Осколки

«Я пытался быть лучше Для всех и для каждого, После я сдался И стал сущим злом» Когда умирает близкий человек, думаю, каждый сначала отрицает произошедшее. Стадия отрицания — самая болезненная и губительная для человека. Неверие — то, что оставляет на плаву. Но вскоре, отрицание сменяется принятием. Мир рушится. Нет, снаружи человек остаётся прежним: у него всё такое же лицо, фигура, цвет волос и глаз. Ничего не изменилось. Только вот, что творится внутри — никто не видит. Все люди переживают горе утраты по-разному. Кто-то открыто горюет, пытаясь найти поддержку у окружающих, чтобы не оставаться наедине с самим собой. А кто-то молча отгораживается ото всех. Такие люди, как правило, редко плачут. Им нечем. Они не могут. И не потому что не любили, а наоборот — любили слишком сильно и теперь не знают, что делать дальше. После утраты близкого, человек остаётся один на один со всеми своими демонами. Великое противостояние. Демоны нападают раз за разом, разрушая изнутри, выедая остатки живого — остатки любви, тепла и жизни. В этот период, человек решает: жить ему дальше или уйти вслед за дорогим ему человеком. Живя, он будет хранить память о своём человеке, а что после смерти? Огромное и пустое ничто. Лишь тишина и холод, пробирающий до костей и выскребающий остатки тепла, припрятанных где-то по уголкам. Многие хотят уйти вслед за близкими, но ни один человек не хочет умирать. Смерть страшна кто бы что не говорил. Хотелось бы развеять мифы о смерти. После того, как вы умрете, не будет ничего. Пустота и тьма будут вашими спутниками. Никакого рая с ангелами или адского котла с пляшущими чертями — нет. Лишь тишина, окутанная липким чувством одиночества. Смерть — билет в один конец. И это все. Окончательно и бесповоротно. Там нет ничего. Ты остаёшься один на долгие годы, века, тысячелетия и думаешь. Думаешь о том, как хотелось бы простого человеческого тепла. Чуть позже, тебя начнёт выворачивать наизнанку, суставы сводить — лезвия под кожу — только бы тепло дорогих рук почувствовать, только бы прикоснуться, запустить руку в волосы, увидеть улыбку и сияние глаз. Захочется жить: вдохнуть воздуха побольше, чтобы заполнить легкие до краев; захочется лицо подставить под солнце, чтобы нос обгорел; захочется рано утром босиком пробежаться по ещё не отошедшему ото сна полю, чтобы роса приятно щекотала ступни; захочется пить вино с дорогим человеком на крыше и смотреть на заходящее солнце, думая о том, как ты, черт возьми, счастлив, что он рядом. Ты наконец, начнёшь ценить те моменты, которые уже стали обыденны и перестали дарить тебе радость при жизни. Мысли будут путаться и в воспаленном мозгу начнётся трансляция воспоминаний, которая уничтожит тебя окончательно. Ты будешь бить себя, кусать, захочешь уничтожить себя до основания — разрушить без возможности на восстановление. Но ты уже разрушен. Какой смысл убивать то, что уже мертво? Ты будешь надрывать горло, раздирать его собственными криками, но никто не услышит их. Ты один, а никого другого больше не существует. Вот она красота смерти, вся её романтичность и блеск. Это твоя личная пыточная, а ты сам себе палач. Дороги были размыты, а из-за дождя, стоящего невообразимо толстой стеной, ничего не было видно. Дилюк почему-то захотел домой. Нет, он был рад, когда узнал, что отец решил взять его с собой. Но он сильно скучал по Кейе. В последнее время они мало общались, да и вообще виделись. Работа забрала у них всё время, а маленькие его крупицы хотелось оставить на отдых. Времени не было даже на подумать. А раньше они с Кейей постоянно были вместе. Шли и