Осколки моего счастья

Иногда может казаться, что секреты, которые мы храним, остаются секретами до конца дней. Но никто даже не подозревает, что все вокруг знают этот секрет, но тактично молчат, чтобы не разрушать иллюзию тайны. Мама Паркера и Софи давно заметила неладное в их отношениях, отчаянно надеясь, что этот интерес пройдет вместе с подростковым возрастом, когда поутихнут гормоны, но, видимо, стало только хуже. Она не знала всех подробностей, к счастью, не знала, как далеко зашли её дети, ступив на неверную дорожку, но вид совершенно разбитой дочери дал понять матери, что её опасения подтвердились. Паркер уехал три месяца назад, и за это время Софи, кажется, перестала улыбаться. Она почти перестала есть, стала выглядеть болезненно и скинула вес до критической отметки. Не ходила на прогулки, перестала посещать книжный клуб и выбираться на танцы. Стала своей собственной тенью, на которую без слёз было сложно взглянуть. Расставание — это сложно. Особенно, когда были чувства, прекрасные отношения и любовь, дарующая бабочки в животе. У Соф ничего этого не было. Все ее чувства к Паркеру приносили лишь боль, слёзы и бесконечное самокопание. Она действительно признала себя сумасшедшей, потому что так сильно любить родного брата — не норма. Её убивало это. Не само расставание, и даже не то, что их «отношения» закончились, так и не начавшись. Её убивала собственная любовь. Она съедала изнутри, не давая нормально жить. Шли дни и недели, но легче не становилось. Больная любовь только царапала рёбра до крови, не давая нормально существовать. Софи знала, где живёт Паркер, и думала о нем каждый день, каждую свободную минуту. Ей было интересно, как он, о чем думает, чувствует ли себя так же хреново, или нашел силы жить дальше, не оборачиваясь на ошибки прошлого? Желание бросить все и уехать к нему было запредельным. Соф правда была готова сорваться и наплевать на всё, но последние слова, что она слышала от Паркера, стучали в голове набатом, не давая совершить ошибку. Должна забыть. Не давать слабину. Жить дальше. Но жить дальше не выходило от слова совсем. Всё словно потеряло смысл. С самого рождения они были привязаны друг к другу, и отобрать самое родное, что уже вросло в тебя корнями… Неправильнонеправильнонеправильно А что правильно? Умирать в двадцать лет от жгучей боли в груди, потому что не имеешь права просто посмотреть в глаза любимого человека? Паркер с огромным трудом каждый день вставал на работу, но делать толком ничего не мог, потому что все мысли занимала Софи. Он боялся представить, как ей хреново, обвиняя во всём себя. Её не хватало. Звонкого смеха и сияющих глаз. Тоненькой талии и миниатюрной ножки, словно она была подростком, которому в пору закупаться одеждой в детских магазинах. Пообещал себе, что больше не испортит ее жизнь, но понимал, что только отравляет ее своим отсутствием. И свою тоже. Паркер начал курить. А бокал алкоголя всё чаще стал заменять нормальный здоровый ужин. В холодильнике пусто, как и в душе, а желудок уже частенько болел от пиццы и пива, которыми он наспех утолял голод после рабочего дня. Жизнь без Соф потеряла краски, и он понял, что в книгах пишут не выдумки. Ему действительно стало неинтересно жить, зная, что на этот раз все действительно закончилось. Жить от встречи к встрече было совершено по-идиотски, но это давало силы на существование, а совместно проведенное время подпитывало энергией на следующие недели разлуки. Это всегда казалось бредом, но это было тем спасательным кругом, который заставлял их держаться на плаву долгое время. И его отобрали. Круг лопнул, а его выкинули, без возможности залатать дыру и снова бросить его, пытаясь спастись. Это было невыносимо. Уже который месяц подряд…

