Деталь альбедо

— Знаешь, это начинает немного походить на сватовство. Зик закатил глаза и прикрыл за собой дверь. Поймал и остановил рукой противно скребнувший по ушам колокольчик — почему-то уже по вывеске было понятно, что он издаст отвратительнейший звук. Внутри было светлее, чем он ожидал, и пахло кожей и сигаретным дымом; у стены стояла пара стульев для ожидающих срочного заказа. Закрытая дверь вела в заднее помещение, откуда раздавался приглушённый стук. Эрен отложил в сторону ботинок и какой-то странный инструмент и, поднявшись со стула, подался вперёд и оперся обеими руками о прилавок. Готовая к выдаче обувь стояла на полке за его спиной, и Зик машинально пересчитал задники. — Чем могу помочь? — протянул Эрен, показав зубы в какой-то пародии на улыбку. — Укоротить каблук? Пришить ранты? Или ты пришёл познакомиться с моим начальником, раз уж папенька почил? Зик испытал странно сильный прилив раздражения: именно тогда, когда он пришёл по делу, у Эрена вдруг появилось желание поострить. Празднества в честь победы и короткая передышка заслуженных героев начинали подходить к концу, и наверху вспомнили, что у Зика есть обязанности и в мирное время. Полный анализ применённой в последнем сражении тактики занял не один вечер, забранная с утра на переливание кровь ещё не восстановилась до конца, и в голове было чуть мутно; да и сегодняшнюю пункцию делал совсем неопытный парнишка: он попал только с четвёртого раза, и спина болела до сих пор. Иногда Зику казалось, что врачам просто позволяли набивать руку на нём. Он устало потёр переносицу под очками. — Как остроумно, ты три дня это придумывал? — В последнее время здесь было скучновато, — развёл руками Эрен, лишив себя всех дополнительных точек опоры, и Зик удивлённо моргнул. — Ты как стоишь в такой позе? — Культю на стульчик ставлю, — приподнял бровь Эрен. — Хочешь посмотреть? Зик молча закатил глаза и подошёл к стойке. Несмотря на раздражение, он был искренне рад наконец увидеть Эрена и смутно догадывался, что тот тоже выражает радость подобным насмешливым образом. Возможно, он не умел по-другому или просто хотел позлить брата, мстя за его долгое отсутствие. Или, что тешило самолюбие Зика гораздо меньше, просто был не в настроении. Зик вздохнул. Было глупо злиться на Эрена, когда у них было так мало времени. Глухой стук чего-то — наверное, молотка — за закрытой дверью не стихал ни на секунду, будто отсчитывая что-то. — Как тут со звукоизоляцией? — спросил Зик, опершись о стойку и чуть наклонившись к Эрену. Запах грязных волос и пота в закрытом помещении ощущался сильнее, но Зик не был бы солдатом, если бы обращал на подобное внимание. — Старик глуховат, — пожал плечами Эрен. — Я пару раз со скуки крикнул «Грабят!», а он только голову из-за двери высунул и спросил, что я тут бормочу. Зик кивнул и почему-то посмотрел на ворот рубашки Эрена, серый от грязи на внутренней стороне. — Утверждено, что кадрируют только сорок процентов расквартированных здесь подразделений, — тихо сказал он. — Хотели оставить в боевой готовности ещё больше, но денег после войны не осталось. Эрен мигом изменился в лице — посерьёзнел и нахмурился, прикидывая цифры. — Это слишком много, — медленно сказал он и стиснул подбородок между большим и согнутым указательным пальцем. — Столько солдат и ещё воины… Похоже, они там совсем на нервах из-за того, что твои информаторы везде пролезли. — Он скребнул отросшими ногтями по редкой бородке, и на коже проступили красные полосы. — Придётся продумать каждую мелочь и всё равно молиться, чтобы нам повезло. — У Маре есть специальные колодцы для удержания воинов в случае подозрения бунта, — попытался обнадёжить его Зик. — Очень узкие и глубокие, там не обратиться. Я добуду карту, где они отмечены. Задумавшийся было Эрен моргнул и посмотрел на него с какой-то странной, удивлённой благодарностью, будто в жестокий ливень незнакомец на улице протянул ему зонт сам, без унизительной просьбы. Его замешательство было таким сильным и неожиданным, что Зик подумал, что мог бы даже оскорбиться. — В чём дело? — спросил он с нервным смешком и напряжением в горле. — Ты так удивлён, будто забыл, что мы с тобой заодно. Будто забыл, что я твой брат. Эрен как-то странно посмотрел на него и покачал головой, ощутимо расслабившись. Он редко позволял себе даже разжать