ломали все преграды, что вставали между ними и всегда рука об руку. Но что-то не давало Дилюку покоя. Он знал, что эти опаловые глаза нагло скрывают от него что-то важное. Нет, Рангвиндр понимал, что у каждого должны быть свои секреты и это нормально, но он делился с Кейей всем, что у него было на душе, потому что доверял. Неужели, Кейа не доверяет ему? Дилюк заелозил на месте. — Переживаешь за Кейю? — Крепус наблюдал за сыном. — Да не то что бы. — Дилюк покраснел. — Он уже большой мальчик. Справится. — Ты так и не научился врать, малыш Люк. Я знаю, как он дорог тебе. — Крепус отчего-то нахмурился и взял Дилюка за плечи. — Слушай, если со мной что-то случится, то пожалуйста, будьте друг с другом рядом. Парень закашлялся от удивления. К чему его отец это говорит. Такое ощущение, будто все кроме него знают правила игры. Странное чувство тревоги подкралось незаметно, когда стали слышны раскаты грома. Дилюк отчего-то вспомнил маленького Кейю, сидевшего на чердаке. Вспомнил, как ему было страшно и как он утыкался своим милым носиком ему в плечо. Дилюк, до которого обычно долго доходят все эти дела с проявлением чувств, понял. Он наконец понял, почему скучает так сильно, что готов бросить все и вернуться на винокурню. Понял, почему его образ и больше ничей, постоянно крутится в его голове. Постоянно быть рядом, делить все моменты на двоих, прятать от грозы, да к черту грозу, прятать от всего мира, который и так несправедливо поступил с ним — наконец, Дилюк понял и окончательно осознал, что это за чувство, давно засевшее в груди и просящееся наружу. Любовь. Он влюбился. Не прошло и двух часов с момента начала их пути, как колесо повозки застряло. Дождь размыл дорогу и она превратилась в болото. Им пришлось остановиться. Место, конечно, было неподходящим. Вокруг не было ни души, лишь бескрайние равнины, мрачно раскинувшиеся далеко вперёд. Было темно. Дождь усиливался с каждой секундой, а молнии так и сверкали где-то поблизости. Дилюк поёжился. Не нравилось ему всё это. Ещё и повозка застряла, будто бы специально. Резко усилившийся ветер заставил Крепуса нахмурится, а после где-то в небе послышался пронзительный полу рык, полу рёв. В тот момент руки Крепуса задрожали. Дилюк впервые видел отца таким напуганным. — Отец...я...ч-что с тобой? — Его пробивала дрожь, пальцы немели. Крепус не ответил. Он лишь крепче сжал коробку, которую держал в руках всю дорогу. — Слушай, Люк, что бы сейчас не случилось, — Крепус зажмурил глаза. — не выходи из повозки. Знай, что я... Договорить он не успел. Земля содрогнулась и оглушительный рёв заставил Дилюка сжаться в комок. Отца уже рядом не было. Крепус вышел из повозки. Урса— так звали монстра, что каким-то образом оказался перед ним. Мужчина был уверен, что его кто-то контролирует. Кажется, Фатуи решили навестить старика. Глаз порчи — одно из самых ценных сокровищ наравне с глазом бога, а может даже ценней. Эту вещь, царица лично вручает каждому из своих людей. Как такая вещь попала к Крепусу? — неизвестно. Рангвиндр старший знал, что если он использует эту вещь, то уже не вернётся назад. — Ха, кажется это будет последний раз, когда я смогу выручить Мондштат, а? Крепус смотрел прямо в фиалковые глаза Урсы и улыбался. Перчатка с глазом порчи уже красовалась на его руке. Ещё немного и все закончится. — Если бы знал, что все так будет, то выпил бы своего любимого вина напоследок. Последняя фраза брошенная наспех, а после ужасающей силы удар. Урса был настроен агрессивно. Благодаря глазу порчи, цепи окутали тело Урсы и понемногу вытягивали из него магию. Казалось, будто уже