Чёрная королева

      Уснуть в эту ночь не предоставлялось возможности. Аврора была не в том состоянии, чтобы спокойно лечь спать. Её истерика была невыносима, девушка всячески пыталась взять себя в руки, казалось, её саму пугает столь бурная реакция на произошедшее, но ничего толкового из её попыток не выходило.       Безуспешно поискав успокоительное в домашней аптечке, я решил достать бутылку дорого французского вина, хранящуюся в родительском баре. Авроре не помешает немного выпить - успокоится, уснет, буянить уж точно не будет. - Как ты? – поинтересовался я, когда девушка сделала пару глотков из бокала. - Странно, - тихо ответила девушка, держа в одной руке бокал, а в другой небольшого коричневого плюшевого мишку с белыми ушками, симпатичной мордашкой и зелено-желтым бантиком на шее. Аврора очень любит Доктора Мишутку – так мы прозвали с ней плюшевую игрушку, которая являлась связующей нитью с воспоминаниями о хорошем и не очень прошлом.       Состояние Авроры пугало меня. Мне не доводилось ранее видеть её такой потерянной. Щерина никогда не была красноречивой личностью, но её молчание обычно говорит само за себя. Не знаю как, но одного этого молчания мне хватало, чтобы понять её, догадаться, что, хоть приблизительно, происходит в её голове. (Может, это и есть любовь?) Хотя как бы мне хотелось, чтобы она была более общительной, чтобы не надо было вытаскивать из нее каждое слово клешнями и иметь возможность знать о ней больше, чем она это позволяет. Но я и так знал куда больше, чем любой другой человек.       Тем временем половина бутылки уже была опустошена. - Что в этом медведе такого особенного для тебя? Когда тебе плохо, ты всегда приходишь за ним. Он волшебный? – улыбнулся я. - Это не просто медведь. Это, может быть, единственная вещь, которая мне напоминает о… детстве. Напоминает, почему я такая, как я есть, почему веду такую жизнь, почему боюсь слово лишнее сказать! - Аврора резко остановилась, а потом неожиданно сказала: - Хватит с меня алкоголя, не хватало еще тебе наговорить ненужного. - А для меня этот медведь - некое олицетворение надежды, своеобразного чуда. Ты подарила мне его три года назад, когда я лежал в больнице. Помню, была назначена операция по пересадке костного мозга, а вот денег для чего-то там не хватало... Я был совсем слаб, уже с больничной койки встать не мог… Родители готовились уже квартиру продавать, хотя понимали, что бесполезно… Мама постоянно плакала в моей палате, да и папа, и Сережа… И тут, помнишь, заходишь ты. Ты улыбалась и плакала одновременно. Не подумай ничего такого, но ты больше никогда так не улыбалась. В тот день ты была такой настоящей, искренней… В тебе не было столько понтов, еще не существовало Чёрной королевы, ты не скрывала свой настоящий цвет волос, не клала тонну косметики на лицо и не была «криминальным» авторитетом на районе. Ты была настоящей. В твоей улыбке была глубочайшая вера, надежда в лучшее… Ты протянула мне этого мишутку и сказала: «Всё будет хорошо. Чудеса существуют». Я закончил говорить. Во всей квартире повисла мертвецкая тишина. - Даня, меня сейчас вырвет от этих сентиментальностей, - равнодушно сказала Аврора, которую, кажется, не тронул мой рассказ,- запомни одну вещь. Я ошиблась. Чудес не существует. И история две тысячи десятого года, которую ты сейчас напомнил – прямейшее доказательство этому. Не было чудес, была лишь детская наивность, которая шла с благими намерениями, которой умело воспользовались, и она переросла в жертву, которую человек отдал ради другого, обременив себя на гниющее будущее, скорее всего, за решеткой.       Я чуть не поперхнулся от этой длинной фразы, будоражащей кровь в жилах. - Ты о чем, Ава?       