Осколки моего счастья

— Хэй, мелочь, помоги мне! Паркер вышел из машины с какой-то огромной коробкой в руках, и позвал сестру, стоящую на крыльце дома, за помощью, но та лишь фыркнула и скрылась за дверью, стараясь не пересекаться с Паркером лишний раз. Они уже долгое время жили раздельно и это абсолютно всех устраивало. Им по двадцать три года, Софи работает лаборантом, Паркер хорошо зарабатывает в крупной компании в соседнем городишке, а встречаются они пару раз в год на праздники в семейном кругу, бесконечно тепло улыбаясь друг другу весь очередной семейный ужин, каждый из которых, на самом деле, они оба ненавидели. Они привыкли строить из себя любящих друг друга брата и сестру настолько сильно, что при появлении других людей это выходило почти на автомате. Но когда Паркер касался её хоть кончиками пальцев — Софи покрывалась мурашками с головы до пят, чувствуя, как сквозь каждую мурашку пробегает ещё и крохотный электрический разряд. Потому что… — Спасибо, Соф, ты такая помощница, — хмыкнул Паркер, вырывая Софи из странных мыслей и глупых воспоминаний, заставляя ту вздрогнуть сидя в кресле. — Это, кстати, тебе подарок, — он кивнул на коробку, — а ты помочь не могла. — Не надо никаких подарков. Ты же знаешь, — она закатила глаза и постаралась придать себе непринуждённый вид. Не выходило. Вообще. Потому что они не виделись около шести месяцев. Она полгода не прикасалась к нему. А тут он приехал в родительский дом за неделю до их общего дня рождения, притащил огромную коробку с подарком — Софи даже думать боится, что там может быть, — и стоит посреди дома с раскрытыми для объятий руками, ждёт, когда сестра соизволит его обнять. А она не хочет. Потому что хочет так сильно, что удары сердца оставляют на рёбрах трещины. Ненормально так хотеть. Она знает это. Но и сделать с этим не может ничего. Потому что с той ночи в их шестнадцатый день рождения прошло слишком много времени, а касания его рук она, кажется, ощущает до сих пор. Никто из них не планировал напиваться так сильно, но факт того, что они лишили друг друга девственности в ту ночь, остаётся фактом. И Софи не единого раза не пожалела об этом. Потому что даже тот неуклюжий пьяный секс с родным, чтоб его, братом, был гораздо чувственнее всего, что было у неё после этого. Если, конечно, не брать в расчёт всё остальное, что они иногда делали с Паркером. Софи не могла забыть. И жалеть не имела никакого права. Это казалось сном, самым сладким и вкусным, долгожданным и невероятным. Как можно жалеть, если только от одних воспоминаний о его губах всё тело покрывается мурашками? И она знает, что это неправильно, глупо, запретно, но так сладко! Что мечтать и вспоминать — единственное, что ей оставалось. Она глупо хлопала глазами, глядя на раскрытые руки, мечтала прижать его к себе максимально близко и жадно поцеловать. Нежно, слегка покусывая всегда влажные губы, чувственно и невероятно медленно, растягивая мгновения запретного счастья. А потом сорваться, сплетать языки и стонать прямо в поцелуй, сжимая пальцами его одежду на талии, вжимая в себя до болезненного хруста рёбер и ощущения нехватки кислорода. Просто, чтобы хоть на минуту снова стать самой счастливой. Чтобы снова появилось желание жить. Чтобы долгая разлука не была такой болезненной… — Солнышко, обними брата! — голос мамы, прозвучавший абсолютно неожиданно, заставил Софи вздрогнуть и подняться с места, бросаясь в объятия любимого брата. Главное не сорваться, не перейти черту и не перегнуть палку. Оставаться в рамках «брат-сестра», что они умело делали уже несколько долгих лет, хотя, признаться честно, с каждым разом это было только труднее. Потому что с их взрослением приходила осознанность того, что они делали, и… И осознанность того, что прекращать это не хочет никто из них. Соф уткнулась в плечо Паркера лбом и сама не поняла, когда успела заплакать. Слёзы потекли на его рубашку, бесцеремонно пачкая ткань разводами от туши, но прекратить это девушка не могла. Она скучала. И осознала это только тогда, когда прижалась к нему и почувствовала родной запах и любимые руки на спине. Софи знала, что это неправильно, но отказаться от этого было бы равносильно смерти. Они вросли