все закончилось. Крепусу не пришлось активировать вторую стадию, а значит все в порядке. Как же сильно он ошибался. Урса резко дернулся и разорвал сковывающие его цепи. Глаза дракона будто бы налились кровью. Казалось он впал в бешенство. Крепус отпрыгивает и разворачивается, чтобы держать дракона в поле зрения. — Как я и думал. — Злая усмешка. — Фатуи словно крысы, доберутся до всего и везде. Человек в чёрной мантии улыбался. Его забавляла вся эта ситуация. В руках у него было подобие флейты. По всей видимости, именно этот инструмент и контролировал Урсу. — Ты стал угрожать нашим планам, Крепус. Ничего личного. Мгновенье. Человек исчез. Цепи уже не сдерживали Урсу. Крепус активировал вторую стадию. Боль пронзила его тело. Казалось, что он умрет прямо сейчас. Раскалённая лава текла по его венам. Сердце бешено билось, а перед глазами плыло. Эта сила, сила глаза порчи будто проникла ему в душу. Крепус почувствовал будто скверна, вязкая и неприятная, окутала его с ног до головы. Хотелось смыть с себя всё это. Дилюк выбежал из повозки и застал ужасное зрелище. Казалось, будто не его отец сражается с монстром, а будто бы это ожесточенная битва двух монстров. Когда Крепус все же одерживает победу, Дилюк не может не радоваться, ведь его отец — великий человек. Однако, Крепус не двигался с места. — Отец! Отец! — Дилюк бежит к отцу. — Я все видел! Это было невероятно. Ты уложил этого монстра в одиночку. Парень осекается. Два пустых глаза смотрят вдаль. Лицо будто неживое. Бледное. Словно перед Дилюком не живой человек, а мумия. — Отец, что такое? — тревога в груди. Развернувшись лицом к сыну, Крепус стал идти в его сторону. Только в этот момент Дилюк заметил разрастающуюся черную печать на руке. — Отец, сними эту чертовщину с руки. — Тревога заменяется страхом. Крепус достаёт меч из ножен. — Эта...эта вещь влияет на тебя! Сними же её, черт! — Голос срывается на крик. В следующее мгновенье, Крепус набрасывается на Дилюка. Было видно, как скованы его движения. Крепус, сидящий внутри, пытался взять ситуацию под контроль. — Убей меня. — шепотом просит он. Руки Дилюка дрожат. Он не может. Как он может убить своего отца? Ничего, сейчас придёт Кейа. Он поможет. Они справятся, все будет хорошо. — Люк... Крепус уже не в силах сдерживать эту разрушающую силу. Он исчерпал свой лимит и если Дилюк не сделает то, что должен, то им обоим конец. — Лежи тихо. Сейчас...сейчас придёт Кейа и рыцари. Они помогут. — Кейа...Сын, прошу, не отворачивайтесь друг от друга. — Крепус пытался прикоснутся к щеке Дилюка, но не смог дотянуться. — Все правда в порядке. Делай, что должен. Слёзы застилали глаза Дилюка. Изнеможенная улыбка отца смазывалась пятнами крови на светлой коже. Смерть так и стояла позади Крепуса, шире раскрывая руки, для своих объятий. Он не хотел отдавать его ей. Почему он должен терять то, что ему дорого? Почему, каждый раз эта чертова жизнь все у него отнимает? Нет, выбора уже нет. Если он не сделает этого, то все могут пострадать. — Люк, мальчик мой, Мондштат — это наш дом. — Женщина гладила сына по голове. — Мы должны его защищать. — Но почему? — Не перебивай свою маму, Люк. — Крепус сидел рядом и обнимал жену за плечи. — Потому что мы обещали. Воспоминания о том тихом и тёплом вечере разрезали сердце Дилюка на части. — Чертов Мондштат! Чертов Тейват! Чертова Селестия! — Боль разъедала его. Пожирала мелкими частями. Кажется, будто внутри не осталось ничего. — Зачем вы дали мне глаз Бога, если я никого не могу спасти! Крик отчаяния и боли, пронизывающий до костей. Так кричат те, кто потеряли всякую надежду. — Прости отец. На губах Крепуса легкая улыбка. — Я горжусь тобой...