зубы, Зик успел заметить. — Ни в чём, — тихо сказал Эрен. — Всё в порядке. Он всё равно почему-то казался подавленным, и нужные слова нашлись сами собой. От былого раздражения не осталось и следа: его сменило странное беспокойство, обычно посещавшее Зика только на поле боя, когда кто-то из воинов пропадал из поля зрения надолго. — Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказал он, попытавшись поймать взгляд брата, но тот опустил голову и смотрел себе на руки. Ногти по краям были чёрно-серыми от грязи, будто он рыл ими землю. — Снова вынуждаешь своих товарищей рисковать собой, чтобы осуществить наш план, и знаешь, что многие из них могут погибнуть ради достижения цели, которую не только не поняли бы, но и наверняка отвергли бы. Это кажется невыносимым, настоящим предательством. Зик тоже опустил взгляд на свои ладони и попытался вспомнить, скольких людей убил и подставил ради того, чтобы так близко подойти к исполнению своей мечты. Первые шаги всегда были самые сложные: бесчувственность копилась медленно, но потом всегда взлетала вверх по экспоненте. — Далеко не каждому дано понять этот путь тихой смерти, и тебе может казаться, что в своём крестовом походе ты один, — медленно продолжил Зик, чувствуя, как в груди всё странно сжалось. — Но не забывай, что это я показал тебе этот путь, и я пройду его с тобой до конца. Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Зик стиснул зубы, договорив, и почувствовал, как похолодели ладони. Так гладко слетевшие с его языка слова сразу показались слишком громкими и торжественными для неказистой обувной мастерской в конце коротенького тупика марейского гетто, и он почему-то почувствовал себя глупо и неуместно, совсем как когда впервые пришёл к брату, потому что просто захотел его увидеть. Эрен поднял голову и встретил его взгляд. Мысли замерли, как испуганные щелчком выключателя воры. — Спасибо тебе, — устало и благодарно улыбнулся Эрен, и Зик наконец понял, что имела в виду Пик, когда сказала, что искренность режет неожиданно и больно, как бумага. Потом ему казалось, что в тот момент он впервые действительно всмотрелся в Эрена, словно для этого совпали все необходимые условия: солнце просветило и нагрело его, как письмо, написанное яблочным соком, и искренняя улыбка проступила на нём секретным посланием. Поразительно было то, как хорошо сальные патлы, неровная бородка и желтоватые бинты скрывали за собой красивое и такое молодое лицо. Когда никто не выдёргивал его из образа, Эрен казался сорокалетним ветераном, и горло странно перехватило от мысли о том, что так долго знавший только борьбу за выживание брат проживёт едва ли половину этого срока. Зик с удивлением понял, что хотел бы для Эрена другой жизни. Со своей участью он смирился уже давно, но стоило ему подумать, что Грише обязательно нужно было провести через ад ещё одного сына, как яростно стиснутые зубы напоминали о себе тупой болью в челюсти. Он привык думать, что отец больше не вызывал у него никаких чувств, но столько лет душевной пустоты действительно ощущались только тогда, когда кто-то наконец заполнял её. Мысли о том, как всё могло бы быть, ныли, как старые раны, от которых на его проклятом теле не было ни единого шрама. Стук в мастерской внезапно прекратился, и тишина упала на них, вернув в реальность. Взгляд Эрена почти испуганно метнулся в сторону — он отвернулся к двери справа, и Зик опять ощутил укол досады при виде грязных бинтов на глазу и закрывающих лицо волос. Они смутно казались ему какой-то искусственной преградой, которую Эрен зачем-то раз за разом возводил между ними. Он преодолел разделявшее их море, но через раз мог взглянуть Зику в глаза? Почему-то стало неловко за свои мысли секунду назад: они вдруг предстали поспешными, переполненными жалкой надеждой непонятно на что. Зик показался себе восторженным слюнявым ретривером, готовым радостно облизать и подставить брюхо под руку вчерашнего незнакомца, и это чувство сведённой мышцей сжало его зубы. В памяти вдруг всплыла гора документов из отдела статистики, дожидавшаяся его на рабочем столе, и Зик поморщился. Правительство было нелегко убедить в необходимости новой войны так скоро, и для этого нужны были весомые объективные аргументы. Больше этим заниматься было некому, поэтому… — Ладно, — сказал он с неохотой, отворачиваясь. — К