Little Queen

Октябрь проходил на удивление спокойно с его холодными ночами и дождливыми днями. Пейзажи теряли цвет, яркие красные оттенки тлели, превращаясь в месиво из грязных серых клякс. Дженне всё меньше хотелось смотреть в окно, где природа застыла в грусти, разливаясь ручьями и лужами. Укутавшись в свитер, который Марлин подарила ей в честь первого года отношений, Дженна перевела взгляд на спящего рядом с ней Эвана: он тяжело переживал холодные сезоны. Следом она, улыбнувшись, посмотрела в сторону дремлющих друг на друге Беатрис и Мари; они спали, скорее, от скуки. Затем Элен и Регулус — оба занимались своими делами. Элен быстро доделывала задание по ЗОТИ, а вот Регулус встретил взгляд Дженны, и оба неловко улыбнулись друг другу, чтобы потом резко отвернуться и просидеть, глядя в окно, до самого конца истории магии. Регулус уже извинился, и Дженна простила, но развал в компании ощущался до сих пор. Всё не случилось, как в прошлые разы: они моментально не проглотили все обиды. Возможно, виновато время. Возможно, обстоятельства. В сердце Дженны не было сил для дальнейших ссор, но оно не могло просто забыть и принять. Регулус тоже держал в себе вопросы, не позволявшие ему быть рядом с друзьями. Мари сделала ему больно, и до сих пор считала себя правой, а Беатрис всецело поддерживала её. И Дженна, не сказавшая ничего о своей доле вины во всём этом, сразу перевернувшая страницу, довольно сильно била по Регулусу. Компании было куда менее комфортно с ним рядом, и это витало в воздухе напряжением. Как волшебник мог спокойно сидеть с ними, думая, что ему не рады? Наконец долгий урок закончился. Получив очередное эссе, студенты разошлись, жалуясь на количество заданий и вместе с тем радуясь последнему уроку сегодня — ЗОТИ. Пожалуй, для многих среда и пятница стали любимыми днями из-за профессора Гамильтона и его харизмы. Ступив в кабинет, студенты расселись по местам и стали ожидать преподавателя, сверяя какие-то факты в их крайне сложной работе. Дженна, разумеется, не знала ничего, ведь учиться за пределами кабинета она не была намерена. Последний раз профессора Хогвартса видели пергаменты с подписью «Дженна Поттер» на первом курсе. Уже на втором курсе волшебница перебрала половину библиотеки (включая Запретную секцию) на предмет интересных книг, уделяя больше внимания им в свободное время, нежели эссе про зелье, которое она так легко могла приготовить по инструкции и не только. От Сириуса Дженна слышала, что он до сих пор сдаёт работы МакГонагалл. Да, списывает по кусочку у каждого ученика (особенно у Джеймса, занимающегося только трансфигурацией) прямо перед уроком, но всё-таки сдаёт. Другие профессора даже не мечтали о таком. Джеймс же иногда сдавал списанные работы, но это было редчайшим зрелищем. Недолгий перерыв закончился, и профессор Гамильтон вошёл в кабинет через минут пять, вновь опоздав. Класс замолк, быстро возвращаясь на свои места. Такими покладистыми Слизерин не видел даже их декан. Когтевранцы вели себя соответствующе, но для них это было, скорее, нормой. Дженна скучающе следила за преподавателем, уже размышляя, чему стоит посвятить вечер: у неё впервые за долгое время не было никаких планов. Она вполне могла посетить Запретный лес или погулять по замку вместе с Эваном. — Итак, добрый день. Рад, что нам удалось пережить первую половину недели. Профессор Гамильтон говорил с его обычной усмешкой, но его встревоженный взгляд, коснувшийся Элен, напряг и заинтриговал Дженну, обожавшую узнавать, что делал и о чём думал Дамблдор. Раз Гамильтон, вероятно, был одной из марионеток директора Хогвартса, то именно через него Дженне проще всего проводить слежку, присматриваясь и прислушиваясь к мелочам, вечно выдававшим его — то, что опытный во лжи Дамблдор не мог допустить. Может, Дженна