***

— Я запекла твою любимую утку, — шепнула мама, заглянув в комнату Софи. На вопросы о том, что случилось, она не отвечала, а Паркер в телефонных разговорах не мог объяснить, почему в который раз не может приехать к родителям. — Не хочу, мам, — Соф сидела на кровати, читая очередную книгу. Она глотала их одну за одной, коротая время, хотя едва ли понимала смысл написанных слов. Мысли были заняты совершенно другими историями. — Ты совсем ничего не ешь. — Угу, — Соф кивнула, даже не оторвав головы от печатных букв, надеясь, что мама поймет намек и покинет комнату без лишних вопросов. Когда дверь за матерью закрылась, Соф отложила книгу и прикрыла глаза руками, громко вздыхая. Может, стоило пойти с мамой? Она переживает, да и Софи действительно давно ничего не ела… В подтверждение мыслям желудок громко заурчал, отозвавшись лёгкой болью, и девушка поднялась с кровати, решая всё-таки обрадовать маму присутствием на ужине. Преодолевая головокружение, она вышла в коридор, медленно спускаясь по ступенькам, но вдруг замерла на середине лестницы, услышав разговор родителей… — Почему ты так уверена? — растерянно спросил папа. — Я давно это вижу, ну я ведь не слепая! Они смотрят друг на друга так… Это давно продолжается. Посмотри на неё, на ней лица нет с тех пор, как Паркер уехал! А он? Каждый раз когда звонит, я чувствую, что врёт, что у него все хорошо. Он сильно страдает. И она не меньше. Софи замерла на лестнице, прикрыв рот ладонью. Неужели мама догадалась… А как смотреть ей в глаза? Разговаривать, сидеть за одним столом, зная, что она в курсе всей правды? Это то, что хотелось хранить в тайне ото всех до конца жизни, но понимание того, что правду знает мама… Она не хотела верить в это. — Дорогая, — сказал папа, и Соф была уверена, что он положил ладонь на её плечо, — ещё когда ты решила забрать Паркера, в роддоме, когда от него отказались родители, ты боялась, что это может когда-нибудь произойти. Помнишь, как ты говорила? Что мальчик и девочка, которые рядом с рождения, не полюбят друг друга, только если связаны кровным родством. А они не связаны, пусть и не знают этого. Слёзы уже бесконечным потоком текли по впалым щекам. Что? Это какая-то глупая шутка? Розыгрыш, да? Это не может быть правдой… Как поверить в это? Они долгие годы ненавидели себя за эту порочную связь, а в итоге что? — Почему ты так спокойно реагируешь? — Софи услышала, что мама плачет. — Что делать с этим? Они мои дети! Оба! И даже если не по крови, то они брат и сестра! Слушать это больше не было сил. Кровь шумела в ушах, не позволяя нормально думать, поэтому Соф, поддавшись непонятным инстинктам, вышла в гостиную, с болью взглянув на маму. — Ты должна была сказать, — с горечью прошептала она, всхлипывая. — Ты не имела права молчать о таком! Не могла скрывать это, мам! — Эта правда ничего не меняет! — взорвалась мама, подскакивая с кресла. — Это меняет всё, черт возьми! Всё! Соф покачала головой, не в силах найти в себе ещё хоть пару слов, и взлетела вверх по лестнице, наспех закидывая первые попавшиеся вещи в рюкзак. — Ты не посмеешь! — мама стала в проходе, намереваясь не выпустить дочь из дома. — Это неправильно! — Ну ты же посмела, — прошептала Софи, остановившись напротив матери, заливаясь горькими слезами. — И не тебе теперь говорить мне о правильности. Я всё равно уйду, лучше пусти. Она не ведала, что творит, что говорит матери и что собирается делать. Злость и обида говорили и делали за неё, заставляя вести себя так ужасно. Мама поймёт. Она знает. Со временем, не сразу, но обязательно поймёт. Папа поддержит, возможно, покачает головой в недовольстве, но поддержит. А Паркер откроет дверь, когда через полчаса после звонка мамы, где она только плакала в трубку, на его пороге будет стоять Софи. Заплаканная, осунувшаяся, разбитая и совершенно потерянная. Такая же, как и он. Точно такая же… Но, как выяснилось, совершенно другая. Будет сложно. Но ведь у них никогда не было просто. Да и худшее, кажется, уже позади…