Аврора посмотрела на ручные часы и протянула: - Начало декабря две тысячи тринадцатого. Нет, еще точно не время понимать… - А когда будет подходящее время? - На смертном одре… Моем смертном одре. Тогда-то уж точно все всплывет. А сейчас не надо, правда, не стоит. «Под алкогольным опьянением люди часто бессознательно рассказывают правду, - задумался я, - если споить подругу, может, и не придется ждать её смертного одра, который случится, наверно, лет через шестьдесят-семьдесят». Первая ошибка.       Я проснулся в четыре часа утра от стука в дверь. Аврора спала. Но, не помню, как так вышло, но мы с ней спали на одной кровати, причем лицом друг к другу, крепко обнявшись. Подняться с кровати и открыть дверь стало проблематично. - Да вы чё? Спите?! – послышался голос за дверью. Если не ошибаюсь, это кричал Баклан. – Откройте! Эй, Музыкант! - Баклан, ну, ёперный театр, заткнись! - мощно крикнула сквозь сон Аврора. Кажется, мои барабанные перепонки были готовы лопнуть в этот момент. От собственного крика девушка проснулась и удивленно посмотрела на меня. - Ничего же не было? – встревожено спросила Аврора, отодвигаясь от меня. - Да нет, Баклан за дверью стоит, в самом деле. - Да ладно?! Это был не сон?! – вытаращила глаза девушка. – Но я не про это. Я про нас. - А что с нами не так? - Дань, не тормози. Между нами что-нибудь было?       Я вопросительно посмотрел на подругу и сонно спросил: - Ты уверена, что задаешь этот вопрос тому Елисееву?       Аврора нервно ухмыльнулась. - Ну, да, что может между нами быть? Еще одна ошибка. Вторая. - Эй, Чёрная! Ну, ё-маё! Музыкант! – крикнул гопник, приносивший вчера нам с Аней извинения. - Что их принесло в такую рань? – удивился я, открывая дверь. - Кроме как желания быть растерзанными мной, я не вижу других причин, - заметила сонная Аврора. – Ох уж этот Баклан и Нью-Йорк, - девушка закатила глаза.       Дверь открылась. В прихожую ввалились Баклан и, как бы это ни звучало странно, Нью-Йорк. («У меня дома Нью-Йорк». Только русские гопники настолько суровы, что дают друг другу такие погоняло?)       Но вместе с нашими адидасовскими «джентльменами» в квартиру упал, именно упал, ввалиться он уже не мог, мой пьяный брат с синяком под правым глазом. - Извини, Музыкант, - начал Нью-Йорк, - мы того, Серого не признали и влепили ему, а то буйным был. Вот, короче… с доставкой на дом. В целости и почти сохранности. - Сколько раз я вам говорила? – раздраженно сказала Аврора. – Покупайте нормальное пиво, а не ту дрянь дешевую, неизвестно, что там намешано. Даню не признали – это неудивительно, меня – странно, ну а Сережу – возмутительно, да еще пометили. Завязывайте бухать! - Ну, этого, Чёрная, мы не обещаем. Пиво пить нормальное, может, начнем, но чтоб завязать? Ты сама, что ли, бухая, раз несешь такие вещи? Ой, зря! Ой, зря Баклан это сказал, нет ничего яростней невыспавшейся Авроры. Девушка сложила руки на груди и властно посмотрела на горе-алкоголиков. Определенно гопники сделали грубую ошибку, разбудив её в такую рань. Тем временем я предпочел оттащить братца, от которого несло выпивкой за километр, в его комнату на кровать. Но и оттуда мне был прекрасно слышен разговор между подругой и гопниками. - А теперь слушаем внимательно и запоминаем, дважды не повторяю. Григорий и Константин, (она знает их настоящие имена? Нет, не так. У них есть настоящие имена?!) ваша гопническая жизнь закончилась. И я не шучу. Если я еще раз увижу вас в этих спортивных костюмах с кепками-восьмиклинками, кулечком семечек и бутылками пива, то я напомню вам лето две тысячи двенадцатого, нашу вторую встречу. Я не хочу, чтобы я и мои друзья были избиты из-за вашего алкогольного опьянения, поэтому вы поменяете свой образ жизни, и передайте мои слова Антону. - Кому? – изумились гопники. - Кирпичу! Это не наставление, это приказ. Свободны, - яростно закончила Аврора, а потом мягко, с нежностью, не свойственной ей, добавила негромко, но искренне: - Спасибо, что Сережу принесли домой. До свидания.       