сожалению, мне пора. — А? — Эрен резко повернул голову и нахмурился. — Уже? — У меня тоже есть работа, если ты вдруг забыл. (Зик, где это ты всё время пропадаешь? Уж не завёл ли девушку?) (Малышка Пик, неужели ревнуешь?) Эрен поджал губы и бросил быстрый взгляд на висевшие на стене часы. Казалось, он хотел попросить о чём-то, но не находил то ли нужных слов, то ли смелости. Зик уже успел приоткрыть дверь — колокольчик снова противно зазвонил — и поднять руку, чтобы попрощаться, когда Эрен наконец решился. — Моя смена кончается через полчаса, — быстро и почти растерянно выпалил он, не глядя брату в лицо. — Мне осталось только укоротить один каблук, это быстро. Я уже заканчивал, когда ты пришёл. Зик пару раз моргнул, анализируя незнакомое выражение на лице брата и соображая, к чему он это сказал, а потом в голове на очередном перезвоне колокольчика вдруг вправленным суставом хрустнуло: Эрен просил его подождать. (Гора документов тут же показалась не такой внушительной.) Эрен хотел провести с ним время. (В конце концов, так ли необходимо было вернуть их до послезавтра?) Эрен только что подтвердил, что таскался с ним по гетто не только ради того, чтобы сбежать от разлагающей сознание атмосферы лечебницы. В груди масляным пятном расплылось тепло. — Проводить тебя до больницы? — спросил Зик, чувствуя, как улыбка, не слабея ни на секунду, натягивается вокруг его слов, как неэластичная новая кожа. Эрен пожал плечами, всё так же не глядя ему в глаза, и это странным образом согрело ещё сильнее. Вдруг накатило странное в своей внезапности и абсурдности желание обнять его, и Зик почему-то смутился его детскости. Не того, что мозг на секунду забыл, что им нельзя касаться друг друга, а того, что подобное желание возникло в принципе. Когда у Пик было хорошее настроение, она часто обнимала его при встрече и на прощание, а однажды, во время одного из их неформальных общих вечеров в квартире Зика, вообще заснула у него на коленях, уронив свои карты, — взглядом, которым его окатил Порко, можно было резать металл, — но он никогда не инициировал этот контакт сам. Достаточно удивительно было уже то, что ему не хотелось попросить Пик перестать. (Боже, Зик, нельзя же всю жизнь ото всех шарахаться!) — Если ты не торопишься, — наконец осторожно сказал Эрен, катая слова во рту, прежде чем произнести, — то я был бы не против компании. Зик улыбнулся ему так, что заболели щёки, и Эрен опять закрылся от него волосами, будто стесняясь того, как его рот вздрогнул в ответной улыбке. * Зик очень хорошо помнил, о чём они разговаривали потом. Всё до сих пор стояло у него перед глазами: город, утопленный в золотом закатном свете, как в меду, небольшой проспект — они пошли длинной дорогой, Эрен сам повёл его по ней, — и множество элдийцев, наслаждающихся последними тёплыми вечерами. Они казались наряднее, чем обычно, будто сегодня был какой-то праздник, о котором Зик забыл, и почтительно уступали им дорогу при виде его красной повязки и костылей Эрена. — Я был подмастерьем в похожей мастерской до того, как детей-беженцев тоже согнали на сельхозработы, — между затяжками пояснил он в ответ на вопрос Зика, когда они остановились под каким-то крыльцом. — Работавшие дети получали полные пайки, а жрать хотелось постоянно. Выбора особого не было: я не хотел, чтобы Микаса и Армин голодали. Эрен длинно и жадно затянулся, будто вспомнив старый голод. Лёгкий ветер сдувал волосы с лица и трепал расстёгнутый китель с грязными рукавами и расходящимися швами. Интересно, Эрен украл его или снял с трупа? — Многому я там не научился, в основном было просто «принеси-подай», но и этого хватило, чтобы получить здесь преимущество. Зик смотрел на то, как ярко вспыхивал огонёк его сигареты, и забывал вовремя сбивать свой пепел. Сегодня Эрен казался более открытым и дружелюбным, будто бы благодарным за это время вместе. Зик не хотел, чтобы он прекращал говорить, словно его слова сейчас могли что-то сделать с теми годами, что они прожили, ничего не зная друг о друге. Эрен поймал его поплывший от тепла взгляд и вдруг изменился в лице. Его на мгновение тронула почти неуловимая сложная эмоция — причудливое хитросплетение злости, печали и жалости. Зик увидел её, как деталь альбедо в слабый телескоп: различил в пёстром узоре таких же пятен на поверхности далёкой планеты, но понятия