мой Лю... Меч не дал Крепусу договорить его последнюю фразу. Мир словно погрузился в тишину. Природа замерла, не было слышно ни единого звука. Крепус лежал у Дилюка на коленях, пока тот раз за разом искал у него пульс. Зачем? Руки тряслись, когда он нащупал артерию на шее. Ничего. — Он мёртв. — Констатация. — Я-я убил...убил папу...сам я. Слёзы больше не получалось сдерживать. Животный и жалобный рёв вырывался из груди. Сердце стучало, как бешеное. Хотелось содрать кожу, разломать рёбра и вытащить этот комок боли, только бы не слышать стука, только бы не болело. Сил не было. Горло болело. В глотку словно залили раскалённый свинец. Дилюк слышал крики. Только потом он понял, что кричал он сам. Кейа нёсся, как бешенный. Однако, когда он прибыл на место происшествия, все было кончено. Мёртвый Крепус лежал на коленях Дилюка с воткнутым в грудь мечом. — Ди-дилюк...Это я...Кейа. Альберих тихо, раз разом всё ближе подходил к Дилюку. — Кейа. — Совсем шепотом. — Почему ты пришёл так поздно? Глаза полные слез. Кейа никогда не видел Дилюка таким. Альберих опустился на колени и взял его за руки. — Прости...прости меня. — Он обнимает Дилюка так, как тот делал в детстве. Он хочет отдать всё тепло, что у него есть. Но не выходит. Что может отдать тот, у кого ничего нет? — Что за чёрт! Мой отец спас Мондштат от Урсы! Он герой! — Послушай, Дилюк, я уважаю тебя и всю твою семью, но ты понимаешь, что вся эта история может пошатнуть авторитет Ордо Фавониус? — Варка сидел за своим рабочим столом и небрежно перебирал стопки документов. — Ч-что? Какой к черту авторитет?! — Дилюк был на грани. — Это, видишь ли, забота о городе. Если авторитет Ордо падет, то люди перестанут нам доверять. — Хитрая улыбка и никакого сочувствия в глазах Варки. — Я уже не доверяю! — Тогда в чем твоя проблема, Дилюк? Тебя никто насильно в рыцарях не держит. Отдавай свой глаз Бога и уходи. Дилюк отшатнулся, будто его ошпарили кипятком. Как только его отец умер, каждая псина решила урвать себе лучший кусочек. Все накинулись на ещё совсем юного парня. — К черту вас! Капитан, теперь уже бывший, швыряет глаз Бога на стол Магистра. Тот смеётся. Дилюк подрывается и бросается к двери, но его останавливает скрипучий голос Варки. — Я забыл кое-что. — Варка достаёт из ящика стола какие-то бумаги. — Что это? — Это? — Оскал. — Список пропавших документов из архива. — Почему вы показываете это мне? — Дилюк хмурится. — Это намёк тебе, что нужно лучше следить за «братиком». — Варка распаляется. — Он забрал эти документы себе и, как думаешь, о чем они? Дилюк молчит. Он понимает, но не хочет верить. — Правильно. Снежная, Фатуи, Падение Кан’эриах. — Что вы пытаетесь этим сказать? — Ну же, Дилюк, я всегда считал тебя человеком, который способен быстро оценить ситуацию. — Варка встаёт и подходит к окну. — Кейа появился сразу после падения Кан’эриах. Совпадение? Попав в Орден, он стал разнюхивать все больше и больше информации... — Вы считаете его Шпионом? — Дилюк перебил его. — Да. — Холодное и полностью уверенное. Дилюк не хотел больше здесь оставаться. Варка и весь Орден унизили его отца и оклеветали брата. Какие ещё они к черту благородные рыцари? — Не веришь мне. Проверь сам. Так ли ты и твой отец были ему нужны. Не верится, что Крепус не заметил змею на своей груди... Это было последнее, что слышит Дилюк от Магистра, когда выходит за дверь. Уже на выходе, он сталкивается с Джинн, последним человеком, которого бы он хотел видеть. Нет, он не ненавидит Джинн. Она не виновата, что её отец жадный до