Белый Дракон и его Тень

      Вокруг него было пусто и темно. Ни звуков, ни запахов; одна только бесконечность, непонятно откуда берущая свое начало и неизвестно где заканчивающаяся. Великое и беспросветное ничто Чу Ин заполнял одними только своими мыслями о Го, столь тихими, что вряд ли кто-нибудь еще мог бы их услышать даже при сильном желании.       Ход за ходом в воображении белые привычно делили территорию с черными, складывались в узоры и стелились бесконечными прекрасными формами, которым не было видно ни конца ни края. Сплетаясь между собой, они образовывали орнамент размышлений и чувств, рассказывая давнюю историю об одном из учителей императора с попранной честью, которому ничего не оставалось, как распрощаться с жизнью из-за своего высокомерия и слепой любви к Го. Это было поэтично и красиво, но в то же время очень грустно, потому что когда нет соперников — нет и роста. Чу Ин, ведущий нескончаемые партии с самим собой столь долго, что давно потерял счет количеству сыгранных игр за белых и черных, только мысленно вздыхал, когда заканчивал их и снова начинал заново. Его нынешняя и вроде как загробная жизнь оказалась совсем не такой, как он ожидал. С невыносимой печалью, горечью и сожалением Чу Ин понимал, что прогневил богов своими недостойными мыслями, за что и был сослан в никуда, играть в свое любимое Го в полном одиночестве, пока не закончится мир и небо не рухнет на землю.       Но однажды что-то изменилось.       Однажды посреди очередной партии, которая, как и многие до нее, была призвана скрасить тоску и одиночество, абсолютная темнота вдруг уступила место мимолетной яркой вспышке, которая исчезла так же стремительно, как и появилась. И Чу Ин, до этого слышавший только себя, неожиданно уловил другой, совершенно посторонний звук.       Шорох ткани и чье-то поверхностное прерывистое дыхание.       Все его естество мгновенно затрепетало и возликовало вместе с моментально участившимся биением сердца — с ним рядом был кто-то еще! От накатившего разом облегчения Чу Ин блаженно рассмеялся, сразу же воспрянул духом и с восторгом устремился вперед, навстречу новым звукам, одновременно слегка страшась, но вместе с тем надеясь, предвкушая встречу с кем-то особенным, кто сумел отыскать его. Чье сердце стучало в унисон с его собственным.       Чья душа, как и у него самого, безраздельно принадлежала Го.       «Ты… Слышишь меня?»       Чу Ин больше почувствовал, чем услышал, как у незнакомца на миг от неожиданности перехватило дыхание, и это стало для него буквально знаком судьбы. Наконец-то после десятков тысяч бесконечных партий с самим собой он снова сможет играть с другими людьми! Снова сможет продолжить поиски Божественного Хода… От одной только мысли о том, что кара богов все же не вечна, Чу Ин весь переполнился смиренностью и благодарностью, обещая ни на шаг не отступать от своей цели, обещая приложить еще больше усилий. Он был бесконечно счастлив и продолжал мысленно возносить благодарность смилостивившемуся небу за то, что ему дали еще один шанс, пока взору вдруг не открылся тот мир, в который ему позволили вернуться.       Чу Ин оказался в небольшой и очень небогато обставленной комнате, которая утопала в лучах солнца и по всему периметру была сплошь заставлена какими-то старыми глиняными горшками — большими и маленькими. Одни стояли в ряд на полу, другие оказались на специальных подставках. Кое-где лежали и висели мешки, перевязанные веревками; высокие и пузатые темные бутыли с неизвестным содержимым были наглухо запечатаны и располагались у самого края лестницы, которая вела куда-то наверх. Посреди комнатки, в небольшом пятачке света, стоял низкий деревянный столик с парой стульев. Было видно, как в косых солнечных лучах, проникающих сверху через седзи, хаотично проносились пылинки.       Все это Чу Ин отметил лишь краем глаза, полностью сосредоточив свое внимание на ребенке, который из-за его неожиданного появления свалился на пол, широко распахнув глаза от страха и удивления.       — Юноша, — негромко заговорил Чу Ин отмечая, что с непривычки голос слегка подрагивал и произносить слова было немного трудно, — если ты видишь печать моих страданий, позволь мне жить в уголке твоего сердца.       Мальчик молчал, во все глаза рассматривая его с ног до головы, не шевелился и, казалось, даже не дышал. Это был странный ребенок с начисто выбритым лбом и висками, но с косой за спиной. Сейчас он просто смотрел вперед не мигая, не отводя взгляд, и только сильнее вжимался в небольшой стол, который как раз был позади него. Во взгляде мальчика плескались неприкрытая настороженность и самую чуточку страх. А Чу Ин, к стыду своему, не сразу понял, что именно повергло его нового юного знакомого в такой сильный шок.       — Юноша?.. Не бойся, я не причиню тебе вреда!..       Чу Ин сделал крохотный шаг навстречу, уже начиная всерьез беспокоиться о том, что с ребенком что-то не так, потому что молчание в комнате стало как-то сильно затягиваться. Однако стоило ему шевельнуться, как мальчик неожиданно резво вскочил на ноги. Под недоуменно-вопросительным взглядом мастера Го он сжал ладони в кулаки и принялся пятиться спиной в сторону лестницы, не сводя со своего неожиданного гостя внимательного взгляда. Мальчик по-прежнему молчал.       Чу Ин едва ли не притопнул ногой от досады. Он совершенно не ожидал, что по возвращении ему придется иметь дело с таким юным умом и уж тем более не думал, что мог напугать ребенка до потери речи. Сам Чу Ин считал себя совершенно безобидным. Хотя, может, мальчик был немым с рождения?..       