Деталь альбедо

— Иногда я задаюсь вопросом, — сказал ему как-то Эрен, — правильное ли мы для этого выбрали слово? Утка, за которой до этого наблюдал Зик, закончила чистить перья и нырнула в воду, болтая красными перепончатыми лапами в воздухе. Её поднявшийся вертикально короткий хвост и острые концы крыльев почему-то напомнили ему жадно раскрытый клюв вечно голодного птенца. Зик повернулся к брату. Его взгляд встретили очертания пустой глазницы под бинтами. — О чём ты? Эрен откинулся на спинку скамейки и приоткрыл рот, подбирая слово или раздумывая, продолжать ли вообще. Левой рукой он задумчиво вертел костыль. Ожидая ответа, Зик в очередной раз подумал, что никогда не догадывался, что на лице без глаз настолько не на что смотреть. — О титанах, — медленно проговорил Эрен и повернулся, чтобы видеть его (Зик так и не понял, почему тот постоянно садился и вставал слепой стороной к нему. Это было актом доверия или полной его противоположности? Один из санитаров предупредил его, что господин Крюгер терпеть не мог, когда к нему подходили со стороны слепого глаза, и всё же с ним Эрен всегда разговаривал именно так). — Почему мы говорим о титанах, как о переходящих по наследству? Последняя волна тепла от заходящего солнца иссякла, и воздух начал остывать и тяжелеть. Зик ещё не почувствовал перемену, но знал, что она произошла. — Потому что мы передаём их своим младшим товарищам, разве нет? Эрен склонил голову набок. Сальные волосы, тускло блеснув, качнулись, позволяя лучше рассмотреть здоровый глаз. (Зик помнил, как спросил его, зачем было выкалывать ещё и глаз — разве ноги было недостаточно? Эрен тогда недоуменно вскинул бровь. «Но ведь Рикша и Райнер знают, как я выгляжу, — сказал он, будто не верил, что Зик сам не догадался. — Стоит им хоть на секунду подумать, что это я, и всё пойдёт прахом. А когда лицо так изуродовано, как ни всматривайся — видишь только рану. Поэтому стараешься не смотреть на него лишний раз». На его спокойном знании лежала печать личного опыта. Он немного помолчал, а потом тронул бинты кончиками пальцев и добавил: «Я вогнал патрон себе в глазницу, но эту регенерацию не получалось сдержать. Пришлось его вырвать». Зик попытался представить это себе и не смог.) — Но ведь наследуют вещи, в которых от предыдущего владельца остались лишь твои и чужие воспоминания о нём. Наследуют дом, деньги, связи. Что-то отвлечённое. — Болезнь тоже можно унаследовать, — вдруг сказал Зик и сам удивился своим словам. Эта мысль так естественно подвернулась ему, будто целую вечность ждала момента быть высказанной. Эрен хмыкнул и ненадолго задумался, поглаживая подбородок. Он был ужасно похож на молодого Гришу со старых фотографий: даже борода у него росла так же плохо. Когда Зик сказал ему об этом в первый раз, он невесело усмехнулся. — Но ведь всё равно это болезнь будет у тебя, а не ты у болезни. — К чему ты клонишь? — спросил Зик, хотя уже всё понял. — Как сильно он меняет тебя? Даже не так, нет. — Эрен приложил указательный и средний пальцы к бинтам на левом виске, и Зик подумал о пустоте пистолетного дула под ними. — Как сильно они все меняют тебя? — Предыдущие владельцы? Эрен как-то странно двинул рукой, но почти сразу бессильно уронил её на колени. Зик вспомнил, как долго после принятия Звероподобного порывался обернуться, услышав на улице чужое имя, и как замирал точно так же посреди движения, вспомнив своё. Как начал покупать те же сигареты, которые до этого не выпускал изо рта Ксавьер. — И они, и сам титан, — взгляд Эрена, обычно расфокусированный, вдруг пытливо впился брату в лицо. — Иными словами, это ты наследуешь их или это они просто выбирают себе новый сосуд? Зик молча смотрел на него. Единственный стальной глаз слишком хорошо шёл его посеревшему и заострившемуся лицу; было что-то безжалостно логичное в том, что за пару месяцев в военном госпитале по эту сторону моря привезённый с Парадиса загар сошёл так быстро. Зику было нечего