власти ублюдок, просто, Дилюк хотел побыть один. — Ты уходишь? — Джинн не знала, куда деть свой взгляд. А смотреть в лицо бывшему командиру не хотелось. — Да. — Прости. — За что? — Удивлённо. — За то, что опоздали. — Тихо прошептала Джинн. Дилюк стиснул зубы и кивнул. Джинн пыталась извиниться не только за это, а за все. За то, что они не прибыли вовремя; за то, что не дали рассказать жителям об их настоящем герое; за то, что Варка забрал его глаз Бога и унизил. Её трясущиеся руки и глаза, наполненные слезами говорили о многом. Они всегда хорошо дружили. Все вместе. Втроём. Но сейчас...кажется, будто всё вот-вот треснет, разлетится на мелкие осколки. Все в этом мире состоит из осколков. — Здесь нет твоей вины. — Сказаное невзначай, но будто бы в последний раз. Кейа стоял около могилы Крепуса. В его голове вся эта ситуация совсем не укладывалась. Крепус...он не может умереть и оставить своего драгоценного сына одного. Только не с Кейей. Они вдвоём всегда доставляли проблем. Хотя, благодаря всем этим проказам, Дилюк стал точной копией Кейи, — это было великолепно. Кейа засмеялся. — Зачем ты подставился, Крепус? — Вопрос в пустоту. — Твой сын теперь один. Как ты мог его оставить? Кейа снова хихикнул. Он не понимал, почему смеётся, хотя внутри всё давно опустело. Спичка чиркает и Кейа поджигает любимую сигару Крепуса. — Ты бы меня убил, но сегодня можно. Альберих садится рядом с могильной плитой и облокачивается на неё. Он хочет заплакать, выплеснуть всё то, что накопилось в его душе, но не может. Смятение. Вот, что закралось в его душу. Он не знает, как реагировать на всё происходящее. Теперь он может быть свободен. Может искать информацию более открыто, может шпионить за Варкой, может, в конце концов, выполнить последнее задание отца. Кейа не знал, как ему поступить и кого защищать: Мондштат — город, что приютил его и дал всё то, что он сейчас имеет или же свою родину, где сохранились воспоминания о матери, где он по ночам слушал истории о звёздах и засыпал от прикосновения тёплой и родной руки, которая была единственной, что дарила настоящее тепло? Он последняя надежда для своего народа, так кого же он должен спасти: себя или своих людей? — Ты хотел, чтобы я поговорил с твоим сыном. Рассказал ему все. — Кейа прикрыл глаза и затянулся сигарой. Дым обжигает легкие и придаёт трезвость уму, хотя бы на минуту. — Я расскажу ему. Надеюсь, ты был прав, когда говорил, что он поймёт меня. Кейа встал и положил зажженную сигару рядом с могилой Крепуса. — Твои любимые, отец. Дилюк сидел в кабинете отца и разбирал бумаги. Он всё нашёл. Всё то, что сказал Варка — правда. Неужели всё это было ложью? Человек, которого он любил предал его, вонзил нож в спину и провернул несколько раз для надежности. Все воспоминания, проведённые моменты с ним — ложь? Дилюку хотелось плакать навзрыд, но он сдержал себя. Лишь одинокая слезинка скатилась по его щеке, которую он тут же стёр, когда в его кабинет постучали. Это был Кейа. Он аккуратно вошёл и также аккуратно закрыл за собой дверь. На мгновение, на лице Кейи Дилюк увидел страх и боль. Его опаловые глаза уже не сияли, а привычная улыбка оказалась фальшивой до невозможности. Хотелось ударить его по лицу, чтобы разбить эту маску. Чтобы, наконец, увидеть его эмоции. — Надеюсь, я не помешал тебе. — Стандартный вопрос. Дилюк встаёт, подходит к камину и смотрит на фотографию. Здесь они с Кейей маленькие и беззаботные. По крайней мере, раньше Дилюку так казалось, но взгляд Кейи...