдыхая это ему в губы и проведя коротко обрезанными ногтями по груди, чувствуя, как в незатейливой ласке вверх по спине поднимается мозолистая рука.       Поздно уже о чем-то сожалеть, — думает она. — Всё потом.

***

      Тоя просыпается стремительно, когда чужой кунай из сна-воспоминания прошибает ей печёнку. Резко хватает ртом воздух, пытаясь отдышаться от непривычной боли, чувствует, как её разворачивают на спину и как сверху нависает Хидан, ещё сонный, но решительный — он щурит припухшие глаза и одной рукой зачёсывает длинную чёлку на затылок. — Знаешь, — хрипит девушка словно сорванным голосом, — я и забыла какая боль, Хидан, — усмехается она, с усилием протирая глаза. Задумывается на мгновение, но спрашивает: — Ты досыпать или поговорим? Без понятия, как долго ты плёлся от Какузу, надеюсь только, что не притащил его с собой, — она прищуривается и силой воли давит в себе порыв приподняться и поцеловать брата, лишь протягивает руку вперёд, нежно касаясь кончиками пальцев жёсткой щетины на щеках. Хидан льнёт к её руке, но быстро скатывается, вновь подгребая к себе поближе мягкую родную тушку и зарывается носом в лёгкий светлый волос. — Слава Джашин, этот древний хрен отвязался от меня и дал небольшой отпуск аж до конца аренды номера, — сонным голосом бормочет он в макушку и явно собирается спать дальше. — Ну, значит, отсыпайся, — гладит она большим пальцем его запястье, тем не менее чувствуя, что самой заснуть уже не выйдет — последствия убойного сна, наложившегося на общую тревожность и на уличный шум. Рука на её талии на мгновение сжалась сильнее, и она спиной чувствовала, как более мерным стало дыхание сзади.       Тоя думала. Пыталась подобрать слова, раз уж так случилось, что она не захотела бросать историю этого мира на самотёк. Вероятно, можно попробовать подвязать её панику к внезапному предвиденью, чем пытаться объяснить всё подселением души из чужого мира. И звучать будет хоть немного адекватнее правды. «Хидан, тут такое дело… Ты умрёшь в течение пары месяцев из-за одного мужика, на которого тебя поведёт охотиться Какузу» «Хидан, я видела будущее, тебя убьет парень из клана Нара за то, что ты убьешь его учителя» «Хидан, тебя погребут заживо в лесу полном оленей за вашу с Какузу «подработку»       Девушка беззвучно хмыкнула, устало прикрывая глаза и пытаясь сосредоточиться на дыхании за спиной. Перед глазами, словно наяву стояла картина того, как она пытается рассказать об этом безумному джашинисту, а он в каждой из вариаций либо хватается за любимую косу, либо кидается на неё с удушающим, либо просто смеётся ей в лицо. Хотя, пожалуй, последний вариант может оказаться самым выигрышным.