не имел, что стало причиной её появления. Сегодня был такой замечательный солнечный день, откуда в нём было взяться тени и пятнам? Зик приподнял брови, ожидая продолжения или задавая вопрос, и на щеках Эрена конвульсивно вздрогнули желваки; его ногти побелели у основания от того, как сильно он сжимал сигаретный фильтр. — Почему всегда только я говорю? — вдруг спросил он с неестественной улыбкой, резанувшей глаз, как натянутая леска. — Ты всё время только молчишь и слушаешь, брат. Зик открыл было рот, чтобы что-то возразить, но в эту секунду Эрен, всё так же глядя ему в глаза, затушил сигарету об язык. Снова. Это выглядело больно. Зик проводил взглядом то, как его язык метнулся обратно за потрескавшиеся губы, и почему-то сглотнул. — Эрен, буквально на расстоянии вытянутой руки есть кирпичная стена, об которую вполне можно… Не скрытую бинтами бровь вдруг изломала неподдельная злость. — Нравится ощущение, — отрезал Эрен и щелчком отправил бычок в полёт по улице. — И твоя реакция. Не меняй тему, брат. Зик нахмурился и прикусил губу, честно пытаясь отследить истоки своей странной скрытности. Он не мог до конца понять себя: дело было вовсе не в недоверии, нет, он верил Эрену всем сердцем и знал, что тот никогда не предаст его, но что-то всё равно останавливало его. Вспомнилось странное чувство, охватившее его в парке, когда Эрен спросил, почему Зик всегда приходил с ним на ту скамейку. Как будто ему на мгновение стало стыдно признаваться, что долгие месяцы до встречи с Ксавьером это было его единственным убежищем, короткой передышкой на долгом пути к дому, переполненному чужими мечтами и ожиданиями, в котором для него просто не было места. Как будто было что-то унизительное в том, что семилетний он не мог противостоять отцу и часами просто пялился, глотая слёзы, на уток и мутную воду и мечтал только об одном: улететь прочь. Почему он тогда так неловко сменил тему? Эрен бы понял его, если бы он тогда рассказал об этом. Понял бы его так же, как понимал его сам Зик, когда он говорил об отчаянии, заполняющем мысли от бессильного созерцания вечного круговорота насилия и ненависти. Только раз в столетие появлялась подобная призрачная надежда хоть что-то изменить. Кто-то должен был сложить оружие первым, и в их силах было поспособствовать этому. Только они могли это сделать. Зик улыбнулся про себя. Пусть его всю жизнь окружали враги и инакомыслящие, но теперь всё изменилось. У него наконец был человек, с которым он мог быть полностью честен и чьего возможного предательства без беспокойства не принимал в расчёт. Ему давно пора было начать по-настоящему доверять брату, а не просто говорить об этом. — Давай пойдём дальше, — улыбнулся он сверлившему его взглядом Эрену. — Можешь спрашивать что угодно, я всё расскажу тебе. Его злое лицо напомнило Зику об их первой встрече на крыше в Шиганшине и о чувстве, которое он тогда испытал. Испытал впервые за столько лет перебора безуспешных планов, в которых всегда не хватало ключевой детали, и именно тогда она встала на место. Ею оказался державший клинок у горла Бертольда подросток с глазами и взглядом Гриши — в нём была та же ярость, что была у отца, когда он говорил о Фэй и том, как её скормили псам. Ярость, способная стереть с лица весь мир. Тогда она горела так ярко, что спустя четыре года он едва узнал Эрена, когда увидел его в Маре. Дело было не в отросших волосах, бинтах и неровной щетине — нет, дело было в этой ярости. Точнее, в том, что теперь от неё не осталось и следа: она будто пожрала всё, спалила дотла, выдула дымом в небо, а потом задохнулась сама в себе. На самом дне, среди горячего пепла, осталось лишь нетронутое смирение. Сын понял то, что не сумел понять его отец. Понял то, что давным-давно объяснил Зику Ксавьер. (В конце концов, именно ты подарил мне надежду четыре года назад.) Они вернулись на оживлённую улицу. Эрен явно обдумывал первый вопрос — Зик видел это по его задумчивому лицу, — но необходимость отвечать на него больше не вызывала никакого беспокойства. Он чувствовал себя расслабленно, будто не было ничего более естественного. — Прости меня за недоверие, — сказал он, потому что не сказать это было нельзя. — Наверное, я слишком сильно привык видеть вокруг только врагов. Эрен взглянул на него как будто с болью — она читалась в его сжатых губах и чуть