ответить. Признаваться, что он старался не думать об этом, было бы слишком унизительно. Их с Ксавьером цели совпадали ещё до того, как он принял Звероподобного, и сомневаться в этом было бессмысленно. — Если это и можно назвать наследованием, — медленно проговорил Эрен, отворачиваясь от него, — то это наследование очень глубокой родовой могилы. Ты её не выбрал, ты просто ей предназначен. Вряд ли ему пошло на пользу общество сумасшедших, вдруг подумал Зик. Все богадельни и приюты давно были переполнены, а пострадавшие из отдалённых оконечностей прежнего фронта только недавно перестали прибывать. Душевнобольных и увечных старались разделять, но коек и денег, несмотря на контрибуцию, катастрофически не хватало. Более-менее восстановившимся находили нехитрую работу на полставки, чтобы хоть как-то окупить их содержание и помочь вернуться в нормальное русло жизни. Эрену повезло избежать каторги на поднимавших экономику фабриках: тихий и сообразительный, с зажившей культёй, он понравился отвечавшему за распределение врачу, и тот выхлопотал ему место у своего старого знакомого, владевшего обувной мастерской. Полдня Эрен проводил там, принимая и выдавая заказы и выполняя нехитрый ремонт самостоятельно, а потом его сменял напарник. На работе с клиентами настоял доктор; он считал, что череда новых лиц, не отмеченных физическими и душевными муками, поможет господину Крюгеру восстановить память. Возможно, он просто надеялся, что кто-то узнает его и заберёт домой. О полученной должности Эрен сообщил совершенно равнодушно, глядя Зику куда-то за левое плечо. Тот понятия не имел, что ему было разрешено покидать пределы лечебницы, и поэтому был очень удивлён, не застав его там в первой половине дня. — Зачем им мне это запрещать? — Эрен кивком головы указал на шумный переполненный двор. — Больница рассчитана на сто мест, а нас тут уже раза в три больше. Я не буйный, поэтому они будут только рады, если я однажды просто не вернусь. На один рот и потенциальный источник проблем меньше. Зику было нечего на это возразить. Здесь действительно всё пребывало в лихорадочном колебательном движении, ни к чему не приводящем, но ни на секунду не замирающем. Большинство относительно дееспособных пациентов ухаживали за разбитыми прямо здесь грядками и клумбами и на первый взгляд казались почти здоровыми, хоть и работали молча и сосредоточенно, как приговорённые к смерти. Среди освобождённых от трудотерапии кто-то с искажённым каким-то невероятным умственным усилием лицом нарезал круги по аккуратно посыпанным песком дорожкам, а кто-то сидел в тени, глядя в пустоту, не в силах выдержать окружающую их реальность. Этот безучастный расфокусированный взгляд глаз, будто бы повернувшихся в глазницах и глядящих теперь на изнанку черепа, напомнил Зику о его первой войне — коротком пограничном конфликте на юге, ставшем его боевым крещением и проверкой. Из сопровождавшего его отряда новобранцев выжило меньше трети состава, и у них было одно лицо на всех. (Зик знал: если бы не лежащие на переносице очки Ксавьера, у него было бы такое же.) Это был всего лишь ещё один театр боевых действий: разум продолжал свою схватку с безумием. Зику стало немного не по себе от мысли о том, как много времени Эрен проводит, наблюдая за всем этим. Брат ответил на его зов и прибыл сюда, подвергнув себя и всех своих близких смертельной опасности, чтобы помочь осуществить его… нет, их общую мечту, а Зик не дал ему ничего, кроме призрачного обещания спасения, набитого соломой тюфяка в переполненной палате и общества отчаявшихся инвалидов и сумасшедших. — Что-то не так? Зик моргнул и покачал головой, не зная, как описать охватившее его чувство. Наверное, на его лице проступило какое-то странное выражение: Эрен, растеряв всё скучающее равнодушие, даже лезшие в глаз волосы заправил за ухо и смотрел на него внимательно и живо. Обычно такое внимание всегда заставляло его насторожиться, но по какой-то странной причине сейчас Зик