Хлопок двери и щелчок замка.       Аврора задумчиво вошла в комнату Сергея и презрительно осмотрела своего молодого человека. - Давно он пьёт? – тихо спросила девушка, накрывая храпящего парня пледом. - С конца десятого класса. Но он обычно знает меру. - Больше нет, - расстроено заметила Аврора, садясь в бежевое кресло напротив Сережиной кровати. – Родители знают? - Нет. Я же говорю, он никогда раньше так не напивался. Они и не замечали. Это точно первый раз, когда он так нализался.       Но на Аврору с утра пораньше, видно, напала роль праведницы. Наставив гопников на путь истинный, она явно принялась обдумывать, как бы не дать скатиться по кривой дорожке своему парню. - Не нравится мне это. Губить свое здоровье в семнадцать лет? Зачем? Жизнь сделает это за него и так. А ведь ему не помешало бы взяться за ум. Он уже решил, куда будет поступать? - Нет. - А что сдавать? - Общество, географию, наверно. Ну, то, что полегче. Почему тебя это так волнует? Можно подумать, что ты уже сделала свой выбор в этой жизни и точно знаешь, кем будешь. Извини, но ты не являешься примером для подражания в этом случае. Вы с ним очень похожи в отношении к учебе, оба беспечны.       Хотя тут я ошибался. В своё время Сережа достаточно плохо сдал экзамены в девятом классе, набрав на экзаменах по выбору и русскому лишь минимальный балл на тройку, а по математике каким-то чудом получил четыре. Но, в общем, мой брат достаточно халатно отнесся к государственной итоговой аттестации, и только появление нашего отца в стенах школы с белым конвертом в руках позволило Сереже поступить в десятый класс, а не идти в колледж. Хотя, по моему мнению, для такого, как бы ни было неприятно это осознавать, раздолбая, как Сережа, учение в школе не лучший вариант, колледже, кажется, тоже. А вот Аврора всех поразила по окончанию девятого класса, получив по математике и информатике максимальное количество баллов, а русский и физику написав на твердые четверки. Списала она, нашла ли ответы в Интернете или написала кучу шпаргалок? Нет, ко всеобщему удивлению она сделала всё честно. Я точно это знаю. И это показало, что за маской халатности, безразличия и безответственности скрывается человек неглупый, всё-таки думающий о своем будущем. И, честно, это ставит меня в тупик. Я совсем не знаю её настоящую. - Отличник нашелся, - раздраженно заметила Аврора. – Сам-то решил куда поступать и что сдавать, а? - Да какая мне разница, - возмутился я. – Всё равно с января на домашнем обучении. И поступать намерен в консерваторию!       Аврора замолчала. Лицо её приняло вид серьезный и даже пугающий. Затем она вышла из комнаты и направилась в ванную комнату. Мои слова задели её. Домашнее обучение? Будь моя воля – я бы его бросил, но родители! «Даня, это всё несерьезно, найди себе «нормальную» профессию», - твердят они постоянно, и как мне их удалось уломать на такой вид образования? И пока домашнее обучение для меня - лучший вариант, чтобы свободно совершенствоваться в музыкальной сфере. Я точно решил связать свою жизнь с музыкой, но я отстаю. На данный момент я учусь лишь в девятом классе, а это значит, что впереди меня ждут два года в колледже и пять лет в консерватории. Где здесь место для какой-то общеобразовательной школы? Она явно лишняя, единственное… Там была Аврора. Этот фактор не давал мне покоя. Она не переживет. И с моей стороны было нелепо сказать ей это в столь грубой форме и уж тем более тогда, когда ей было очень плохо. Я вышел из комнаты храпящего брата, тихо закрыв за собой дверь. - Аврора, ты в порядке? – постучался я в ванную. - Бывало и лучше, но… переживу, - открыв дверь, сказала растерянно девушка. Мы посмотрели друг другу в глаза. Её лиловые глаза. Трудно представить, что уже менее чем через полтора месяца я не смогу созерцать их ежедневно. - Мы же все равно будем видеться с тобой? – робко спросила она. - Конечно, - улыбнулся я и обнял девушку, с которой сегодня точно творилось что-то не то.       