В какой-то миг эта мысль показалась ему не такой уж и глупой: как-то в самом начале своего пути по миру Го Чу Ин столкнулся с оппонентом, который не мог слышать и говорить. И хоть собеседник из него не вышел, но соперником он был прекрасным, что значило для Чу Ина куда больше, чем врожденные дефекты речи. Однако…       Он снова пригляделся к мальчику повнимательнее и, аккуратно обойдя стол, попробовал еще раз, улыбнувшись как можно более дружелюбно.       — Пожалуйста, тебе не нужно меня бояться.       Отметив, что его просьба не возымела ровным счетом никакого эффекта, Чу Ин на мгновение заколебался, но потом все же решил продолжить. Столько времени уже было потрачено впустую, и нельзя было просто позволить себе спугнуть первого же человека, которого ему посчастливилось встретить!..       — М-м… Наверное, мне сначала стоит представиться?.. — Он откашлялся и произнес: — Я — Чу Ин, мастер Го Южной Лян и один из учителей императора У-ди.       Он вежливо поклонился замершему на лестнице мальчишке, а когда поднял голову, то увидел небольшой мешок, летящий прямо в лицо.       — Сгинь, цзин гуай!*       Чу Ин непроизвольно вскрикнул, инстинктивно прикрылся руками в самый последний момент, но совершенно ничего не почувствовал — только услышал, как мешок с глухим шлепком приземлился на пол где-то совсем рядом, а по лестнице вверх, стремительно удирая, пробежал мальчишка.       Древний мастер был поражен поступком ребенка до глубины души.       — Маленький сорванец! Да как у тебя только наглости хватило!.. — сердито прокричал он вслед ребенку, грозно тряся веером, зажатым в руке. Чу Ин хотел уже побежать за мальчишкой, так неблагодарно швырнувшим в него мешок и обозвавшим нечистью, как вдруг его взгляд остановился на собственной ладони. Из головы разом вылетели все связные мысли, а с губ сорвался только один короткий потрясенный вздох. Только теперь он заметил, что солнечные лучи пронизывали тело насквозь, не встречая на своем пути никакого сопротивления. Ни его руки, ни он сам не отбрасывали никакой тени. Реальность, внезапно обрушившаяся на него, не желала укладываться в голове.       Теперь Чу Ину стало абсолютно понятно, почему ребенок так отреагировал на его появление, и это открытие разом охладило пыл и энтузиазм древнего мастера. Ему снова захотелось умереть.       — Почему?.. — насилу выдавил он из себя, бессмысленно оглядываясь по сторонам, будто мог найти подсказку в этой старой комнатке с горшками. — Я же не… Я же не умер! Так… Так что же это такое?.. За что вы снова так жестоко наказали меня?!       От сильной жгучей обиды и разочарования Чу Ин изо всех сил пнул столик, стоявший рядом, но нога прошла сквозь дерево, не сдвинув его и на миллиметр. Чу Ин бессильно смотрел на него какой-то момент, а затем пошатнулся и осел на колени, больше не видя и не слыша ничего вокруг. Как же это было несправедливо! Пусть при жизни его опозорили и унизили, и пусть отчасти он был сам в этом виноват, но сейчас-то… Почему сейчас все стало еще хуже?! Подол белоснежного ханьфу в свете солнечных лучей казался абсолютно прозрачен и неосязаем, но Чу Ин, прикоснувшись к нему, чувствовал гладкость и мягкость ткани. Он не знал, сколько просидел вот так, разглядывая то свою одежду, то призрачный веер в такой же призрачной ладони. Он злился и жалел себя, жалел и злился, сжимал ладони в кулаки и невидящим взглядом смотрел вверх, будто бы хотел прожечь дыру не только в потолке, но и в самом небе. Его нынешнее состояние — удар, после которого у него не был сил подняться. Ни смириться, ни принять, ни уж тем более поблагодарить за него кого бы то ни было!..       В какой-то момент меланхоличных раздумий о собственном бытии взгляд Чу Ина внезапно упал на гобан, который ребенок рассматривал в тот момент, когда он явился.       Чу Ин узнал бы его из тысячи.       Он поднялся как во сне и, насилу передвигая ноги, подошел к доске. Какой-то момент просто разглядывал на стертых линиях размытые, выцветшие от времени пятнышки своих некогда пролитых слез, а затем, повинуясь инстинктивному порыву, попытался прикоснуться к ним, но пальцы и в этот раз прошли сквозь твердую поверхность, не встретив препятствия. Чу Ин посмотрел на призрачный веер, уверенно зажатый в левой руке, и пустую правую ладонь. Слезы опять навернулись на глаза моментально, почти как тогда, когда мастер стоял на краю утеса и сожалел о собственной безвременной кончине. Но даже в то время, как оказалось, он был счастливее, чем сейчас.       — Если… Если не могу прикоснуться к доске, то и камень мне не передвинуть… — прошептал Чу Ин, шумно шмыгая носом. — Небеса воистину жестоки ко мне. Бесплотный бесполезный дух… Только слезы мои и остались. Как знак того, что когда-то я все же существовал…       Он осторожно провел пальцами над двумя маленькими пятнами, что когда-то некрасиво расплылись по расчерченным квадратам, и, зажмурившись, тихо заплакал, не в силах сдержать нахлынувших чувств. Чу Ин был настолько поглощен жалостью к себе, что даже не услышал, как где-то над его головой тихонько скрипнули половицы.       Странный бритый мальчик с косичкой стоял у перил этажом выше и настороженно смотрел вниз, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Смотрел пристально, как у старого дядиного гобана давился слезами с виду очень древний цзин гуай.       И почему-то в тот момент ему невыносимо хотелось плакать вместе с ним.