не почувствовал и тени привычного параноидального порыва тут же закрыться и спрятать от собеседника своё замешательство. Естественность, с которой он позволил себе подчиниться этому желанию ослабить контроль, поразила его сильнее, чем он успел понять. Неужели кровное родство значило для него так много? Нет, невозможно. — Здесь, наверное… — Зик запнулся и скользнул взглядом по залитому тёплым светом двору; высокий худой мужчина, меривший хромыми шагами его периметр, вдруг выкрикнул «Уберите руки!», проходя мимо них, и нужное слово щёлкнуло в инстинктивно среагировавшем мозгу. — Довольно шумно, — не то. — Беспокойно. Эрен не изменился в лице и лишь чуть задрал подбородок, ожидая продолжения, но Зику почему-то показалось, что тот смеётся. Возможно, просто свет как-то по-особенному заиграл в серой радужке — и не заметишь, если не смотреть внимательно. — Не хочешь прогуляться по городу? — вдруг выдал он неожиданно для себя. Эрен прищурился, будто подозревая шутку, и Зик запоздало остро ощутил неуместность своего наивного предложения и визита вообще: они обсудили всё ещё несколько дней назад, едва дошло отправленное Эреном письмо с кодовой фразой. В их разговоре до того, как станет ясна расстановка сил в столице, не было никакого смысла, и всё же… Зик не мог найти нужных слов, но ему очень хотелось, чтобы брат понял его правильно. Жалкое «я хочу узнать тебя получше» вертелось на языке, но в нём не было совершенно никакой нужды, верно? Если человек уже делил с тобой мечту, что ещё ты мог требовать? Эрен тихо фыркнул и бросил быстрый взгляд на свою серую повязку. — Прогуляться по гетто, ты хочешь сказать? Едва ощутимая горечь скрипнула на зубах, и Зик поморщился. Даже не попытался придумать что-то в ответ — никаких оправданий всё равно не нашлось бы. Смутное и неуловимое, как запах подгнивших фруктов, ощущение, что в своей попытке наладить контакт он выглядел жалко и отталкивающе, нашёптывало ему, что пора перестать унижаться и позволить каждому из них заниматься своими делами. Чего он вообще хотел? О чём им разговаривать? Это… — Я не против. Зик даже не успел толком удивиться: только заморгал, глядя на то, как Эрен, привычным движением оттолкнувшись рукой, ловко поднялся со скамейки. Чуть качнулся, перехватывая костыли, и позволил себе короткую косую ухмылку. Зик отвлечённо подумал, кто из них был бы выше, если бы Эрен не горбился так сильно. — Я совсем не против прогуляться, — снова сказал Эрен, правильно истолковав его молчание, и перенёс вес на руки, делая первый шаг. — Если ты, конечно, за мной угонишься. Осознание заняло одну долгую пустую секунду. Брат коротко и хищно сверкнул зубами, прищурившись, и до Зика дошло: шутка. Эрен только что пошутил. Впервые выдал что-то не скорбно-равнодушным голосом и дёрнул губы в подобии улыбки. Зик ощутил отголосок того сложного чувства, охватившего его давным-давно на причале Парадиса, когда он впервые понял, что у него есть брат, и, улыбнувшись одновременно и настоящему, и своей памяти, сказал: — Я знаю хорошее место неподалёку. Эрен уже не улыбался и просто кивнул, глядя куда-то в сторону. * К какому-то странному, почти неестественному удивлению Зика, разговор у них клеился. Он хотел этого и был рад этому сильнее, чем был готов себе признаться, но его не покидало тревожное ощущение мимолётности и будто картонности происходящего. Это был покой обколотого морфином ампутанта, глядящего на забинтованную культю и просто знающего, что боль ждёт его за углом. Лишь передышка. — Почему именно ногу? — задумчиво переспросил его Эрен, дёргано шагая по главной аллее небольшого пыльного парка, разбитого посреди гетто. Как всегда, он шёл справа, и Зик почти отучил себя оглядываться на пожелтевшие бинты. — Интересный вопрос. Ты удивишься, но у меня даже есть ответ. Он остановился, наклонив голову и тяжело опираясь на костыли. Зик подумал о том, как должны были болеть его плечи и спина после этих пеших переходов. Рядом на