Около девяти часов утра мы с Авророй пошли к её родителям, оставив Сережу на попечении стакана кипяченой воды и упаковки таблеток от головной боли.       Аврора с огромным усилием перешагнула порог родной квартиры, в которой нас добродушно встретили её родители, по видимым мешкам под глазами, проведшие бессонную ночь в раздумьях. Филипп Алексеевич выглядел еще ничего, на нем был классический костюм, по-видимому, ему нужно будет куда-то уехать после беседы. А вот Мария Александровна была совсем плоха, лицо её было красное от слез, а тело опухшее. Она выглядела небрежно, ее темно-синее платье было изрядно помято, черные жидкие волосы неаккуратно убраны назад. Эта ночь далась ей непросто. Как и каждому из нас. Даже мне.       Вчетвером мы прошли в тесноватую кухню, выполненную в бежевых тонах. Мы с Авророй сели за стол напротив Филиппа Алексеевича и Марии Александровны. В кухне повисло неловкое молчание, которое прервала Аврора: - Я слушаю. - Что именно ты хочешь знать? – робко спросила мать, вставая из-за стола и ставя четыре стакана, налив поочередно в них воду из кувшина. - Всё. Можете начать с моего настоящего имени. Кем я была? Таней, Алиной? Кристиной, Кариной?.. Зуфрой? – Аврора говорила грубовато, даже немного презрительно. Но всё это были жалкие маски страха. Боялась ли она правды? Безумно. Что б она ни говорила, как бы ни жестикулировала, что бы ни делала, глаза выдавали её. В них был страх, страх быть отвергнутой, страх узнать что-то неприятное о своем прошлом. Аврора схватила под столом мою руку и крепко сжала, когда приемная мама начала свой рассказ. - Тебя зовут Авророй и тебя всегда так звали. Еще будучи в твоем возрасте, родная мать выбрала для тебя это имя. Маму твою звали Маргарита… Эх, Ритка, Риточка, рано ты нас покинула, - тихо, себе под нос добавила Мария Александровна, но продолжала, собрав силы, - с Ритой мы были одноклассницами и лучшими подругами. После школы она пошла в педагогический, на учителя математики. А по окончанию третьего курса мы с ней и с твоим, - Мария Александровна замялась, посмотрела на Филиппа Алексеевича, - с Филиппом поехали отдыхать на Северный Кавказ. Мы были в Кисловодске, когда Рита познакомилась с твоим отцом, Толей. Он был старше нас на три года, кажется, занимался программированием, а хобби его было скалолазание. Хорошо помню его. Красные, как кровь глаза, и белая, как снег, кожа... Долго не могла привыкнуть смотреть на него без содрогания. Была ли это любовь с первого взгляда, я не знаю. Но они были счастливы вместе. Рита бросила институт и не вернулась в Москву. А через год, когда мы с Филей приехали навестить её и Толю, нас встретила смеющаяся голубоглазая крошка (тогда мы думали, что цветом глаз ты пошла в Риту) в колясочке. Ты, - тетя Маша не могла сдержать слез. Филипп Алексеевич вышел из кухни.       Марии Александровне тяжело давались слова, а Аврора, Филипп Алексеевич и я с трудом их слушали. Мы привыкли смотреть на семейные драмы в фильмах, сериалах, часто не подозревая, что такие же драмы, если не хуже, происходят у нас под носом. Но мы не замечаем. Пока дело не коснется нас самих…       Аврора, отпустив мою руку, как маленький ребенок, просящий сказку на ночь у матери, осмелилась спросить: - Что было дальше? - Дальше ты росла на радость своим родителям в Кисловодске, - подхватил дядя Филипп, входя в кухню с несколькими фотоальбомами и открывая один из них. – Это твой первый день рождения, - мы увидели счастливую семью из трех человек. Следуя описанию Анатолия из уст Марии Александровны, это именно он держал на