и не хотела играть, но это не мешало ей быть готовой на тот случай, если её выбросят на поле. Следом профессор Гамильтон взглянул на Дженну, будто убеждаясь, что она не заметила ничего, и продолжил свою обычную речь, изображая из себя идеального профессора, набирая в армию Дамблдора больше доверчивых студентов. Кому же ещё, как не очаровательному преподавателю ЗОТИ, искать самых способных бойцов. Дженне было крайне полезно держать профессора Гамильтона близко, поддерживая с ним такие отношения, чтобы он не относился к ней с глубоким подозрением, на чём, наверняка, настаивал Дамблдор: всё же змеи кусаются, когда их загоняют в угол. — Перед тем, как начать практику, следует рассмотреть теорию: не осталось ли вопросов по поводу работы? Класс молчал, отвечая, что они готовы приступить к практике со знаниями, полученными из книг. В этом и была суть обучения с профессором Гамильтоном: самостоятельное изучение, чтобы действительно понять и запомнить, в чём суть вопроса. Одним движением палочки профессор Гамильтон собрал работы, не пропустив, как со стола Дженны не улетел и кусочек пергамента. Как и всегда. Разумеется, волшебник вздохнул, покачав головой, но Дженна и не пыталась притворяться пристыженной, смотря молодому профессору прямо в глаза от начала и до конца. — Итак, как вы ответите на заклятие... Последний урок прошёл быстро с интересным занятием и Эваном как её партнёром в тренировке защитных заклинаний. Дженна оттачивала их без интереса, терпеливо ожидая, когда её нахальное поведение заденет профессора и он вызовет ученицу на тренировочный поединок. Эван поддерживал Дженну, больше развлекаясь, чем тренируясь, чем вызывал раздражение соседних пар. Остакок урока прошёл в пятиминутном изложении задания к следующему уроку: эссе о Патронусах — последнем защитном заклинании, которое ученики будут тренировать весь год, ведь оно невероятно сложное для обычного подростка. — Твоим Патронусом будет червь, Дио? — спросила его Элен, наклоняясь вперёд. — Осёл, — поправила Дженна. — Сказала олениха, — обиженно бросил Эван. Профессора троица уже не слушала, но даже их громкое «Ах да!» заставило подскочить на месте. Дженна повернула голову к старшему волшебнику, прогуливающемуся по кабинету. «Чуть не забыл», — почти пропел он, подходя к столу Дженны и Эвана так уверенно, что те на секунду подумали, что их отправят на отработку. Только это испортит имидж идеального профессора, чего допускать было нельзя. Рука Гамильтона упала на парту, отстукивая неизвестный ритм, пока глубокие чёрные глаза не покидали Дженну. Если он пытался напугать волшебницу, то выходило у него плохо: она усмехалась, положив подбородок в свои ладони и хлопая ресницами. Ни одной здоровой мысли в голове. Даже Эван незаметно ударил её ногой под партой, прося успокоиться и приостановиться. Дженна ответила тем же, и Гамильтону пришлось заговорить быстро, чтобы остановить их детские препирания. — Мисс Поттер, раз вы не любите много писать, я буду ожидать от Вас в пятницу телесный Патронус, иначе мне просто придётся назначить Вам отработку. — Принято, профессор. Ответ Дженны поступил без замедления, и Гамильтон, довольный собой, отпустил весь класс, не подозревая, как ошибся с жертвой. Слизеринцы тревожились за старосту, представляя количество потерянных очков, но Дженна не переживала: она же Поттер. Есть ли что-то в мире, неподвластное ей и её упрямству? Наверное, самое сложное в призыве Патронуса — подобрать то единственное самое счастливое воспоминание и держаться за него, вытягивая весь свет из вечного момента у тебя в голове. Как прекрасен и печален сам процесс познания себя, как тяжело понять, кто или что делали тебя наиболее счастливым. Дженна перепробовала всё. Она начала с того, что приходит в голову даже глупцам — любовь. Какое