нахмуренных бровях, — и Зик подумал о том, как паршиво было бы ему самому, если бы родной брат так же сильно боялся вдруг сболтнуть лишнее и дать ему хоть какой-то дополнительный козырь против себя. Это было неправильно, он был неправ, ему давно стоило… Кто-то рядом истошно крикнул «Вор!», и мимо них пронёсся, расталкивая всех, подросток с испуганными глазами. Эрен не успел посторониться — тот толкнул его в плечо, выбив костыль посреди шага. Зик увидел всё как в медленном душном сне: то, как брат покачнулся, теряя равновесие, и то, как он сам резко выбросил вперёд правую руку, чтобы поймать его за шиворот. Упавший костыль глухо стукнул по тротуару, подскочив, и сердце Зика упало одновременно с этим звуком. Эрен безо всякого выражения смотрел на него снизу вверх, чуть приоткрыв рот на долгом вдохе. Он полусидел на пыльном асфальте — успел сгруппироваться, пока падал. Падал. Пальцы похолодели, как будто из него выкачали литр крови. Эрен упал. Зик не поймал его — замер в неловкой позе посреди естественного, чисто инстинктивного движения. Что-то гораздо сильнее его воли удержало его руку на полпути — парализовало все мышцы ниже плеча, заставило позволить брату упасть, лишь бы избежать мизерной вероятности коснуться его. Коснуться его и… Я доверяю тебе, Эрен. Зик посмотрел на свою ледяную ладонь со скрюченными пальцами, как на Иуду. Взгляд Эрена тоже скользнул на неё. Вернулся к его лицу. Прочитал что-то на нём — наверное, ужас от себя и неспособность поверить в то, что он действительно не осмелился рискнуть, не осмелился довериться, — и потемнел. Зик стиснул пальцы в кулак, будто надеясь так замести следы и передушить свидетелей, и попытался найти слова, но Эрен вдруг улыбнулся ему злой, полной странного облегчения улыбкой. Его рот на секунду напомнил рану: разверстые розовые края-губы и жёлто-белая гнойная полоса зубов. Правильно, почудилось Зику в его быстром движении. Всё правильно. Он будто был рад. Он будто так и знал. Так и знал. Так и знал. Невидимая рука сжала ему горло — Зик почувствовал на языке металлический привкус нервного неттынетакпоняляпростонеуспел, прижавшегося к корню. Эрен приподнял подбородок, будто подначивая его, и взгляд Зика зацепился за то, как двинулось его горло и натянулась на кадыке кожа, которую он мог случайно задеть. Что бы тогда произошло? Что могло произойти? Что сделал бы Эрен, если бы Зик настолько доверился ему? Он смотрел на брата и не находил ни слов, ни смелости сделать вдох. — Да подайте же вы ему руку, будьте человеком! Пузырь лопнул; визгливый окрик прохожей вернул его в реальность — он вздрогнул и будто заново увидел людей вокруг себя. Большинство шли мимо, аккуратно обходя костыль и сидящего на земле инвалида, но несколько человек наблюдали за этой немой сценой. Эрен прищурился, и Зик похолодел, увидев странное веселье в углу его глаза. Он почувствовал то, что сейчас произойдёт, будто оно не могло уместиться в своём отрезке времени и расползалось на соседние, поражая их предчувствием себя. Эрен издевательски улыбнулся и протянул ему свою голую ладонь. Зик моргнул, пытаясь понять, что за мысль рикошетит в его черепе. Что могло произойти? Что он мог сделать? Это же Эрен, он бы не стал… Зик, мы не можем позволить себе так рисковать. Нет. Нет. Нет, слишком рано. Слишком рано и слишком опасно, вдруг он… Зик показался себе грязным. Все сказанные до этого красивые слова потеряли силу и налипли на него, как птичье дерьмо на памятник Геросу. В голове пульсировали не его мысли: больше всего на свете ему хотелось сейчас спокойно сжать ладонь Эрена и помочь ему подняться, но чья-то сильная рука держала его на месте. Это же наша мечта, Зик. Как ты можешь рисковать, когда успех так близок? Он не сдвинулся с места. Разумеется, он не сдвинулся с места. Он не мог. Не имел права. Господин Ксавьер, я... Эрен понял что-то по его лицу, и его улыбка стала ещё шире. Протянутая рука дёрнулась обратно, как тронутый глаз улитки, и согнулась в локте. Указательный и средний пальцы два раза стукнули по бинтам на левом виске, и в памяти Зика фотовспышкой пронёсся их разговор у пруда. Предыдущие владельцы — как сильно они все меняют тебя? Эрен подтянул к себе второй костыль и поднялся сам, всё так же глядя ему в глаза, и Зика затошнило от извращённого понимания и почти сочувствия на дне его зрачка.