руках маленькую Аврору. А рядом с ними стояла высокая и стройная как лань молодая девушка с длинными густыми волосами, убранными в хвост – Маргарита. – Ты была чудесным ребенком, о котором только можно было мечтать, мы даже иногда кидали завистливые взгляды на твоих родителей, мечтали о такой же дочурке. Но не такой ценой, конечно… Твои родители жили душа в душу и, возможно, жили бы так и сейчас, будь на то воля Господня, но этого не случилось. Когда тебе было четыре года, Толя и Рита отправились на Эльбрус. Конечно, покорять всю гору не входило в их планы. Они лишь забавлялись, но эта забава дорого им обошлась. Порвался трос. И твои родители разбились. Рита погибла сразу. На месте. А Толю увезли в госпиталь. Через три дня он скончался, не приходя в сознание. Ты должна была остаться на попечении бабушки Арины – мамы Толи, но у неё не выдержало сердце. Инфаркт. Она умерла через месяц после сына. А родители Риты не пожелали тебя забирать к себе. Они не могли простить Риту за то, что она бросила учебу, Москву ради какого-то парня из Кислозаводска, а тебя они ненавидели. Тебя ждал детский дом. Но мы не могли этого допустить, мы ведь твои крестные родители, поэтому мы взяли тебя к себе и стали воспитывать как родную дочь. Врачи сказали, что у нас не может быть своих детей, и ты стала нашим утешением. После этого Ритины родители стали притираться к тебе, брали тебя к себе на выходные, покупали игрушки, вещи, помогали нам финансово, так было года три, пока твои дедушка и бабушка не поехали в Испанию. Теракт одиннадцатого марта две тысячи четвертого в Мадриде был для них роковым... Ты знаешь, мы никогда не жили богато. Да и откуда в семье обычных врача и медсестры будут водиться приличные деньги? Но мы старались тебе дать как можно больше. Но это было трудно. Мы не понимали, да и сейчас не понимаем тебя.       По телу Авроры прошла дрожь. В этот момент я испытывал огромную жалость к семье Щериных. Семья трещала по швам. Мария и Филипп теряли единственную дочь, а Аврора свою жизнь. Была ли это теперь Аврора Щерина? Вряд ли. Просто Аврора. Без родителей, без семьи. Без самой себя. Мировоззрение рухнуло и разбилось на мелкие кусочки. Всё, что она помнила - неправда. Но правда была не лучше, потерять столько родственников за три-четыре года? Слишком много для психики одной крошечной девочки. - Со смерти родителей ты сильно изменилась,- продолжала тетя Маша. - Ни с кем не разговаривала, не улыбалась, не смеялась, шугалась соседских детей, в детском саду забивалась в углы, твоим любимым занятием было листание этих альбомов, - Мария Александровна похлопала по стопке, - ты плакала каждую ночь, звала маму и папу, но они не могли прийти, как бы ты этого ни хотела. Поступление в школу стало для тебя новым ударом. Тебя не приняли. Слишком белая кожа, слишком светлые волосы и лиловые глаза. Дети не любят, когда кто-то отличается. У тебя отнимали вещи, избивали, ты приходила домой и плакала, говоря, что ненавидишь Москву. Поменяв три школы за четыре года, ты оказалась в нынешней. Не скажу, что тебя восприняли лучше, чем в других, но у тебя хотя бы появился первый друг, - Мария Александровна многозначительно посмотрела на меня. – Спасибо тебе, Даня, за это. В две тысячи десятом ты, Аврора, даже начала напоминать мне ту маленькую девочку, которую я помнила в Кисловодске, по своей улыбке, искренности и любви. Но это тоже скоро оборвалось, - грустно заключила Мария Александровна. - Но дальше уже не наша история, а твоя, - заметил Филипп Алексеевич. - Да, она моя. И вам её знать не надо. Но, честно говоря, мне за неё стыдно, мама и папа, - Аврора вышла из-за стола и крепко обняла родителей, которые встали ей навстречу, а потом заплакала. – Вы заслужили этого ребенка, и пусть у него с родной семьей сложится лучше, чем у меня. Люблю вас.