же чувство может быть сильнее? И кого Дженна любила больше жизни? Марлин, её невероятную девушку, поклявшуюся сорвать каждую звезду с неба и заплести их в косы Дженны. Сконцентрировавшись на ощущении тёплого ветра, запаха полевых цветов и звука царапающего пергамент карандаша, Дженна произнесла заклятие, но её глаза упали лишь на серебристый бесформенный свет, хоть сердце горело от одного воспоминания о пальцах Марлин в волосах Дженны. И следом провалились воспоминания о завтраке на милой кухне с любовью всей жизни напротив, о танце под дождём и о рисунке с тем самым моментом. Даже скольжение на льду в коридоре Хогвартса не заставило Патронус принять форму зверя: свет вырывался из палочки и растворялся в воздухе, задерживаясь совсем ненадолго. И так обессиленная Дженна упала на пол. Она не могла сдаться: удар по её гордости она не вынесет. Волшебница едва ли выносила удар по сердцу, который пришёл с осознанием, что не Марлин делает Дженну наиболее счастливой. И на секунду могло показаться, что если не Марлин, то ничто и никто не сможет принести в жизнь Дженны достаточно радости. Никто не заставлял её ощутить уют дома, как Марлин, обнимающая её. С подступающими от отчаяния слезами и ногами, не державшими её от усталости Дженна поднялась, опираясь дрожащим телом о каменную стену пустующего кабинета в холодных подземельях. Всхлипывая, как ребёнок, Дженна подняла палочку к свою лицу, чувствуя подступающий с рыданиями гнев и желание швырнуть волшебную палочку в стену. Дженна была уверена, что Марлин станет её счастливым воспоминанием. В той или иной форме, но только она. Единственный реальный дом, который Дженна имела. Единственная девушка, ради которой Дженна клялась попытаться стать лучше: пить меньше, улыбаться каждому дню и любить Марлин до падения мира. Дженна не знала другой радости, кроме маленького ложного пейзажа, тепла тела огненной нимфы и её жарких поцелуев. Но, может, в этом и была ошибка Дженны: класть всю жизнь перед человеком, который, убегая, может случайно унести и её. Вместе с тем были те, кто относился бережно к тому, что Дженна дарила им, и никогда не думал убегать от неё. Мари, Беатрис, Элен, Эван и Регулус. Те, чьи счастье и радость грели её душу и вызывали улыбку даже на мрачном лице. Те, ради кого Дженна готова была пожертвовать всем миром, разрушить его, уничтожить, если только она убедится, что пятеро волшебников окажутся в безопасности. Если не это лето в доме Пьюси стало самым счастливым моментом для Дженны, то она не знала света настоящей жизни вовсе. Подняв руку в воздух из последних сил, волшебница вспомнила ощущение от лучей солнца на коже с тем, как вода окутала её тело, принимая к себе, как потерянного ребёнка. Она вспомнила смех, брызги, чистое наслаждение самой жизнью до самого вечера, пока небо не окрасилось ярким красным. Все тогда сияли, лёжа на песке с пивом на их губах и песнями Дженны в голове. Мир был в покое, и Регулус смог переступить через свои страхи, ведомый Дженной за руку до самой воды, где он улыбался и смеялся со всеми: как это и должно быть. — Экспекто патронум, — уверенно произнесла Дженна, тут же опуская руку и роняя голову, боясь увидеть, что проиграла битву. Но последняя слеза упала с тем, как ярчайший свет коснулся лица Дженны, заставляя её вмиг выпрямиться и встретиться с огромной серебристой оленихой, наблюдавшей за Дженной с сочувствием и заботой. Дружба породила прекрасное создание, которое волшебница хотела обнять в поисках комфорта, но её пальцы прошли сквозь серебристую дымку, напоминая, что недалеко есть реальные люди, а не призраки воспоминаний. С восхищением Дженна наблюдала за тем, как воплощение её души, игриво качнув головой, выбежало из кабинета, устремившись в гостиную факультета, где даже в поздний час Дженну ждали. Болотный