только сейчас Рагнвиндр заметил, что его взгляд всегда был холодным, чужим, лишенным жизни. — Ты не плакал. Слова — лёд на только замерзшем пруду. Один неверный шаг и ты проваливаешься под воду. Кейа молчит. Он не смотрит в лицо своего названного брата. — Я спрашиваю, почему ты не плакал? Вопрос всё громче, всё жёстче. У Кейи будто закончились слова. В горле застрял ком. Дилюк всё знает. — Ты...чертов кусок дерьма! — Дилюк хватает Кейю за шиворот. — Я спрашиваю, почему ты не уронил ни единой слезинки, когда он умер? Ты — чертов лицемер. — Я...я, Дилюк, послушай... — Грязное отродье! Он любил тебя, а ты продал его! Сговорился с Фатуи?! — Дилюк бросает бумаги в лицо Кейе. — Узнал о них всё, что нужно? Или тебе ещё информации принести? — Дилюк, об этом я и хотел поговорить с тобой. Выслушай... Удар. Такой сильный, что в голове зазвенело. Кейа упал на пол. — Вставай! Черт тебя дери, вставай! Дилюк снова берет Кейю за шиворот и смотрит в глаза. Он надеется увидеть там хоть что-то. Он надеется, что тот попросит его остановиться. Однако, Кейа молчит. Глаза пусты, а блеск, который напоминал сияние тысячи звёзд — испарился. Ещё один удар в скулу. Кейа не реагирует. Он даже не пытается ответить. Дилюк бросает его на пол. — Ублюдок! Вставай и сразись со мной. Ты постоянно поддавался мне. — Я не буду. — Кейа поднялся и попытался поправить форму. — Ты шпион, ведь так? Продал меня, отца, Мондштат и что теперь? — Я не продавал тебя... — Сукин сын! — Дилюк стиснул зубы. Рагнвиндр оголяет меч и приставляет его к горлу уже не брата, а врага. — Сражайся. Ты же рыцарь. — Люк... — Не смей. — Голос дрожит. — Не смей так меня называть. Кейа сжался и вытащил меч из ножен. Он не хотел сражаться, не хотел причинять боль самому близкому человеку. Он хотел сказать правду, пока не стало поздно, но он опоздал. Никогда ещё Кейа не ошибался настолько сильно. И братья скрестили клинки, каждый, веря в собственную правду. Оба не хотели этой битвы, оба ждали, что один из них бросит меч и заставит поговорить, они обнимут друг друга и скажут, что вместе со всем справятся. Но этого не случилось. Оба слишком увлечены собой, своими переживаниями. Люди никогда не придают значения чувствам других. Им важны они сами. Каждый считает, что его боль сильнее. — Ты обещал, что мы всегда будем вместе, — Замахиваясь, говорит Дилюк. — ты соврал. — Я никогда не врал тебе. — Кейа уклоняется. — Ты не хочешь меня выслушать. — Очередную твою ложь? Кейа останавливается и убирает меч. Он не хочет продолжать. Однако, Дилюк иного мнения. — Трус! Жалкий предатель! Замах. Кейа не успеет уклониться. — «Может я заслужил?» Он закрывает глаза. Легкое покалывание прошлось по телу и вспышка света заставила Кейю все-таки посмотреть. Лёд был повсюду. — Неужели, — Говорит, поднимаясь Дилюк. — Селестия наградила глазом Бога такого, как ты. Хотя, лёд очень подходит тебе — такой же холодный и бесчувственный. Уничтожающий и любовь, и жизнь. — Люк, давай поговорим. Я прошу тебя. Ты все не так понял, не знаю, кто тебе наговорил про меня всякое, но я могу всё объяснить. — Убирайся. — Ты сейчас ведёшь себя, как ребёнок, Люк. — Да! — Слеза все-таки скатилась по щеке. — И я хотел, чтобы ты тоже им был. Я хотел, чтобы мы оставались детьми как можно дольше. Хотел, чтобы были рядом друг с другом — всегда. Но ты...