***

      Хидан проснулся только когда солнце пошло на спад. Тупо уставился в потолок, растянувшись по всю ширину гостиничного футона, то и дело ведя носом в сторону стола возле окна, где разместилась альбиноска. — Скажи мне, что это пахнет не с улицы. Жрать хочу просто тьма! — джашинист гулко сглотнул вязкую после сна слюну и медленно сел, распутывая конечности из плена пледа, сразу же направляясь на запах жареного мяса, глухо падая на подушку у приземистого столика.       Взгляд Тои зацепился за встрепанные после сна волосы, соскользнул на широкую шею, где серебристым цветом мерцал амулет Джашин. Рука непроизвольно коснулась края затянувшегося шрама, выступающего над топом без рукавов. Шрам горел. Горел, как, наверное, не горел даже в первый день, когда он появился, сильнее, чем когда кровавое божество своей холодной рукой начертило три прямых в небольшой окружности. Неужели снова нужна жертва? Как же быстро, Джашин себя дери. — Специально сходила, купила жареной свинины с кровью, — подцепила она бледными, несмотря на постоянное отсутствие перчаток, пальцами кусок темной ароматной плоти, и, зачерпнув немного соуса, отправила его в рот. — Так что у тебя был за серьёзный разговор? — У меня миссия спасти твою шкуру от смерти, — отвлечённо ответила она, медленно пережёвывая сочащийся кусок и смотря в окно по правую от себя руку.       Накинувшийся было на еду Хидан замер с палочками у самого рта и удивлённо посмотрел на девушку. Видя отсутствие реакции со стороны, он задумчиво пережевал еду, протянул руку за следующей порцией, но остановился и обвинительно ткнул палочками, заявив: — Я бессмертный! — Я тоже, пока не прогневаю Джашин-сама, думаю, ты помнишь. Она терпелива, но не настолько, чтобы даровать тебе свою милость при, к примеру, расчленении и захоронении по частям, где ты хер выберешься без чужой помощи, — обнажила верхние зубы она в гневном оскале. — Я видела — зрелище малоприятное. Ощущения, когда ты горишь заживо — тоже. Думаю, разрываться на части ещё более гадко.       Тоя вновь отвернулась к окну, пытаясь сохранить отстраненный вид. Боги, она начала этот разговор!       Хидан замолк и вновь вернулся к еде, задумавшись. Когда последняя миска опустела, а животы родственников были полны, Тоя собрала блюда на небольшой поднос и вынесла его за дверь небольшой съемной комнаты в коридор, вернувшись обратно спустя буквально минуту. — Итак… — проговорил Хидан, отвернув лицо к стене, — у тебя, значит, значит, миссия. По спасению моей шкуры от «смерти». Продолжай.       Тоя присела на мягкую подушку и опёрлась локтями на гладкую столешницу, чуть замаранную после их трапезы соевым соусом и несколькими рисинками. — Мне было предсказание, где, и, главное, как, тебя убьют. И не скажу, что я была б сильно разочарована, парниша действовал умно. А ещё имел на это полное право. — И что же это за блядское право такое? — фыркнул брат, пристально вглядываясь в глаза сидящей напротив. — Мести, очевидно. Кое-кто убил его учителя, — выразительно ответила она ему взглядом. — И что ты предлагаешь? Разве предсказания это не та херня, которая сбывается несмотря ни на что? Я, конечно могу быть аккуратнее и всё такое… — Вали из Акацки, — перебила его Тоя, протянув вперёд руку и переплетя пальцы, смотря из-под нахмуренных бровей. — Совсем скоро там не просто запахнет жареным, там вообще всех выкосят… — осеклась она, поняв, что сболтнула лишнего. — Всех, говор-ришь, — потянул он на себя стиснутую ее пальцами руку, вынуждая растянуться телом на поверхности. Острый край больно впился в бедра, но Тоя только сжала свободную руку на краю столешницы и долго прошипела ругательство, впрочем, не сдвинувшись с места.       Думай! — Всех, — кивнула она. — Но спасти мне хочется только тебя, — немного слукавила она, вспомнив шаринганистого брюнета. Он сам выбрал себе судьбу и ей же будет хуже, если она возьмется за спасение смертника. — Пусти, — потянула она руку на себя, — никуда я не уйду. Мне ещё жить охота. Твое спасение ключевое условие для этого.       Хватка сильных пальцев немного ослабилась и Тоя вытянула свою руку из захвата, потирая потянутое плечо. Хидан молчал, Тоя не знала, что сказать, даже не пытаясь ничего придумать. Хотелось лечь на пол и свернуться калачиком, скрывшись от всех проблем этого мира, словно нет её. Словно не существует никакой Тои Мацураси, никакой Антонины Сергеевны и никакого мира шиноби, который вскоре попытается прекратить своё существование. Впрочем, она не видела причин отказывать себе в этом и плавно завалилась на бок, прижав руки к груди. Шрам зудел и она начала его активно расчёсывать, слишком поздно обратив внимание, как под пальцами стало липко и появился сладковатый металлический запах. Вытянув руку вверх, заметив бледные розовые разводы на кончиках пальцев она наконец печально произнесла: — Мне нужна жертва.       Со стороны Хидана раздался шорох, мягко ступила босая нога по деревянному полу, двигаясь в сторону выхода, тихо лязгнула коса, чиркнув по стене и шаги вновь приблизились. Тоя раскинула руки в стороны, развернувшись на спину и вытянув ноги, раскрывшись для возможной атаки, но только ощутила, как на ее лицо упала тень, а её саму схватили за ранее потянутую руку и потянули вверх. — Вставай давай, чего разлеглась. Джашин-сама не любит ждать.