свет и блеклый огонь порядком надоели сидевшему в тот вечер на чёрном диване волшебнику. С книгой на коленях и замёрзшими от бездействия пальцами Регулус Блэк задумчиво смотрел перед собой. Тени обрамляли его лицо, и искры от камина отражались в безжизненных, как серые города в туманную погоду, глазах. Последние полчаса он просидел так, почти не двигаясь, а про книгу забыл и вовсе раньше. Волшебники и волшебницы уходили один за одним, одна за одной, пока больше уже некому было покидать стены гостиной. Регулус остался один, не заметив, как воцарилась тишина, пока часть светильников не погасли, оставляя отвратительную болотно-огненную смесь у камина. И в ней находился Регулус. Пока стена не отодвинулась, и едва идущая Дженна не ступила в гостиную, а вместе с ней вернулся и свет. Как Регулус и ожидал, Дженна применяла заклятие Патронуса снова и снова вместо того, чтобы с пятого-шестого раза распознать причину своего счастья. Волшебница ведь была так уверена, что знает себя. — Привет, — сказал Регулус, заметив, как Дженна замерла на месте. — Тебе помочь? Он поднялся с дивана и сделал пару уверенных шагов по комнате, но вместо какого-либо ответа его встретили неожиданные объятия. Такие крепкие, что Регулус стал сомневаться в трезвости Дженны. Только от неё веял лишь лёгкий запах сигарет, но ничего больше. Разве что нечто родное, но это могло быть воображение Регулуса, который надеялся, что он отпустил Дженну Поттер. Её лицо спряталось в краю его шеи, и руки обвивали талию так знакомо, что Регулус вспомнил: он не переставал скучать. Просто начал привыкать к отсутствию Дженны и её громкого смеха, тёплых объятий и тихих ласковых фраз. Такое невозможно просто забыть или попрощаться навечно. Регулус должен был применить на себе «Обливиэйт», если он не хотел поддаться искушению обнять Дженну в ответ, простив ей все обиды, как только знакомое тело прижалась к нему. Неуверенно приподняв одну руку и опустив её на лопатки волшебницы, вторую Регулус положил на талию, сжимая без особого усердия. Его отпугивала слабость Дженны, и в голову приходили мысли о том одной вечере, когда к нему, хмурому мальчишке, пришла самая грустная девочка, какую он тогда видел. Три года назад в гостиной Слизерине Регулус Блэк в первый раз утешил Дженну Поттер, укрепив их дружбу клятвой: «Я всегда буду рядом». И он был тем, кто тогда посмел не смотреть в сторону Дженны, не принимать её извинений, пока она не упала перед ним на колени, умоляя. Вина сжала сердце Регулуса, и он опустился на колени перед Дженной, держа руки на её бёдрах и заглядывая в голубые глаза, засланные пеленой слёз и удивления. — Прости меня. Серьёзно и навсегда. Скажи мне, что я идиот и всегда им был, но прости и позволь мне быть рядом. Как друг, которым я тебе был так редко. Регулус склонил голову перед Дженной, прижимаясь лбом к её животу, с точностью вспоминая, как пожертвовавшая всем ради Регулуса Дженна уронила голову ему на колени, прося лишь шанса на его прощение. Никто не унижался ради него так, никто никогда не падал так низко за ним, никто никогда не разбивался так часто, как Дженна Поттер. Боги ли привели её к нему в одинокую гостиную, чтобы напомнить об истории, связавшей двух волшебников. С того момента, как они увидели друг друга в книжной лавке, до настоящего, когда только Дженна сумеет поднять его с колен, — всё это казалось предрешённым, но от этого Регулус чувствовал себя не менее ответственным за то, что согласился (он ведь мог уйти) сидеть с ней в одном купе, а затем согласился на каждое обещание и ещё позже, в тот момент, когда он по-новому ощутил объятия Дженны, Регулус согласился с роком или случайностью. Он готов был принять любое решение, будь оно за богами или за Дженной. И она упала, не так грациозно, как Регулус (но с его