друг в друга корнями, их связь и так всегда была невероятно крепкой, а с той ночи укрепилась титановыми пластинами, кажется. — Ну, маленькая, — Паркер прижал сестру к себе, укладывая подбородок ей на макушку, шепча какие-то слова успокоения. Он понимал, почему она плачет, потому что по той же причине сам с трудом сдерживал противный ком в горле. Это была запретная любовь, им вместе всегда было сложнее, чем порознь. Но было одно «но». Порознь они почти умирали друг без друга. — Вы у меня такие милые, — прощебетала мама, проходя мимо детей. Она наслаждалась их дружбой, слушая рассказы подруг о том, что их дети не общаются и почти ненавидят друг друга. Эти с рождения не расставались, а сейчас и вовсе рады встрече после долгой разлуки до самых слёз. — Я испачкала тебе рубашку, — прошептала Софи, отстраняясь от Паркера. — Прости. — Да чёрт с ней, — отмахнулся Паркер, — лучше перестань плакать. — Да-да, перестань, — добавила мама, — и иди застирай брату рубашку. Там наверху ещё куча вещей в вашей гардеробной, Паркер, переоденешься. У Софи и Паркера были раздельные комнаты, но соединены большой общей гардеробной и ванной. Весь второй этаж дома был в их распоряжении с самого детства, и они жили в каком-то своём мире, где не было места никому, кроме них. Даже мама почти не заходила к детям, стараясь каждому дать своё собственное пространство. Соф посмотрела на Паркера чуть испуганным взглядом. Застирать ему рубашку, означало смотреть, как он снимает её, подниматься наверх в их ванную, где… Чёрт, она не будет снова вспоминать. — Идём, застираю, а ты переоденешься. Она опустила голову, чтобы скрыть алеющие щёки, и медленно побрела наверх, не представляя, как справляться с волнением и бешено бьющимся сердцем. Руки мелко подрагивали, а во рту пересохло. Она не знала, чего ожидать, но понимала, что простой стиркой рубашки этот поход наверх не кончится. Они никогда не были просто братом и сестрой, когда оставались наедине. Это было выше их сил. Соф вошла в свою спальню, направляясь к ванной, когда Паркер схватил с гардеробной футболку и вошёл в комнату за ней. Сердца выскакивали навстречу друг другу, а глаза бегали по телам, изучая, отмечая изменения. Они так давно не виделись… Вечность. Любая разлука казалась вечностью. Девушка прижалась ягодицами к раковине, а Паркер стал напротив неё, оставляя расстояние в каких-то жалких двадцать сантиметров. Он медленно стал расстёгивать пуговки, осторожно вынимая их из петель, не разрывая при этом зрительного контакта. Между ними летали искры. Такие огромные искры, что легко могло загореться помещение, унося их с собой в пламени страсти. Долгая разлука и сильные чувства делали своё дело: оставшись наедине, они медленно сходили с ума. У Софи дрожали руки, а Паркер чувствовал, как кружится голова. Оба понимали, что нельзя делать ничего, потому что внизу родители и их могут застать в любой момент, но чёртовы правила хотелось нарушать. И им было почти всё равно на то, что их могут увидеть. Слишком долго скрывались, слишком больно друг без друга. Это всё слишком. У Софи перехватило дыхание, когда Паркер снял рубашку и медленно приблизился, касаясь кончиком носа вмиг порозовевшей щеки сестрёнки. Казалось, температура в комнате выросла до максимальной отметки. От жара плавились тела и затуманивался разум, а руки не слушались, тянувшись навстречу друг другу. Соф провела кончиками пальцев по торсу Паркера, едва касаясь горячей кожи. Всё было как в тумане, она почти не ведала, что творит, медленно ведя пальцами наверх, останавливая движение на пухлых губах парня. Он оставил на подушечках нежных пальцев невесомый поцелуй и Софи вздрогнула, в панике прикрывая глаза. Что они делают? — Паркер… — прошептала она еле слышно, прислонившись лбом к его подбородку. — Я знаю, Соф. Знаю, что нельзя. Просто… Я так дико соскучился. Он обнял её дрожащие плечи, и почувствовал, как по торсу стекают горячие капли слёз Софи. Она плакала. Всегда плакала, осознавая безвыходность ситуации. От боли в сердце хотелось выть, а от собственной беспомощности сдирать живьём кожу. Они ничего не могли сделать со всем происходящим, оставалось только скрываться и медленно умирать от нехватки друг друга…