росшей неровными пучками траве играли в догонялки двое мальчиков и девочка примерно одного возраста. Почему-то казалось, что Эрен остановился, чтобы понаблюдать за ними. — Когда Бертольд проломил Розу в Тросте, — наконец сказал он, — наш выпуск ещё даже не вступил в Разведкорпус. Защищать город было некому, и нас отправили помогать Гарнизону. Он опустил голову и двинул культёй, будто пиная камешек или делая шаг. Завязанная узлом штанина качнулась, как короткая бескостная конечность. Девочка толкнула мальчика в плечо, осаливая его, и тот потерял равновесие и упал, пропахав носом землю. — Я был вне себя от радости: наконец-то получится покрошить хоть парочку титанов и дать выход той ненависти, которая кипела во мне пять лет. Упавший мальчик не шевелился, и отбежавшие было дети остановились и неуверенно переглянулись. У девочки испуганно забегали глаза, а второй мальчик, на вид чуть младше, сделал первый неуверенный шаг к товарищу. — Но я не успел убить ни одного. Эрен повернулся к Зику, и тому стало не по себе от странной улыбки, растянувшей его губы. Он подумал о краях чистого надреза, прижатых друг к другу пальцами и напоминающих безобидно лежащий на коже тёмный волос. Вот только убери руки — сразу польётся кровь. — Бросился мстить за съеденного товарища и потерял бдительность. Один титан откусил мне ногу по колено, а другой, когда я спас друга, уже сожрал целиком. Подошедший мальчик тронул лежавшего на земле за локоть, и тот внезапно вскочил, ударил его по плечу и тут же отбежал, смеясь, довольный своей выходкой. Кусавшая губу девочка тоже залилась смехом, в котором отчётливо слышались истерические нотки облегчения. — Если бы я не был титаном сам или перекуси мне тот тогда позвоночник, моя жизнь там и закончилась бы. Я должен был быть если не мёртв, то точно без ноги. Зик хорошо знал смерть в лицо — их у неё было много, но самое глубоко вырезанное в его памяти принадлежало Леви. Будь Зик тогда на пару лет моложе, чужие ярость, скорбь и отчаяние такой ошпаривающей силы подарили бы ему не одну бессонную ночь, но с годами сомнения и жалость отмирали, как старая кожа, и спрессовывались в хитин. Только в щеке неуловимо потянуло болью от воспоминания о клинке Аккермана. У смерти для Эрена было лицо человека или деформированная рожа титана? — Это правильно, потому что я больше не надежда человечества, — очень спокойно сказал Эрен, снова начиная идти. Здоровая нога, не сгибаясь в колене, двигалась размеренно и резко, как секундная стрелка. — Я больше не солдат, я теперь даже не Йегер. — Кто же тогда? — спросил Зик, будто ответ действительно имел значение, и плечи Эрена дёрнул короткий смешок. — Несчастный инвалид с амнезией и безумной мечтой, — в его голосе послышалась горькая улыбка. — Кто же ещё? * В этой части парка всегда было по-кладбищенски тихо. Тяжёлый сырой запах, поднимавшийся от устроенного в низине пруда, который давно не чистили должным образом, придавливал, как подушка. На той стороне дорожки не было, и едва тронутые желтизной ивы росли вплотную к воде, касаясь её листьями. Когда ветер стихал и поверхность пруда замирала, задержав дыхание, отражённые в ней деревья становились продолжением настоящих, и действительность начинала плыть, как акварель на мокрой бумаге. Правильно глядя на это долгое время, можно было обмануть уверенный в собственном существовании мозг. — Мы всегда приходим именно сюда, — без какого-либо вступления выдал Эрен, вырвав Зика из расфокусированного созерцания. В этом месте его голос казался слишком бесцеремонно громким. — Именно на эту скамейку, хотя до неё есть с десяток других, откуда вид не хуже. Эрен смотрел на него, но Зику не хотелось встречать его взгляд. Чувство странной закономерной уличённости собиралось во рту, как слюна. Нестерпимо хотелось курить. — Ты всегда срезаешь дорогу от лечебницы, потому что считаешь, что мне тяжело долго идти, но здесь доходишь именно до этой скамейки. Почему? Зик вздохнул и сдался — сунул руку в карман за сигаретами. Периферическим зрением зацепил то, как внимательно Эрен наблюдал за чиркнувшей зажигалкой, и протянул ему открытую пачку в универсальном жесте доброй воли. Эрен подцепил сигарету ногтем и задумчиво покрутил между пальцев, рассматривая. Почему-то это показалось до смешного абсурдным, и Зик не удержался: — Тот конец в рот, если что. Эрен злобно зыркнул на него и по-собачьи дёрнул вверх верхнюю губу, на секунду показав желтоватые зубы. Смешок рванулся наружу посреди затяжки, и Зик едва не закашлялся. — Спасибо за заботу, — процедил Эрен сквозь зажатую в зубах сигарету, — но на Парадисе растёт табак. Зик примиряюще поднял ладонь и протянул брату зажигалку, но тот, к его удивлению, вдруг достал из нагрудного кармана такую же и, едва заметно ухмыльнувшись его замешательству, прикурил от неё. Зик удивлённо нахмурирился, а потом вспомнил: часть стандартного обмундирования. Точно. В окопах спички слишком выдавали местоположение вспышкой. — Не ожидал? — Эрен криво улыбнулся и, затянувшись, выдохнул дым ему в лицо. — У меня ещё и пачка была. Но её кто-то спиздил, пока нас этапировали. — Откуда же? — спросил Зик с искренним интересом, почему-то улыбаясь про себя. Эрен покрутил коричневый коробок в руке и убрал обратно в карман. Длинно затянулся и выдохнул, глядя на ту сторону пруда. — Парнишке, который копал со мной окопы, — наконец сказал он после недолгого молчания, — оторвало обе руки взрывом. Снаряд удачно попал. Простая случайность, такое сплошь и рядом на передовой. Ещё одна длинная затяжка. Вдруг поднявшийся ветер зашумел деревьями и опять отнёс выдохнутый дым Зику в лицо; по воде пошла рябь, и отражения задрожали, резонируя с колышущимися листьями. — Я попытался ему помочь, но он был уже не жилец и понимал это. Злился и чуть не плакал от обиды на судьбу — но не от того, что сейчас умрёт, а от того, что у него в кармане нераспечатанная пачка сигарет, которую он всё хранил, чтобы спокойно покурить, когда мы закончим с окопом. Эрен сбил пепел и стиснул зубы — Зик смотрел очень внимательно, и только потому заметил, как проступил на щеке желвак; длинно затянулся сам, ощущая какое-то странное волнение. — Очень хотел покурить хоть разок перед смертью — ни семье что-то передать, ни девушке, ничего. Я достал его зажигалку и пачку, распечатал и сунул ему в рот сигарету — и он так улыбнулся, будто большего в жизни и желать не мог: просто покурить, истекая кровью в недорытом окопе. Эрен почесал свободной рукой бровь под бинтами, и Зик опять подумал о том, как он вогнал себе патрон в глаз — убедил своё тело, что оно собирается ранить не себя, и просто сделал это. А спустя несколько часов понял, что даже сдерживаемая регенерация начинает постепенно справляться с раной. Понял и засунул себе пальцы в глазницу и — Только пару раз успел затянуться — так и умер с сигаретой в зубах. Она всё тлела, пока до фильтра не дошла, а потом пепел осыпался ему на грудь. Совсем рядом раздались выстрелы, но я всё сидел у его тела, смотрел на его пачку в своей руке и думал только об одном. Эрен повернулся к нему, и Зик чуть не вздрогнул от выражения его лица. За серой радужкой — глаз Гриши, глаза Гриши, у них обоих были глаза Гриши — лежало что-то незнакомое и неприятное, и Зику показалось, что за всё время здесь Эрен впервые действительно посмотрел на него. Посмотрел на него, демонстративно потушил сигарету об язык и щелчком отшвырнул в сторону. Почему-то захотелось сбежать от его мысли, и Зик сглотнул. — Есть ли что-то более освобождающее, чем знание, что ты скоро умрёшь? Что-то вдруг обожгло его пальцы — Зик сделал вид, будто не понял, что это сигарета дотлела до фильтра, и отвёл взгляд. Потушил её о край урны слева от себя и вспомнил, как Ксавьер улыбнулся ему, прежде чем он превратился в чудовище и перекусил ему позвоночник. — Не думаю, — медленно ответил он. — Когда смерть близка, начинаешь видеть мир по-иному. Перестаёшь бояться. Эрен по-птичьи