ты всегда был другим. Отстранённый, думающий о чём-то своём. — Дилюк уже не пытался остановить слёзы. — Почему для тебя я ничего не значу? Почему ты сделал всё это? Тебе не было у нас комфортно? Ответь мне! Скажи хоть что-нибудь, Кейа! Колючая проволока режет голосовые связки. Кейа хочет сказать, он пытается. Он хочет вывернуть всю душу и показать Дилюку всё то, что там внутри. Хочет обнять его, сжать так сильно, чтобы вся дурь исчезла. — Дилюк, я .... Тяжелый вздох полный боли и отчаяния. — Уходи, Кейа. Не появляйся здесь больше. — Дилюк устало садится в кресло. — Не хочу тебя видеть. — Брат! — Ты мне больше не брат! — Глаза полные ненависти. — Ты мне больше никто. Конечно, он так не считал. Его сердце обливалось кровью. — «Пожалуйста, скажи, чтобы я не говорил так. Скажи мне, что не уйдёшь» Дилюк смотрел Альбериху в глаза и ему было страшно. Тени залегли под ними. Никакого света звёзд, ничего. Тьма таилась в этих безжизненных глазах. — Я тебя понял. — Тихое. Словно прозрачное. Альберих покинул комнату также тихо. Совершенно бесшумно, будто бы его никогда и не было. — «Что?» Дилюк не мог понять сколько прошло времени. Его Кейа ушёл. Без слов и каких либо действий. Он просто ушёл, оставив после себя дыру в груди. Рагнвиндр вскочил с кресла и побежал за тем, кого ещё недавно прогонял и ненавидел. — Аделинда! — Он кричал срывая горло, хотя девушка была совсем рядом. — Да, молодой господин. Что-то случилось? — Где...где Кейа? — Дрожащим голосом. — Господин Кейа покинул поместье около часа назад и попросил меня сегодня же отправить все его вещи в служебную квартиру. — Вещи? Ты уже отправила их? — Дилюка трясло. — Да. Буквально несколько минут назад. Молодой господин, между вами что-то произ... Дилюк уже не слушал. Он побежал в комнату, которая раньше принадлежала Кейе. Там было пусто. Эта комната часто пустовала и раньше, но тогда в ней оставался хотя бы запах того, кто здесь жил. Сейчас же, в ней не пахнет ничем. Дилюк пытался отыскать тот самый запах, вновь ощутить его. Подушка, одеяло, простыня, забытая кофта, — ничего. Ни одна из этих вещей уже не пахла Кейей. Его Кейей. — Почему ты ушёл, чёрт... — Мы же обещали друг другу...Ненавижу тебя. Я ненавижу тебя, Кейа. — Он остался один. За считаные дни он потерял всё, что у него было. Семью и свою единственную любовь. Дилюк больше не плакал. Было нечем. Тучи висели над Мондштатом. Такую погоду в городе называют — время прощаний. Именно в такое время все жители расстаются с тем, что давно их тяготило. Эта погода предшествует дождю, поэтому первый дождь после «прощального времени» называют — дождь очищения. Люди верят, что этот дождь полностью очистит их душу и разум. Кейа снова стоял у могилы Крепуса. Альберих курил. — Что ж, Крепус, ты впервые в своей жизни ошибся. Ты просил оставаться рядом с ним, но я не смог. Я испугался его ненависти. Видел бы ты его взгляд. Прости меня, правда. Пускай, он ненавидит меня, но лучше остаётся в неведении. Я не хочу впутывать его в это. Тучи на небе всё сгущались. — Время прощаний. Ха, действительно, Селестия любит посмеяться надо мной, забирая всех, кого я люблю именно в это время. — Уголки губ поднимаются. — Что ж, может это и к лучшему. Душа Дилюка не была настолько сильна, чтобы выдержать мою. Конечно, он не верил в свои слова. Он чувствовал, что они связаны. Их судьбы переплетены. Кейа знал, что просто так они друг друга не отпустят, а все обиды будут годами копиться. Ненависть будет съедать их, а всю злость они будут направлять друг на друга, но если один из них все-таки уйдёт, то станет только хуже. Они не смогут друг без друга. Они настолько сильно связаны, что постоянно будут рядом. Везде. Это можно назвать больной одержимостью. Однако любовь не всегда бывает красивой. Кейа потушил сигарету и пошёл прочь. Сегодня им обоим суждено было завершить этот путь и разойтись. Всеми желанный дождь, наконец, омыл Мондштат. Только вот гроза снова была пугающей. И теперь уже для обоих.