***

— Ну, рассказывай давай всё. Что за видения, что за блядская миссия и как с этим всем связано то, что ты сама не своя? И что, Джашин меня помилуй, у тебя за херня на сиськах?       Они стояли в переулке недалеко от игорного дома, ожидая первого выкинутого человека. Кому-то не повезет, — хмуро думала Тоя, стискивая пальцами нагинату, — а я между тем могу только обещать, что сделаю всё быстро.       К горлу подступила горечь, когда из здания донёсся шум. Скоро. — Всё друг с другом связано, и миссия, и херня, и видения. Наоборот только. Видения, миссия и херня, — запуталась в словах девушка. Шум повторился уже громче. Приближается? — Однажды посреди ритуала вырубило да показало, как ваше «дзомби-комби» успешно натыкается на остатки от двенадцати защитников, как вы им раздаёте по щам, а вас потом стайка малолеток раскатывает, почти даже буквально. Ну она меня и вызвала, раздать свои наиважнейшие указания, а штучку в подарок нацарапала, ещё и таймер встроила, что жертв ей недостаточно, — прищурилась Тоя, когда ей под ноги наконец вылетел парень, громко разоряющийся бранью и воняющий перегаром.       Хидан, только нацелившийся на дальнейшие расспросы, прислонился к стене соседнего здания. Вынужденная джашинистка сжала зубы и стиснула пальцы сильнее. Разделаться поскорее и, не привлекая внимания, свалить подальше.       Её рука совсем немного дрогнула, когда парень наконец заметил, что он тут не один. — Нет, ну вы видели! Ни за что! — продолжал возмущаться он, еще не подозревая и радуясь лишним зрителям, — Да я вас!       Два коротких шага, отведенная в сторону нагината, зажатая между локтем и корпусом, лёгкое, но стремительное движение руки, рассекающее штанину, отступление в заранее начерченный её кровью круг, пока до пьяницы ещё не дошло.       Всё как обычно. Металлический вкус во рту, раздражающий её теперь до тошноты, чёрная кожа и белеющая в темноте будто костяная маска, белые ребра, что выглядывают из-под короткого лифа. Жертва, что наконец начинает понимать, что что-то происходит.       Этот парень понять не успел. Её рука срывает такой удобный клинок, что в очередной раз рассекает её ладонь, и коротким движением перерезает горло, заставляя жертву в шоке уставиться на собственные руки, стремительно покрывающиеся горячей кровью. Слышится писк теряющего сознание парня, что начал оседать под собственным весом, и наконец, глухой удар тела о землю. Тоя только напрягается, с печалью глядя на бессознательное тело, под которым растекается кровь. Надо завершить ритуал.       Рука прислоняет лезвие к груди, она слышит скрежет собственных зубов — как же противно. Расходится под остриём ткань, она чувствует, как туго лопается под ней кожа, посылая болевой сигнал прямиком в мозг. Быстрее же, ну!       Сзади прижимается горячее тело Хидана, его рука укрывает её кисть, направляя и усиливая нажим. Она хочет сопротивляться. Всё её существо вопит о том, что она сейчас умрёт. По щекам катятся солёные слёзы, до крови она прикусывает губу и сдаётся на милость брату, который приближает её конец собственными руками.       Когда лезвие проникает между ребер, она хочет вопить во всё горло, но Хидан второй рукой поворачивает её лицо к себе и целует, прикусывая верхнюю губу, скользя языком в попытке углубить поцелуй. Когда лезвие пронзает её сердце она и правда кричит, заливаясь слезами. Подгибаются колени и она, поддерживаемая братом, падает на жесткую землю, разорвав поцелуй и уткнувшись в его шею.       Когда с её кожи начинает сходить ритуальная чернота Хидан только прижимает её лицо плотнее к своему плечу и тянет клинок из кровоточащей раны. — Всё, всё закончилось, — шепчет он в макушку.