склонил голову набок и нехорошо прищурился. — Твоя смерть так близка, брат, — сказал он с едва заметной улыбкой. — Значит ли это, что теперь ты свободен от страха? Зик прислушался к себе — вспомнил, как накануне смерти Ксавьер сказал ему, полному ужаса и отвращения: Пожалуйста, не думай об этом как об убийстве. Сжал его ладонь и улыбнулся: Думай о том, что благодаря тебе я получу возможность продолжить жить и увидеть то, как ты осуществишь нашу с тобой мечту. Только благодаря тебе я увижу всё это, поэтому передать тебе Звероподобного — величайшее счастье для меня. Зик прорыдал тогда полночи — навзрыд, до тошноты и рассвета, совсем как в детстве, только теперь не нужно было зажимать рот углом одеяла, чтобы не разбудить родителей: в квартире он всегда был один. Твоя смерть так близка, брат. Хотелось закурить опять. — Нет, — тихо сказал он, глядя на беззаботных уток в грязном пруду. — Нет, к сожалению, я всё ещё ужасно боюсь не успеть. — Не ошибиться? — почти сразу спросил Эрен, словно держал этот вопрос под языком всё это время, как горькую пилюлю. — Ты не боишься ошибиться? Зик удивлённо моргнул и покосился на брата. (Разумеется, он боялся.) — Что ты имеешь в виду? — осторожно спросил он. Эрен перехватил костыль правой рукой и ударил им по пучку травы, пробившейся сквозь дорожку рядом с его ногой. — Не боишься, что просчитаешься? — пояснил он, перетирая травинки в труху. — Что мои не смогут нас отсюда вытащить или что на Парадисе нас может кто-то предать? Не боишься такого? Зик выдохнул и запрокинул голову, глядя в ясное небо, начинавшее постепенно менять цвет, обещая скорые сумерки. У него был только ответ, в который он хотел верить всей душой — верить в него так, как верил в него самого Ксавьер, вверяя ему свою мечту. Ворох всего остального, всех этих бесконечных если — все они питались от мысли, которую он не пускал в свою голову. Которую он рубил на корню, давил из себя, как гнойник, задерживая дыхание от запаха сукровицы и гноя. Пока он не позволял себе сомневаться, всё было хорошо. — Я боюсь только того, что нам может не хватить времени, — сказал Зик на удивление просто и почувствовал лёгкую улыбку на своём лице. — Я доверяю тебе, Эрен. Он сказал это, потому что это было правильно. Было правильно доверять чудом обретённому на закате жизни брату — единственному родному человеку, который выслушал тебя и понял. Который прошёл через то же, что и ты. Смотрел на мир так же, как и ты. Смотрел на мир глазами того же цвета, что и у тебя. Но только почему у него было такое странное… На плечо вдруг легла тяжёлая ладонь — Зик даже вздрогнуть не успел: таким ледяным ужасом его окатило от осознания того, что эта ладонь принадлежала Эрену. В голове миллион пропитанных паникой мыслей с шумом разлетелись, как перепуганные утки два дня назад, когда Эрен бросил в пруд камень, который принёс с собой в кармане. Зик замер. Мир не схлопнулся, не развалился на части, по земле не пошёл гул — только его трусливое сердце выбивало бешеную дробь о рёбра, всё ещё предчувствуя в себе лезвие ножа. Почему он был в таком ужасе? Бред. Эрен бы не сделал этого. Эрен бы не предал его. Он не коснулся бы одежды, если бы хотел предать, верно? Зик длинно неслышно выдохнул, заставляя себя успокоиться, и посмотрел на невозмутимого брата. Неужели ты так сильно хочешь верить ему? Эрен сжал его плечо и улыбнулся, и за мгновение наросший внутри лёд так же мгновенно сменил жар стыда. Зик почувствовал себя слабым и малодушным, жалким — совсем как в детстве, когда столько возложенных на него надежд одна за другой шли прахом. Вот только на этот раз зубы сводило не от разочарования отца, а от его собственного, и от него нельзя было сбежать в покой пруда и скрученных ив на призрачном противоположном берегу. Он сказал, что доверяет ему, и всё равно… — Я тоже доверяю тебе, Зик. …и всё равно был в ужасе. Эрен убрал руку почти сразу, но Зик ещё долго ощущал её тяжесть на своём плече и сознании.