поддержкой), на колени следом, и его руки перенеслись на её локти, пока она уверенно держала ладонями его лицо, касаясь бархатной кожи серебром колец, которые он так давно дарил. — Мне тоже стоит извиниться перед тобой, — мягко сказала Дженна. — Не надо, я всё понимаю. Регулус последний раз переместил свои ладони, теперь обхватывая пальцы Дженны и прижимая обе её руки ближе к себе, не смея облегчать своей хватки на них, держа у сердца, будто говорил ведьме: «Для тебя там есть место, которое не сможет занять никто». «Даже Джеймс?» «Даже Джеймс». Но они не сказали друг другу ни слова, чувствуя всё то, что кричали тишина и биение сердец. То, что смертным не было дано услышать или увидеть, в очередной раз напоминая, что только богам и тем, на кого те смотрят было дано ощутить нечто большое, чем чувства, которые можно описать. — Я всё знаю, Дженна. — Я верю, Реджи. Эрос натянул тетиву, готовя финальный удар, пока нить земного олицетворения Морфея не перешла от Лахесы к Атропе. Но Афродита покачала головой, откладывая момент истины вновь, но не дав ответа своему спутнику на восклицание: «Его сердце кровоточит от стрелы уже годы, а её — бьётся свободно!». Может, была бы Дженна отдана на попечение Афродите, девочка бы стала Хлоей, и вечная невинная любовь привязала её к Дафнису, каким был бы Регулус. Но Дженна была под присмотром Афины, жившей без супруга всю свою бессмертную жизнь. И пока раны Регулус жгли, Дженна была спокойна, а Джеймс был привязан к нему лишь, пока Эрос не посчитает, что настало и его время. Но дружба тоже была видом любви, какой не был под контролем глаз богов. И Дженна и Регулус, сидя перед огнём, долго разговаривали, пока стрелка не пробила новый день в третий раз, и так, во втором часу ночи долгая беседа подходила к концу. В планах только, конечно. — Наверное, я любил, что мы не могли случиться, — объяснял Регулус. — Знаешь, как будто я не заслужил быть любимым, но ты заслужила, только вот почему-то я решил сделать это твоей... — Реджи, — остановила его Дженна. — Я забыла. Ты сказал достаточно. Я, правда, не вижу больше причин держать на тебя обиду за тот вечер. — Да, знаю, и теперь всё так гладко идёт, что даже непривычно. — Ты так хочешь пострадать? — со смешком заметила Джена. — Нет-нет, никаких страданий до этого лета! Ни за что! Я буду ходить на каждую вечеринку и... Дженна, я серьёзно! Волшебница хохотала до появления слёз на её глазах, таких прекрасных даже в ужасном свете. Регулус сам заулыбался, всерьёз раздумывая, может ли он выстоять хоть одну ночь? В предыдущие разы маг либо напивался, либо был занудой, либо не приходил. Но до двух часов ночи Регулус всегда ложился в постель, встречаясь с созданием Морфея — прекрасными сновидениями, без кошмаров, преследовавших Регулуса только при свете дня. — Нет, ладно, плохая идея, я не подумал. — Ты не помнишь, как ты тёрся о... Мерлин, как её звали? Дженна щёлкала пальцами, чуть подскакивая на месте. Имя вот-вот должно было вырваться с её языка и напомнить Регулуса перед сном о тех ужасах, какие он творил под влиянием энергичной толпы и алкоголя. — С чего ты вдруг подумала, что я помню, про кого ты. И вообще, если уж говорим про кого-то, кто любил тереться обо всех подряд... — Я была шлюхой и ни капли не жалею об этом! — Я так тебя не называл! — Зато я назвала, мой дорогой девственник. — Эй! Регулус густо покраснел, а Дженна только похлопала его по плечу, не проявляя ни капли сочувствия. Она не изменилась за почти полтора месяца, прошедшие с последнего их нормального разговора, и Регулус смог погрузиться в самые счастливые моменты его жизни вновь, будто ничего не произошло. И сон всё больше отдалялся от развалившегося на диване дуэта. — Мне попросить Сириуса провести разговор с Джеймсом по поводу секса? — Мерлин, Дженна, нет!